Глава 10.
А Максим вышел из калитки, думал об этом человеке, о его силе. Возле дедовой калитки остановился, оглянулся, вспоминая взгляд Герасима, сосредоточенно думая, углублялся в воспоминания. Постоял возле калитки, затем вошёл во двор, и когда уже закрывал калитку, несколько раз повторил одну и ту же фразу.
– Знакомый взгляд, знакомый взгляд. действительно знакомый взгляд.
– Что ты там бормочешь? Спросил его дед Сергей.
– Да, взгляд знакомый, где-то я видел такой, как у Герасима Ратмировича. Где я его мог видеть?
– Познакомился с Герасимом?
– Познакомился. Смешно сказать, он назвал своё имя и отчеств и так посмотрел на меня, что мне не по себе стало. Дедунь, он так смотрел на меня, и мне казалось, что в самое сердце смотрит и мозг просвечивает. А потом я был уже возле калитки, оглянулся, он посмотрел уже словно, отец, даже сочувственно. Интересно, очень интересно. Я вот такой взгляд меняющийся мгновенно, где-то видел. Вот что-то ещё не вспомню, где.
– Мало ли людей встречаются на пути, может, и сталкивались где-нибудь. Может по работе.
– По работе? Нет, дедь, по работе не мог. Я так и не включался в работу, а до крушения, я никаких переговоров без Баратова не проводил. Ты знаешь, дедь, он был голова, я удивлялся, почему он своё дело не открыл.
– Не надо было ему это, вот и не открывал.
– Может ты и прав, он тоже говорил, «Для чего мне нужна ещё одна головная боль, у меня и так доход приличный, зарплаты девать не куда».
Отец часто говорит, что без Баратова ему трудно стало. Таких, как Андрей больше нет, ему платить было не жалко, он отдавал своим трудолюбием и знаниями, вдвое, а то в трое больше. Сейчас отец говорит, уже совсем не то, как при Баратове, не бедствуем, конечно, мама включилась, она сейчас и за меня и за Андрея. Ох, дедь, как Андрея мне не хватает. Как и Верочки. Она одна единственная.
– Конечно единственная, ты хоть поговорил с ней?
– Не удалось, она в теплице была, я вошёл, только начал разговор, дети пришли. А Избор, он какой, так посмотрел на меня. Почти так же, как Герасим.
– Изборка? Это он может. – Рассмеялся дед. – Я вот, что думаю. Максимушка. Это, что же? Я своих правнуков душой почувствовал? И голубу внучкой, как матушку моих правнуков. Ведь сердце моё потянулось к ним, как я только увидел их. Орина тоже, она мне говорила, не знает почему, но говорит, люблю этих детей. Такого с нами не было никогда.
– Хм. Дедь, выходит так, ты почувствовал.
– А мне ещё одна мысль пришла.
– Какая? Дедь?
– Думается мне, Герасим знал, когда дом покупал. Он и купил этот дом возле нас, чтобы встреча произошла. Он знал, чей этот дом пустует.
– Ты так думаешь?
– Уверен.
– Но почему, если он знал и не встретился со мной? Мог бы раньше сказать.
– Да, ты не волнуйся, Максимка.
– Дедь, как не волноваться-то?
– Да, так. Успокойся, чего воздух в пространстве зазря сотрясать, и так много сотрясений, и причинных и без причинных. Вероятно, причины были, какие уж, не знаю, может в тебе, что-то было не готово, может в ней. Здесь чётко прослеживается причинно-следственная связь. И всему своё время под солнцем. Не забывай это. И ты был, сколько по больницам и санаториям?
– Много, несколько лет. Стремление к жизни не было у меня.
– Вот, видишь, и что же говорить, он знал видать.
– Да, я может быстрее выздоровел, если бы Верочка рядом была. Знал бы, что ждёт меня. А без неё мне не хотелось выходить из того состояния. Ведь в невидимом мире мы были вместе.
– Ну, Максимка, это одному Всевышнему известно, что, да как. Вот только, кто он, этот Герасим? Я вот, последнее время, сколько раз думал и пришёл к выводу, не похож он на простого лесника.
– А на кого?
– Не знаю, Максимка, не знаю. Больно уж умный и слишком аристократичен для простого лесника. Может и лесник, но уж больно не простой. А ты родственников голубы знаешь?
– Дедь, да в том-то и дело, не было у них родственников. И на похоронах, мне говорили ребята, кто занимался этим, не было никого. Хотя, подожди, был кто-то, когда Андрея хоронили, был. И потом я расспрашивал местных, они говорили, когда хоронили её отца, никого не было, говорили, что у них и никого нет. И вдруг на похоронах Андрея кто-то объявился. Говорили бородатый мужчина, и на вид, как леший....
Максим вдруг замолчал, уставился в одну точку, затем охнул, посмотрел на деда.
– Что? Что-то вспомнил?
