Авторский анонс.
Величайшие писатели 20-го века,— Михаил Булгаков, Джордж Оруэлл, Клиффорд Саймак и другие, сделали в своё время отчаянную попытку предугадать судьбы нашей маленькой планеты и людей, населяющих её. Каким будет это Будущее? "Апокалипсис" или радужный Светлый Мир счастья и процветания?
Небольшой сплочённый коллектив энтузиастов — клинических "историков и литературоведов", пациентов столичного медстационара, возглавляемый Профессором Сергеичем, отважился дать свой оригинальный ответ на эти и другие вопросы Истории и Литературы.
А это весьма непростое дело! Ведь всем нам хорошо известно по собственному опыту, как трудно порой бывает различить почти незримую Истину в огромной тени её нескромного Антипода, в чужих краденых одеждах.
Издательство "Эдитус" выпустило в свет новый сборник рассказов по материалам "А.М. Лиги" Мосгорпсихбольницы. После долгих уговоров Профессор Сергеич согласился включить в Сборник вторую часть дилогии "Огнём Природа обновляется" - рассказ "Спасти Магистра" и статью Профессора "Этот фантастический светлый Мир". Ответственные за подготовку материалов к печати - Профессор Сергеич и Журналист Егор Убаров. Небольшой тираж книги размещён на сайте OZON.
Любезному читателю предлагается к ознакомлению первая часть рассказа "Безумный мистер Смит".
Много времени минуло с той поры, когда случилась эта загадочная и необъяснимая история. Медперсонал горпсихбольницы и даже сам Профессор Сергеич уже успели позабыть, с чего, собственно, всё началось. Но тайный личный архив Главного врача доктора Липкина–Хайтовича бережно сохранил все подробности необычного происшествия. Лев Моисеевич обратился с просьбой к коллективу А.М. Лиги больницы поработать с документами и опубликовать этот удивительный и довольно редкий случай в многолетней практике доктора. По истечении долгого срока с документов уже давно был снят гриф "секретно".
Текст подготовили: Журналист Егор Убаров и коллектив "А.М. Лиги" столичной психбольницы.
Часть 1
Пролог.
"Меняющееся прошлое"*.
День упрямо, как и всегда, стремился поскорее спрятаться за далёким морским горизонтом, но ощущения прохлады и свежести не было и в помине. Угасающее небесное зарево низко зависло над глянцевым водным покровом, а вместе с ним на небольшой средиземноморский городок опускались тонны затаившейся в воздухе влаги. Эти обычные семьсот шагов от остановки автобуса до серого неуклюжего шестиэтажного дома, где находилась его съёмная комната, были для Виктора вечно повторяющимся ежедневным моционом, возможностью хоть раз за день размять уставшие от тяжёлой работы мышцы ног и не спеша выкурить сигарету. Так продолжалось уже долгое время: ранний подъём, автобус, морской порт, долгие изнуряющие раунды борьбы с коробками, диванами, шкафами, углём, мешками с сахаром, кофе и прочим содержимым контейнеров. Потом опять по кругу: автобус из порта до центральной автостанции и скучная короткая, но спасительная прогулка до дома.
Спрятавшийся в мёртвых песчаных дюнах городок постепенно успокаивался после трудового дня; из освещённых окон низких зданий слышался шум возни на кухнях, зычные голоса обитателей квартала и чужой, непонятный говор.
Виктор присел на скамейку у дома, сделал последнюю затяжку, почти до самого фильтра; затушил окурок и аккуратно упрятал его под ржавой железной ножкой скамейки. Урна находилась не так и далеко, но никакого желания делать ещё дополнительный крюк в сотню метров у Виктора уже не оставалось. Он посидел ещё некоторое время, вспомнил заодно, что через день ему предстоит обязательный визит к доктору наркологу Авербуху; почему-то вдруг припомнились шутовские проделки напарника Фернандо и глупое самодовольство коротышки Гии. "Доктор Авербух опять заставит сдавать анализы! И если что-то пойдёт не так, то начнутся проблемы с соцработником и начислением пособия… А когда мы выпивали с Фернандо в последний раз? Нет, нет — всё нормально!" — успокаивал он сам себя. Потом перед взором Виктора, откуда ни возьмись, возникла смешная рожица лентяя и плаксы Гии.
Да, Гия смешной и глуповатый, но какой же он отчаянный хитрец и плут! Этот парень из Джорджии был маленького роста с короткими ручками и ножками, ленив, но очень активен, когда дело касалось молодых девушек из многочисленных массажных салонов страны. С хозяйкой одного из них Гия даже был готов связать свою дальнейшую жизнь навсегда, женившись на этой "очаровательной женщине" с острым умом, соблазнительной фигурой и безмерной страстью к деньгам и вещам. Женщина, естественно, медленно, но верно с каждым днём опустошала кошелёк Гии, а вместе с тем, и скромную пенсию его пожилых родителей, вынужденных помогать пятидесятилетнему непутёвому сыночку.
