Битломаны
Моя учеба в прославленном Пензенском художественном училище, пришлась на повальную битломанию в молодежной среде. Не скажу, что было соревнование, но чем длиннее были волосы у юношей, тем привлекательней они были для девочек. Преподаватели, будучи людьми богемными, смотрели на это сквозь пальцы. Другое дело, поставленные партией, директриса училища Рима Васильевна и завуч Дора Лазаревна, отслеживали влияние загнивающего Запада на своих чад, и ухватив нерасторопного учащегося с длинными, и сальными патлами в училищных рекреациях, грозились всяческими санкциями вплоть до отчисления, если он немедленно не подстрижется. Спасением был мужской туалет на первом этаже, где как в бомбоубежище волосатики пережидали авианалет, предупрежденные о тревоге по цепочке.
Охота за волосатиками
В продолжении темы о длинных волосах, в те же годы, происходили такие истории: советская власть, всеми способами боролась с пагубным влиянием западных веяний, на будущих строителей коммунизма.
В те времена, активисты из комсомольской организации, в качестве добровольных помощников милиции, рыскали по городу и отлавливали волосатиков.
Под эту лавочку повязали нас с другом и под белые ручки, отвели в околоток (отделение милиции).
Я ожидал чего угодно, только не того, что произошло. Доблестная советская милиция, отложив до лучших времен борьбу с преступностью, вооружилась ножницами и превратила свое отделение в филиал парикмахерской. Моего товарища нещадно обкорнали, а меня, почему-то не тронули. Видимо на его фоне, мои космы не показались им шибко разложенными или с непривычки, они уже устали орудовать ножницами.
Бездомные
В промежутках между обретением жилья, учащиеся художественного училища Пензы, ночевали в самом училище, запершись от назойливых уборщиц на щетку. Забаррикадировавшись, они с начала до одури рисовали с гипсовых слепков, а потом засыпали до утра на составленных в рядок стульях. И все же в шесть утра, приходилось уступать мастерские уборщицам, а бедные бездомные учащиеся отправлялись кто куда коротать время до, начало занятий.
Так и мы с товарищем Владимиром Сидельниковым, почти месяц ночевали в училище, а рано утром покидая свой кров, мы нашли вариант, где можно было скоротать время. Убежищем был предбанник в скульптурной мастерской, расположенный со двора училища. Там на фанерках, запорошенных снежком, мы долеживали до открытия кафе «Парус», где традиционный завтрак на семнадцать копеек, состоял из двойного риса и стакана сладкого чая с куском черного хлеба.
В один из этих утренних бдений, меня осенила мысль, которой я незамедлительно поделился с другом: «Володя, послушай-ка, а ведь мы члены ВЛКСМ!»
Взрыв нашего истерического смеха, я вряд ли сумею описать.
Наши пристанища
В продолжении темы, расскажу о тех возможностях с жильем, которые возникали по необходимости.
В очередной раз перебирая дворы в поисках жилья, а главное, чтобы поближе к училищу, я наткнулся на мальчонку лет десяти играющего с собакой. На мой вопрос, не сдает ли кто комнату, мальчик, ответив: «Ща мамку спрошу» - помчался домой.
Таким образом, вернувшись в училище после армии, я поселился у женщины неопределенного возраста, в однокомнатной квартирке на втором этаже деревянного дома, куда прямо с улицы вела лестница.
Надо сказать, что эта улица имени Калинина, была в пяти минутах ходьбы от альма-матер и сплошь состояла из двухэтажных деревянных дореволюционных строений.
В определенном смысле мне повезло. Женщина, с радостью приютившая меня всего за двенадцать «рваных» (рублей) в месяц, против пятнадцати за койку в других местах, в добавок, на мое голодное счастье, работала на хлебокомбинате и завтраки изобиловали маслом, яйцами и свежими булочками, которые она беззастенчиво таскала с работы. Мне уступили койку, на которой спал ее сын, а он переселился под стол, где он с радостью стал спать в обнимку с собакой. Хлопотливая хозяйка, шикала на сына, когда я по вечерам корпел над домашними заданиями.