– Да. Вспомнил. Взгляд вспомнил и уже самого человека вспомнил. Это он приходил в избушку, когда Верочка ушла. Тот же взгляд, как у Герасима Ратмировича. Да, его. Тут и думать не чего. Выходит он лечил меня два, нет три дня, а уж потом Верочка пришла, и вскоре появились спасатели вместе с отцом. Вот это преображение! Вот, кто же он?
– Неведомо, Максим, неведомо. Пока не ведомо, но может, разъяснится скоро всё.
– Я пойду сейчас и прямо спрошу у него.
Максим поднялся со скамейки.
– Сядь, не суетись. Подожди ты, не лезь на рожон.
– На какой рожон, дедь?
– Не торопись. Всё само разъяснится.
– Ну, как, дедь? Мне бы твои нервы.
– Поживёшь с моё, будут. Пойдём в дом, скоро обедать пора, а у нас и завтрака, как бы и не было.
– Не хочу я, дедь, я лучше по саду прогуляюсь, подумаю
– Как хочешь, гуляй, но пока в соседний сад не вздумай гулять, дома побудь, подумать надо, я тоже буду думать.
Дед Сергей ушёл, а Максим подошёл к забору, видел на крыльце сидели Верочка и её отец, и тихо разговаривали. О чём? Совсем не слышно, и ни одной реплики не доносилось оттуда. Он походил вдоль забора туда-сюда, а потом сел на траву и прислонился спиной к забору. В голове звенел голос Верочки, и она пела.
«Всё, как будто было вчера, и я собиралась на бал»
Он сидел и вспоминал, как она танцевала, хоть и немного тогда станцевала, но это ему так понравилось и он часто, когда чуть ли не впадал в депрессию, вспоминал этот танец, и он выводил его оттуда. Перед глазами видел её смущённое личико и сияние синих глаз.
От раздумий его отвлёк цветок ромашки, упавший сверху ему на голову. Не успел он сообразить хоть, что-то, как упала ещё одна ромашка. Он поднял голову, но не увидел ничего, затем повернулся лицом к забору. А за забором, стояла Стефания, сама словно цветочек с ослепительной улыбкой.
Бело-сиреневое кружево и с букетиком ромашки, с огромным бантом, и держала, прижимая к себе, мягкую игрушку. Максим не мигая, смотрел на девочку, его сердце замерло, и он не дыша, ждал продолжения.
Она подошла к самому забору, наступила на нижнюю перекладину. И держась за штакетины, просунула руку с букетом и ромашки снова упали на Максима. Затем подняла руку с куклой, и сказала.
– Бери. –
Максим, быстро вскочил на ноги и протянул руку, взял куклу, и смотрел в потрясении. Так и держа в руках куклу, и молчал, смотрел то на куклу, то на девочку.
«Это маленькое восхитительное чудо, моя дочь».
Пронеслось у него в мыслях и в груди разливалось, что-то не понятное. Не успел осознать, что это, как она вновь подняла руки вверх и произнесла.
– Вытащи меня, я не достаю.
Не осознавая себя, Максим быстро нагнулся и подхватил девочку под ручки, поднял, перенёс через забор и инстинктивно прижал её к себе. Девочка засмеялась, и поцеловала его в щёку, а затем снова сказала.
– Хочешь, я тебе свои рисунки покажу?
– Хочу. – С волнением произнёс Максим.
– Давай, садись. – Приказала девочка, и Максим вновь уселся на траву, а она сама села ему на колени. Вытащила из сумочки альбом, и распрямила его на коленочках, раскрыла и произнесла.
– Вот смотри. Это я папу рисовала. Похож?
Максим вглядывался в рисунок девочки и одновременно дурел от счастья. Сердце его звенело и пело, впервые держал своего ребёнка, обнял её руками, помогая ей держать альбом, а в глазах всё прыгало и мелькало, не мог ничего разглядеть. Он потянулся лицом к её голове, уткнулся носом в её роскошные волосы, которые падали с макушки локонами и обвиты жемчугом, и жемчуг крепился шикарным бантом на макушке. Он сам, не зная зачем, потрогал жемчуг, мелькнула мысль,
«Верочка танцевала с этим жемчугом».
И он втянул аромат. Пахло Верочкой и ещё чем-то таким не узнаваемым, но до боли в сердце всё же знакомым. Он не знал ещё, с чем это сравнить, одно звенело в сердце. «Счастьем».
У него затуманились глаза.
– Эй! – Девочка ткнула его локоточком в грудь.
– Да, да. Я смотрю.
Поспешно ответил Максим, часто моргая, а девочка повернула лицо и посмотрела ему в глаза своими голубыми глазками, спросила.
– А зачем плачешь?
– Я не плачу. – Ответил Максим, чуть прижимая к себе девочку.
– Я же вижу. Ты, как мама, она тоже плачет, а слёзки свои прячет. Тебя кто-нибудь обидел? – Максим улыбнулся, а девочка продолжила. – Ты скажи мне, я дедушке скажу, он быстро с ним поговорит.
– С кем? Спросил Максим.
– Ну, кто там тебя обидел? С ним.
