Всем нам время от времени нужны сказки – лучшее изложение: ложь, а в ней намёк.
Стихи писать я разучилась. И решила воспроизвести свой роман в сказках. Потому что читать роман трудно и понимают его только те, у кого есть собственный подобный опыт. И так, вспомню людей, с которыми было весело и куражисто в самые беспросветные дни итальянской зимы.
Иных уж нет, а те далече – можно я буду цитировать любимого поэта?
Михал Васильич – герой моего романа, художник. Я приехала в Италию и сначала поселилась у него: земляк, пять лет уже живёт в Неаполе. Пишет картины, пишет иконы, пишет так, что за целый день некогда чашку кофе выпить. Семь картин методом аля прима сто на семьдесят – пейзаж марина за день – а вам слабо? Или падре Пио – неаполитанский святой - на холсте два на три. Чтобы его написать, необходим эпидиаскоп. Берешь открытку, устанавливаешь на нее проектор и получаешь изображение на стене в размер: черти себе на здоровье. Всё равно, что мечтать: рисуешь картинку в уме, а потом переносишь её на холст реальности. Или икона на случайно найденной на улице доске: дерево – редкость в Италии. У меня сохранилась икона Божьей матери на черепице.
Иногда мы с ним гуляли по Неаполю. Заходили в храмы, и он рассказывал о картинах на стенах: Солимена, ученик Рафаэля; картины прекрасно сохранились. До музея Каподимонте, который виден на горе из французского окна мастерской Кошмарова, так и не добрались. Когда он бывал в настроении, щегольски одевался, подстригал бороду, на улицах от итальянца не отличить.
Приехал он в Италию к сестре, которая ухаживала за престарелыми бабушками и снимала домик в пригороде на берегу залива. В одиночку поднимать старушку очень нелегко, вот художник и помогал. Писал пейзажи и портреты соседей – так и жили. Через три года столетняя старушка умерла, художник переехал в Неаполь, а сестра на север Италии – там нашла работу. Мечта у них была: построить домик на родине и жить на старости лет. Прекрасные мечты, а я-то здесь причём? А я решила, что смогу построить с ним счастье. Когда тебе чуть больше сорока, стоит уже научиться смотреть на мир реально, ставить посильные задачи, мечтать о том, что тебе действительно необходимо. Ну и намечтала. Только оказалось, что дурочкам из тряпочек несладко, когда их замки из песка сдувает ветром. Полгода помыкалась, чуть с ума не сошла в чужой стране, где коллективное бессознательное разговаривает на непонятном языке. И так научилась любить родину! Только из-за этого стоило съездить за три-девять земель.
Потом и художник вернулся в Россию, получил от Союза художников мастерскую в городке – студию с французским окном и четырёхметровым потолком. В межсезонье текла крыша: приходилось подставлять тазы и вёдра. Зимой по студии ходил в валенках и шапке, а летом изнывал от жары. Но у него же был опыт жизни в неотапливаемой студии, где стриптиз возможен только по-нанайски: раздеться до локтей. Писал иконы для раскольников, спорил с ними о двуперстии; платили копейки. На стенах мастерской появлялись салонные натюрморты: краски играли в закатных лучах солнца из окошек под крышей.
Не понимали его, прибухивал. Однажды позвонил: что-то мне нехорошо. Естественно, прибежала. Инсульт. Немедленно, переодевайся и в постель! Я скорую вызываю. Погоди, полы помою, неловко перед докторами. Какие полы! Укладывайся! Фельдшер скорой очень внимательный, уколол и сказал, что нужно вызвать специализированную бригаду. Увезли в больницу и положили на пол в коридоре. Сестра забрала к себе, приехал сын – выходили.
Ездили мы с художником в район к знахарке, которая делала зубодробительный массаж, на который и смотреть страшно. Я убегала в парк, где гуляла среди двухсотлетних лип, спускалась по гранитной лестнице к реке. А потом возвращалась и помогала художнику одеться, добредали до маршрутного автобуса и возвращались в городок. Курс массажа помог – пришёл в себя. Палочкой обзавёлся. И решил, что если дети не переняли у него искусство графической живописи, нужно найти ученика. Я-то не гожусь: я писать умею, а рисую так слабо, что не стоит со мной возиться. Ученик нашёлся. Татуировщик, который
захотел научиться писать иконы. Хороший мальчик. Нашли они общий язык. Он скрасил дни художника. Ухаживал за ним, как за родственником. И перенимал мастерство. Хоть один ученик был.
Когда художник умер, ученик замкнулся и как будто утратил искусство живописи. Мне позвонил через несколько лет. Мы съездили на могилу художника, помянули его, общаемся…