Глава 9
И вот однажды ничего не подозревающая Марьяна случайно, а может совсем не случайно, или даже и неожиданно, и не случайно, у соседей на празднике, на юбилее дедушки Сергея, встречает Максима.
Взрыв получился, как и предсказывал Герасим. И для обоих сразу.
И как ей удалось сдержаться?
Она ещё не поняла. Как удалось ей такое? И быть уравновешенной, и как бы равнодушной показать себя, как вроде бы перед ней совсем не знакомый человек. А сердце её прыгало, скакало и летало.
Ох! Только и смогла мысленно произнести Марьяна.
А в настоящий момент она тоже всё осмысливала, но мысли мыслями, но и нужны слова, для усиления мысли, и слова должны приобрести звук и форму. А что же мне ответить? Как быть? Ведь чувствую, он будет напористее требовать ответ, а что мне ответить на все его почему?
Но сегодня папа приедет. Он поможет разобраться во всём. А, интересно, папа-то знал, что дед Сергей, дедушка Максима?
Чувствую, папочка, ещё тот хитрец, не зря же он говорил про взрыв ещё тогда и что найдусь слишком быстро. Не предала я тогда никакого внимания тому. Как-то было всё равно, что будет потом. А здесь вот, что было-то?
Ох, мне каждый раз преподноситься всё более и более зашифровки. А здесь столько у него родственников оказывается.
Божечка мой!
Вот уже две недели я живу словно на пороховой бочке. Всё моё внутреннее вот, вот взорвётся. Оксана, ещё то и дело приходит и спрашивает «Как дела?» и так испытывающее смотрит на меня, или мне так и кажется?
Но чувствую, может не все Анненковы, но некоторые уж точно знают. И Оксана, знает, а я ещё сама не могу определить, надо ли мне всё это? И стоит ли рассказывать, открываться? А может уехать в лес?
В тереме у папеньки так комфортно. И спокойно всё это переждать, всю эту встряску? Вот уж не знаю, что делать. Скорее бы папочка приехал.
Ведь все явления и люди, и вещи оставляют незыблемый след. Это доподлинно так. А у меня вещи сохранились с той поры, как мы выживали в той избушке, окружённой густым лесом.
Вот уж по всей вероятности, распались на микрочастицы тела моих любимых родителей и брата любимого, но жизнь продолжает жить. Там в свободном и красивом мире, они порой наблюдают за мной, а порой и птицей спешат ко мне. Успокоить, приласкать, и я чувствую касание их, когда бывают они здесь. А мир пронизан минувшим и он вечен. Как и мой мир, моя жизнь с каждым днём становится богаче воспоминаниями. А зачем? Для чего?
Ведь моя жизнь и так богата всеми развитиями, особенно последними. И в них живут и наша прошлая встреча и сегодняшняя, и погасшие вроде бы звёзды вновь зажглись и горят, и сияют. Мои родные, они там совершенны, а мы здесь нет. Там безконечность, а здесь безконечность всегда видится законченностью, совершенство закрыто, и мой дух, да повидимо, как и у всего остального населения не вмещается в тело.
И как Избор отражает свой дух в этом мире? И малышка Стефания, умеет отражать. А может они и пришли такими и для чего-то. А вот я, для чего пришла в этот мир? И даже выжила в катастрофе. Чтобы родить этих детей? Да ещё от насилия.
Марьяна вспомнила тот момент, и очень удивилась, прислушиваясь к себе. И не ощутила никаких омерзительных эмоций. Вместо них, заиграла в сердце нежность. А прежде, хоть и вспоминалось порой не произвольно, как-то само собой всё приходило, ей становилось до тошноты мерзко, и всячески отгоняла воспоминания. Забыть, забыть и ещё раз забыть. А сегодня вместо негатива, всплыло перед глазами лицо Максима, и его умоляющий взгляд, когда просил прошение, и просил надеть бальное платье. И тут же лицо его сменилось восхищением. И у меня сердце растянулось в улыбке. А может и лицо?
Марьяна потрогала своё лицо рукой, глупая улыбка всё же присутствовала на лице, она не видела её, но ощущала.
И, что это значит? Растворилось всё моё неприятие? Папа всегда говорит,
«Любовь подразумевает ещё и прощение»
Только я не совсем это осознала.
Марьяна подняла свой взгляд, воскликнула.
– Ох, солнце высоко уж поднимается, а я не занялась ещё делами, скоро дети проснутся. Воспоминания воспоминаниями, но и делами надо заняться.
Занималась домашними делами, она отвлеклась от дум, вошла в прежнее состояние.
Вере-Марьяне, до новой встречи с Максимом, всегда казалось, что уж её теперь ничего не сможет поколебать в жизни. Трудности достаточно закалили её, перетёрли, перемололи, на своих жерновах, отсекая всё лишнее, и в ней созрел титановый стержень, на котором и было, то, что пришло с ней в новую жизнь.
Как ей говорила бабушка Домна?
«Стержень титановый взращен в тебе, теперь тебе никакие трудности тебя не поколеблют. Уверенность в своих силах, у тебя есть, да и мы будем рядом всегда с тобой».
