Люблю выйти на прогулку, когда солнышко уже начало прогревать осенний воздух, но в нём ещё с ночи осталась морозная свежесть – напоминание о приближении зимы… Люблю по-стариковски подставить лицо под солнечные лучи - к этому времени они сменили летнюю жгучесть на осеннюю ласку… Люблю бродить в одиночестве, погружённым в свои мысли, заложив руки за спину, под шуршащий звук опавшей листвы под ногами…
Часто поутру езжу на трамвае в парковую зону, которая находится на окраине города, где меня в это время ещё ждёт относительное безлюдие и неубранный с пешеходных троп золотисто-багровый ковёр…
В тот день, нагулявшись, надышавшись, обласканный солнцем, я шёл в сторону трамвайной остановки… Невольно скользнувший взгляд, высмотрел среди поредевшей листвы, покосившийся от старости, двухэтажный особняк, окутанный голубой пеленой… Никогда ранее его не видел…
"Дом-призрак", - почему-то подумал я и сам себе улыбнулся.
Какая-то неведомая сила потянула меня в его сторону… Раздвигая сплетённые полысевшие ветви, близко друг от друга растущих деревьев, пытающиеся остановить моё стариковское любопытство, я пробирался всё ближе и ближе к дому… И когда до него оставалось совсем немного, в окне первого этажа появилось испуганное лицо молодой женщины… Широко открытые глаза моляще смотрели на меня, а по губам читался надрывный призыв о помощи…
Думаю, что в этот миг сработала, ещё не поглощённая возрастом, отзывчивость на человеческую беду…
Я ринулся к двери, которая была не заперта и на удивление открылась без скрипа… Как только вошёл вовнутрь, она тут же захлопнулась, не оставляя мне возможности покинуть дом… Темнота с запахом плесени окружила меня… Свет застревал в многослойной оконной пыли - тусклые, серые прямоугольники, ничуть не разбавляющие темень…
Вдруг… В первое мгновение, что-то, произошедшее вдруг, всегда пугающее, пока мозг не переработает его в "хорошее" или "плохое"… Сейчас "вдруг" – это вспыхнувший огнём трёхсвечный канделябр, стоящий на рассохшемся комоде. Три маленьких огонька крепли, плавя воск, вытягивая из него нить фитиля… Я заворожённо следил за тем, как росло пламя свечей, пытаясь дотянуться огненным жалом до картины, висевшей над комодом… Дотянувшись, жало лизнуло толстый слой паутины, скрывающий изображение… Огненная волна, словно поднимающийся занавес, пробежала снизу вверх и, пшикшув дымом, растворилась во мраке.
Он и она стояли рядом и в то же время казались такими далекими друг от друга… Игра света: его яркость, окружающая женщину, тускнела, приближаясь к мужчине…
Это было лицо той женщины, которое я видел в окне, молящей о помощи…
С картины на меня смотрело очаровательное личико с печальными глазами… Белокурые волосы с завитыми локонами у висков… Лёгкая воздушная ткань белого платья с завышенной талией, позволяющее любоваться шеей, нежной линией плеч, пленяющих взор, и, пронизанным золотыми нитями, пояском под грудью, подчёркивающим ее девичье очарование… Её правая рука с золотым колечком, украшенным рубинами, на безымянном пальце была опущена…
Мне показалось, что она стесняется своего замужества…
В тени, опустив цилиндр с широкополыми краями, стоял мужчина…
Сначала я подумал, что он склонил шляпу перед красотой своей суженой…, но, всмотревшись, решил, что он просто хочет сохранить причёску: тёмные волнистые волосы прикрывали лоб с обеих сторон острыми, аккуратно уложенными, прядями, кокетливый завиток сверху срывался на лоб… Саблевидные густые бакенбарды обрамляли его холёное, холодное лицо: тонкие брови, плотно сжатые губы, волевой подбородок, прямой нос и суровый, пронизывающий голубой взгляд… Пышный белый бант с бриллиантовой заколкой огибал стоячий воротничок и концами прятался в золотого цвета жилетку, поверх которой – чёрный фрак, туго обтягивающий талию, с пышными в плечах рукавами и белые без единой морщинки панталоны… Широкий золотой перстень занимал всю нижнюю часть фаланги левого мизинца, на правом безымянном пальце – золотое обручальное кольцо с изумрудом…
Я вспомнил, что, рассматривая в интернете экспонаты музея Метрополитен в Нью-Йорке, видел похожее обручальное кольцо Гиммель с изумрудом и рубинами, которое разбирается на две части, на внутренних сторонах которых написано: "Тех, кого объединил Бог, не разлучить никому".