– Нет, прелестное создание, никто меня не обижал. Я сам себя обидел.
– Как это? А я не умею себя обижать. Смотри снова.
И девочка вернулась к первой странице, начала показывать свои рисунки.
– Вот, это папа мой, он был весь израненный и как сломанный, больной.
– Откуда ты знаешь? Солнышко?
– Так я видела, и братик мой Изборка, он тоже видел.
– Как ты видела? Когда? Ты знаешь, где твой папа?
– Конечно, знаю. Вот видишь вот эти ниточки, они показывают, где наш папа. Вот я же нарисовала.
Ответила девочка просто и обыденно.
Максим ничего не мог разобрать в хаосе разных пунктиров и черточек и линий, прямых и извилистых разных цветов, в середине которых находился рисунок человека.
Он вспомнил себя, когда он сам был опутан разными проводами и подсоединён к разным аппаратам и капельницам. Долго не приходил в себя после того, как его увезли, а Верочка осталась где-то в лесах. И как не искали её, не нашли. Не было её рядом в яви, и даже издали её не увидеть, и никто не знает, где она.
А там в том неведомом беЗпределье, где он летал, там была она, и он не хотел выходить из того состояния.
– Ты, когда это нарисовала? Спросил он хрипло.
– Давно, когда стала рисовать на книгах, дедулечка дал мне этот альбомчик. А книги он почистил.
– Ругал тебя дедулечка твой?
Девочка повернула своё личико к нему и удивлённо посмотрела на Максима. Какое-то время молчала, не отводила взгляд, затем ответила.
– Что ты, дедулечка никогда не ругается, он улыбается и говорит, «Милая, так нельзя». – Детским голосом изобразила голос своего деда. – Дедушка не умеет ругаться, он всегда улыбается.
– Не умеет? Криво усмехнулся Максим. Ты права. Зачем это ему, когда у него взгляд, что сам себя….
– Что?
– Показывай дальше, солнышко прелестное.
– А это мама, она летит к папе, помочь ему, видишь, вот по этой чёрточке красной летела, а вот мы здесь с ней. Показала девочка своим пальчиком на двух малюсеньких ангелов с крылышками.
– А почему они разные?
– Так, вот это я. – И девочка показала на розового ангела, от которого была прочерчена хоть извилистая линия, но чёткая и тёмно-розового цвета.
А это Изборчик. Он же мальчик и сияние у него другое. Белое с голубым. Как же ты не понимаешь?
Деловито по-взрослому спросила девочка.
– Извини солнышко. А это что? –
Спросил Максим, и показал на зелёные облака, которые струились от ручек ангелов.
– Ну, как же? Ведь мы летели его лечить, это энергию лечебную несли ему.
– А почему у тебя зеленее, а у братика светлее?
– Как ты не понимаешь? Ведь я девочка, и я больше с папой связана, а братик мне помогал, чтобы я больше донесла до папы.
Максим с нежностью прижал к себе девочку, утопив своё лицо в её локонах, и вдохнул её аромат.
Девочка вновь его толкнула локтем, перевернула лист, произнесла.
– Смотри.
– Я смотрю, смотрю. А это кто?
– Это папа. Он маму ищет, летал, летал и никак не мог найти.
Девочка оглянулась и пристально посмотрела ему в глаза, долго смотрела, так изучающее, что Максиму становилось не по себе. Вздохнула и спросила.
– Ты наш папа?
Максим молчал и не знал, что ответить, но девочка снова сама сказала.
– Ты. – Утвердила она, и продолжила. – Я тебя сегодня узнала. Я же помню тебя, и как тебя рисовала. Вот посмотри. – Перевернула лист, продолжила.
Вот видишь ты и мама, за руки держитесь, а вот я, а вот Изборчик. А вот ещё.
Стефания перевернула ещё несколько листов и раскрыла лист, на котором он вновь увидел действительно себя. Больничная кровать и человека на ней, очень, даже очень похожего на него. Здесь действительно рисунок был ясным, словно его рисовал не ребёнок, а уже взрослый.
– Это ты нарисовала? – Удивлённо спросил Максим.
– Конечно я, это мой альбом, и в него никто не заглядывает, даже Изборка.
– Да, у тебя талант, солнышко.
– Дедушка тоже говорит так, когда ему показываю рисунки.
– А когда ты этот рисунок рисовала?
– Не сегодня, эээ… праздник пап и мам был в садике. И нам Лена задание, нарисовать папу, задавала.
– Какая Лена?
– Ну, какой ты не понятливый. Конечно же, воспитательная наша.
– Воспитательница?
– Я так и говорю. – Твёрдо ответила девочка. – И я рисовала, только этот рисунок я не показывала, я вот этот показала.
И девочка показала ещё один рисунок, где он сидел под яблоней, как всего две недели назад он сидел в первый вечер по приезду к деду.
– Солнышко, ты действительно так рисуешь сама? И никто тебе не помогает?
– Зачем мне помогать? Если я сама умею. Изборчик так не умеет. Но у него другие способности. Знаешь, что, я тебе скажу по секрету?