Дети проснулись, пока возилась с детьми, время продвигалось, а ей ещё надо овощи собрать, пока солнце не так высоко.
Что-то я расслабилась в отпуске, надо приводить себя в порядок, скоро лето закончится, на работу пора выходить. Думала Марьяна. Спелые овощи собрать, наверное, переросли, куда их девать, не известно. И она взяла пластмассовое ведёрко и пошла в теплицу. И надев перчатки, только начала обрывать огурцы, напевая песню.
– Ах, как сердце грустит, как туманится взгляд, но ведь вечность прошла и не воротишь назад.
И как почувствовала чьё-то присутствие. Она оглянулась, а в двери теплицы стоял Максим. Сердце забилось неистово, руки уронили огурцы мимо ведра.
– Боже! А ты, что тут делаешь?
– К тебе пришёл. – Тихо, чуть хрипло произнёс он.
– Зачем?
– Я не могу без тебя, Верочка.
– Я не Верочка, я Марьяна, ты ошибся.
– Могут ошибиться мои глаза, иногда они видят совсем не то, что им показывают. Но здесь вот, – Он приложил руку к груди. – Здесь, сердце моё видит совсем другое, совсем не то, что ты хочешь мне показать. Сердце не обманется.
«Божечка мой, ну зачем он пришёл? Ведь я не железная». Подумала Марьяна, а вслух произнесла скептически.
– Пришёл через забор? И не подумал, что скажут люди обо мне?
– Люди? Они только хорошее говорят о тебе.
– А твой дедушка? А твоя жена?
– Жена? Так вот она стоит передо мной. Богом подаренная.
– Ну, да, ну, да. Я уже не та семнадцатилетняя девочка, чтобы поверить тебе. И тогда-то не верила тебе.
– Тебе на то время было восемнадцать лет.
– Нет, не было, в то время я была не совершеннолетней.
Жёстко ответила она.
– Через два месяца тебе было восемнадцать. Я о тебе всё знаю.
– Всё, да не всё. У меня другая жизнь, и тебя в ней нет. И мне не всё равно, мнение людей.
– А я не нуждаюсь в чужом одобрении, чтобы делать то, что мне захочется, Верочка. И так столько лет потеряли.
– Узнаю прежнего мажора. В то время ему тоже всё равно было, лишь своё взять. Свою похоть удовлетворить.
– Верочка, я много раз просил прощения у тебя ещё тогда, и сейчас прошу. Прости меня, Верочка, я люблю тебя. Так долго искал тебя, Верочка.
– Не искал бы, я не заставляла.
Марьяна ответила и отвела от него свой взгляд, срывая очередной огурец.
– А кем твой муж был?
– Муж? Ты хочешь знать?
– Да, очень хочу. После юбилея деда я постоянно разгадываю эту шараду.
– И как? Разгадал?
– Разгадал, осталось дождаться подтверждение. Так, кто твой муж?
– Его нет с нами.
– Я это заметил. Так, кто он?
Марьяна молчала, думала, как лучше ответить. Сказать правду? Она почему-то страшилась. Соврать? Тоже не выход.
Когда-нибудь, но придётся всё равно сказать. Но, как всё это воспримется им, и детьми. Хотя дети…. Всё же я подозреваю, очень даже чувствую, знают о своём отце. Но, каким образом? А это мне неизвестно, откуда. Могу лишь догадываться по их способностям.
А может из бабушкиных сказок, она любит им рассказывать им сказки, в том числе и об отце, только завуалированную, но с их проницательным умом, невозможно, что-либо скрыть.
Ох, скорее бы папа приехал. Может его выгнать?
Или самой убежать в дом?
Сердце её сжалось и в груди стало больно, как подумала, что надо прогнать его. Ей казалось, она научилась жить свободно, ощущать любовь в себе такую зовущую в её мечтаниях и летящую, словно птица.
Она видела его в своих детях, не так сильно выражено, но есть сходство. В Изборке, если бы не глаза Андрея, то был бы копия Максим. Она часто вспоминала того Максима лежащего закрытыми глазами в избушке, и они так похожи.
У Стефаньки глазки, его голубые, и порой движение рук были похожими, и губки в обиде кривила, как и он, когда ему было больно.
И я всегда его ждала, хотя логически понимала. Как он найдёт её?
Если об этом месте в лесу, где она жила, не знает никто, ни одна живая душа. Знали лишь тот небольшой домик, где бабушка лечила, а меня там никто не видел, кроме нескольких женщин, на которых я практиковала свои способности психолога, и это было в последние дни, до отъезда оттуда. Но всё равно ждала.
Ждала, и знала, что всё равно когда-нибудь он появится на её пороге. А ещё временами была тоска по тем временам, когда они были вдвоём, в той избушке затерянной в лесу и в снегах. Скучала по его телу, которое могла трогать, не вызывая никаких смущений у себя. Ведь она просто ухаживала за ним. Мыла и делала перевязки, расчёсывала ему бороду, и его красивые волосы, даже однажды ему она вымыла их, а он смущался.