Идиллия закончилась в одночасье. В один прекрасный вечер, я обнаружил у нее гостя, с которым они наквасились и спьяну, шубуршились на своей кровати.
Я почти заснул, когда хозяйка со словами: «Ты дурак, я лучше пойду к Маратику!», она действительно завалилась ко мне на кровать, притиснув к стенке.
Наутро, я на той же улице нашел другое жилье. О лучшем трудно было и мечтать: отдельный вход в небольшую комнатку с пышной кроватью, печкой, небольшим столиком и стулом. Премилая хозяйка лет под пятьдесят и красавица дочь с малышкой, нравились мне своей скромностью и не назойливостью.
Но счастье было недолгим, пришел из тюрьмы муж молодухи, который в армии насмерть сбил человека и залетел на пять лет колонии. Вот он-то, оказался назойливым и что не вечер, торчал у меня, пытаясь приучить «чифирить» под репчатый лучок.
Когда его давление стало невыносимым, мне вновь пришлось искать другое жилье.
Меня приютил мой приятель, который на той же улице Калинина жил вдвоем с сокурсником у древней бабульки и уступив мне, как старшему товарищу огромную кровать, а сами же, устроились вдвоем на другой кровати. Бабулька жила через перегородку, где, не раздеваясь ни днем, ни ночью, коротала остаток своих дней. Лежа на своем топчане, она прислушивалась к нашим ночным спорам, вряд ли что, конечно понимая, могла урезонить меня фразами типа: «Ну Марат, ты же не прав, что ты споришь?» А на песни Битлов из бобинного магнитофона, однажды взбунтовавшись потребовала: «Уберите ваших бешеных татар!»
В день, когда мы плотили ей за постой, она на радостях варила нам большую кастрюлю непонятного, но вполне съедобного супа, на керосинке.
Обстановка была допотопной. Мылись мы из умывальника-мойдодыра, а на стене, чудом сохранилась изрядно помятая радио-тарелка, которая еще временами попискивала.
Счастливыми для нас были часы, когда сын ее, уговорив, поехать к нему принять ванну или минуты, когда она, взяв помойное ведро из под умывальника, уходила на улицу, пропев нам тоненьким голоском: «я на помойку».
Пока она мылась или болтала у помойки с соседками, мы отрывались: наконец-то топили печку чем попало, так-как дрова она экономила, и мы мерзли, врубая бешеных татар на полную катушку.
Занятно, что, когда я, окончил училище, бабулька попросила меня съехать. Такое было сочувствие у хозяек к учащимся славного художественного училища, которое можно сказать было почти градообразующим.
Не все были такими благодушными, как описанные мной хозяйки.
Вот другой эпизод: мы с другом пошли навестить сокурсниц, одна из которых приболела. Прихватили бутылку вина и сидели у них беседуя о том, о сем, как вдруг раздался стук в стену от хозяина, и прозвучал пьяный голос: «Мужской голос уйди!»
Еще немало было различных прибежищ, съехавшим со всего советского союза на учебу, в знаменитое Пензенское художественное училище.
Немало я повидал убогих и холодных квартир, да и сам поменял их немало, были и строительное общежитие, помещение в каком-то техникуме, и промежуточные ночёвки у знакомых. Но, пожалуй, самым лучшим вариантом был полуподвал на тоже улице Калинина, который подвернулся нам с товарищем после того, как проводница дальнего поезда турнула нас из снимаемой у нее комнаты за то, что я дал подзатыльник ее настырному сыночку, да и лампа, которую мы вкрутили была слишком многоваттной.
Хозяйкой нашего нового жилья, была пожилая дама, которая приязненно относилась к художникам и в молодости, даже была знакома с директором училища, художником Горюшкиным-Сорокопудовым. Помещение было просторным, с тремя кроватями и печкой.