– Что? Солнышко? – Спросил Максим, сердце его выстукивало невероятные сложные пируэты. То и смотри, выскочит из грудной клетки.
– Вот смотри. –
Девочка перевернула лист, и во весь лист был нарисован белый голубь, сидящим на подоконнике, такого он видел за окном своего кабинета, Максим застыл, а она продолжила.
– Я показала Избору, а он взял меня за руку и что-то сказал. Я не запомнила его слова, он много знает, а я ещё мало. А он этими словами запустил голубя, поискать папу и привести его к нам. Он умеет так делать.
Максим застонал, как только услышал такое, сердце его сделало кульбит, ему показалось, что он прыгнул в бездну и полетел, и так больно кольнуло, что он застонал. Девочка быстро повернулась, и положила ему ладошку на грудь, спросила.
– Что, опять сердечко заболело? Сейчас пройдёт.
Максим осторожно сжал девочку в своих руках, прижимая её к своей груди.
– Спасибо милая, прошептал он. – Вспомнил слова Избора «Стефанька, она лучезарная, она много силы своего сердца отдала папе», и продолжил. – Ты только сама береги своё сердечко, с моим уже всё нормально. Это оно от радости.
– Ты, правда, ведь наш папа. Я не ошиблась.
– Да малышка. Солнышко моё родное.
– Я как увидела тебя рядом с мамой, в нашей тепличке, так сразу узнала. А, где ты был раньше?
Девочка высвободилась из его рук и посмотрела ему в глаза, ждала ответа.
– Стефания, доченька, жизнь сложная штука. Но я искал вас.
– Ты искал маму, о нас ты ещё не знал. – Уверенно произнесла девочка. – Но мы с Изборкой ждали тебя. Ты не смог узнать сразу Изброчика? Правда? Да?
– Нет, милое солнышко, не узнал.
Девочка рассмеялась, так звонко и радостно, чуть подняв вверх своё личико, что Максим улыбнулся, и в сердце разлилась нежность, не осознавая отчего, от радостной энергии девочки, или от того, что он держит её в своих объятиях. А девочка сквозь смех произнесла.
– Это он закрылся древней кровью, её именем.
– Зачем?
– Чтобы ты его сразу не узнал. Дедушка говорил…. Как это? Не вспомню. Ну, чтоб потом взрыв был. А какой я не знаю.
– Да уж. Взрыв за взрывом, так, что ещё в себя не приду. – Прошептал изумлённый Максим и спросил. – Его дедушка научил?
– Зачем? – Удивилась девочка. – Мы и сами видим всё. Зачем нас учить?
– Боже, до чего у меня мудрые дети. – Тихо произнёс Максим. – Им и шести лет ещё нет, а рассуждают, что прожившие уже лет сто. Спасибо тебе Боже. Спасибо Всевышний.
Стефания закрыла альбом, свернув его, вновь втиснула в свою сумочку.
– Потом остальные покажу, у меня много рисунков.
Затем поднялась и протянула свою руку Максиму. Тот подал ей свою руку, поднимаясь.
– Ксюшу возьми. – Указала она на куклу. – Максим взял куклу и подал девочке, но она чуть отодвинула ладошкой куклу, произнесла.
– Нет, это я тебе подарила.
– Мне? – Спросил удивлённо Максим, и девочка кивнула ему головой. –
Спасибо родная, но, а как же, ты? Тебе разве не нужна кукла?
– У меня много кукол.
– Я так понял, она твоя любимая куколка. Раз носишь всегда с собой. Так?
– Да. Поэтому я тебе её дарю. Пойдём. –
Сказала она и, держась за его руку, шагнула по направлению дедова дома, потянула и его.
Максим держал её за руку и шёл с ней, его сердце то замирало в радости, то делало кульбиты. Держал маленькую тёплую ладошку своей дочери и не мог ещё поверить в это. Дойдя до дорожки, что вела от калитки к дому, и открылась калитка, вошла Оксана. Она удивлённо смотрела то на Максима, то на девочку, с открытым ртом, затем тихо, почти шепотом спросила.
– Максим, ты с ума сошёл? Ты зачем украл Стефаньку? А если приступ случиться у неё?
– Ксюш, о чём ты? Не крал я никого. Она сама пришла, мы разговаривали с ней. Она….
– Ты совсем с ума сошёл в твоей любви? – Строго остановила его Оксана. – Стефанька никогда и никуда одна не ходит. Без матери или деда с бабушкой, никогда. В садике не оставалась, с трудом привыкла. Она не Избор, Максим, она другая. Через забор вытащил? Идиот. У неё приступ же может быть.
Быстро с волнением произнесла Оксана, она действительно испугалась за свою крестницу.
– Крёстная, зачем ты ругаешь папу?
– Ко-о-ого-о-о-о? – Удивлённо протянула Оксана.
