Юма снова осмотрел подмеченное им дерево, оно, оголив к солнцу корни, а ветвями вонзившись в землю, словно парило в воздухе. Именно таким его и увидел молодой охотник, возвращаясь пару дней назад с охоты этими местами. Весенняя гроза, что совсем недавно радостно и грозно пронеслась здесь, не уследила за играми Вот , и он играючи повалил молодое дерево на молодую поросль травы, обнажив корни, обломив часть ветвей. Но даже несмотря, но столь плачевное своё состояние, дерево выглядело величаво и, казалось, отказывалось смириться со своей участью. Юма уже не раз присматривался к этой ели, проходя временами мимо, потому как пришло время сделать новые лыжи и нарты, да и лук, что сделал ему еще отец, совсем состарился, да и жалко было его порой, особенно, когда натягивая тетиву, охотник слышал, как он весь трещит, ладонью чувствовал, как весь сжимается, а выпуская стрелу, совсем не играл своими плечами, как бывало раньше, а лишь замирал и словно пытался отдышаться. Весна, что готовилась передать свое дело преображения природы лету, в общем-то, не располагала к данным работам, но у Юмы было время, которое он хотел использовать как можно лучше. А тут и природа помогла, отгородив его от необходимости самому губить живой организм, тем самым дав и материал, и отбросив сомнения о том, нужно ли это делать сейчас или подождать до осени. Вспоминая отца, молодой охотник знал, что лучшее время для этого весна, когда он не обременен другими заботами, но тут и весна пришла быстро, да дел было много. Поэтому разложив на землю инструмент, что он принес с собой, Юма стал измерять поваленное дерево, чтобы затем решить, какая его часть, на что пойдёт и где пригодится. Корень, что в роковой час ненастья не смог удержаться за рыхлую почву бора и теперь возвышался теперь над остальными, небольшим изгибом напомнил охотнику вытянутую шею лебедя. Словно живой,- подумал человек и отступил от корня по стволу расстояние равное его руке, сделав зарубку, стал отмерять дальше, разворачивая от метки по ровному стволу кожаный шнурок, которым еще дома он измерил длину лыж и полозьев от нарты. Делая зарубку для полозьев, охотник заметил, что подобрался к самой кроне, где не так давно густо росли крупные и небольшие ветки. Сейчас же половина из них либо лежали без разбору на земле рядом с деревом, либо ободранные и поломанные, и словно гнилыми зубами ощетинившись во все стороны, источали свои смолистые слезы, из еще свежих ран. Тут взгляд охотника привлекли знакомые очертания, в метрах пяти от ели лежала одна из ее некогда массивных тяжелых лап, но в отличие от остальных, что вытянувшись в стороны создавали под тяжестью хвои только небольшой изгиб, это ветвь примерно от середины имела два закругления в обе стороны, чем напоминала изгибы охотничьего лука, что охотник не один день придаёт своему оружию в процессе его изготовления. Юма поднял сук на руки, ощутил его тяжесть, обратил внимание, что изгибы сформировались неслучайно, видимо когда ветка росла в сторону, на ее пути встали другие деревья, и ветка протиснулась между ними дальше так, что их стволы в ходе роста самих деревьев, расширяясь давили на нее изгибая еще больше. И теперь эти сгибы были плотные, крепкие, такие, какими и должны быть плечи его будущего лука.
Солнце весело играло своими лучами в зелени свежей травы, почти насквозь пронизывая своим светом молодые листочки. Игривая Миснэ задорно прыгала между деревьями, поднимая в воздух, присевших было птиц. Вдруг до нее донеслись странные звуки: «вжинь-вжинь, вжинь-вжинь». Продвигаясь дальше, она всё отчетливее слышала их, они то усиливались, то замолкали, а когда она подошла к опушке леса, звуки стихли совсем. Осмотрев внимательно округу, Миснэ заметила человека, что крутился возле упавшего дерева, то что это не он свалил его было понятно по вывороченным корням. Человек был молод. «Совсем еще ребенок», - подумала лесная женщина, но то, как упорно и умело он работал, заворожило и привлекло её. «Добрый будет охотник, хороший человек», - промелькнула мысль в ее голове.