—Виктор, подойди, я тебе кое-что расскажу! — заговорщически подмигивая обоими глазами Гия "по секрету" поведал Виктору о том, что во время выходных он и его избранница,— белокурая патронесса борделя, прикупили в центральном торговом центре городка великолепный, инкрустированный дорогими породами дерева, журнальный столик. — Ты рад за нас, дорогой? Пойми же, это всё для нашей будущей семейной жизни! Мы уже всё рассчитали, теперь дело только за свадьбой. Да, вот ещё: надо будет на днях купить билеты на круиз по Карибам. После свадьбы, конечно! Гия — не дурак и не лох! А вот потом… Короче, до Майами мы долетим на самолёте,— мечтательно произнёс он.— А затем — целых две недели, как в раю! Солнце, острова и…океан! Здорово придумано, брат? Кстати, кредит в банке я уже оформил! У Гии есть мозги в голове! — и он с силой постучал по своей седеющей голове пухлыми кулачками. Затем гордый рассказчик побежал дальше, чтобы поделиться своим "секретом" со всеми остальными работягами, включая и…начальство.
До островов Гия и его невеста так и не добрались, свадьба не состоялась, накопления самого Гии и его родителей резко приуменьшились, а избранница… она по какой-то, понятной только ей причине, переключила всё своё внимание и нерастраченные с Гией запасы любви и ласки, на другой объект. "Наверное, нашла себе ещё такого же простака" — здраво решил Виктор.
После такого унизительного фиаско Гия в гневе бегал по складу, который все называли "рампой", вздымал короткие ручки к небесам, матерился на незнакомом диалекте и призывал всю бригаду в свидетели такой чудовищной несправедливости. Хозяин Кутиэль Свисса какое-то время пытался успокоить наивного жениха, но потом и этому настал предел. Кути наорал на "лоха" Гию, приказал собирать вещи и "пропасть с глаз долой", пока не закончатся праздники. Гия на прощание обругал всех последними словами и, семеня короткими ножками, поспешил на последний дневной автобус из порта до города.
"А кто… Я? И где моя родина? Почему я здесь, что случилось с моей памятью и когда это произошло?" — эти вопросы Виктор задавал сам себе уже долгое время, с тех самых пор, когда его выписали из местной больницы. "Ну, вот и всё",— решил про себя Виктор. Пора было подниматься к себе на верхний этаж. Он встал, накинул на плечо лямку мокрого от пота рюкзака и направился к подъезду…
Глава
Больничный переполох.
"Он то плакал, то смеялся,
То щетинился, как ёж.
Он над нами издевался!
Ну, сумасшедший — что возьмёшь!"
(В. Высоцкий "Письмо в редакцию…")
Во время утреннего обхода, одна из медсестёр подошла к Егорше и что-то тихо и быстро ему сообщила. Когда жрецы медицины в белых одеяниях покинули палату, Егор подсел на койку Профессора и, бросая короткий взгляд то на двери, то на скучающего Ваню-поэта, стал сбивчиво делиться с Александром Сергеевичем только что полученной информацией. Профессор вначале учтиво слушал коллегу и лениво позёвывал; затем он уже более серьёзно отнёсся к словам Егорши, достал блокнот и ручку, и стал что-то записывать.
—Ну-ну, давай фиксируй агентурные сведения, Сергеич! А тебе так скажу: это…шпион! Маскируется, допустим, под туриста,— дурочку валяет, контрик!
Профессор отмахнулся от слов подозрительного соседа по палате, и даже напомнил тому о его собственном первичном анамнезе в больничной карте.
—Вот поэтому, дорогой Егор Алексеевич, не надо в очередной раз попадать в старую наезженную колею! Довольно необоснованных обвинений и ложных наветов, друг мой! Ну, мы же с Вами не сплетники и не…психи, одержимые шпиономанией, в конце концов?!
—Мы с тобой — точно не психи, это ты сейчас в самый аккурат сказал! — весело произнёс Егорша. Затем он нахмурил брови, посуровел лицом, и уже другим тоном произнёс.— Доверяй, как говорится, но — проверяй! Хрен его знает, что за субчик у нас в корпусе прописался?! По-русски — ни бельмеса; буйствует, на людей бросается. Сестричка сказывала, что будто бы он Моисеичу чуть было палец не откусил. Во как, брателло! И вообще: коли он не иностранный агент, то почему сам с собой по-иностранному разъясняется? Вроде как слова-то эти — английские! А ещё вдобавок и… какие-то арабские?!