Порой во снах, он её ласкал, и она просыпалась вся в слезах и с тоской в душе. В то время она порой его ненавидела. А теперь? Что теперь?
Вот он стоит на пороге и спрашивает. А что отвечать? Что мне ответить? Я и рвусь к нему и одновременно боюсь. Какой он стал? Я ведь его совсем не знаю.
– Верочка, что молчишь? Ответь.
Марьяна вздохнула, набрав полные лёгкие воздуха, и ответила.
– Да-а-а, собственно и никто, Так один идиот. Случайный придурок. Нечаянно попала под руку сексуальному маньяку.
Ответила спокойно, и даже самой удивительно стало, и никакого волнения.
– Я так и подумал. Произнёс он улыбаясь.
Он подошёл близко к ней и взял за руку, отобрал огурец, кинул его в ведро и, наклонив голову, посмотрел ей в глаза. Глаза его так близко оказываются возле лица Марьяны, и они выражали такой голодный огонь. И он взглядом впивается в её губы. Марьяна чувствует опасность, так близко он стоит, очень близко. Внутри у Марьяны всё сжимается от страха и от возбуждения, и она словно балансирует на краю, на той черте. Между адом и раем.
Его руки крепко обхватывают её талию, и медленно и неотвратимо он начинает наклоняться к ней. Она завороженно уставилась на его грудь, туда, где расстёгнуты пуговицы рубашки, глаза её сместились на его плечи, да ещё и мышцы его играют. Глаза его блестят, на губах улыбка, такая же, как в то время, когда восхитился моим танцем.
По телу Марьяны прошлась жаркая волна, миллионы крохотных импульсов сосредоточились в низу живота.
«Он это нарочно делает? Чтобы я волновалась? Или сам волнуется? Я же глаз не могу от него оторвать».
Марьяна отрывает глаза от него, глядя на свои руки, которыми упёрлась ему в грудь, как бы защищаясь. А он склоняется ещё ниже, и предательские губы Марьяны сами открываются, и чуть ли не сами тянутся навстречу, готовы принять поцелуй, но здравая мысль витает в её мозгу.
«А нужен мне этот мужчина?
Или я просто одуревшая идиотка, не знавшая вообще мужчину, кроме той кошмарной ночи, а сейчас просто во мне гормоны играют? Ну, конечно гормоны!
Вон, как они разворачиваются в моём теле, просто немыслимо, летают бабочками».
А тут ещё вдруг слышит голосок Стефании.
– Ой, мамочка, а кто этот дядя?
Не ожидая её увидеть, Марьяна дёрнулась, отшатнулась от Максима, едва не упав, но его сильные руки, державшие её за талию, не дали сделать этого. Марьяна оглянулась на зов, освободившись от объятий Максима, она встала вполоборота и посмотрела, а дочь, стоявшую рядом с ними, оказывается, была не одна, с нею рядом был Избор, они вошли с другой сторона, в другую дверь. Избор стоял позади и так испытующе смотрел на них.
– Дядя? Это вы опять?
– Да, Избор. это я, ты так сурово смотришь на меня. Тебе не приятно, от того что я пришёл?
– А для чего вы пришли?
– Прошение попросить. Ещё раз просить прощение. Помнишь, ты мне советовал, ещё попросить прощение.
– Это вы в тот день у дяди Савелия о моей маме говорили?
– Да. Малыш.
– Избор. Меня зовут Избор.
– Я помню. Разве я могу забыть имя своего сына? Великого солнечного воина и самого мудрого, присланного вселенной.
Максим протянул руку к голове мальчика, и хотел погладить его по голове. Но мальчик сделал шаг назад. А Максим смотрел в глаза мальчику, ожидая в них какое-нибудь изменение. Но, до удивления, у мальчика ни один мускул не дрогнул в лице и глаза оставались спокойными.
– Он тебя сильно обидел? Мамочка? Спросил он Марьяну, и посмотрел ей в глаза, проницательным взглядом.
– Да, сыночек.
– И ты его никогда не сможешь простить?
– Я его уже простила. Ещё в то время простила.
– Слышали дядя? Мама вас простила, можете идти. Мамочка, мы с Фаней пришли тебе помочь. Чур, я огурцы, а вы томатики.
Дети начали увлечённо собирать овощи, как будто и не было больше никого в теплице, кроме них, а Максим в немом удивлении стоял и смотрел, и снова его мозг был полон мыслей, но ни одна не приходила с правильным ответом, и он не находил выход из создавшего положения. А в это время хлопнула калитка, и послышался голос.
– Родные мои, вы где?
– Дедулечка! – Звонко завизжала Стефания и выскочила из теплицы,
Максим вышел вслед за ней, видел, как она бежала навстречу статному и высокому моложавому мужчине с криком.
– Дедушка! Смотри, какие у нас помидоры выросли.
А он её подхватил на руки, высоко подбросил над собой, а поймав, прижал к себе, а она толкала ему в рот красный томат.
– Дедушка, угощайся.
Он раздавил томат, насильно засунутый ему в рот, и смеялся, прожёвывая овощ. Потом посмотрел на Максима, спросил.
– У нас гости? Милая?
