Человек так устроен, что ночью ему надо спать. Не только потому, чтобы физически отдохнуть, а потому что ночь всё искажает. То, что днём кажется пустяшным, мелким, незначительным, ночью выползает, разрастается, разбухает до монструозных размеров и не даёт уснуть.
Когда не спится в голову лезут дурные мысли. Глупые, грустные, неприятные. Или это глупые, грустные, неприятные мысли не дают уснуть? Интересно, что первично? Придумываю нелепые и не нужные вопросы, чтобы "переключиться".
Считаю рахитичных овец, перепрыгивающих из одного загона в другой, с целью утомиться и уснуть "без задних". Почему рахитичных? А вы попробуйте ночи напролёт прыгать через загородку , чтобы убаюкать своим монотонным прыганьем некоего индивида с богатым воображением.
Нет, не помогают овцы. Ощущаю себя овцой, предназначенной на заклание. На растерзание глухой ночи, тёмных закоулков причудливой памяти, хранящей в пыльных углах, стыдные воспоминания, вроде отрывания лапок насекомым, или чего похуже...
Не спится. Роятся мысли, жужжат, как мухи, которым в детстве отрывались лапки, с целью удовлетворить нездоровое любопытство: - Каково это? Без лапки?
Теперь - мороз по коже. Потому что прожито, пережито. Знаешь каково. Гонишь воспоминания, потому, что больно, хотя уже, казалось, отболело. Даже лапки кое-какие отрасли. Дефективные, кривенькие, но есть же...
Лапки есть, а боль осталась. И даже воспоминания о ней такие, что дыхание сбивается, а сердце то замирает, а то так начинает биться, что в голове стучит. Вот этот стук-то и не даёт спать. Как тут уснёшь, если стучит? Может головой потрясти, чтобы он исчез?
Нет, это действительно стук...
А-а-а, это мерно стучат старые настенные часы. По хорошему, их давно следовало бы выбросить, потому что проку от них, как от часов - ноль. Они живут своей собственной жизнью: то идут, то замирают, подчиняясь только своему настроению.
Хоть они и часы, но даже их время не пощадило. Циферблат весь покрылся сеточкой трещин-морщин, деревянный корпус потемнел и тоже кое-где треснул. Их уже не берут в ремонт, потому что бесполезно. Но я люблю их нежной любовью и ни за что не расстанусь с ними по доброй воле.
Когда они неожиданно вспоминают о своём предназначении, какие-то, невидимые мне колёсики, прокрутившись внутри полуразрушенного временем механизма, заставляют стронуться с места большой круглый маятник.
Он мерно качается под застеклённой дверкой и наполняет всё вокруг неким сакральным смыслом:
- влево-вправо;
- плюс-минус;
- день-ночь;
- белое-чёрное...
Маятник качнулся... Туда и обратно...
Сквозь неплотно зашторенные занавески вползает рассвет, а с ним - новый день...
Наступивший день - удивительно хорош! Светит солнышко, зеленеет трава на газоне. Цветут цветы и толстые , жирные шмели, вальяжно перелетают с цветка на цветок. В синем небе неспешно пасутся белоснежные облака, которые ночью прикидывались глупыми и бессмысленными овцами, и деревянная скамейка тёплая от согревающих её лучей.
Можно просто дышать и созерцать. Смотреть на вишни за окном. На кроны далёких берёз, тихо струящиеся своими ветвями вниз, к шелковистым травам. Слушать, как за стеной скребётся ветка дикого винограда, в напрасных попытках запустить свою гибкую ветвь в полуоткрытую форточку.
Наверное, можно было бы придумать стихотворение про эти летние, полные ленивой истомы дни, но любое движение, напряжение мысли может разрушить этот ласковый и уютный мир, обволакивающий меня своей нежностью, струящейся в потоках тепла.
И такое умиротворение и покой царят вокруг, что даже дыхание становится тихим-тихим. Таким, чтобы не стряхнуть, не вспугнуть невесомое счастье, по неизвестной причине, опустившееся на мои плечи...