– И отчего ты шумишь, Оксиния? – Послышался голос деда Сергея, он в это время вышел из дома. – О-о-о! К нам в гости Стефания Максимовна пожаловала. Проходи, гостьюшка дорогая, проходи. А мама-то знает?
– Нет, мама не знает, я маме и дедушке сказала, с бабочками играть буду.
– Обманула, значит? Спросил дед Сергей.
– Нет, я поиграла немного, но скучно стало, они всё время улетают и улетают, их невозможно рисовать. Они сами не захотели со мной играть, а он тоже скучал, я его немного повеселила своим рассказом, и рисунки ему показала.
– Стефания! Ты, где? Стефания! Послышался голос Марьяны. – Папа! – Ещё громче крикнула она, позвала отца. – Папа! Её нет в саду, её нигде нет. Чуть ли не истерично снова позвала дочь Марьяна – Стефания!
– Марьян, она здесь. – Ответила громко Оксана. – Она у нас, не волнуйся. Сейчас приведу. Идём маленькая очаровашка, мама волнуется. Платье надела новое? Какая ты нарядная. Для кого это ты так нарядилась?
– Для папы…
– Для папы? Ох, ты! Ёжики колючие!
Вновь удивилась Оксана, и посмотрела на Максима округлившими глазами.
– Для папы? – Вновь переспросила Оксана в изумлении, и ничего не понимая, но Стефания не успела ответить, как в это время к ним вошёл Герасим, с добродушной улыбкой, посмотрел на Максима, произнёс.
– А, вот, где наш хитрющий ангелочек.
– Дедулечка, а я в гости пришла.
– Доброго дня, соседи наши. Оксана, Максим, Сергей Иванович.
Пожал руку деду Сергею, повернулся к Максиму, протягивая ему руку, но Стефания подбежала е нему и уже протянула ему свои руки, он её подхватил, продолжил.
– Одна? В гости? Это у нас что-то новое. Целый прогресс.
– Я и говорю, дядя Герасим. Я так удивилась, увидев её. Ведь никогда без Марьяны никуда не ходит, а тут вот, нате вам....
– Когда-нибудь надо ей начинать, тем более у неё стимул был. Так? Милая?
– Он был таким грустным, я его успокоила. –
Показала она пальчиком на Максима.
– Молодец, а теперь домой, мама волнуется.
– Мне надо поговорить с вами, Герасим Ратмирович. Пожалуйста.
Попросил Максим.
– Обязательно поговорим, но чуть позже. Пусть Верочка успокоится. Чуть позже, Максим, позже. Не стоит торопиться, чтобы снова не испортить.
– Верочка-а-а? – Удивлённо протянула Оксана.
– Да. Вы правы. – Ответил Максим уже вдогонку, Герасим выходил в калитку, оглянулся, улыбаясь, произнёс.
– Всё устроится, молодой человек. Привыкни пока к этому.
– Ну, вот и всё, осталось немного подождать. Дед Сергей похлопал внука по плечу. Пойдёмте хоть чаю попьём, а то я тоже не обедал, всё в думах был да в этой истории.
– Как-ка-кая Верочка? –
Запоздало с заиканием спросила Оксана. – И какая история?
– История любви брата твоего. – Широко улыбнулся дедушка Сергей.
– А я ничего не знаю. Почему-то.
– И никто не знал. Вновь ответил дедушка.
Оксана, шла позади них, и произнесла.
– Вот ёжики, так ёжики, так и проколоться можно.
И дальше шла и о чём-то думала и уже в кухне спросила.
– Слушай, Максимка, уж не ты ли тот лётчик?
– Какой ещё лётчик? – Удивился Максим.
– Оксиния не путай парня. – Произнёс дед.
– Да, не путаю я его, просто хочу разобраться во всём. Как-то я спросила Марьяну, где её муж, она ответила, летает.
– А-а-а, летает? – Облегчённо выдохнул Максим, и рассмеялся
– Я спрашиваю, лётчик что ль, а она мне, лётчик, лётчик.
– Тогда точно, это я. Я летал, так летал Ксюш.
– Ничего не понимаю, может, расскажешь?
– Может и расскажу. Ответил Максим.
– Давайте садитесь за стол и мне интересно знать, а то в этих загадках хожу со дня дедова юбилея. – Произнесла бабушка Арина. – Садитесь, чай стынет и пироги ещё тёплые. А ты чего это рано пришла? Оксан?
– А-а-а, были причины, и хорошо, что так получилось, потом расскажу. Я про Максимку хочу узнать всё, а то я все дни тоже хожу и думаю, что случилось. Максим влюбился в Марьянку с первого взгляда, это видно всем, да так, что ошалел и ничего не соображает. Савелий хмурый ходит. Дедуся загадочный ходит, все наши у меня спрашивают, тоже ничего не понимают.
– Рассказывай, Максимка, только без крутых подробностей. Попросил дед.
– Крутые подробности не для всех ушей.
– А для моих? – Услышали все голос Савелия. – Здравствуйте.
Вроде виделись сегодня, ответил дед Сергей на рукопожатие сына.
