Быль
Когда б не смутное влеченье
Чего-то жаждущей души,…
А.С. Пушкин
… Впереди два часа ожидания поезда, Самара – Санкт Петербург. Два часа на вокзале чужого города. Транзитный пассажир Аркадий Ковров спрятал билет в накладной карман своей кожанки, закинул на плечо свою ношу и отошёл от кассы. Тяжела и внушительна сумка вахтовика, того и гляди разойдётся молния по обе стороны: чего там только нет. Впрочем, перечислять на будем, а скажем просто: всё, что необходимо в командировке на месяц проживания и работы на трассе нефтепровода Волго-Вятского региона, и даже больше, то есть гостинцы для некой молодой особы, что скрашивала нелёгкий быт нефтяника. Ради неё он и пожертвовал выходным днём, законно заработанным. Бригада, на вахтовом КАМАЗе, завтра к ночи прибудет в нефтяной городок. Он же решил отдохнуть в своём вагончике без лишних глаз и разговоров. Мужик молодой, а если точнее — лет сорока с хвостиком. Как начал мотаться по командировкам так сразу и охолостел, а что поделаешь — трасса образ жизни! требующий особой внутренней предрасположенности к походной жизни. Обладая нужным менталитетом, Аркадий недолго думая вступил в ряды романтиков диких лесов и полей, и уже с десяток лет стоптанными сапогами месил пыль и грязь заброшенных дорог. Небольшие залысины украшали характерный, высокий лоб. С претензией на манерность подрезанные наискось бакенбарды выделяли из толпы, а кожаная Боссовская куртка цепляла женский взгляд. Вот и зацепилась молоденькая провинциалка, такая же одинокая, как и он, не желающая опустить кусочка женского счастья, хотя бы такого мимолётного, точнее залётного. Мужики, какие бывают — женатые, холостые и в командировке. Упустишь, твоё место тут же займут другие.
Аркадий стороной обошёл вокзал. Лениво оглядел площадь с пёстрыми рядами ларьков и толпящийся возле прилавков разношёрстный люд. Таксующий водитель жигулей с надеждой оглядел с ног до головы, возникшего потенциального клиента. Напрягся, готовый в любую минуты распахнуть дверь своей «Антилопы», опережая конкурентов ещё не заметивших пассажира. Но профессиональная чуйка подсказала, — это не тот клиент — и сразу водитель потерял к нему всякий интерес. В голове у нашего героя огненными буквами прорисовались слова рождённого за Полярным кругом Венички Ерофеева из легендарной поэмы «Москва-Петушки»
— Хересу хочется!
В тот же миг похмельное вожделение литературного героя стало желанием Аркадия Коврова, командированного «Обществом с ограниченной ответственностью» в N-скую область.
— А и впрямь, не выпить ли хересу! — вырвалось из пересохшей, за полутора часовую тряску в электричке, гортани. И тут же из утробы послышался внутренний голос, с укоризной напомнивший об единственном съеденном бутерброде. Аркадий, перекинув с плеча на плечо походную сумку, двинулся вдоль рядов.
— Херес есть? — спросил усатого буфетчика стоящего в дверях своего палаточного кафе.
— Нэт! Только щащлик… — последовал ответ — Захады, отведай, жалэть не будэшь… спасибо гаварить будэшь.
В другом месте тоже отказали, предложив «Киндзмараули», «Агдам» и «Монастырскую избу» Наконец внутренний голос видя тщетную попытку достижения желаемого пошёл на компромисс и согласился на пятизвёздочный коньяк призывно требовавший к себе внимания в очередном около вокзальном шалмане. Трудно отказаться, когда внутри тебя всё ЗА. Таким образом, скоротав за деревянной стойкой оставшиеся свободные минуты, поспешил на перрон к поезду. За время обеда сумерки потеснили короткий осенний день, и зажгли фонари на перроне. В вагоне втиснув багаж под сидение, Аркадий с облегчением уселся на плацкартное место. Пятьдесят пять минут отделяли его от станции своей мечты.