В армии, я по памяти нарисовал покинутый навсегда интерьер, со всеми подробностями и нередко пускал слезу, разглядывая безвозвратно ушедшее счастье.
Бесстыдник
Мой приятель, с которым я учился на втором курсе и снимал подвал недалеко от училища, был креативный малый.
Надо ли говорить о том, что в 68 году прошлого века, нельзя было купить приличную одежду в магазинах и честолюбивые художники изгалялись как могли. Приятель мой сшил себе штаны из холста и, насмотревшись фильмов про индейцев, приладил к низу штанин кожаные накладки, прикрывающие обувь. С этой поры, стало невозможно пройти по частному сектору Пензы, мимо извечных блюстителей нравственности - старух, скучающих на лавочках возле своих домов. Завидя такое непотребство, они бросались наперерез охальнику и сотрясая кулачками негодующе выкрикивали: «что ты напялил на себя, бесстыдник!»
Пиип пап
В вестибюле училища, по широкой торжественной лестнице, нужно было взойти на площадку, с которой левая дверь вела в мастерские учащихся и дирекцию, а войдя в правую, можно было попасть в мастерские преподавателей, кабинет завуча, и общеобразовательные классы. Просторная дверь посередине, вела на второй этаж, где располагалась картинная галерея.
Вот на этой площадке, выйдя из расположения мастерских, я столкнулся с завучем Дорой Лазаревной, которая распекала моего сокурсника, стоящего с огромным переносным магнитофоном на плече и спьяну покачиваясь, пытался вникнуть в смысл слов. Преподаватели и дирекция училища, снисходительно и по-доброму относились к подопечным и зачастую прощали им всякие шалости, поэтому речь завуча была почти материнской: «Как тебе не стыдно, пропускаешь занятия, пришел пьяный, иди немедленно домой и проспись!»
Уловив смысл последней фразы, он включил магнитофон и под музыку Леннона: «пиип пап, пиби пап, пиби пиби пап!», направился к выходу.
Баня
Случилось мне оказаться на пересечении эпох, когда что-то из прошлого продолжало существовать в моём настоящем. Встреча с прошлым происходила в Пензенской бане, построенной еще до революции, куда я, ходил учась в художественном училище, где в плитку намертво въелись дореволюционные спирали какой-то плесени, и банщики были как из рассказов «Дяди Гиляя».
Типичную для тех времен очередь разруливал банщик, тоже будто из прошлого, что подтверждалось его характерным несовременным произношением слов, приглашая из очереди то одного, то двух посетителей.
«Адин!» - с ударением на протяжное «А» выкликивал он, пропуская одного из посетителей.
«Двоя!» - с ударением на «о», выкрикивал он зычным голосом, запуская двоих.
Под впечатлением, выйдя из бани, я невольно озирался, не едут ли экипажи и телеги с мужиками, под пристальным взглядом городового.
Сладкоежка
Конечно, надо видеть моего сокурсника Валерия Рыжова, крупного, с рыжими буйными кудрями на голове и по-детски жеманного. Он очень любил конфеты под названием «помадка». Как-то со стипендии, он решил восстановить запасы конфет к чаю и отправился в магазин. Как всегда стесняясь, попросил продавщицу: «Дайте мне пожалуйста двести грамм помадки».
В ответ, бросив на этого инфантильного парня иронический взгляд, она мгновенно огорошила сладкоешку вопросом:
«А по жопке не хочешь?»
В холодрыгу!
В трескучий мороз, мы втроем по каким-то надобностям, идем по городу.
Один из нас - краснощекий парень из Мордовии, отдуваясь, шел в тулупе на распашку, когда мы двое, застегнутые на все пуговицы и замотанные шарфами до глаз, дрогли на ходу.
«Ну и холодрыга!» ; чертыхнулся я, еле шевеля замерзшими губами.
«Что ты, душно!» ; возразил наш крепыш.
Во истину, на вкус и цвет – товарищей нет!
Барселона, 2023 г.