Наконец, Александр Сергеевич, не в силах выдержать, когда закончится суматошная болтовня друга, привстал с кровати и сказал…
—Я прошу! Нет, я требую от Вас, Егор Алексеевич, немедленно прекратить эти бабьи сплетни! И вообще, почему мы в нашей палате обязаны обсуждать какого-то нового пациента и при этом давать ему какие-то характеристики и оценки? Мы не на профкоме, батенька! Возьмите себя в руки и успокойтесь!
Егоршу, казалось, обидели слова Сергеича. Он отошёл к окну и что-то стал тихо бурчать себе под нос. Поэт Ваня несколько оживился после слов об "иностранном агенте" и об "укушенном пальце" Главврача больницы — доктора Липкина-Хайтовича.
—Егорша!— крикнул он, стоявшему у окна, недовольному коллеге по палате.— Ну, что же ты замолчал? Расскажи подробно, что и как там всё произошло!
Егорша, казалось, немного пришёл в себя после слов Профессора.
—Сидите тут тихо! Я — в "сестринскую", и — обратно, живо-два!
Ждать пришлось действительно недолго. На лице вездесущего энтузиаста сияло выражение явного удовлетворения.
—Ну, вот, всё и разъяснилось!— произнёс он, делая ударение на втором слоге. — Короче, братцы, ситуация вырисовывается такая…
Далее из рассказа Егора выяснилось, что несколько дней назад в Московском аэропорту, прямо в самолёте, прилетевшем с Ближнего Востока, был задержан некий "буйно помешанный гражданин". Он был "вроде, как выпимши", "кидался" на членов экипажа, отказывался покинуть борт самолёта и делал при этом "страшные глаза". Скрученного по рукам и ногам "туриста" доставили в отделение милиции. Несмотря на сумбурную речь сумасшедшего интуриста, одна из бортпроводниц всё же сумела перевести пару слов и некоторые возгласы.
—В оконцовке, распутать такое непростое дело было поручено нашему Моисеичу, с помощью его "особых" методов…этого…как бишь его, психо…психи…
—По его новейшим методикам системы психоанализа, Зигмунд ты наш… Фрейдович! — рассмеялся Ваня, и все трое сразу повеселели.
—И это верно, Вано! Уж наш-то Главный "псих-аналитик" этот детективный сюжет сумбурной психологии враз размотает,— как клубок, допустим. И ниточку заветную отыщет! Что, Профессор, не то, что ли сказываю?
—Вы абсолютно правы, мой друг!— воодушевился Александр Сергеевич. — Что ж, на этом, я полагаю, мы можем закончить наше сегодняшнее обсуждение текущей обстановки на территории нашего милого и удивительного спецстационара, господа! А сейчас — плотный больничный завтрак и работать, работать! У нас впереди ещё так много нерешённых исторических вопросов, коллеги!
—А ещё — литературных! — добавил Ваня Поэт.
—Клинических, Вано! И шибко важных, умники! — резюмировал старший по палате, Егор Алексеевич.
Глава
Скитания по Пустыне.
Иностранец-пациент, помещённый в соседнюю палату под номером 101, через пару суток почувствовал, что головные боли стали уже не такими частыми,— подействовали снадобья Главврача Льва Моисеевича и специальные уколы, настойчиво рекомендованные, приглашёнными для этого случая, "специалистами". В голове проносились отдельные эпизоды той недавней жизни, которую он ещё был способен помнить и воспринимать, как реальность, — короткий эпизод, загруженной тяжёлым физическим трудом, жизни грузчика средиземноморского порта. Все мысли и воспоминания вновь крутились вокруг дел на "рампе".
Так, "рампой", работники порта называли место, куда направлялись для проверки трейлеры с длиннющими контейнерами. Сотни, тысячи огромных мощных автомашин; день за днём, год за годом, бесконечно…
Хозяин, Кути Свисса, в своё время кратко и без лишних эмоций объяснил Виктору, что его определила к нему на рампу городская социальная служба. Виктор, оказывается, долгое время провёл в лечебнице для наркозависимых и алкоголиков,— около полугода. Как он попал туда?