Вагон дёрнулся, качнулся и плавно поплыл вдоль опустевшего перрона. Всё чаще и чаще застучали на стыках колёсные пары. Вокзал исчез, промелькнули деревянные пакгаузы, поезд, набрав скорость, затянул убаюкивающее соло железных дорог. Жёлто-матовый свет располагал ко сну, синяя мгла за окном сгущалась. Вечерняя зорька проводив своего златокудрого брата на отдых притворила за ним дверь и принялась старательно собирать разбросанные всюду свои алые ленты, пряча их за грубым нагромождением мрачных туч сваленных небрежно на горизонте и медленно угасающих как горячие угли костра.
Соседи по купе достали съестные припасы, кто чем богат, на столе появилась курица, огурцы, яйца, колбаса, за тонкой купейной стенкой заварили Доширак. По вагону распространился аппетитный аромат, выдавивший у Аркадия обильное слюноотделение. Он уткнулся в окно, пытаясь отвлечься, но кроме тьмы и отражения жующих физиономий ничего не увидел. Расправившись с курицей и яйцами, заглушив этим свой голод, соседи попросили у молодого проводника первогодка принести чаю. Аркадий поспешил заказать и для себя стаканчик с сахаром и печеньем. За окном, в разрывах чернеющих елей, тусклым отсветом фонарей промелькнул засыпающий придорожный посёлок.
Хозяин нижний полки стал разбирать постель, готовясь ко сну. В носу Аркадия защекотало от поднятой пыли и он, стараясь не чихнуть, поспешил в тамбур.
Время как будто остановилось, лишь мерное постукивание колёс напоминало о движении. И вдруг за дверным стеклом стало светлеть. Земля всё более и более высветлялась, на белом полотне первого снега резко прорисовались черные силуэты отдельных деревьев, кустарника растущего близь железнодорожного полотна. Привет от зимы!
«Снег на Покров к ранней зиме.» — мелькнуло в голове у нашего героя — «Скорей бы морозы, меньше грязи на трассе…»
Поезд врезался в зиму. За окном побелело и потянуло холодом. Аркадий съёжился, обхватив себя руками потёр локти и последний раз затянувшись сигаретой вмял её в пепельницу на стене. Вернувшись на место, увидел, что хозяин нижней полки уже занял горизонтальное положение, и ему ничего не оставалось, как сесть на краешек, и в таком положении ожидать своей станции. Подошедший проводник, оповестил о подходе к станции Санино. Сидевшая на боковом сидении женщина переспросила одетого в железнодорожную форму смуглого молодого человека, засуетилась, заохала, подхватила свои необъёмные баулы, пакеты и с извинениями стала протискиваться к выходу. Аркадий напряжённо вглядывался в окно, ища знакомые ориентиры, — всё-таки не впервой добирается своим ходом. Но поезд подходил на второй путь и последний вагон, в котором ехал наш герой, не дотянул до края платформы. Мутный фонарь еле-еле раздвигал девятнадцатичасовой осенний мрак, скрадывающий вокзальные очертания. Проводник ещё раз оповестил о прибытии на станцию Санино и открыл дверь.