"Парочка из пушкинской эпохи… - подумал я. – Как же это возможно, сейчас, в наше время, увидеть в окне живое, испуганное лицо этой женщины?..".
Словно отвечая на мой вопрос, три свечных огонька одновременно склонились направо…, выпрямились и вновь склонились…
Ни сквозняка, ни случайного порыва ветерка…
Я взял рукой канделябр, погрузив пальцы в толстый, липкий слой паутины, и пошёл в сторону, указанную мне огоньками-стрелками…
Ни скрипа половиц, ни звука моих шагов… Только прерывистое дыхание, выдающее, затаившийся во мне испуг…
Я приблизился к огромному зеркалу, окутанного всё той же паутиной - ловчими сетями времени… Моё появление не осталось им незамеченным – зеркало, казалось, ожило, а свечные огоньки начали поочерёдно ярко вспыхивать, будто приветствовали его пробуждение.
Замерев, наблюдал таяние паутины-времени, стекающей тонкими нитями, освобождая чистоту зеркальной глади… И вот уже вижу себя в полный рост с горящим канделябром…
До сих пор старался не концентрировать внимание на своём отражении, пробегая его вскользь, – замыливал глаза на возраст… Сейчас, встретившись с ним, подумал: "Что за старик смотрит на меня из зеркала… И когда это успело произойти?..".
Неожиданно появившиеся на зеркальной поверхности кровавого цвета буквы, перечеркнули моё отражение, заставив меня вздрогнуть…
"Боль не знает усталости… - шептал я, читая. - Только человек может устать… Я устала!".
Дав возможность мне их прочитать, буквы исчезли и вновь – я в полный рост…
Не долго моё старое изображение маячило в зеркале… Оно вдруг задрожало, рассыпалось и тут же сменилось моим шестидесятилетним обликом, которое тоже рассыпалось и воскресло в пятидесятилетнем…, сорокалетнем…, тридцатилетнем…
Стоял, заворожённо глядя на свою молодость, а потом пол подо мною разверзся и меня поглотила бездна…
Я нашёл себя стоящим перед огромной позолоченной дверью, которую распахнули два лакея в ливреях, обшитых золотыми галунами с вытканными на них гербами владетельного господина, приглашая погрузиться в праздничную атмосферу бала.
Разноцветье платьев, блеск драгоценностей, белизна перчаток, золото эполет, многообразие вееров, с помощью которых барышни и молодые дамы общались с кавалерами, а посему движения их были выверены, в отличии от немолодых дам, использующих веер только для усмирения температуры своего тела.
- Граф Карлов, какая неожиданная встреча… Милый граф… Совсем забыли стариков в ваших заграницах… - раскинув руки, улыбаясь, ко мне спешила пожилая женщина, умудрившая не потерять молодую стать.
- Анна Христофоровна, - с любовью в голосе проговорил я и ринулся ей навстречу.
"Так я её знаю?!..".
Склонившись в поцелуе руки графини, я почувствовал её нежное поглаживание моей головы, всколыхнувшее далёкие, утерянные воспоминания…
- Как ваше здоровье, графиня? Как здоровье Ивана Давыдовича? Слышал, что он приболел…
- Слава Богу, - проговорила графиня и, повернув голову в сторону одного из ломберных столов, за которым играли в карты, добавила, наигранно нахмурив брови: - А вот и он за своим любимым занятием… Вместо того, чтобы стоять рядом и ублажать меня – его верную спутницу… Кстати, граф, вы слышали, кто такая "верная спутница жизни"? – и не дожидаясь ответа, засмеявшись, сказала: - Это женщина, которая никогда не станет мучить нескольких мужчин сразу. Она всегда сосредотачивается на ком-нибудь одном.
За столом рядом с графом сидел тот, кто был запечатлён на картине… Его явно не интересовала карточная игра: мужчина то и дело бросал взор в сторону танцующих мазурку пар…
Проследил за его взглядом, который упирался в, с наслаждением танцующую, женщину, из-за которой я оказался здесь…
- Кто она? – спросил я графиню.