Дело в том, как объяснил Кути, что пограничники засекли в пустыне большую группу людей, нелегально перебиравшихся тайными тропами через границу. Среди беженцев были молодые мужчины и женщины, суданцы, эритрейцы и он,— Виктор. При задержании на допросе, выяснилось, что он говорит только по-английски?! Спецслужбы были вынуждены отнестись к "беженцу" с особым вниманием. Почему и каким образом он оказался среди группы нелегалов, задержанный внятно объяснить так и не смог. На допросах он сильно волновался, затем впадал в истерику, выкрикивал нечто непонятное и даже попытался выпрыгнуть из окон кабинета на третьем этаже здания полиции. Всё это, в итоге, вынудило власти поместить буйно помешанного англичанина в психиатрическое отделение крупной больницы в центре страны. При оформлении документов он получил новое имя — Виктор. Доктор, который занимался лечением больного, по-видимому, крепко верил в успех излечения. Своего собственного прежнего имени Виктор…не помнил, впрочем, как и всей своей предыдущей жизни…
Перед мысленным взором Виктора пронеслись лица приятелей по рампе, шум пятитонного складского трактора на литых каучуковых колёсах, громкий треск толстой фанерной обшивки пола контейнеров; а ещё — шум, вечный шум и…вечная жара!
Его весёлый и плутоватый напарник Фернандо очень любил наблюдать, как Виктор с интересом рассматривает смартфон, издающий удивительные мелодии. Фернандо — бывший жуир и балбес "по жизни". Он долгое время жил в Испании; там же женился на дочери хозяина кафе и, захмелев от неожиданно свалившегося на него счастья и дождя денежных купюр от добродушного тестя, — в итоге потерял всё: и семейный покой, и деньги, и даже редкую возможность попасть в один из престижных футбольных клубов Испании! Так, во всяком случае, рассказывал сам "горе-футболист". После Испанских приключений для него началась совсем другая жизнь. Возвращаться к пожилой матери в Монтевидео без денег и без желания их зарабатывать тяжёлым трудом он не рискнул. Беда, как будто, поселилась навсегда в жизни молодой четы: малыш первенец заболел, долго мучился и, в конце концов, умер, посетив этот Мир лишь на какие-то короткие несколько месяцев. Малорослая и некрасивая испанка жена, казалось, стала ещё ниже; она осунулась и погрузилась в свои невесёлые мысли. Все стены съёмной мадридской квартиры молодожёнов с той поры были увешаны десятками фотографий малыша и образами Святой Марии. Убитая горем супруга была католичкой. Сам же Фернандо не верил ни в Бога, ни в Чёрта. Когда, разгружая очередной контейнер, его одолевал приступ отчаянного энтузиазма, — он включал музыку на телефоне, кричал во весь голос незнакомые ему английские слова песен и показывал кукиши кому-то наверху. Иногда он придумывал собственные шутки; как правило, это были диалоги с…Небом.
И тогда, Фернандо делал вид, что набирает на телефоне номер небесной Обители, и начинался дурашливый смешной и грустный монолог. Грузчики из соседних контейнеров выбирались из своих жарких и душных стальных клетей, чтобы послушать воинствующего атеиста и лицедея.
—Эй, там наверху! Как ты меня слышишь?— юродствовал Фернандо и, притворяясь полным идиотом, продолжал.— Что? Ты не получал от меня СМС?! Хорошо, будем держать связь по "скайпу"! Дай мне знать, когда настанет пора подняться к тебе! Ну, всё! Мне некогда, полно работы, приятель! Отбой! — кривлялся напарник, и заканчивал свою пантомиму.
Грузчики со смехом расходились по рабочим местам, обсуждая "ненормального" Фернандо.
А вообще-то, напарник Виктора был наделён многими талантами: он прекрасно пел, выделывал невообразимые фокусы с мячом при помощи ног, спины и головы; молотил по картонным коробкам своими огромными ручищами, обнаруживая великолепное чувство ритма. Ему было около шестидесяти, он был намного старше Виктора, физически крепче и казалось, что не способен унывать никогда. Но это было совсем не так…
Ближе к четырём часам дня, когда заканчивалась рабочая смена, он куксился, жаловался на различные боли и недомогания, и старался держаться поближе к импровизированной фанерной конторке в центре рампы, где располагались начальник и пара его шустрых заместителей. По заведённому распорядку, к этому времени Кути подсчитывал количество контейнеров, которые необходимо было проверить или разгрузить содержимое на поддоны, и…назначал дежурных на вечер. Что это означало на самом деле,— прекрасно знали те, кто, отработав днём, вынуждены были продолжить смену до самого вечера. Это были многие десятки тонн коробок, мебели, строительных инструментов, тяжёлые рулоны тканей и всего остального, включая игрушки, одежду и бытовую технику. Иногда смена растягивалась до поздней ночи…
Виктор сильно раздражался, наблюдая, как волевой и весёлый напарник превращался в жалкого просителя, стоя у начальственной конторки и всем видом умолявшего отпустить его домой пораньше. И в этот момент для Фернандо уже не существовал никто, ему было глубоко наплевать на всех и вся, — на своего напарника Виктора, на бригаду и на незаконченную работу. Правда открылась внезапно…
Как-то раз, ловкий дядька, который на своей каре, как челнок нырял в чрево контейнеров и обратно, вытаскивая за день сотни поддонов с грузом, предложил Виктору блок ворованных сигарет, которые местные умельцы умудрились тайно вынести из контейнера, привязав их скотчем к ногам. Виктор согласился, но у него была только крупная сотенная купюра. Мелочь он не носил с собой, чтобы не тратить попусту деньги на покупку печенья или банок с колой в автомате, который так и манил вечно мокрых от пота работяг своим бодрящим и почти ледяным содержимым, упакованным в заманчивые цветастые фантики и алюминиевые блестящие ёмкости.