– Я не знаю этого дядю, дедушка. Он сам к нам пришёл. Она оглянулась на Максима и улыбнулась ему хитро, её глазки заиграли лукавинками.
– Хитришь, мой ангелочек?
– Нет, а можно? Дедулечка?
И дед рассмеялся, прижал её к себе, и посмотрел на Максима так, что ему стало очень не комфортно под пристальным и проницательным взглядом этого человека. В мыслях неслось.
«Кто же этот человек? Ведь он на самом деле не может быть отцом Верочки. Её отца он знал, хоть видел однажды, всего один раз, хоть и случайно, и уже не вспомнит, как, но видел, и это не он, да и похоронен тот. А этот кто? и почему похож, действительно похож на Верочку?».
А мужчина пересадил Стефанию на другую сторону и протянул Максиму свою руку, произнёс.
– Герасим Ратмирович.
– Максим.
– Собирался уходить? Так иди же. До свидания.
Спокойно произнёс Герасим, и больше не обращал внимания на Максима, а всё внимание уделил девочке, целуя её в щёчки.
Максим не смог противиться словам и особенно взгляду этого человека, и вспомнил Савелия, как он предупреждал Семёна, подумал.
«Да, очень сильный человек, и если он родственник по крови Верочке, то понятно в кого такой Избор».
– Да. Извините, я пойду. До свидания. Идя к калитке, он оглянулся, посмотрел на Герасима, тот уже смотрел на него дружелюбно, даже отечески улыбнулся ему.
А Марьяна ещё была в теплице, Избор взял её за руку, спросил.
– Мамочка, ты, правда, простила этого… – Он запнулся, но продолжил. –
Этого дядю, правда простила?
– Да сыночек, правда и давно, он уехал, а я осталась.
– Где осталась?
– Как, где? У нашего дедушки.
– А почему ты не поехала с ним?
Марьяна растерялась и не могла ответить, но собралась силой и ответила.
– Если честно, сыночек, то я не знаю даже сама, почему. Себе даже не могу ответить. И потом я же не знала, что вы у меня уже зародились. Разве нам плохо жить втроём.
– Нам очень хорошо жить и втроём, но так хочется и папу, чтобы был с нами папа. У всех моих друзей есть папы. – Он тяжело вздохнул и продолжил. – А может, ты его ещё раз простишь, мамочка? И помиритесь.
– Помириться? Это не возможно, он вероятно, женат.
– А ты точно знаешь? Я хоть и маленький, и возможно не всё понимаю, но я слышал ваш разговор и разговор дедушки Сергея с бабушкой Ариной…. И понял, он….
– Сыночек. – Прервала его Марьяна. – Давай оставим этот разговор, он мне не приятен. Он поступил очень подло.
– Ты считаешь его плохим человеком?
– Нет. Не совсем так. Я считаю, что он человек не нашего круга, на таких, как мы он смотрит презрительно, для них люди игрушки, сломал и выбросил.
– Печально, мама. Всё же я думаю и чувствую, наш папа не такой. Мамочка! Ведь он наш папа? Да? Мамочка я взрослый и всё понимаю, мне многое известно, хоть никто мне не рассказывал, но я знаю.
– Откуда ты знаешь? Если никто тебе не рассказывал? Сыночек?
– Не знаю мама, может из головы, а может из сердца. Может, мы подумаем? Давай ещё раз подумаем.
– Хорошо, подумаем. – Ответила с улыбкой Марьяна. – Идём дедушку встречать, мудрец ты мой, рано повзрослевший. Ты, как твой дядя Андрей.
– Да, мама, дядю много раз видел во сне. И я знаю, мы древней крови. Но мне ещё надо многому учиться.
– Какие твои годы, всему научишься.
Рассмеялась Марьяна, беря ведро с овощами и пошла вслед за сыном, и, увидев отца, она произнесла.
– Папа! Папочка, ты приехал? А мы вот овощей насобирали.
– Девочка, моя, трудно тебе?
Он опустил Стефанию на землю, сказав. – Беги милая, там, на крыльце гостинцы вам. Избор. – Он протянул Избору руку и крепко пожал его ручку. Хоть и маленькую, но мужскую, и с первого дня рождения считал внука равным себе, он хоть и малыш, но личность и высокая. – Беги, тебе тоже там подарки.
Малыши побежали к крыльцу, а он обнял Марьяну.
– Девочка моя, Марьяночка. Или уже Верочка?
– Нет, папа, я Марьяна. И я боюсь.
– Не нужно бояться перемен, они ведут тебя в более счастливую жизнь. – Произнёс Герасим, прижимая её к своей груди. – Детка, успокойся, теперь-то, что тебе бояться? Но разве ты его не любишь?
– Наверное, люблю. Я любила его, пока его не было рядом, а вот появился он, я и не знаю, что мне делать. Может это и не любовь, а просто страсть. Папа? И я всё же …..
