Сон был тревожен. Мне снились развороченные снарядами поля с бесконечными лентами траншей и остатками каких-то укреплений. По этим полям бежали солдаты, некоторые их них падали, но снова поднимались и опять куда-то бежали. Дым от горящего пятнистого танка поднимался в небо, смешиваясь там с низкими облаками и окрашивая их в чёрный цвет… По сторонам чёрные взрывы вставали, словно кусты, и медленно опадали… Снился бой и самое жуткое было то, что всё , что привиделось мне, происходило в полнейшей тишине, словно я оглох или мне забили уши ватой.
В какой-то момент эта немая картина, на которую я смотрел как-бы сверху, стала резко приближаться ко мне, стала укрупняться прямо на глазах. Я словно сбитый самолёт стремительно падал на это изрытое горящее поле. Внутри всё сжалось от ужаса и в предчувствии неминуемой гибели я беззвучно закричал во сне, закрыв лицо руками… Но на моё удивление ничего плохого не случилось - земля приняла меня мягко, уложив на бруствер окопа лицом прямо в охапку высохшей травы. Она пахла луговыми цветами, мёдом и, почему-то, речной водой.
Тишина ушла и снова стали слышны звуки. Но не ожидаемые звуки боя, а утренний птичий щебет. Запах душистого сена становился всё ярче – мой сон рассыпался на части. Я осознал, что лежу в стогу, зарывшись в сено по самую макушку, и жмурюсь от утреннего солнца. В этот момент какая-то тень заслонила его, и я, наконец, открыл глаза. То, что я увидел перед собой, заставило что-то противно ёкнуть внизу живота. В паре метрах от стога стоял большой аист и, наклонив набок голову, с любопытством рассматривал моё испуганное лицо, очевидно ещё не понимая, что это такое спряталось в стогу и можно ли это скушать на завтрак. От испуга я смог лишь прошептал ему сиплым голосом: - Кыш! Кыш! Пошёл отсюда… -
Аист резко присел, захлопал крыльями и тяжело отлетел подальше от стога. Солнце вновь ударило в глаза. Пора было вылезать наружу, хотя и не хотелось – утро было прохладным, а в сене было так тепло… Но делать нечего, и я нехотя выполз из уютного стога, встал и огляделся, разыскивая отца. Стожок стоял на краю поля рядом с густыми прибрежными зарослями ивы, черёмухи и прочих кустарников, опутанных колючими плетьми дикой ежевики и заросшими высокой травой. За этой стеной угадывалась небольшая речка, хотя из-за густого тумана разглядеть её сейчас не представлялось возможности. Чуть в стороне я вновь увидел напугавшего меня аиста, который не спеша расхаживал по траве, останавливался, высматривал что-то под ногами, клевал, скрываясь головой в киселе тумана.
В другую сторону от стога раскинулось широкое поле с косогором. Туман там почти рассеялся, и каждая деталь на нём была видна, как на ладони, что резко контрастировало с валёрностью и зыбкостью прибрежной его части. Весь косогор был изуродован кривыми линиями траншей, ямами окопов и густо обсыпан оспинами от снарядных воронок. Куски бетона, груды кирпичного мусора, полусгнившие брёвна накатов… Солнце, чуть поднявшееся над горизонтом, косыми лучами освещало и тем самым придавало какую-то особую, глубокую резкость и ломкость этому пейзажу. Наверху, на самом гребне долины торчал полуразбитый купол обгоревшего ДОТа.
Эта картина не удивила меня, - она лишь объяснила мне мой сегодняшний сон. Приехали вечером сюда, на речку Лесную с отцом на рыбалку, ну, вот, и нагляделся я по дороге на военные развалины. А чему было удивляться, если после окончания Войны прошло чуть более десятка лет, и такая картина была обыденной в этих краях, под самым городом Брестом. Много полей оставались точно такими, какими были после окончания боёв. Погибших солдат похоронили, подбитую технику и оружие собрали, ну, а сам изуродованный луг так и оставили на откуп матушке-природе в надежде, что она со временем сама затянет эти шрамы и раны.