У тракториста сдачи не нашлось, и Виктор обратился к худощавому и шумному малому, Оферу, по кличке "Марокканец"…
— Я, мне надо…— Виктор не знал, как объяснить парню, чего он хочет.— Надо…порезать, вот так — напополам. — При этом он вытащил сотенную бумажку и провёл на ней линию, прямо посередине.
Марокканец, понимающе улыбнулся, похлопал Виктора по плечу и жестом пригласил его следовать за собой. Они обогнули крытую площадку с десятком пандусов для стоявших под разгрузкой трейлеров, избегая попадаться на глаза начальству, и направились в сторону…туалета. Перед самим туалетом, в том же помещении у входа находились железные шкафы с личными вещами членов бригады. Марокканец открыл свой шкафчик, что-то достал из него, порывшись в висевших на вешалке брюках и, озираясь по сторонам сказал: "Иди за мной!" Затем, он нырнул в кабинку туалета, немного притворив за собой дверь, подложил на опущенную крышку унитаза кусок газеты и аккуратно, достав японский нож, приготовился что-то резать.
Виктор стоял рядом и ничего не мог понять толком! Он даже испугался, что парень, наверное, мог решить, что нужно разрезать купюру пополам?! Странно, неужели все эти манипуляции нужны были только лишь для того, чтобы разменять одну бумажку на две — по пятьдесят?! Виктор не стал наблюдать за дальнейшим. Наконец, его позвали.
—На, держи! — негромко сказал "фокусник" Офер, поднимаясь с колена.— И вообще, приятель, если что надо,— то ты всегда можешь ко мне обратиться! Ты — свой, не проболтаешься!— При этих словах он вручил Виктору две маленьких, величиной с пол сигареты, тонких коричневых колбаски. Сотню он сунул к себе в карман.— Это тебе и твоему напарнику Фернандо! Всё по-честному!
—Нет, ты не так меня понял, Офер! — зашептал Виктор. — Я хотел…пятьдесят и ещё пятьдесят! Мне так надо, понимаешь?
Марокканец тихо выругался, забрал свой товар и дал Виктору заветные полтинники. Продавец был явно расстроен, что так попался на "горячем". Но он не сильно переживал. Виктора в бригаде уважали, хоть и считали немного чудаковатым…
Вот тогда, после неудачного "размена", Виктор догадался о причине внезапных перемен в настроении Фернандо. Внешне решительный и мужественный, неунывающий напарник так и оставался по-прежнему заложником своих нездоровых пристрастий. Невесёлая жизнь никак не изменила его прежних мадридских привычек. "Может быть, только это и помогает ему выжить?" — так решил про себя Виктор.
Шло время. Разгрузка-погрузка, пустая болтовня во время случайных перерывов на работе, короткие и одинокие выходные. Порой, ночью во сне ему являлся образ незнакомой милой и удивительной девушки, а ещё — жестокое и фанатичное лицо какого-то немолодого важного офицера в английском мундире, рёв сирен, дальние разрывы бомб и звуки низколетящих бомбардировщиков. Иногда ему слышался голос из громкоговорителя. Чётко и ясно звучали слова: "Воздушная тревога, воздушная тревога!" Потом взрывы и голос из динамика куда-то исчезали, и перед взором Виктора возникала белая дверь. Дверь в квартиру? Палату… комнату...? Во сне Виктор отчётливо различал даже табличку с номером на двери! Двери помещения, казалось, наезжали на Виктора; они приближались, заполняя всё пространство перед глазами; номер становился огромным и расплывчатым…
Затем перед взором Виктора каждый раз снова возникал прежний силуэт незнакомой молодой женщины с каштановыми волосами. Она стояла в пол-оборота в толпе людей, и Виктор не мог разглядеть её лицо. Затем, наверное, почувствовав, что на неё кто-то смотрит, она начинала медленно поворачивать голову в его сторону. Медленно…медленно… На этом сон обрывался.