- Девица из обедневшего дворянского рода… Несчастная девочка… О её муже графе Мирлине ходят дурные слухи… - сказала графиня и, улыбнувшись, проговорила: - Прошу прощения, милый граф, удел хозяйки развлекать гостей… А вы у меня, к сожалению, не один.
Пронёсся вихрь мазурки, кавалеры раскланивались, дамы вежливо кивали в ответ…
Она была совсем недалеко от меня… Видел румянец на её щеках, видел, как дышит её грудь…
Словно почувствовав мой взгляд, она резко повернула голову… Наши глаза встретились…
В следующее мгновение я растворился в её взгляде, потёк по извилинам её памяти…
Лизи… Так звали эту молодую женщину…
Сначала я услышал молящий голос Лизи:
- Не надо, Пьер… Прошу тебя… Прошу…
Потом увидел стоящую обнажённую Лизи внутри обруча, вместившего её в позе "витрувианского человека": запястья, разбросанных в сторону рук, и щиколотки, раздвинутых ног, крепились к нему кожаными ремешками…
- Не надо, Пьер, - молила Лизи.
Тот, кого она называла Пьером, стоял напротив… Он тоже был обнажён и смотрел на Лизи с каким-то восторженным безумием в широко открытых глазах…
- Ты для меня, Лизи, венец творения… Как я люблю тебя… Но сегодня на балу ты так смотрела на него…
- Я танцевала, Пьер… Я просто танцевала…
- Мне нравится, когда ты называешь меня Пьером, - проговорил он.
И тут его тело напряглось и треснуло…
Человеческая оболочка сдутой резиновой куклой легла к ногам когтистого шестипалого существа с гладкой кожей, отливающей металлическим блеском, лицом с маленькими красными глазами, напоминающим мышиную мордочку… Существо подняло руки, словно демонстрируя свои красные крылья-перепонки, после чего приблизилось и обволокло Лизи… Раздвоенный красный язык лизнул её шею, на которой тут же выступили капельки крови… Существо издало рык и присосалось к ранке…
Лизи пришла в себя, лёжа на диване… Бледная, бессильная, обескровленная…
- Лизи, ты очнулась. - проговорил граф Мирлин с нотками страдания в голосе. – Прости… Я не смог вовремя остановиться… И всё из-за того, как ты смотрела на этого графа…
- Покажи мне моих родителей, - прошептала Лизи.
- Конечно, конечно… - Граф Мирлин выбежал из комнаты и вскоре вернулся с блюдцем, на котором лежал красный шар.
Он коснулся пальцем середины блюдца и шар ожил – он начал двигаться по кругу. С каждым оборотом скорость его увеличивалась и усиливался гул. А когда его вращение превратилось в сплошную красную линию и гул прекратился, Лизи увидела в середине блюдца своих родителей – двух старичков, - гуляющих под руку по дорожкам их старого имения, которого они бы лишились за долги, если бы не граф Мирлин… Он женился на Лизи и выкупил его.
Лизи смотрела на родителей и тихо плакала… Потом какое-то время она лежала с закрытыми глазами…
- Пьер, - еле слышно прошептала Лизи, не открывая глаз, - ты ведь сдержишь обещание оставить моих родителей доживать в своём имении?
- Конечно, Лизи. Я обещал и сдержу обещание…
- Хорошо, Пьер…
Лизи затихла… Она умерла с улыбкой на лице, словно радовалась смерти – возможности убежать от рвущей душу боли… Она устала.
И вот вновь бал, и мы смотрим друг на друга – я и Лизи… Смотрим до неприличия долго… До появления осуждающих нас взглядов и, произносимых шёпотом, фраз…
Наконец-то рядом с Лизи появился граф Мирлин.
- Кто это, Лизи?.. Ты его знаешь?..
Лизи молчит, продолжая смотреть на меня.
- Кто вы?.. Кто дал вам право унижать достоинство замужней женщины?..
- Он не унижал моё достоинство, Пьер, - сказала Лизи и, задумавшись на мгновение, добавила: – Я видела его во сне…
- Извольте объясниться, сударь, - зло проговорил граф Мирлин, подойдя ко мне вплотную.