Юма убрав всё лишнее в сторону, взял в руки пилу и подошел к дереву. Установив пилу на метку, он приложил свободную руку к стволу, мысленно обращаясь к дереву, - «Не сердись на меня за то, что я буду пилить и рубить твое тело, так я даю тебе новую жизнь, и твоя гибель не будет напрасной». И вот пила, вцепившись своими зубьями в молодую деревянную плоть дерева, стала углубляться всё глубже, при этом она весело звенела, да так, что Юме на мгновение показалось, что она поет:
Вжинь-вжинь, летят опилки
Вжинь-вжинь, летят соринки,
Вжинь-вжинь, зуб не тупись
Жаждой дела утолись.
Первым делом охотник отпилил вершину, затем бревна для лыж и полозьев, пока, наконец, не остался пенёк с корнем, который так напоминал голову лебедя. Ухватив пень снизу, Юма рванул вверх, вернув его на то место, откуда он когда-то вырос. «Теперь надо тебя освободить», - задорно произнес человек, обращаясь не то к дереву, не то к лебедю, что он уже видел в своем воображении. Наметив топором линию по центру пня, Юма стал осторожно забивать в нее заостренные клинья - по центру и два по краям. С каждым ударом линия превращалась в трещину, которая расширялась, пока пень не распался на две части, что держались между собой лишь местом, откуда они зачинались корнями. Охотник топором разрубил эти узы, получив в итоге половинку комля с одним массивным корнем. Вновь запела пила, делая небольшие запилы с боков от корня, их Юма позже срубал топором, а чтобы ненароком не сколоть лишнее, осторожно вкладывался в каждый удар, подсознательно вымеряя его. Не прошло и получаса, как грубая обработка была закончена и молодой охотник, отложив свою заготовку, взялся за лыжи.
Миснэ, подобравшись ближе и спрятавшись за ствол необъятной одному человеку сосны, снова стала наблюдать за человеком, который методично, и почти не останавливаясь, то махал топором, то заставлял стонать зубастую пилу. Вскоре она и вовсе перебралась в крону дерева и, расположившись на ветке, с запредельным любопытством отмечала каждое движение охотника. Вот он, расколов пень на две части, ловко обработал его инструментом и, отложив в сторону, принялся за бревно побольше. Миснэ, вглядевшись в остатки пня, по которому лихо прошелся топором юноша, увидела в нём птицу, что плывет на рассвете по бескрайнему небесному озеру, изредка вытягивая шею, чтобы издать пронизывающий до костей крик. Свежие срубы древесины в свете солнца играли какими-то странными притягивающими бликами: оттенки светлых тонов ровных линий ствола, янтарные вкрапления смолы и участки с затемнением от небольших углублений, всё это уже сейчас создавало эффект оперения этой небесной птицы.
Юма тем временем уже расколол оставшиеся бревна и придал заготовкам нужную форму. Лыжи издали смотрелись так, как если бы сейчас нужно было передвигаться на них по снежным просторам. А вот присмотревшись становилось понятно, что нужно еще постараться чтобы они стали такими, какие испокон веков использовались нашими предками. Подработав заостренные концы каждой лыжи, охотник развел огонь и положил их рядом с огнём, тем местом, где намеревался загнуть. Пока заготовки нагревались, Юма подготовил несложный механизм для их загибания – отрубил и зачистил две длинные, толщиной с руку, ветки, благо таких, от ненужной пока вершины, было предостаточно, и также подготовил три небольших, но крепких колышка, ширина которых было примерно равно ширине трех лыж. Два колышка он, с помощью тонких корней, привязал с одного конца к длинным жердям из веток, так что получилось, что-то похожее на начало лестницы, при этом расстояние между колышками было не небольшим, как если бы они сжимали ногу человека. Приложив ладонь к заготовкам с противоположной от костра стороны, Юма ощутил приятный жар, что свидетельствовало о готовности древесины. Подцепив кончиками лыж за первый колышек, он стал осторожно загибать их через второй кол, держа при этом для удобства за противоположный край. Когда задняя часть заготовок поравнялась с длинными кольями, загибать стало труднее, а от дерева стал слышен характерный звук потрескивания. Юма третьим колышком закрепил заготовки на импровизированном станке, поставив его между ними и жердочками. Теперь носик лыж приобрел свой привычный вид, но чтобы закрепить его необходимо было еще немного