Каждый раз, проснувшись от странного сна, он пытался вспомнить тот простой номер из нескольких цифр на двери в призрачную комнату,— но всё было бесполезно! А сон всё повторялся и повторялся. Иногда белая дверь, казалось, была плотно затворена, а иногда — чуть приоткрыта. И в этом пространстве скрывалась темнота. А ещё…там были…крысы,— сотни пищащих, жадных до человеческой плоти, голодных и жестоких существ, с длинными и извивающимися облезлыми и мерзкими хвостами. Он, казалось, слышал их дьявольский писк и угадывал в темноте их страшные тени…
Это тёмное и опасное помещение пугало, выводило из равновесия и будило неясные воспоминания, или…отголоски этих воспоминаний. Наутро Виктор всегда сильно нервничал, и только бравое и заполошное поведение весельчака Фернандо, позволяло ему на какое-то время забывать об этом ночном кошмаре.
"— Этого они не смогут. Единственное, чего не смогут. Сказать они тебя заставят что угодно — что угодно, — но только не поверить в это. Они не могут влезть в тебя.
— Да, — ответил он уже не так безнадёжно, — да; это верно. Влезть в тебя они не могут. Если ты чувствуешь, что стоит оставаться человеком, даже если это ни к чему не приведёт, то победа на твоей стороне".
(Роман-антиутопия)*
Глава
Система "психоанализа" доктора Липкина.
"Жил в гостинице "Совейской" несовейский человек"
(Владимир Высоцкий)
На какое-то время коллектив А.М. Лиги горбольницы даже успел позабыть о странном пациенте палаты 101. Профессор и энтузиаст Ренессанса, Егор Алексеевич, бросили все свои силы на постижение тайны великого романа-детектива "Мастер и Маргарита". Журналист обеспечивал "альтернативных историков" и "клинических литературоведов" всем необходимым: романом Михаила Афанасьевича Булгакова, многосерийным сериалом одного из лучших режиссёров страны, поставленным по этому произведению, а ещё — целыми кипами журналов по искусству Средневековья, иллюстрациями картин европейских живописцев той эпохи и, скачанными из Интернета, статьями из Википедии. И даже роликами из Ютуба по данной тематике! Казалось, что всё было готово к началу большой и интересной работы по вскрытию секретного кода тайных смыслов эпохального романа Михаила Булгакова. Но, к работе удалось приступить намного позже. А причиной всему было то, что…
Однажды, в один из пасмурных весенних дней марта, в палату к "историкам" заглянул сам главврач Лев Моисеевич.
—Друзья мои, рад вас приветствовать и поинтересоваться — всё ли в порядке, как настроение, ну…и всё остальное? — Однако по глазам доктора было заметно, что его волновало совсем-совсем другое…
—Дак, это самое, Моисеич, обход-то уже был. Старшая всё записала и упорхнула! Коллектив палаты, типа, готовый к выписке на все "сто", допустим! Вот такая диспозиция на данный момент времени.
Несмотря на бравое подначивание пациента, Лев Моисеевич нисколько не смутился, а без всяких предисловий и ненужных политесов сказал:
—Дорогие мои, мы обязательно вернёмся к вопросу о выписке, но…несколько позже. А пока…— доктор посмотрел на Профессора. —…пока я просто вынужден попросить помощи от Вас…
Егорша несколько выдвинулся вперёд и сделал серьёзное выражение лица, устремив взор на доктора. Он опрометчиво решил, что просьба главврача обращена именно к нему. Однако Лев Моисеевич продолжил…
—Да-да, Александр Сергеевич, Вы просто не можете отказать мне, как доктору, в этом чрезвычайно важном деле! Случай, на самом деле, крайне не простой,— такого ещё ни разу не было в моей практике, поверьте!
Профессор, казалось, был несколько смущён таким вниманием к своей особе со стороны медперсонала больницы, но он нашёл в себе силы ответить по существу заданного доктором Липкиным вопроса.
—Я бы солгал, если бы ответил, что немало не удивлён Вашей просьбой, Лев Моисеевич. Вы ведь не ждёте от меня проявления каких-то моих волшебных "чудодейственных" способностей, не так ли? Значит дело тут в нечто совсем-совсем другом?
Доктор Липкин согласно закивал головой.
—Для меня крайне важно Ваше мнение об объекте, об одном…субъекте. Вернее — о новом пациенте из соседней палаты.
—Опять об этом иностранце толкуем, товарищи?! — вспыхнул запальчивый ревнитель правды Егорша.
