- Дед, слышь дед, это я, Митька! Мы выбрались, дед! – Димка кричал в трубку, и мысленно умолял бога только об одном, чтобы телефон не «сдох» в самый нужный момент.
- Я слышу, Митька, слышу! Ты где?
- Я не знаю дед. Мы на вершине, тут большая площадка. И небо, дед, тут такое чистое небо! И, мне кажется, я в него прыгнул!
- Я всё понял, Митька! Ты там держись, я скоренько! – в голосе Тимофея Петровича послышались слёзы. – Как же ты напугал меня, чучело косолапое. Вот вернёшься, я тебя отшлёпаю.
- Дед… - только и ответил Димка, он, улыбнувшись, отключил телефон и прошептал тихо: - Я так люблю тебя дед!
Олька бегала по траве, кружилась и радовалась всему что видела:
- Дима, смотри какая бабочка большая. У неё крылья красивые, как у феечки.
Димка лёг на спину, подсунув рюкзак себе под голову. В кармане сумки зашелестела обёртка от шоколадки. Димка вспомнил, что там, в этой обёртке, осталось ещё один кусочек, маленький неделимый квадратик «счастья», оставленный на самый крайний случай. Он извлёк шоколад из фольги, хотел по привычке положить его себе в рот, но в последнюю секунду передумал и закричал:
- Ляль, иди сюда!
Пока девочка вприпрыжку бежала к нему, Димка посмотрел на небо, сощурился от яркого солнца, подмигнул: «Я помню, что Ты всё видишь!», и ощутил необъяснимую радость от этой мысли.
- Чего хотел, Дима?
- Держи шоколад, - он положил ей на ладошку кусочек, - «крайний случай» уже наступил.
- Почему весь мне? – пристально посмотрела на своего спутника Олька.
- Потому что… Ешь. Я деду дозвонился, скоро будем дома.
- Открой рот, закрой глаза. И не подглядывай, - засмеялась Олька.
- Ладно.
Олька откусила от шоколадки половинку, оставшуюся часть сунула Димке в рот.
- Вот так будет правильнее! Мы же всё делим пополам и…Божечка велел делиться.
***
На «семейный» совет собрались в доме Тимофея Петровича – Ксана, Георгий и сам дед. Начавшая приходить в себя Ксана даже пошутила по этому поводу, мол, как водится, соображаем на троих.
- Так, ладненько, все живёхоньки остались, и то хорошо. Видишь, как вышло, я уж тут собрался потерю свою оплакивать, а Митька-то мой вернулся, да ещё с приплодом. Вот теперь только понять осталось, что с этим самым приплодом делать? Надо ведь куда-то девчонку пристраивать. Ты собирался чего-то рассказать, Георгий, так давай выкладывай. Может план какой дельный выдашь, мы тебя за него премируем.
- Петрович, ты ни минуты без шуток, - улыбнулась Ксана.
- А чего мне собственно унывать-то теперича? Я, видишь ли, на старости годов отцом-героем стал.
- Ладно, погодите веселиться, - оборвал их Георгий. – Не знал я как сказать, но…
- Ты чего, Жорка? Как есть, так и говори. Мы же тут промеж себя секретов не держим.
- В общем и целом так: был я возле мельницы вчера, хотел к Федоре за советом обратиться. Да только не дошёл, издалека понаблюдал и вернулся восвояси. Там всё их семейство. Сёмку на подходе к их гнезду поймал, остановил, говорю, мол, так и так – девочка ваша у нас. Он же на меня взгляд потупил и отвечает: «Ничего не знаем, не до девочки нам сейчас. Как говорится: бог дал – бог взял». Что я мог ему на это ответить? То-то же…
- Они что, с ума посходили? – всплеснула руками Ксана. – Что значит «бог дал – бог взял»? Это же человек живой.
- Я так понял, что теперь, когда от хозяйства их в долине ничего не осталось, им туго с такой оравой приходится. Поэтому им лишний рот не нужен, а значит и девчонку они обратно принимать не хотят. Так-то. Открещиваются, одним словом. Да и по сути, она же им не родная вовсе. Они её, как брошенку, говорят, по доброте душевной когда-то приютили.
- Ага, по доброте душевной, - вздохнул Тимофей Петрович, - а теперь вся эта доброта вон из них вышла. Случай изгнал.
- Так, хватит уже обсуждать их, бог им судья, - подала голос Ксана. – Что с девочкой будем делать?
Ксана хотела сказать что-то ещё, но из-за неплотно закрытой двери послышались всхлипы, заставившие всех троих обсуждавших, посмотреть в сторону выхода. Олька, стоявшая за дверью, громко шмыгала носом и, поняв, что её заметили, хотела убежать на улицу, но Ксана остановила её.
- У нас там кто? Иди сюда, не бойся.
- Это я, - отозвалась Олька, вытерла ладошкой мокрые глаза и сделала несколько шагов на середину комнаты.
- Звать-то тебя как?
- Матушка Олюшкой звала, а мамочка Лялькой называла, - Олька опустила глаза в пол.
- А тебе самой какое имя больше по душе? – ласково спросила девочку Ксана.
- Мамочка меня любила, - Олька шмыгнула носом.
- Давай мы тебя Ольгой звать будем, - вступился Тимофей Петрович, – как княгиню. Слыхала о такой? Была такая княгиня, правила Русью мудро и справедливо. Так историки пишут. Может, брешут, как обычно, а может так и было…
- Петрович… - Ксана оборвала поток дедовых слов. – Краснобай ты наш…
Олька хлопала глазами, теребила рукой подол своего платья и молчала, не решаясь ответить.
- Ты, наверно, голодная? – обратилась к девочке Ксана, и Олька согласно закивала головой ей в ответ. – И хорошо. Сейчас я тебя накормлю, а потом мы с тобой будем в порядок твою одежду приводить. Да?
- Да, - прошептала Олька.
- Вот и договорились. А теперь, Лялька, пойдём ка домой.
Услышав, что Ксана назвала девочку Лялькой, Георгий с недоумением поднял на неё взгляд, на что Ксана решительно произнесла:
- Вот так! У женщин есть дела, и они уходят, а вы мужчины можете и дальше обсуждать исторические моменты.