подогнуть, сделав изгиб выразительнее. Для этого охотник поднес всю конструкцию к огню и местом изгиба поставил над ним, большого пламени уже не было, а вот жара предостаточно, поэтому теплая древесина нагрелась еще больше очень быстро. И Юма, продвигая колышком по жердочкам от края к середине, увеличил изгиб еще немного. Свежая древесина с усилием поддалась. Сняв лыжи с огня, он отложил их в сторону, теперь оставалось только ждать, когда они остынут, и изгиб носика уже не будет выпрямляться обратно. Взглянув на солнце, Юма с удивлением заметил, что день постепенно стал клониться к закату, осмотревшись, он понял, как много успел сделать, но чувство незавершенности и желания побыстрее и побольше успеть немного одолевали молодой разум. Тут легкое дуновение ветра всколыхнуло волосы, прервав эти мысли, словно кто-то прошептал на ухо: «Не торопись». Вздрогнув как от холода, Юма огляделся вокруг, чувствуя присутствие еще кого-то, - «Наверно, зверь или птица - образ духа наблюдает», промелькнуло в его голове. Ветер вновь легко коснулся его лица, успокаивая и вдохновляя, поэтому охотник, отбросив прочь тревожные и пустые мысли, снова принялся за работу, загибать полозья для нарт. Привязав веревку к задней части первого полоза, он ногой прижал полоз к земле, в месте, где будет находиться изгиб и, перекинув веревку через прорезь, что он сделал, чтобы шнур не выскакивал, начал одной рукой загибать переднюю часть, второй рукой натягивая при этом веревку. Когда загибать уже не было сил, Юма несколько раз перекинул шнур через заготовку и затянул узлом. Древесина, почувствовав свободу, стала разгибаться обратно, натягивая шнур, а когда их силы уровнялись, изгиб потерял примерно треть того, что было. Проделав ту же работу со вторым полозом, охотник положил их вновь к огню, что постепенно затухал, а сам вырубил топором два колышка, на концах которых он сделал широкие углубления. Когда полозья немного нагрелись, этими кольями он натянул веревку, увеличив изгиб и придав полозьям нужный вид. Теперь оставалось найти заготовкам место, чтобы они хорошо просохли, но при этом их не повело. Чуть поодаль стояла такая же ель, только ей не мешали расти другие деревья, поэтому ее нижние ветки были просто огромные, и редкие лучи света пробивались через них, а вот ветер то и дело проносился между ними, играя с солнцем в прядки. Юма перенес почти готовые лыжи и полозья к дереву и закрепив их между ветками, оставил просыхать. Солнце не будет обжигать их своим взглядом, а ветер выветрит остатки влаги, так они быстро высохнут, оставшись при этом более-менее ровными, а охотник лишь поправит то, что будет мешать, когда завершит работу с ними. Костер догорел. Сложив инструменты обратно в мешок, Юма собрал из больших толстых веток добротную вязанку дров, убрав с них перед тем еще зеленую хвою. Сверху на вязанку, он положил ветку, что уже была в его мыслях настоящим охотничьим луком. Взвалив дрова на спину, и прижав ими мешок, Юма подхватил лебедя свободной рукой и неспешно побрел в сторону дома, где его уже давно ждала мать.
Миснэ, растворившись и перемешавшись с ветром, опустилась на поляну, где трудился молодой охотник. Проведя рукой по свежему оперению деревянной птицы, она почувствовала ее приятное тепло, словно и впрямь она оживет сейчас и унесется ввысь. Человек же тем временем всё колдовал и колдовал над погибшим деревом, превращая куски его ствола в красивые и нужные ему вещи. Вот половинки бревна, стройными лыжами легли у костра, к ним вскоре присоединились полозья нарт. Ах, как же лихо носятся они по снежному лесу, везя на своих плечах неподъемный груз! Пот, быстрым весенним дождем, падает со лба охотника, видно как усталость мутит его взор, а он все бросается от одного действия к другому. Подлетев к самому его лицо, лесная богиня взглянула в его чистые, словно нетронутое озеро, глаза и прошептала: «не торопись». Рассмеявшись, наблюдая, как он вздрогнул от неожиданности, она устремилась в кроны деревьев, ласково касаясь их веток. «Добрый уже охотник, хороший будет человек», - разносил ветер ее слова над лесом, а она вспомнила маленького мальчика, что смотрел на нее, одурманенным от эмоций взглядом, радуясь первой крупной добыче, и вновь улыбнулась. Как летит время, как стремительно и неумолимо оно уходит…