В нашей языковой школе больше 60 преподавателей и, соответственно, много курсов. И на протяжении больше десяти лет, которые я работаю в школе, состав курсов постоянно меняется. Мой коллега Михаэль, который работает здесь больше 25 лет, рассказывает, что раньше среди учеников были в основном югославы, русские немцы и турки. До массовой миграции 2015 года состав курсов был очень пёстрый. Я вспоминаю один курс, например, в котором были представители Польши, Румынии, Сирии, Ирака, Ирана, Афганистана, России, Украины, Испании, Греции, Турции, Мали, Болгарии. Это было в порядке вещей. И это было классно для всех: ученики должны были говорить друг с другом только по-немецки, потому что не все знали английский, а преподавателю не приходилось бороться на уроках с засильем какого-нибудь одного языка. Михаэля очень раздражало, например, что русские немцы говорили только по-русски, а турки общались на уроках друг с другом по-турецки. Как и сейчас его раздражает, что украинцы говорят только по-русски.
После массовой миграции в 2015 году появилось много курсов с молодыми мужчинами из Сирии – это были курды и арабы. Сейчас я вспоминаю об этом с улыбкой, а тогда мне было не до смеха. В таких группах сидели молодые люди, которые были резко против Асада, и те, кто его поддерживал. Мне с трудом удавалось сдерживать молодые восточные темпераменты. Но теперь я вспоминаю об этом времени с удовольствием, впрочем, как и о любом другом.
Сейчас у нас в каждой группе от 80% до 90% украинцев. Сначала я сомневалась, смогу ли я преподавать на таких курсах. Но поскольку я придерживаюсь правила, согласно которому на уроках запрещено говорить о политике, всё идёт просто замечательно: мои ученики быстро привыкают к этому правилу, ведут себя адекватно, и у нас устанавливаются замечательные отношения. И мне не нужно, как Михаэлю, наклеивать на свой шкафчик украинский флаг – я помогаю людям, а не государству. И каким-то странным образом получается, что с течением времени эти вначале оболваненные и озлобленные люди начинают через меня относиться к России с бОльшим пониманием. Меня поразило на днях высказывание одной моей ученицы, приехавшей с детьми из Одессы. После урока она разразилась гневной тирадой в адрес Зеленского и в конце сказала: «Я понимаю Путина – он защищает собственное государство». Я слегка прибалдела. Дело в том, что я не принимаю участие в таких разговорах после занятий, но я слушаю людей, потому что у них есть потребность излить душу. Я их слушаю, но свою точку зрения не высказываю.
Я вообще с интересом наблюдаю за украинцами в нашей школе и сравниваю их с другими группами беженцев. Украинцы собираются большими группами – в школе или перед школой. В школе они сдвигают столы в зале для переменок, сидят все вместе, громко разговаривают, смеются. Никакие другие группы беженцев так себя не вели и не ведут. Вот эта потребность сбиться в «стаю», в большую группу, идёт, наверно, от потребности в защите – они, вероятно, много лет чувствовали себя незащищёнными. Почему же курды или арабы не сбиваются в такие «стаи»? Они же тоже бежали от войны. Но у курдов и арабов есть большие семьи, комьюнити, где они и находят такую защиту. А у украинцев такие группы кратковременные: в школе такая группа есть, а вне школы нет.
Я всё думаю: почему я ко всем отношусь хорошо? Мне всё равно, откуда человек: из Сомали или из Афганистана. В результате многолетнего преподавания на таких курсах я пришла к выводу, что все люди планеты Земля скроены примерно по одному лекалу: они легко понимают друг друга и меня тоже. Они прекрасно понимают мой юмор, мои реакции.
И ещё я поняла, что у меня получается работать с ними со всеми, потому что мне их жалко. Я их жалею и поэтому стараюсь им помочь. И мне не жаль ни личного времени, ни усилий, потраченных на них, только на них.
Какая замечательная у меня профессия!