—Итак, Александр Сергеевич, я жду Вашего решения. Если Вы согласны, то я попрошу Вас проследовать незамедлительно в мой кабинет, и там спокойно обсудить проблему…
Профессор сделал пару шагов в сторону главврача, а затем внезапно остановился и заявил, что он готов к сотрудничеству только в том случае, если Егор Алексеевич также примет участие в совместной работе. Тон Профессора был непререкаем, равно, как и его решительный волевой взгляд, когда он произносил свою тираду.
—Если Вы полагаете, что это поможет добиться успеха, то…что же? Я…согласен! — произнёс доктор Липкин, и вся троица во главе с грузным и высоким человеком в белом халате направилась по больничному коридору в сторону кабинета главврача.
Зайдя в кабинет, и плотно прикрыв за собой двери, доктор первым делом предложил гостям выпить кофе. Он расположился за своим массивным столом и закурил заграничную сигарету из тёмной папиросной бумаги с золотым ободком. Егорша не постеснялся, и как равноправный участник процесса, тоже достал свою изящную трубку и раскурил ароматный табак. Молчание было недолгим.
—Итак, мои дорогие, я столкнулся с весьма загадочным случаем! Поведение моего "забывчивого" пациента-англосакса весьма подозрительно, уж вы поверьте мне на слово!
—Знамо дело, доктор! Шпион — он и есть шпион! "Тут не помню, там — не ведаю!" Что, не так что ли говорю? Советские фильмы про диверсантов надо было смотреть! — Егорша внезапно замолчал, а потом спросил с трогательной надеждой в голосе.— А кушать он по-прежнему отказывается, Лев Моисеевич? И вот ещё…коли он шпион, засланный вглубь нашей страны,— так хоть словечко по-русски сказал, аль нет? Что же это они там, в Лондоне, какого-то "безъязыкого" к нам в тыл прислали? Да, неувязочка…
—Не торопитесь с Вашим вердиктом Егор Алексеевич! — сказал Профессор и строго посмотрел на коллегу. Затем он обратился к доктору.— Лев Моисеевич, а в чём конкретно Вам видится неординарность случая с этим…иностранцем?
—Его зовут Виктор,— сказал Лев Моисеевич, внимательно проглядывая какие-то страницы, которые он выложил перед собой на столе. — Да, друзья! Как это помогла нам выяснить наша старшая медсестра Мария, его действительно зовут Виктор. Сам больной отзывается на это имя, но говорит, что это его…новое имя. А прежнее… он забыл, забыл начисто! Он со страхом озирается, когда смотрит на дверь своей палаты, когда видит сестричек, когда разносят лекарства и всё такое прочее, так сказать. Учитывая все эти "сложности перевода", мы рискнули провести эксперимент, друзья!
—Подселили к нему нашего разведчика, Моисеич? Вот это дело!
—Нет, Егор, мы установили подслушивающее устройство рядом с его кроватью, вмонтировав гаджет, простите, — микрофон, прямо в прикроватную тумбочку. Вся затея заключалась в том, что ночью, после приёма определённых медицинских препаратов, пациент сможет говорить с собой во сне или, хотя бы…
—… комментировать собственные сны, Лев Моисеевич? То, что возникало перед его внутренним мысленным взором в тот момент? Такова была цель этого эксперимента, как я понимаю? — с задумчивой важностью произнёс Профессор Сергеич.
—Именно так оно и есть, Александр Сергеевич! — оживился доктор Липкин и, держа в руке испещрённые текстом страницы, добавил.— Эксперимент длился трое суток. И вот, посмотрите, что в итоге из этого всего получилось!
—А чё тут смотреть-то, доктор? Тут надо всё тщательно изучить и обсудить, так сказать, с коллективом палаты! Сергеич, а ты как мыслишь?
—Наверное, Егор Алексеевич прав, и нам действительно необходимо время, чтобы разобраться с этими записями, доктор. Скажите, я отсюда плохо вижу, — записи выполнены на русском языке или…
—Ой, не чуди, Сергеич, в натуре! На японском и суахили они написаны, едр…матрён!? Конечно на русском, в переводе Её Величества Старшей медсестры Марии! Верно, Лев Моисеич?
— Так, но…не совсем, Егор Алексеевич! В тексте, разумеется, содержится перевод на русский язык ряда самых популярных терминов, которые произносил больной, но, в остальном,— это весьма сбивчивая запись с голоса. И тут, само собой, предстоит большая работа по расшифровке…с английского.
—Ну, удружили, медицина! Сергеич, мы что теперь,— в палате всем кагалом будем английский изучать, или как?!
Профессору совсем не импонировала такая запальчивая манера речи своего друга и коллеги Егора Алексеевича. Он решил закончить обсуждение данного вопроса, и попросил Льва Моисеевича сделать копии записей для себя и товарищей по излечению.