С поезда сошло двое пассажиров; вахтовик-нефтяник Аркадий Ковров и миловидная женщина гружёная сумками, возможно недавно перешагнувшая черту бальзаковского возраста, впрочем, у нас женщин в эти годы называют ягодкой. Выгрузившись, в прямом смысле этого слова, из вагона, они, пыхтя и отдуваясь, перевалившись через рельсы вышли к платформе. И здесь Аркадий издал истошный вопль, перешедший в отменную брань. Это не Санино, а черте знает что! Резко развернулся назад, готовый бросится к поезду, но, увы! стоянка здесь всего одна минута и та истекла. Проводник закрыл дверь и последний вагон, натужно скрипнув, укатил вслед за собратьями, оставляя незадачливых пассажиров одних. И что делать? Мрак, тьма, ночь вот-вот вступит в свои права, а ты неизвестно где! Бррр! — Содрогнулись, как от землетрясения, всё внутренности романтика диких лесов и полей Аркадия, сместились тектонические плиты его характера, и взорвавшийся вулкан ненависти излил словесный поток. Трудно передать его слова, что были сказаны в адрес проводника, и дополнены, не менее живописной речью женщины, ехавшей на свадьбу к любимому племяннику. А ехала она с гостинцами в виде двадцати килограммов парной поросятины, не считая колбас и других деликатесов для свадебного стола, что не часто встретишь в деревенских магазинах.
Всем известно, как и чем богат русский язык, однако не всем это богатство доступно для пользования. Но праведный гнев изгнанных с поезда, в эту холодную ночь на неизвестный полустанок, открыл в них высокую глубину познания русской народной речи. Сии витиеватые глаголы не описать на литературных страницах даже в период всеобщей безцензурщины. Не перечесть всех фразеологизмов, рождённых вспышкой душевного негодования, вылившихся из гортани изгнанных из тепла и уюта железнодорожного транспорта. Сколь поэтически сплетались воедино местоимения с именами существительными, инкрустированные изящными прилагательными в различных падежах и склонениях. И весь этот единый монолит эмоционального перевозбуждения обрушился на голову одного лица, одетого в костюм железнодорожного проводника, обладающего удивительной профессиональной негодностью.
Неподалёку от перрона стояло плоское одноэтажное здание, архитектурным решением напоминающее вокзал в посёлке Санино. Парочка незадачливых пассажиров шумно ввалилась в пустующий зал ожидания и с громким возмущением выплеснули свой гнев на первого попавшегося представителя железной дороги — дежурного кассира. Девушка в железнодорожной форме внимательно, через небольшое окошечко кассы, выслушала все возникшие претензии, и в виде успокоения сообщила незаконно обиженным людям:
— Вы не первые, вот и в прошлом месяце уже было подобное. Правда их днём высадили, тогда погода стояла тёплая. Да они и недолго бедствовали, компания весёлая подобралась, живая. За ними машина вскоре подъехала. А вам придётся до утра ждать.
Предложила переночевать на скамейке до следующего проходящего поезда в семь часов утра. Других вариантов не предвиделось.
Что делать? Приехать на день раньше ради встречи с любимой женщиной, в спокойной обстановке без соседей. А вместо этого провести ночь возле холодной печи голландки в зале ожидания на какой-то полузабытой станции. Совсем не радостная перспектива, как не крути. Аркадий подошёл к окну кассы и, уже чуть успокоившись, спросил:
— Далеко до Санино?
— По железке десять – одиннадцать километров, не больше.
— Ага, и не меньше… какая другая дорога существует, грунтовая или шоссейная?
— Есть, но там дольше, около двадцати. Посёлок малолюдный, сюда мало кто ездит, разве что продукты в магазин провозят.
— Машины-то здесь имеются, какие не-то, хоть грузовые. Заплачу, не обижу, лишь бы довезли. Не ночевать же здесь, в конце концов!
Добрый и щедрый по натуре нефтяник готов был уплатить любые деньги, лишь бы доставили до ждущей подруги. Но ответ представителя железной дороги вверг в уныние, разом обрубив спасительные концы.
—Да здесь живут одни старики, Нет никакого транспорта. Трактора даже нет, снег выпал и почистить некому.
—Может по путям пойдём, — встряла ехавшая на свадьбу женщина, — потихоньку дойдём.
Это мысль! Чего ждать!? И раньше приходилось пешком накручивать километры, и не раз. Всякое бывало в жизни Аркадия, немало дорог истоптали его ноги, а дорожная сума никогда не обременяла.