– Вчера, отец, вчера виделись.
– Это, что же я? Обмишулился? Как время бежит, и не успеваешь.
Как бы смущённо произнёс дедушка Сергей.
– Савушка, здравствуй родной мой, садись сыночек с нами почаёвничай.
Обрадованно произнесла бабушка Арина.
– Спасибо, мама, обязательно. И послушаю племянника.
Ответил Савелий матери, целуя её.
И Максим начал свой рассказ, опуская некоторые подробности. Оксана сидела, слушала, да охала и ахала, а бабушка, всё за сердце хваталась.
– Орина, дело прошлое, все живы и здоровы, не стоит тревожить сердце, и перестань волноваться. Успокаивал её дед Сергей.
А дед ещё продемонстрировал фотографии маленького Максима и Избора.
– Вот, вот, я тоже много раз думал всегда, кого мне этот малыш напоминает. Оказывается Максимку. Во, дела-а-а! Да-а-а! Глазищи конечно у Изборки удивительные. – С удивление произнёс Савелий. – Андрея я плохо знал, в разных отделах работали.
– Вот так я её нашёл неожиданно и для себя, и для неё. Кто бы мог знать, что она рядом и так давно.
– Ну, прямо, как в книге, захватывающий роман. Удивлялась Оксана. – А где же до этого была Марьяна?
– В лесу повидимо. Герасим-то лесник. Там они, где-то жили. Повидимо недалече от того места крушения. – Ответил дед. – Надеюсь, и ту половину истории нам расскажут и объяснят, что да, как и почему. И отчего она стала Марьяной. И почему не улетела со спасателями.
– Да, здесь ясно дедунь, дома её никто не ждал.
– Но она-то ещё не знала в то время, что отца-то нет.
– Может не разобралась в своих чувствах, один интим ничего не значит. И что-то с интимом Максимка не договаривает. Не поверю, что бы Марьяна сама…, я её хорошо знаю. Тут, что-то другое, чувствую это другое и отталкивало её.
Произнесла задумчиво Оксана. – По себе знаю.
– Ты и до сих пор не разобралась, уж, сколько лет прошло.
– Да, что тут разбираться, бабуленька, мы с ним разные и пути наши разные и к возврату их нет, параллельно даже не идут, и уж не переплетутся никогда, все в стороны разошлись. Он даже дочерью не интересуется. И мне это не надо. Не стоит бабусь, вспоминать о нём. Максимка, знаешь? А я ведь крёстная твоим детям, как-то так они запали ко мне в душу, что заявила Марьяне, буду крёстной и всё тут.
– Мне дедуня рассказал. И что прям крестили?
– Не-е-е, дядя Герасим сказал, «Хочешь быть крёстной, будь, но в религию не пущу. Вырастут, сами решат с кем им по пути. С Всевышним Создателем или с религиозным эгрегором». А мне какая разница, мне, как-то полюбились эти дети. Смотри, Максимка, мы ничего не знали, а вот, как получилось-то замечательно. Оказывается такая близкая родня. Круто! Я прям офигеваю. Невероятно, ну прям, точно с ума сойти можно. Вот ёжики!
И Оксана рассмеялась, продолжила.
Ты знаешь, Максимка, дядя Герасим, как-то по-другому всё сделал, под солнцем стояли в саду. Как-то он представил меня кому-то и объявил, что я крёстная. Эх и летели мурашки у меня, дух захватывало, какое блаженство было. Вы не представляете. Такое я не испытывала.
– А это когда было? – Удивлённо спросил дед Сергей.
– Да, в то лето, как приехали они. Я про это не рассказывала, просто сказала, что крёстной назвалась, а они приняли. Я же Марьянку сразу почувствовала, как свою сестру. Она даже ближе всех кровных сестёр стала.
– А ты Савелий чего приуныл? Радоваться надо.
– Да, не приуныл, я отец, я вдумываюсь. Как-то всё... не по себе мне.
– Но ты же так бы и не осмелился бы её посватать. И в действительности ты на много старше, её, больше в отцы годишься, чем в мужья. Что же теперь-то грустить? Радоваться надо. Порадуйся хоть за племянника.
– По правде сказать, я знал, что она никогда замуж не пойдёт, ни за кого, и чувствовал, и знал, за меня и подавно. Она пресекала все ухаживания за ней.
– Марьяна мне говорила, не видит мужчин, а в каком это смысле, я не знаю.
Сообщила Оксана.
– Один раз даже разговаривал с ней, ещё в прошлом году.
– Да-а-а? Удивился дед. А она что?
– А прав ты был, отец. Она единожды предназначена одному единственному раз и навсегда. Она мне тогда сказала
«Ты хороший человек, и мужем будешь хорошим, и отцом, только я ведь замужем. И не важно рядом он со мной или нет, наша связь на небесах крепка, а значит и на земле ещё крепче».
И рад я за Максимку, что у него такая любовь, а грустно от того, что я раньше не распознал. Может бы помог, чтобы раньше встретились.