– Ты просто от неожиданности испугалась. Ты женщина, и тот единственный и неудачный случай, произошедший в твоей жизни, не дал ничего, кроме зарождения прекрасных малюток. Ты не ощутила восторга, а лишь боль и страх. В тот момент ты испытала чудовищное насилие, поэтому к тебе и сейчас прорывается страх. Не стоит бояться, милая, отпусти страх и впусти радость. А любовь подразумевает и прощение, доченька, ты же знаешь.
– Может быть, но почему ты выбрал это село, и купил мне этот дом? Ты знал Анненковых?
– Нет, не знал. У меня лишь сведения о Воронцовых были. С Алексием Воронцовым незнаком, но всё о нём и его семье знал. В то время, милая, когда покупал, я не знал Анненковых. Интуиция детка, простая интуиция и почувствовал, что все твои предки и родственники хотели этого. Это они выбрали тебе этот дом, принадлежащий когда-то его семье, а мне подсказали. Ну, ну, доченька, и что волнуешься?
В будущем всё будет хорошо, да и сейчас у вас не плохо. Я ведь за ним следил всё время, тебе только не говорил, следил с того момента, как его забирали из избушки. Как он кричал-то! Звал тебя. И что мне рассказывать, ты сама там была, видела и слышала. А ты была обижена на него. Очень и очень обижена, а сейчас ты успокоилась. Не впускай в себя страх, доченька.
Ты стала настоящей женщиной, состоявшейся и как мама, любящая мама, и как профессионал в музыке и в психологии. И главное, ты стала женщиной. Милая, ты стала настоящей женщиной. Разве я не вижу обращённые на тебя восхищённые взгляды мужчин? Вижу, и я рад этому. Ты ещё не познавшая любви, той настоящей любви любимого, полного слияния с ним, но и к этому время придвигается. Моя девочка, моя названная доченька, нет, нет, прости старика, ты моё счастье, моя настоящая доченька. Можно было тебя и знаменитой сделать, но ведь тебе этого не надо. Так ведь?
– Да, папенька. Так.
Смеялась Марьяна, утопая в объятиях этого невероятно доброго человека, который стал ей отцом и много сделал для неё. Родной отец так, наверное, её не любил, как этот папа Герасим. Но и родные папа, и мама, и особенно брат обожали её,
– Видишь, какой расклад получился? И, как говорит наша бабушка Домна, «Не было бы счастья, да несчастье помогло»
Посмотри, какое счастье наше, вон с подарками разбирается. А было ли бы оно, если бы не приключилось с тобой несчастье. Нет. Не было. И не случись это трагедией, а души-то пришли с высоких высот. И отныне у нас радость жизни бьёт ключом. И ты вбирай радость, да и сама продолжай источать её. Но в паре-то она мощней польётся. Так люби себя и купайся в его любви, в его внимании, но не сдавайся сразу.
Герасим шутливо и слегка щёлкнул пальцем её по носу, Марьяна засмеялась.
– Не сдавайся. – Вновь напомнил он. – Пусть осознает, как стать ему ещё и отцом, чтобы приняли его дети. Он разговаривал с Избором?
– Как выясняется да, и видать, очень удивлён им. Он его только вот сейчас, там, в теплице, назвал сыном, да ещё и великим солнечным воином и самым мудрым, присланного вселенной.
– Вот видишь? С нашим мальчиком лишь несколько минут поговоришь, и прозреешь. Вас объединяет теперь больше, чем любовь ещё и две жизни. Впусти в себя большую любовь, расширь её до без предела.
– Я так благодарна, папенька, что встретил ты меня в том морозном лесу. Чтобы было, если не наткнулся бы на меня. Мы бы оба погибли. И он и я.
– Такого не случилось бы, с тобой был брат. Он медленно, но выводил тебя к людям. И так было задумано, милая.
– Кем?
– Предками, Родом. Доченька, Родом. Они всё знали и каждый твой шаг, и думы твои. Вот и пришло время вас соединить. Ты стала самостоятельной личностью, но, что говорить, ты и была самостоятельной, хоть и баловал тебя брат. У вас большая разница в возрасте, ты вдвое младше него была.
– Да. Он всегда шутил, и называл меня поздним ребёнком, поскрёбышем родителей наших. Но почему-то всегда говорил, на его счастье я родилась его сестрицей. Рассмеялась Марьяна.
– Он считал тебя почти дочерью своей.
– Да. Я чувствовала это. И выросла-то с Андрюшей, мама же всегда была занята. Постоянно была на каких-то войнах, в каких-то горячих точках, постоянно спасала людей. И папа тоже был весь в работе. Хоть и жили в деревне, но его трудно было отвлечь, от его любимой работы, он всегда сидел в компьютере, что-то программировал, изобретал, а я предоставлена самой себе, после того, как бабушка распрощалась с нами и вошла в мир иной. Хорошо хоть, мама купила квартиру, когда в институт Андрюша поступил, он смог учиться, не заботясь ни о чём, а на втором образовании он меня забрал к себе. А потом после гибели мамы, папа больше в клинике был. Андрюше тяжело пришлось и учится, и мной заниматься, я ведь ещё только в школу пошла, и работать.