Решившись на рывок по шпалам нефтяник подступил к кассирше со словами:
— Нельзя ли передать в Санино, об отставших пассажирах, там люди ожидают свадебных подарков, а мы здесь застряли, кстати, не по своей воле. Могут не правильно истолковать нашу задержку. Попросите объявить по селектору для встречающих о случившемся, а мы часа через три прибудем, пусть как не то сорганизуются со встречей.
Девушка в кассе заулыбалась.
— Сейчас соединюсь, — и действительно по коммутатору сообщила о случившемся, выслушала возмущение коллеги и, ещё с минуту побалагурив на отвлечённые темы, ответила.
— Всё нормально, объявят.
Пострадавшие он действий нерадивого проводника вышли на перрон и тяжело вздохнув, двинулись в путь. Аркадий пройдя с полсотни метров, обернулся поглядеть на женщину. Тяжелы были у неё подарки к счастливому дню племянника. Охая, и переваливаясь наподобие гусыни, она чуть поспевала за ним. Ну не хотелось Аркадию под чужое ярмо свою шею подставлять, своей ноши хватало, однако природные задатки джентльменства и невольно возникшая жалость к бедной женщине пересилили. Дух состраданья, как выразились бы в старину поэты, невольно к подвигу взывал. Подошёл и взял у той одну из сумок. Ничего терпимо для сорокалетнего мужика, ругайся не ругайся, а терпеть надо, коль впрягся. И по шпалам вперёд.
Слава Богу, снежок выпал, белым покрывалом дороженьку выстлал, отчего всё вокруг высветлилось. Хорошо видна железная дорога, чёрные рельсы уходящие в серую, туманную мглу. Где-то там внизу под насыпью должна быть, как обычно, тропинка. Днём, в хорошую погоду, можно идти, не опасаясь движущихся поездов, которые в любой момент могли возникнуть из тьмы. Луна на ущербе светила сквозь тонкую вуаль облаков матовым светом, образуя вкруг себя грязно жёлтый ореол тусклого фонаря. Облачная ткань временами прорывалась, обнажая всю глубину чёрного неба, и на землю сквозь рваные прорехи падал холодный взгляд далёких звёзд. Станционный свет медленно таял за спиной, оставляя горе туристов наедине с ночью и железной дорогой.
Аркадий время от времени перекидывал с руки на руку чужую сумку, своя висела через плечо и закинута за спину, рук не тянула. Перед собой он видел только свою златовласку, ради которой и оказался в столь затруднительном положении. А она была такая, каких не встретишь в городах да столицах. Вскормлена на вольных хлебах, молоке да сдобных булочках. Если и есть где красавицы так это в наших провинциях, не избалованные бытом да просвещением, не испытавшие на себе прелести городской жизни; выращенные на лоне природы, полные истинной девственной красотой, которой восхищались и воспевали поэты, из-за которых возникали войны. Правда, если честно сказать, положа руку на сердце, и в румяном яблочке порой встречается червоточина, не без этого. Но это исключение. Так, во всяком случае, казалось нашему герою шагавшему по шпалам с песней «…Иду по шпалам, опять по шпалам, иду домой по привычке… шалалу-лалу-лалу-лалу-ее-е…».
Женщина, не разделяя лирического настроения нашего героя, едва поспевая за ним бормотала проклятия всему свету.
Аркадий остановился перевести дух, дождался попутчицы и предложил:
— Пока далеко не ушли, можете вернуться. Дальше будет ещё тяжелее, а так переночуете на вокзале. Завтра утром уедете на поезде — всего пятнадцать минут пути и дома. А так часа три мучатся, никак не меньше, это не по асфальту идти.