– О, это уж не про нас, так вероятно надо Всевышнему. Улыбнулся дед. Куда нам так распознавать мысли и творения Разума Вышнего, Его Дух Творящий, когда нам не влезть в калашный ряд.
– Не понял. Отец, а причём здесь калашный ряд? Чать мы не торгуем чем-то.
– Да знаний у нас уж очень мало, а калашный ряд подразумеваю знания. Хлеб насущий это ведь не в том смысле хлеб, еда, а знания. Знания и есть хлеб насущий, а у нас их так таковых ещё с гульки нос. А чтобы получить, надо выйти за рамки. За рамки текущего времени, из горизонтальной плоскости. Я вот понимаю уже так, но может и не верно,
– Ну, ты, дедунь, философ. – Тихо рассмеялся Максим. – Как Гомер наш.
– Так уж век доживаю, и Гомеру до моих лет и жить ещё. А я, что-то уже и уразумел. И если мы действительно живые, так надо брать на себя ответственность. А мы за всё в ответе, за всё живое, за всех живых. Нет, конечно, каждый может жить так, как ему заблагорассудится. Ему никто и ничего не навяжет, но тогда вырастает пустая клетка для космоса, и она утилизируется, а душа на перевоспитание, так, как не раскрылась она. Не смогла выявить начало деградации и не приняла меры.
– Ох, ты! Круто дедь. – С серьёзным видом произнёс Максим. – Здесь действительно стоит задуматься. Действительно всё нам идёт из глубины нас, все наши осознания своих поступков или проступков. А проступки, те вообще ударяют тоже из тебя, только с другой стороны.
– Да, так, Максимка вот и прикладывай знания в жизнь, а они пойдут, исток света уже в тебе открылся. Зря, что ль летал там, где-то? Ищи, то, что тебе открывалось там. Да, свет, он во всех есть. Во всех, кто, когда-либо были соприкасаемы со светом. Это для всех, и как я уже познал, этот свет или как ещё назвать-то?
– Канал. Подсказал Савелий.
– Вот, вот канал. Улыбнулся дедушка Сергей. И как там? Он для всех.
– Конечно отец, он вне времени и вне пространства. – Продолжил Савелий.
Я тоже уж давно кумекать стал. Время-то, какое сейчас идёт, стоит обо всём раздумывать, не только, что поесть, да попить, да, как деньги заработать.
– Люди даже не подозревают, поэтому не догадываются раскрыть в себе бога-знания. – Произнёс дед Сергей.
– Подумать есть над чем. Добавил Максим. – Я уже готов сменить своё место жительство, и переехать сюда.
– А работа? А твои миллионы? Ведь с Баратовым вы помимо Алексия наработали ого-го-го. Ведь за ними следует следить, сколотили приличное состояние, и оно должно дальше развиваться на благо.
– И куда они денутся? Также все будут продолжать работать. Конкурентов у нас нет. Будут работать на благо родины и народа.
– Оно конечно, так и есть, и сейчас развивается, правда, благодарность Ольге, матери твоей. Она всем теперь заправляет в твоём отделе. Но сестра говорит, отдых бы ей нужен.
– Вот ты и займёшься этим, поможешь маме.
– Здрасте, я с Алексием в команде.
– Я своё передам папе, объединим снова всё, Андрея нет, а мне и процентов хватит.
– Ну, не знаю уж, Алексий ждёт, не дождётся, когда ты снова войдёшь в русло.
– Нет Сав, пока отношения с Верочкой не наладятся, я отсюда никуда не уеду. И потом я с ними здесь хочу жить.
– Сначала наладь. – Усмехнулся Савелий.
– Налажу, и ещё надо нашу молодёжь Анненковых привлечь. Миша с Гришей я слышал, уже оканчивают университет и у нас практиковались, опыт наращивали, вот и привлечь их, и вообще, раз семейное предприятие, так и вовлекать надо молодёжь нашу. А ты завтра едешь?
– Я и сегодня был, вчера утром уезжал, только приехал.
– Как там Алексий? Спросил дед Сергей.
– Ждёт Максима домой. Я ему поведал, что здесь Максим влюбился.
– Зачем? – Спросил Максим. – Хотя чего таить, это же Верочка.
– Но я не говорил ему этого, я же не знал. И не говорил, что у неё двое детей. Решил не шокировать раньше времени, сам скажешь, а здесь такой оборот. Оказывается внуки свои. Уж внукам он точно обрадуется.
– Да, это уж точно, мне папа часто говорил, внуков хочет и что моё время давно вышло. Часто твердил, пора, пора.
Улыбался Максим.
– Я завтра назад, поехали, надо вписываться тебе в работу.
– Я лучше здесь, что-нибудь открою. Дедь, здесь есть, что налаживать?
– Да полно.
– Ты в сельскохозяйственной отрасли ни бум-бум, а здесь растениеводство, да садоводство, если только спонсировать. Не супермаркет же будешь открывать, это вообще не из нашей рапсодии.