– Трудно было парню, но, он молодец. Многого достиг, но, что сказать, он и тебя смог воспитать принцессой. Вот какая красавица и не привередливая, умная и нежная и состоявшая настоящей богиней. И от тебя теперь должно уже веять женским счастьем. Милая моя девочка. Пора, время пришло. Взрасти женское счастье в себе.
– Но с Максимом тоже у нас разница в годах.
– Да, что там? Какие-то девять лет, это не так важно. В то время, когда вы встретились, он хоть и взрослый был и всё же он не во всём был состоявшимся мужчиной. И в деле отца своего, уразумел, но не было в нём того выраженного, как человек в котором проявлялся божественный поток. Всё ему досталось просто так. Это у него с той жизни шло, а осознания у него не было. Душой не развит был.
– А сейчас?
– Сейчас? Сейчас для него главное ты. Ты и дети. Он уже знает о детях?
– Откуда мне знать, папенька? Может, и знает, раз Изборку сыном назвал. Только откуда? Избор на Андрюшу походит больше, чем на него.
– Глаза сбивают, это так. Но если мозгами пошевелит, сложит два плюс два и дойдёт до него.
– А он может притвориться?
– Для чего?
– Да, кто же его такого богача поймёт? Мне кажется, он, как был капризным и избалованным мажориком, так и остался.
– Нет, милая, он ещё до встречи с тобой уже не был мажором, с тех пор, как познакомился с Андреем, стал нормальным человеком, и Андрей видел его и хорошо распознал его душу, поэтому он и хотел тебя познакомить с ним. Смысл жизни у него изменился, в нём любовь. Она раскрылась ему в той избушке.
– Ой, папочка, не знаю, не знаю.
– Что ты, милая, не знаешь? Сердечко-то твоё подсказывает тебе, оно любит.
– Я боюсь папа, а вдруг это простая страсть. Как распознать любовь?
– Сердцем, доченька, сердцем.
– Сердце может ошибаться, сколько случаев с другими людьми.
– Для чего тебя сравнивать с кем-то. Ты одна такая, какая есть, ты поговори с душой своей.
– Ага, если бы это было просто. Папа. Я дрожу вся и горю, увидев его, и боюсь наделать ошибок. Может мне уехать? Домой в лес? У меня есть ещё время отпуска. Там поживу, а он уедет.
– Ты этого никогда не познаешь, если будешь от него прятаться. И будете оба страдать.
Герасим оглянулся на радостный визг Стефании, улыбнулся.
– Посмотри, как потрошат, срывая подарочные обертки, которые так старательно упаковывала Домна, знала она, как внуки будут нетерпеливо разворачивать. И твоё личико вот в таком смятении она видела уже вчера.
– Папа, ты слишком балуешь детей. У Стефании этих кукол несчётное количество, хоть магазин открывай.
– Пусть радуется, пока есть время, девочек надо баловать, не известно, что дальше жизнь ей преподнесёт, и каким у неё ещё муж будет.
– Муж!? Фу!
Марьина посмотрела на дочь, улыбнулась радости дочери и продолжила.
Балуй, но в разумных количествах, папа.
– Поиграет, подарит кому-нибудь. Ты же сама, милая им прививаешь чувство благотворительности.
– Но так-то так, Избор почти все свои игрушки раздал, только с Андрюшиной музыкальной шкатулкой не расстаётся.
– Эта вещь должна остаться в семье. Тебе её брат подарил.
– Да, папа, это память. Я и смотрю на него, он игрушки дарит с удовольствием. А Фанечка ещё мало с какими расстаётся.
– Всё будет хорошо, милая. А рядом с детьми должен находиться их отец.
– Но, что делать папочка, если его нет,
– Он есть, я отсюда вижу, как он бродит вдоль забора и смотрит сюда. Но пока пусть ещё посмотрит, и мы сами посмотрим, что он предпримет.
Марьяна рассмеялась и сказала.
– Идём, покушаем, ты ведь голодный, выехал-то рано, и у меня кроме чая пустого утром, ни чего во рту не было.
– И даже поцелуя? Спросил Герасим, лукаво улыбаясь.
– Папа! Ты что? Нет! Как это возможно? Нет!
Обиженно вскрикнула Марьяна.
– Жаль. – Произнёс Герасим и рассмеялся.
– Папа!
– Ну, а что папа? Пора бы и одарить тебя поцелуем хоть одним.
– Да, ну, тебя, папочка.
Ответила Марьяна, идя с отцом по дорожке к крыльцу, прижавшись к нему и под его рукой, словно под крылом, и она не видела, но чувствовала его добродушную улыбку, внутренний смех, смех радости за неё. В его сердце столько любви для них, что хватит на весь мир. И продолжила.
– Мне бы хотелось и женского счастья папа, и семейного счастья, и чтобы работа была не на первом месте, всё-таки семья это главное. И, чтобы счастье было, и любовь настоящая. Папа, не влюблённость, а любовь, и уж тем более не страсть, и не влюбчивость какая-то там.
– Ты хороший психолог милая, но не для себя. Людям ты преподносишь весь расклад, и пояснение, что человек распознаёт себя и проблемы в себе, а для себя ты даже посмотреть страшишься. Вот уж я думаю, возможно, зря ты не поехала сразу с ним, ведь сердце твоё рвалось за ним.