— Нет, уж, я лучше за вами, « петушком, петушком», потихоньку так и дойду. Вот только эти сумки, будь они не ладны. Утром порося закололи, вот племяннику везу, двадцать кило, да колбасы. У них в деревенском магазине нет ничего. Сама в Вязниках живу. С мужем должны были ехать, а он, свин поганый, нажрался. Лыко не вяжет, как с ним было ехать. Паразит! Сегодня с вечеру надо готовить на всю свадьбу, вот и везу. Куда денешься!? Он мне за место сына. Должны были меня встретить на станции. Как вот теперь? И что за наваждение на меня нашло, не впервой же еду. Не разглядела в окошко-то, да и вы стали в выходу готовиться.
— Дежурная с вокзала сказала, что объявят на станции о случившемся. Встретят. Дождутся, всё ж родные. — Аркадий докурив сигарету взялся за сумки и засеменил ногами по шпалам.
Лежащий тонким слоем снег позволял различать чернеющие выступы шпал. Места, где щебень лежал вровень с ними, способствовали выравниванию шага и добавляли скорости. Но пройдя с десяток метров, вновь меняли шаг, сбиваясь с ритма. Стараясь улавливать расстояние между шпалами, приходилось постоянно
глядеть под ноги. Так прошёл час.
Насыпь высоко поднималась над окрестностью. Тёмный лес то приближался к железной дороге, то отдаляясь, уступал место болотистой почве, усеянной бугорками высокой травы, сгорбленной под тяжестью первого снега, колосистыми венчиками камышей и торчащим, будто стрелы в теле земли, рогозником. Месяц тайком выглядывал из-под лёгкой ткани облаков, которые как бы застыв, стояли на месте, свисая концами тончайшей кисеи на плечи безбрежного горизонта. Мохнатые ели примеряли новое одеяние, купаясь в серебристом свете, изливавшемся с небес. Их верхушки, усыпанные первым снегом, выделялись на фоне темных ветвей берёз и клёнов, которым ещё предстоит испытать на себе все тяготы зимних снегопадов.
Аркадий временами оглядываясь на свою изрядно отстававшую попутчицу, заметил появившиеся невдалеке, под насыпью, два движущихся пятна. Он притормозил, прикурил очередную сигарету и, не дожидаясь, двинулся дальше. Окружающая тишина нарушалась лишь шагами ночных путешественников по щебёнке. Вдруг в воздухе послышались жалобные всхлипывания и причитания. Пришлось вновь остановиться. Женщина сидела на сумках и чуть ли не рыдала. Вот-вот заголосит в полный голос. Мужчина со вздохом вернулся к ней. Он то не чувствовал усталости, но женщина полностью измоталась. Аркадий хорошо понимал её, но было жалко терять время. Хотелось как можно быстрее завершить сей забег. Как её не уговаривал, но сдвинуть с места не мог.
— Никуда больше не пойду… нет больше моих сил… лягу здесь на рельсах и делай со мной что хошь…
— Прямо что захочу, и не боишься меня здесь в глуши? Никто потом и не найдёт и свадьба без мяса останется, нечего будет вспомнить. А может я маньяк какой! Подумай! Заманил нарочно…
— Хоть режь, сил больше нет! — она посмотрела на Аркадия извиняющимся взглядом, как нашкодивший щенок на хозяина в ожидании выговора, и он понял: тут нужен допинг, наркотик для души и тела. Что поделаешь! Деваться некуда. Уселся рядом, изъял из своей необъятной сумки бутылку шампанского «Абрау Дюрсо», припасённую для интимного вечера с голубоглазой златовлаской.
— «Офелия, о нимфа, помяни меня в своих молитвах…» — прошептали его губы и в руках зашуршала фольга. Страдалица с недоумением смотрела на действия попутчика. А тот, открыв бутылку, смачно отхлебнул из горлышка и, протянув, глядевшей на него женщине — представился:
— Аркадий! — затем достав объёмистую плитку шоколада, преломил её и протянул половину вслед за шампанским. — Расслабимся, Людочка!
