Мы переехали сюда четыре месяца назад. Анфилада комнат выходит окнами на Мойку. В широкой гостиной, за круглым столом на четырёх вогнутых ножках часто собираются гости. Два дивана придвинуты к столу. Мой муж и его друзья читают книжные новинки, обсуждают новые рассказы.
Возле широкого дивана стоит буфет, а рядом картина ночного Петербурга, написанная маслом. На другой стене портрет мужа, но он слишком уж мрачный.
Недавно я вернулись с прогулки. Велела накрыть стол к ужину и стала ждать мужа. Вечно он опаздывает, всегда несобранный. Стемнело, за окном никого: пустой тротуар и покрытая льдом река.
Я зашла в детскую. Мария играла с Александром, сидя на ковре. Они пытались построить домик. Григорий и Наталья тихо посапывали в колыбели.
Резко открылась дверь, не докладываю, вошел Константин Карлович. Домик, стоящий на хлипких квадратах, рухнул. Офицер был в заснеженной шинели, свеча полыхала в его трясущейся руке.
- Наталья Николаевна! Ваш муж ранен, но не опасно.
Я не сразу поняла, что происходит.
- Где он?
- Он в карете, не может самостоятельно выйти. Нужно позвать прислугу.
Камердинер и Константин Павлович внесли мужа в дом, на лестницу и по ступеням поднимали его в парадную. Он был мертвенно бледен, как кусок мрамора.
- Посторонись! - закричал Константин Карлович.
Я прислонилась к стене. Руки мужа были прижаты к животу. Что-то темное просачивалось сквозь пальцы, протекало мимо. Все потемнело в глазах.
Когда я очнулась, первым же делом пошла к мужу. Его уложили в кабинете на диван. Я открыла дверь.
Муж закричал:
- Не входи!
Меня подхватили под локти и увели в гостиную.
- Доктора! - закричала я
- Уже послали.
Ближе к полуночи прибыл доктор. Он поздоровался и прошёл в кабинет. В гостиной, за столом собрались друзья. Я велела поставить кушетку возле дверного проема, ведущего в кабинет. Дверь была нерабочая, изнутри ее подпирали книжные полки с сочинениями. Я услышала крик мужа.
Перекрестилась на образ иконы Божией матери и попросила господа продлить его жизнь:
- Господи, спаси раба твоего, Александра!
Один за другим съезжались друзья-поэты: Василий Андреевич, Петр Андреевич, Александр Иванович.
Скоро вышел доктор и объявил: «Штука скверная, он умрет»
Друзья стали срочно писать записки, письма. Звали тех, кто ещё не знал о случившемся, чтобы успели проститься.
Василий Андреевич велел закрыть дверь с Фонтанки и открыть вход со двора. На двери он разместил бюллетень о самочувствии больного: «Первая половина ночи беспокойна, последняя лучше. Новых угрожающих припадков нет. Но также нет и ещё не может быть облегчения».
Народу было так много, что выломали стенку, соединяющую лестницу и буфетную, которая стала в это время гардеробной.
Всю ночь муж стонал. Я слышала это через закрытую дверь. Ни на минуту не сомкнула глаз. Моя жизнь стала сном и сейчас происходило то ужасное, во что никак не хотелось верить.
Утром мужу сделалось лучше. Он позвал меня и велел принести моченой морошки. На простыни выделялись его темные кудри и такое белое лицо! Я прижалась к нему щекой, обняла.
Покормила из ложечки, как ребёнка. Он улыбнулся и сказал:
- Не упрекай себя за мою смерть. Это – дело, которое касалось меня одного.
- Что ты, выздоровеешь!
- Николаю Фёдоровичу виднее.
- Одному Господу виднее!
- Нет, мне здесь не житье. Я умру, да, видно, уж так и надо. Приведи детей прощаться.
Народу прибывало. На набережной не было ни прохода, ни проезда. У крыльца квартиры была давка. Знакомые и незнакомые задавали вопросы: «Как он? Есть ли надежда»? Весь день люди шли и шли, узнавали новости из бюллетеня: «Больной находится в весьма опасном положении.»
Он что-то чувствовал. Говорят, что поэты могут предсказать судьбу, будущее. Это стихотворение муж закончил перед переездом сюда:
«Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не зарастет народная тропа». Он был провидцем! Что толку мне от его почитателей, от признания. Никто не в силах вернуть мне любимого! Только Бог! Господи, помоги!
Василий Андреевич сел за пустой обеденный стол, попросил перо и бумагу. Стал писать отцу мужа, рассказывая детали дуэли. Он поднялся, обошёл все комнаты и зарисовал план квартиры.
Я привела полусонных детей к кровати. Муж положил тяжелую руку с перстнем на голову старшей дочке.
- Слушайся маму! - остальных детей перекрестил. - Ступайте. Что же Карамзиных здесь нет? Нужно повидаться.
В скором времени приехала Екатерина Андреевна во все черном, встала у двери и издалека его перекрестила.
Муж увидел ее среди друзей и прошептал:
- Катя, что же ты робеешь, как в детстве. Перекрести ещё раз.
Екатерина Андреевна прикоснулась к его бледному лбу, щекам. Муж прижал ее руку к себе и поцеловал.
Когда муж прощался с Василием Андреевичем, то снял с себя перстень со словами:
- Бери, друг. Мой талисман теперь не нужен.
- Что ты, я не могу, - возразил он.
- Мне уж больше не писать.
- Милый, с кем бы ты ещё хотел проститься? Кого из друзей позвать? — спросила я, все ещё не веря в дуэль, надеясь на чудо выздоровления.
Он обвёл глазами книжные полки со множеством книг, вздохнул и произнёс:
- Прощайте, друзья!
29.01.1837 г. не стало Александра Сергеевича Пушкина.
На набережной Мойки творилось небывалое. Как волны прилива, прибывали все новые люди, желавшие поклониться праху великого поэта. Бюллетени исчезли, а на маленькой дверце, ведущей в буфетную, появилась надпись, сделанная угольком от самовара «Пушкин».
Гроб вынесли в гостиную, чтобы друзья могли попрощались. Спустя два дня жандармы забрали гроб. Кабинет был опечатан. Дом опустел.
Я не помню, да и не могу описать, что было со мной. Как текло время? Мне кажется, оно остановилось. Я то плакала, то хохотала. Не могла выйти в церковь, ехать за гробом. Силы покинули меня. Сидела на той самой кушетке, ждала стонов мужа, но их не было. Только стрелки часов двигались без остановки. Я не знаю, сколько так просидела.
Василий Андреевич привёл священника в чёрной рясе и золотым крестом. Он спросил:
- Вы ели?
Я отрицательно мотнула головой.
- Так вы себя уморите. Велите подавать за стол.
Священник приходил каждый день всю неделю, позвякивая золотой цепью. Мы долго говорили. Он готовил меня к исповеди, а после неё он сказал: «Не видел ещё души чище, это сам ангел чистоты».