Я стоял, озираясь, пытаясь отыскать в тумане отца. Только, было, собрался окликнуть его, как тут произошло нечто совершенно необычное и удивительное настолько, что до сих пор картина эта стоит перед моими глазами, хотя, ой, как много лет прошло с тех пор. Случилось так, что в этот момент восходящее солнце скрылось за тёмным профилем ДОТа, что торчал на вершине холма, и тот, внезапно, ожил! Тонкий, яркий луч, как луч гиперболоида инженера Гарина, вырвался из глядящей на меня амбразуры и ударил вниз по склону, застряв в тумане над рекой, аккурат рядом с пасущимся аистом. Этот луч накрыл поле боя, как и тогда, больше десятка лет назад. Подсвеченный каплями утреннего тумана, он переливался красными и желтыми оттенками и, казалось, шевелился, хищно высматривая свою жертву. Я, маленький мальчик, остолбенев, глядел на эту ослепительную точку в амбразуре и на страшный луч, ползущий по лугу. Вдруг, на какое-то мгновение я почувствовал себя солдатом той Войны, который шёл тогда в атаку на этого бетонного монстра на холме под беспощадным огнём смертельного луча… Как же ему, должно быть, было страшно...Почти как мне сейчас, хотя я уже не понимал, продолжение ли это моего сна или всё это происходит со мной наяву… В оцепенении, я простоял ещё немного, пока смертельная огненная звезда в амбразуре, наконец, не стала медленно гаснуть и скоро совсем пропала. Солнце вновь показалось над чёрным куполом и всё вокруг разом успокоилось: снова передо мной лежал мирный луг под кисеёй тумана и жуткий кошмар вернулся обратно в сон.
Очнувшись, я облегчённо выдохнул, но, вдруг, почувствовал, что к аромату душистой травы добавился запах дыма. Подумал, было, что этот луч реально что-то поджёг. Но, обернувшись на запах, я увидел, что дымом тянет от небольшого костерка, что горел около самой речки. Рядом с ним стоял отец, смотрел в мою сторону и приглашающе махал рукой. Потом он наклонился и стал что-то перекладывать в прибрежной траве. Мне стало любопытно, и я бегом припустился к нему, сбивая обильную росу с травы. Ботинки и штаны сразу промокли, но сушить их было некогда – мы же на рыбалку приехали, а не у костра сидеть. Тем более, что на утренней заре самый клёв… Азарта добавило то, что отец с поставленной на ночь жерлицы по утру снял приличную щуку. Именно её он и разглядывал, пока она вся в чёрно-зелёных разводах, переваливалась в траве, злобно косясь на нас жёлтым глазом.
Я рассказал отцу о своём сне, о напугавшем меня аисте и о страшном луче, «обстрелявшим» только что наш луг. Он внимательно выслушал, потом что-то стал говорить мне, успокаивая.
- А это немецкий ДОТ. - спросил я его.
- Немецкий, – ответил он, – И окопы тоже немецкие. Наши здесь их с ходу брали… -
Мы пошли посмотреть на аиста, но его уже не было. Должно быть, улетел, когда я бежал по полю. Потом был ещё долгий, жаркий день на реке. Я охотился на юрких уклеек под глинистым обрывом, отец же предпочитал плотвичек и краснопёрых окуней… Купались… Пекли картошку в костре и ели её, обжигаясь, заедая солёными огурцами и чёрным хлебом… Пили чай из военного котелка… Было так хорошо и весело, что все недавние кошмары совсем пропали из моей головы. Детство тем и хорошо, что всё плохое быстро забывается. Забылся и мой тяжёлый сон. И лишь, когда мы тронулись в обратный путь и я, сидя на багажнике велосипеда и обнимая отца, бросил последний взгляд на щербатый ДОТ, так напугавший меня поутру, мне на мгновение снова привиделся этот страшный красный луч, накрывший своим огнём все поле до самой реки. Опять что-то ёкнуло в животе, но всего лишь на мгновение, и совсем скоро я снова с любопытством крутил головой по сторонам, пока отец налегал на педали, петляя по полевой дороге, проторенной между старых траншей и окопов. Днём они уже казались просто элементами пейзажа…
Уже на краю поля, там, где дорога начинала вползать в лес, мы, вдруг, услышали за спиной дробные щёлкающие звуки, словно кто-то из этого немецкого ДОТа начал стрелять нам в спину. Мы становились и посмотрели назад.
-Так вот он где, твой аист. – сказал отец и показал рукой на дерево со сломанной вершиной, что росло недалеко от этого чёрного ДОТа. Там, на самом верху, оказывается, было гнездо, а в нём стояли две большие птицы, одна из которых, запрокинув голову, самозабвенно щёлкала клювом, радуясь хорошему дню и красуясь перед своей подругой.
-Ну, вот, видишь, - произнёс отец, – а ты всё «немцы-немцы»! Поехали, а то мама ждёт… -
И мы покатили домой, к маме…