Она приняла протянутую прохладную бутылку и стуча зубами об стекло сделала насколько глотков. Пузырьки ударили в нос и запершило в горле. Она откашлялась и ещё сделала насколько коротких глотков. Газировка ударила уже не в нос, а в голову, отчего воздушная лёгкость растеклась по телу. Ещё короткий глоток теплом отозвался в душе. Шоколад приятно таял во рту, сглаживая лёгкое пощипывание после выпитого шампанского. И сумрачные мысли томившие голову исчезали. Мир вокруг уже не казался злым и неуютным.
— Александра Павловна я. Не Людочка.
— Видать что Павловна! Но можно попроще, не на светском рауте.
— Учительница я, в начальных классах преподаю. Привыкла.
Бутылка разогрела внутри, сгладила углы постигшей их неудачи и настроила отношения на лирический лад. Учительница младших классов настолько освоилась с положением лишённого приюта ночного странника, что стала декламировать А.С. Пушкина:
Ни огня, ни чёрной хаты,
Глушь и снег… Навстречу мне
Только вёрсты полосаты
Попадаются одне…
Время отдохновения пролетело, утраченные силы вернулись.
— Труба зовёт — пора вставать и двигать дальше наши бренные тела. Нам следует поторопиться. Места глухие — леса, болота — до ближайшего жилья километры безлюдья. Кстати вон и волки ваше мясо учуяли… или собаки…
Аркадий указал на черные силуэты и стал внимательно к ним приглядываться. Тени приблизились, но не настолько чтобы, облегчённо вздохнув, можно было сказать — да это собаки. Завидев, что люди остановились те тоже стали. Это были два крупных зверя, беззвучно стоявших метрах в полста от них.
— Пока их только двое. Кто знает, сколько их тут обитает. Может это только разведчики, как вся стая соберётся, жди беды. Нам бы надо двигать в ускоренном темпе.
Словно неведомая пружина подбросила женщину вверх. Без слов схватив вещи бросилась она вперёд. Оступилась на шпалах, едва не упала, выругалась и быстро засеменила, чуть ли не после каждого шага оглядываясь. Аркадий с усмешкой послал щелчком недокуренную сигарету в сторону томившихся в ожидании неизвестных животных, несколько секунд внимательно вглядывался в их размытые силуэты на снегу, но так и не поняв кто они отправился следом за спутницей. Полчаса они шли молча, без остановок, часто поглядывая на неотстающих сзади животных. Насыпь стала выравниваться с окружающим рельефом, и собаковолки нет-нет, да и делали попытки взобраться наверх. Такое соседство стало действовать на нервы и Аркадию, хотя он парень не из робких. Попутчица хорошо смазав свои пяточки и валила без остановок, поди догони. Холодок пробежал под кожаной курткой. «Хорошо, что вдвоём. Всё веселее» мелькнула мысль. «Хотел ещё над бедной женщиной подшутить, посмеяться. Сам то трухнул». Мысли всё больше и больше приобретали мрачный характер, серая тьма и безмолвие способствовали укреплению дурного предчувствия.
Неопознанные звери бежали молча, не отставали, но и близко не подходили, держали дистанцию. Если это собаки, то довольно большие, одичалые, а такие хуже лесного зверя, человека не бояться. Страшно поневоле становится, ноги сами несут, тут не до усталости в коленях. «Вероятно мясо унюхали, что по сумкам расфасовано. Чёртово мясо, если б не оно может и не пристали. Два часа длиться эта нервотрёпка… Когда же конец этой дороги проклятущей…» — думает каждый из горе-путешественников. Женщина не выдержала. Она бросила сумки и стала, шурша целлофаном, копаться в одной. Достала батон колбасы, килограмма в два, и чуть ли не в истерике разломив его пополам, швырнула в сторону четвероногих преследователей. Не то собаки, не то волки встали, потянули носами, принюхались и медленно подошли к скатившимся с насыпи кускам колбасы.