– Нет, папа, это было не возможно в ту пору. Это я рассматривала уже много раз. Я бы всё равно осталась там одна. Ведь не известно было, как бы всё повернулось, будь я там. А он, попав в свой обычный мир, где жил спокойно и размеренно, он может и не захотел, чтобы я была рядом, но в ту пору он ничего не мог, кроме как говорить, долго был в клиниках.
Возможно, его родители и не захотели, чтобы я была рядом с ним.
Конечно, мне было, где жить. Братик мой любимый позаботился обо всём, но оставшись одна, то без тебя и бабушки Домны я бы не вышла из той депрессии от беременности. Ты же знаешь, детей я не сразу полюбила. Долго привыкала, полюбила я их, когда стала ощущать их живыми, когда они заговаривали со мной толчками своими.
Когда почувствовала это необыкновенное чувство, со мной случился переворот, и это вернуло меня к жизни. А у меня кроме любви к нему была обида и она была очень глубокая и острая, оскорбления и унижения меня, запали так глубоко, что порой закрывали любовь. И когда я видела его взгляд с любовью, не могла ему верить, лишь разговоры с бабушкой Домной вывели меня из депрессии, поверить в любовь и самой любить. Хоть издали, но любить. Папочка, я так рада, что ты и бабушка у меня есть. У меня и у моих детей.
Они сели на ступеньке крыльца, рядом с детьми, и Герасим продолжил.
– А мы-то, как рады, доченька. Послушай меня. Есть такое в твоём организме, в твоём теле один путь. Путь из сердца, из твоей души, этот путь пролегает к твоему пальчику.
Герасим поднял правую руку Марьяны, поднёс к своим губам, поцеловал каждый пальчик и выделил, мизинец, загнув остальные её пальцы, продолжил.
– Вот этот пальчик связан с твоей душой через сердце, через особый канал в артерии. Ты не знала?
– Нет, папенька. Откуда?
– Так вот знай, этот мизинец, такой вот он маленький и аккуратненький, с красивым ноготочком, но он здесь снаружи служит представителем твоего сердца.
– Шутишь? Папочка?
– Нет, не шучу, это действительно так, а как бы люди мирились, держась за мизинчики?
– Да, ну, тебя, папочка, любишь ты шутить.
Марьяна смотрела в смеющиеся глаза Герасима, и не понимала, шутит он или нет, а он продолжал.
– Я не шучу, а рассказываю серьёзное, но это ещё не всё. Из него вытекает, вот отсюда, смотри вот сюда. Глубже смотри. Что видишь?
Герасим показал на самый кончик пальца.
– Хм, вижу, красную тонкую нить. Совсем тоненькая, прямо так невидимая.
– Верно, ты даже не можешь разглядеть внутренним взором, а явно её просто так не увидеть. Вот смотри, как нить обвивает твой пальчик. Видишь?
– Пап! Ты нарочно это так делаешь? Я знаю, ты вообще-то волшебник.
– Ничего я не делаю, и это не волшебство, это на самом деле. Это не я, это так создано Всевышним. Такие нити связывают человеческие сердца. Понимаешь? Эти нити у всех людей есть, не все их видят, н уж подавно, не знают об этом, это нити судьбы.
– Ага. Ну, да, ну, да. Я читала такую сказку, в нашей библиотеке нашла. Надо её сюда привезти, дети почитают. – Рассмеялась Марьяна. – Сидит богиня Макошь и прядёт нити судьбы и связывает ими людей.
– Всё верно, милая, можешь считать это сказкой, а богиню зовут Магощь, пусть для всех людей она будет Макошь, это не важно. Мы не все. И я не об этом. Нить эта связывает нас с целостностью во вселенной, с высшей энергией. Ведь мы же, все, весь народ, часть этой огромной вселенной и всего космоса, великого космоса, великого Разума. Человек должен понять это. Но это не к нам. Мы это знаем.
И он снова посмотрел в глаза Марьяны, улыбнулся и продолжил.
Так вот, эта нить может витать, скользить, где-то, путаться, завязываться в узлы, растягиваться, но никогда не рвётся. Может так затруднить путь, порой человеку трудно выкарабкаться, но всё равно он стремиться навстречу судьбе. А сейчас взгляни, куда тянется твоя нить. Я ничего не делаю, доченька, просто показываю то, что есть.
Да, ты и сама бы разглядела, милая, если бы ты знала об этом. У тебя самой внутренне зрение развито прекрасно. И ты им можешь пользоваться всегда, когда хочешь, то ты редко им пользуешься, и как понимаю, для себя никогда.
Герасим смотрел на дочь, и как она вздрогнула, как расширились её глаза, понял, она увидела и произнёс.
– Ничто не является случайным в этой жизни нашей нелегкой, здесь в этом мире, доченька. Вселенная слишком сложно устроена, и этот порядок простым умом не понять. Этот путь твой и он всегда выведет тебя к тем людям, которые тебе нужны и к тем которые в тебе нуждаются, и к тем, кто любит тебя до беспамятства, безпредельно. Этого мало, кто осознаёт в этой жизни. Видишь, как ваши нити переплелись и завязались в прочный узел, и теперь не разорвать и не разрезать, и даже уход одного из вас в иной мир не разорвёт эту нить, милая.