– Научусь. Придумаю другое, чтобы всем полезно было. Построю что-нибудь полезное, для детей. – Ответил Максим и встал, направился к выходу.
– Ты куда? Прям сейчас начинать? – Пошутил дедушка и рассмеялся.
– Нет, дрова поколю, хоть размяться, засиделся я в страданиях. Солнце появилось на моём горизонте и засветило.
– Стефания Максимовна ясное солнышко, это точно. Осветила тебя?
– Дедунь, правда, ведь она очаровательная?
Спросил Максим, расплылся в улыбке, вспоминая личико дочери, ясные глазки, ладошки, её аромат. И его так потянуло снова обнять её, прижать к себе, вдохнуть её аромат, очень похожий на Верочку.
– Да, кто же спорит?
– Ага, ага, дрова ему колоть. А как же! Так дровники соприкасаются и наш и Марьянки, и двор там не отгорожен. Тоже мне конспирант. Но Марьянка дрова колоть не будет. – Рассмеялась Оксана.
– У неё достаточно было грубой работы, в лесу, там, в затерянной избушке.
– С очаровашкой нашёл общий язык, а с Избором?
– И с ним мы подружимся, очаровашка, принцесса моя, сама нашла меня, не я, и думаю и с Избором всё сладиться, подружимся. Я вот думаю, он ещё с первой встречи уже знал, кто я. мне очаровашка намёк подала.
– Возможно, Избор проницательный ребёнок. Мудрее многих взрослых. Возможно, и знает. Произнёс дед Сергей.
– Надо же, только, что страдал, и уже всё, полетел. Дрова колоть. Так я и поверила. Рассмеялась Оксана.
– Я отцу позвоню, надо поговорить, да сообщить радостную весть.
– Сообщай. – Ответил дед. – И за столом все рассмеялись.
Максим вышел, и Оксана метнулась за ним, но её остановил окрик деда.
– Оксиния! Остановись. Нечего подглядывать.
– Дедусь, так интересно же. Максимка наш ведь интересный и харизматичный, а Марьянка ведь даже не интересовалась просто харизмой кого-либо, чтобы просто полюбоваться. Всегда говорила «Фу». Интересно же, как она посмотрит на него.
– Посуду помой вон. Интересно ей.
– Да, вымою я посуду, куда она денется.
Недовольно ответила Оксана, но осталась в доме, и лишь посмотрела в окно, видела, как по двору шёл Максим, направляясь к дровнику, который так и остался общим со времён, когда и жили его родители здесь.
– Эко, как пошёл, пошёл, чуть ли не бегом бежит, и правда, к дровнику. Надо Марьяне позвонить.
– Оксиния! Не вмешивайся. Сами разберутся.
– Да, дедусь, я только узнаю у неё, как дела.
– Ксюш, действительно, держись от них подальше. Произнёс Савелий.
– И ты туда же. Сав, да я хочу помочь Марьяне.
– Вот этим ты можешь преподнести им обоим медвежью услугу.
Оксана стала убирать со стола, и произнесла.
– Ладно, уговорили, сейчас помою, да пойду, проведаю «Гомера». Посмотрю, что там у него с температурой. Я ведь из-за него ушла с работы раньше.
– Вот и иди, а что с ним? – Удивлённо спросил Савелий,
– А-а-а, сам себе нашёл болезнь. Чудаку старому захотелось посоревноваться с молодёжью, кто больше всего пройдёт под водой с камышинкой во рту. Чудаком был им и остался, философ старый, не зря Гомером прозвали. Что-то всё пишет и пишет. Пришла перед обедом укол сделать ему, а он дрожит, ручку еле держит, рука трясётся, а всё пишет.
– Ну, а кто победил-то он или молодёжь? – Смеясь, спросил дед Сергей.
– Хм. Он, конечно. Там же вода холоднющая, кто же вытерпит. Хотя его пожалели ребята, дурачьё наше, поддались просто. Кто же нашего Петьку переплывёт? Хоть поверху, хоть под водой. Да он по дну пройдёт километров пять, ему нет ничто. Да ещё Сёмка тоже участвовал. А старый чудак прошёл по дну реки два километра на тихой заводи. А там же родники, вот и простудился. Он бы, наверное, больше прошёл, и не знаю уж, чтобы было, да ребята заволновались, вытащили его, привезли к нам в больничку, всего синющего и с бутылкой водки.
– А водку зачем? Смеялись все.
– Чтобы его растереть, говорили, что нечего спирт медицинский тратить на чудака, с него и водки хватит, а раз они сами виноваты, раззадорили деда, то заехали в магазин и купили водку.
Хохотала Оксанка, ставя вымытые чайные чашки на просушку.
– Так он дома? Или в больнице?
– Да, дома. Вчера вечером из палаты сбежал.
– Пойдём, и я проведаю нашего философа.
Произнёс Савелий и они вышли из дома с Оксаной, прошли через двор к задней калитке, и видели, как Максим разговаривал по телефону.
Продолжение Следует....
Таисия-Лиция.
Фото из интернета.