— Нате, жрите, окаянные! Только отстаньте от нас… У звери…
Не на шутку перепуганные люди подхватили свои баулы и припустились по шпалам. Пройдя с сотню метров от пожиравших колбасу животных, заметили, как вдалеке возник треугольник из прожекторов локомотива. Огоньки неудержимо вырастали толкая перед собой огромные снопы света. Почва под ногами загудела. Нашим горемыкам пришлось уступить место законному хозяину железнодорожного полотна, они сошли по другую сторону от собак и встали на крутой насыпи в ожидании поезда.
— Может нас подберут, а что, мы же не виноваты …. — с удивительной наивностью произнесла женщина.
— Ага, ложись вместе с колбасой на рельсы, готового фарша точно на всю стаю хватит…, а свадьба без горячего останется.
Пронзительный гудок вместе с воздушной волной резанул по фигурам, от которой стоящие на склоне люди покачнулись, закрывая лицо от снежных вихрей, рвущих и сбивающих с ног. Чёрная масса с грохотом рвала воздух, вгрызаясь в бездну ночи, поднимая вихри снега и пыли. Тугая волна давила на стоящих людей, желая опрокинуть навзничь. Учительница начальных классов, вжав голову в плечи, присела, и, ухватившись за сумки, что то шептала — может молитву, может стихи « Мчатся тучи, вьются тучи; Невидимкою луна, Освещает снег летучий; Мутно небо ночь мутна…» Промчался последний вагон унося за собой вой, грохот и беснующиеся снежные вихри. На крутой насыпи остались две запорошённые фигуры.
Грохот товарного состава прогнал животных и когда наши герои поднялись вновь наверх, их не было. Сошедший с лица женщины испуг уступил место жалости к безвозмездно утраченной колбасе, и не литературный глагол слетел, с обредшего былую подвижность, языка.
— Чего жалеть? Спасибо сказать надо твоей колбасе, если б не она неизвестно чем дело кончилось. А так и мясо цело и волки сыты… Ты посмотри, оказывается мы уже к переезду вышли. Дорога, шлагбаум…вон и домик смотрителя. Скоро на месте будем, и призы получим, шире шаг Шурок! Вон над лесом в небе светлое пятно от поселковый фонарей, наша финишная линия.
Поравнявшись с путевой будкой, они увидели обходчика подметавшего возле дверей. Он, заметив пришельцев, не удивился и, не сходя с места с иронией, приветствовал.
— А я вас уже заждался, часа три прошло как сообщили об отставших, —волноваться стал, не случилось ли что. Всякое бывает на железной дороге. Видели, только что промчался, такой до посёлка тормозить будет, прежде чем остановиться. — Обходчик махнул рукой в сторону станции. — Теперь можете без опаски идти, в 23:05 следующий поезд, в обратную сторону, до этого времени вы не раз обернётесь, с километр осталось, — и уже с усмешкой добавил — Собачек моих не встретили часом. Они об эту пору вдоль дороги рыскают.
— Так это ваши собаки! — невольно вырвалось восклицание у обоих путешественников! — Во, блин, а они у нас батон колбасы сожрали, не побрезговали. Мы же два дурня их за волков приняли.
— Да неее… они смирные, с виду только такие суровые. Они, небось, и близко боялись подойти. Колбасу значица им скормили, ха, вот разбойники - выпрошайки стало быть сытые прибегут.., не в пустую в Меншово бегали. — уже себе в седые усы добавил железнодорожный работник.
Ошарашенные неожиданной развязкой, создавшейся напряжённой обстановки, да ироничным тоном работника метлы и лопаты при шлагбауме, коему принадлежали волкообразные собаки, бегающие без призору по лесу, пугая добропорядочных граждан высаженных непутёвым проводником, путешественники не останавливаясь поспешили скорее убраться с глаз долой от свидетеля их невольного испуга. Но пройдя с сотню другую метров оба, не сговариваясь, остановились, разразившись неудержимым смехом над пережитыми, и оставшимися позади волнениями. Аркадий, смахивая набежавшую слезу, предложил для снятия стресса и в рамках возмещения утраченной колбасы, по глоточку успокоительного, которое, яко бы, находится при нём.