—Лев Моисеевич, нам потребуется неделя сроку или чуть больше. И вот ещё…
—Да, всё, что в моих силах, любезный Александр Сергеевич!
—Я прошу Вашего разрешения на то, чтобы к работе был привлечён…
—Кто? Ванюша?
—В первую очередь наш друг, Журналист Георгий. Ну, и Ваня…конечно же, тоже…
—Считаю вопрос решённым, но прошу всех вас отнестись с большой осторожностью к тому, чтобы записи не попали ни в чьи посторонние руки. Это дело — архисекретное, дорогой Александр Сергеевич.
—Будь спок, Моисеич! Сделаем всё в лучшем виде! — лихо заверил доктора Липкина "контрразведчик" Егорша, уже готовый к тому, чтобы мгновенно окунуться в опасный омут шпионских страстей.
—Мы всё понимаем, Лев Моисеевич, и я, со своей стороны, обещаю, что серьёзно переговорю с нашим творческим, так сказать, коллективом. Не беспокойтесь доктор.
Егор и Профессор поднялись с кожаного громоздкого старинного дивана и направились к выходу из кабинета. Профессор, при этом, так отсидел свою больную ногу на этом низком раритетном шедевре мебельного производства фабрики Гамсуна, что даже захромал.
В голове Сергеича уже начал вызревать грандиозный план дальнейших действий "А.М. Лиги" в стенах столичной горпсихбольницы…
Глава
Необычное литературоведение.
"Уинстон вскочил на ноги и встал по стойке «смирно» перед монитором, на экране которого уже появилось изображение моложавой, сухопарой, сильной женщины в спортивном костюме и гимнастических тапочках.
— Согнуть руки и потянуться! — прокричала она. — Следите за мной! Раз, два, три, четыре! Раз, два, три, четыре! Старайтесь, товарищи! Поактивней! Раз, два, три, четыре! Раз, два, три, четыре!…"
(Роман-антиутопия)*
Рабочая группа по расследованию необычного случая с пациентом "В" в полном составе, включая Журналиста Георгия, принялась за реализацию, поставленной доктором Липкиным задачи, не теряя ни минуты драгоценного больничного времени.
С этой целью, Егор Алексеевич и Ваньша, попеременно сменяя друг друга, дежурили у стены соседней палаты 101, где содержался "английский шпион". В качестве подслушивающего устройства "правдорезом" Егором Алексеевичем было предложено использовать гранёный стакан. Ваня-поэт настаивал на алюминиевой кружке или миске. Дежурство не прекращалось ни на миг, денно и нощно! На вторую ночь Егорша растормошил спящего богатырским сном Поэта.
—Вано! Давай, вставай по-шустрому! Клиент проснулся и чего-то там бурдосит! Держи микрофон! — прокричал-прошептал Егор Алексеевич и сунул в руки ещё не совсем проснувшегося Вани алюминиевую миску.
Ваня Бессонов неловко ухватил больничную посуду особой отчётности и прильнул ухом к миске, не забыв развернуть её полую внутренность к стене.
—Ну, сказывай скорее, чего он там бубнит?
Ваньша цыкнул на приятеля, и Егор Алексеевич, боясь потревожить спящего Профессора, замолчал. Даже без алюминиевого микрофона он слышал, как за стеной звучали незнакомые ему иностранные фразы.
—Алексеич! Дай мне карандаш и блокнот Профессора! Ну же, быстро! — не отрывая уха от гаджета, громким шёпотом приказал Поэт.
Затем он, подтянув одно колено к груди и разместив на нём увесистый блокнот, стал делать короткие записи. Голос за стеной понемногу затих, послышалось лязганье стальных кроватных пружин и…всё смолкло.
—Ну, что, Ванюша, клюёт? Давай, показывай, чего ты там подсёк, какую-такую рыбину! — потирая руки от предвкушения новостей, тишайше спросил коллега по палате.
—Егор, не торопи! Давай дождёмся утра. Когда Журналист обещал нас навестить?
Егор Алексеевич почесал свой затылок, сделал в уме все необходимые подсчёты и гордо ответствовал: "Дак, это…завтра и явится, Вано!"
—Решено! Будем ждать Георгия. А теперь — спать!
Егорша недовольно посмотрел на Ванюшу и пробурчал, что-то вроде, — "раскомандовался тут!" Но перечить не стал, и палата вновь погрузилась в ночную тишину. Егор Алексеевич аккуратно подцепил рукой самодельный микрофон, приладил его к крашеной белой стене палаты и вновь заступил на ночную вахту…
Продолжение следует...