Я смотрел на Лизи, не обращая внимания на графа.
- Граф Карлов, - представился я ей, улыбнувшись краешками губ, после чего посмотрел на графа Мирлина и проговорил: - Думаю, что я здесь, чтобы вызвать вас на дуэль и убить… Надеюсь, вы принимаете вызов, сударь?..
- Конечно!..– в нём было столько уверенности в совершенно противоположном исходе...
- Граф, - услышал я испуганный шёпот Анны Христофоровны, - граф Мирлин отменный стрелок… Каждая дуэль заканчивалась смертью противника вне зависимости был его выстрел первым или вторым… Он как заговорённый…
- Всё будет хорошо, милая Анна Христофоровна, - сказал я, не зная будет ли, понимая, что я лишь орудие в чьих-то руках…
В следующее мгновение уже покидал бал с мыслью, что там за дверью зала меня ожидает место дуэли… Может показаться странным, но я был абсолютно спокоен, и эта мысль даже меня рассмешила…
О, как же я был прав, потому что, шагнув за дверь, оказался на опушке осеннего красно-жёлтого леса, в метрах ста от которого текла река… Две кареты стояли в отдалении друг от друга, словно между ними тоже должна была состояться дуэль…
- Вам не кажется, дорогой Иван Давыдович, что осенний лес со временем обворовывается неведомой силой, похищающей его золото… - сказал я, глядя на поредевшие ветви осеннего очарования.
Иван Давыдович посмотрел на меня недоуменным взглядом.
- Эдакое лирическое настроение перед дуэлью, сударь… - проговорил он и, сделав паузу, добавил: - Уж сколько раз бывал секундантом – такой настрой вижу впервые.
- Милый Иван Давыдович, - заговорщицки сказал я, - должен сказать, что такой настрой перед дуэлью у меня тоже впервые.
Старый граф попытался улыбнуться, потупив взгляд в землю, и прошептал:
- Да хранит вас Бог, Иван Тимофеевич…
- Господа, - услышал я голос распорядителя, - в последний раз прошу вас помириться, пожать друг другу руки…
- Думаю, что это невозможно… Проделать такой путь и отказаться… - сказал я.
- Нет… - сказал граф Мирлин.
Мне показалось, что его "нет" прозвучало как-то неуверенно…
- Ну что ж, господа, - продолжил распорядитель, - барьеры расставлены и я прошу секундантов зарядить пистолеты… Должен напомнить, господа, что между вами расстояние в двадцать шагов, у каждого до барьера – пять шагов. Прошу за барьер не заходить… Начать сближение по моей команде…
Мы стояли напротив друг друга… Не знаю, что испытывал в это мгновение граф Мирлин или то существо, облачённое в его тело… Сейчас я чувствовал себя орудием, которое должно не допустить вторжение в человеческую жизнь существ извне…, или быть убитым этим существом?..
- Прошу сходиться!
Я видел, как граф Мирлин, сделав четыре шага, остановился, прицелился и выстрелил…, как пуля приближается и погружается в моё тело в области сердца, а потом, не причинив вреда, покидает его… Я видел, как восторг в глазах графа Мирлина меняется на испуг…
Мой выстрел!
Пуля вошла в лобную кость и, раздробив теменную, вырвалась наружу, увлекая за собой ошмётки мозга с его нейронами и синапсами, окропляя пожухлую траву кровью синего цвета…
- Господи!.. Господи!.. Что же это?.. - кричал, присутствующий на дуэли доктор. - Как же это возможно?..
Но меня там уже не было… Я – старый, испуганный, потерянный – стоял в окружении переплетённых ветвей… В отдалении на конечной остановке скрипел колёсами трамвай, проезжая по рельсовому поворотному кругу…
Огляделся в надежде отыскать хоть какой-то след от двухэтажного особняка… Тщетно…
"Неужели, - с тревогой подумал, — это старость, с подкравшейся к ней деменцией, выкидывает фортели…".
Под ногами в пожухлой траве что-то блеснуло… Я наклонился и поднял… кольцо Гиммель с изумрудом и рубинами. Внутри на каждой из его части было написано "Тех, кого объединил Бог, не разлучить никому".
- ... кроме самого Бога?.. - прошептал я и, опустив кольцо в карман, раздвигая ветви, направился в сторону трамвайной остановки.