— Расслабимся, Шурочка!?
— А почему бы и нет! — последовал незамедлительный ответ.
Насыпь за переездом сравнялась с окружающим ландшафтом. Мелколесье вперемешку с кустарником близко подошли к рельсам. Тогда ещё не строили длинных заборов вдоль железных дорог и мужчина с женщиной без труда переместились к не утратившему ещё свой осенний наряд кустарнику. Необъятный баул нефтяника вновь выдал 0,8 литра успокоительного, но уже Цимлянского. Силы скоро восстановились. Лёгкий, незамысловатый разговор остудил пережитые треволнения. Слово за слово, глоток за глотком и в раскрывшихся тайниках души вдруг обнаружились родственные интересы — любовь к книгам. Аркадий откинув в сторону пудовые сумки полные житейских предрассудков, разглядел в спутнице женщину без тщеславия и легкомыслия с редкими достоинствами способными проникнуться в самую сущность мужчины, в его душу, и стать ему настоящим другом. Не какая-то там ветреная пустышка, облачённая, не без его помощи, по первому разряду, не сладострастная кокетка с кучей глупых прихотей, с которой и поговорить то не о чем. А настоящая, живая, способная увлечь не только в постель, но и на край света — без вопросов встал и пошёл. Не видимые с наружи, скрытые под покровом скромности и провинциального одеяния бесценный божественный дар душевной красоты, способной успокоить истерзанного суровым бытом сердца трассовика.
Когда у Аркадия кончились сигареты его новая знакомая напомнила, что на свадьбе её ждут с мясом, и поэтому данное обязательство, доставить свежее мясо до свадебного стола, не позволяет излишне расслабляться. Подхватив похудевшие сумки, сами же изрядно нагруженные изнутри, успокоительных лекарств оказалось чуть больше выше заявленного, счастливые компаньоны двинулись к финишу. На этом участке дороги, если бы кто и повстречался им, человек или зверь какой, обязательно обошёл стороной эту компанию, ибо не желал бы иметь неприятности в неурочный час в столь пустынном месте.
Поселковые огни на фоне тёмного неба разгорались всё ярче по мере приближения. Пустая платформа чуть колебалась в мигающем свете фонаря. Поднимался ветер, сгоняя мрачные тучи с окраин горизонта. Освещённые окна вокзала выказывали внутреннюю пустоту.
Аркадий обошёл вокзал, заглянул внутрь, — ни души. Время позднее. Окрестные улицы обезлюдили.
— Ну, веди на свадьбу!
— Здесь рядом, скоро дойдём.
Действительно племянник жил недалеко, не прошло и четверти часа как они ввалились в жужжащий предпраздничной суетой дом.
— Ба, Шурка пришла, наконец – то! Ребята только что на вокзал ушли, второй раз уже. Видать разминулись. Тебя и не узнать, какая стала!... Вы, где шли? А наши по проулку через Желябовых. С тобой-то кто?... Где Николая потеряла? — посыпались вопросы с приветственными поцелуями.
Последовало короткое объяснение, которое мало кто услыхал, не до этого.
Аркадий постоял, постоял не раздеваясь, поднял свои вещи и готов был переступить порог из избы.
— Ты куда?
— Да пора, время-то уж сколько, а мне ещё двигать и двигать до городка нашего.
— Брось ты, оставайся! Места всем хватит. Да неужто я тебя отпущу… раздевайся давай. Что бы я без тебя делала-то. — и добавила полу шёпотом на ушко, — мой раз запил так недели на две его хватит. В школе сейчас каникулы и я отдохну здесь с недельку.
Романтичная натура нефтяника Аркадия не заставила себя долго уговаривать. И он остался.