– Выходит моё сердце не обманывается?
– Выходит так, можешь проанализировать ещё, не торопясь. Ты создала мечту, теперь выпусти её, чтобы она создала тебя. Мечта должна свободно лететь, и создавать ваше общее, раскрывать вашу любовь в безконечности. Позволь милая, действовать божественной энергии. Ты разве не видишь, тебе дан в твоём пути зелёный свет. Твоим намерением лететь свободно в энергии этой любви, и создастся всё необходимое для осуществления твоего желания. Ведь в божественной энергии заложено всё для человека, всё необходимое. Вся информация и все знания, мудрость. Ты, как психолог ведь знаешь это. Позволь своему сердечку действовать. Не держи в себе, отпускай всё, и увидишь, как легко станет тебе, любовь полностью развернётся в тебе. Будь в потоке любви.
– Папочка, спасибо, как я тебе благодарна. Чтобы я делала без тебя.
– Наши пути были в том же узелке, но на другой дорожке. И дорожка свела и нас. Доченька милая моя. Ощути момент своего потока и своей волны.
Герасим, разговаривая с дочерью, ещё и видел, как Стефания вроде бы и увлечена подарками, но прислушивается к их разговору.
«Хитрый ангелочек, ещё хитрее своего братца. Посмотрим, что она сделает с полученной информацией. Хотя она уже для неё не новая»
Подумал он и улыбнулся.
Они все вместе вошли в дом, и пока Марьяна приготавливала обед, накрывала на стол, Герасим разговаривал с Избором, а Стефания убежала в свою комнату. Накрыв стол, Марьяна позвала всех к столу. Стефания вошла в столовую, словно маленькая принцесса. Марьяна так и ахнула, а Герасим улыбнулся, он с удовольствием и восхищением смотрел на внучку, на маленькую богиню с солнечным сердцем.
Она была в платье из белого шёлка, почти невесомого, но блестит словно атлас, с сиреневыми колокольчиками, пышная юбка, маленькие рукавчики, пояс в тон колокольчиков со стразами под жемчуг и в тон этому платью надела прелестные босоножки, которые были куплены ей в последней поездке в город.
– Фанечка, солнышко, а почему ты в этом платье? – Удивилась Марьяна.
– Мне захотелось.
– Ты же его хотела на день рождение надеть? Скоро же день рождение.
– Нет, мне дедулечка другое подарит, и я надену новое.
– Так и это новое, ты его ни разу не надевала.
– Не новое, я его мерила много раз.
– Вот папа, ты видишь, до чего доводит излишество?
Произнесла Марьяна под радостный смех Герасима.
– С нашей девочкой не случиться зазнайство. Не волнуйся милая.
– И куда ты в этом платье?
Спросила Марьяна, вновь удивилась, видя, как дочка, вешает свою сумочку, в тон платью, себе через плечо, в сумочку положила свой не большой альбом для рисования. Он не помещался, так она его скрутила, но все-таки уместила, взяла свою любимую игрушку, тряпичную куклу.
– А «Ксюшу» то зачем взяла?
– Гулять.
– Милая, а причёску? Ты пойдешь гулять, не сделав причёску?
Тихо посмеиваясь, спросил Герасим.
– Ой, я совсем забыла, она у меня не получалась. Мамочка сделай мне.
– А бант где?
– Сейчас принесу.
Стефания стремглав побежала в комнату, и вскоре вернулась, подала матери пышный бант и расчёску да вдобавок нитку жемчуга для причёски, что куплена была ещё для Верочки братом Андреем. Она так и лежала в той самой шкатулке вместе с колье.
– Только красивше, мамочка, я хочу понравиться.
– Ого! – Только и произнесла Марьяна, и под смех Герасима, продолжила. – Кому это ты хочешь понравиться? Надо же, и туфли новые надела и жемчуг. С ума сойти можно. Вот это красавица у нас.
Удивилась Марьяна, собирая её красивые, чуть вьющиеся блестящие светлые волосы и довольно длинные, для девочки не полных шести лет, а Герасим снова рассмеялся.
– Нумм. – Невразумительно промычала Стефания, а потом произнесла. – Бабочкам. Они же вон, какие красивые. Ну, всё, меня ждут.
– Покушать бы надо, солнышко. – Вновь напомнила Марьяна. – Мы за стол садимся.
– Мне не хочется, мамочка.
– Пусть бежит, красуется перед бабочками, захочется ей кушать, прибежит.
Произнёс Герасим. – Вот хитрющий ангелочек.
– Папа, ты, что-нибудь знаешь о её хитрости? Что почувствовал?
– Всё нормально, доченька, пусть резвиться с бабочками.
Лукаво улыбнулся Герасим. – А мы обедать будем.
И довольная Стефания вышла в сад, а остальные принялись трапезничать.
Продолжение следует.....
Таисия Лиция.
Фото из интернета.