Его нашли на поле. Поздним летним вечером, проезжая степными дорогами, наши ребята увидели маленький серый комочек, прямо на дороге. Да и увидели только потому, что обратили внимание на множество светящихся хищных глаз в свете фар. Поблизости ни села, ни заимки. Степь. Куда девать малыша? Привезли на нашу ферму, сдали Максимычу.
Утром, придя на работу, я увидела маленького козлёнка, которого из сосочки кормила Елена. Тяга к жизни у малыша была сильной. Крошечный сгорбленный козлик не побрезговал коровьим молочком и резиновой соской и вовсю дудонил молочко из детской бутылочки.
- Выживет, - авторитетно сказала Лена, - жить хочет, Наполеон.
- А почему Наполеон? – Интересуюсь я.
- Да Максимыч сказал, на поле его нашли, вот и На-поле-он. Мамашка видно молодая была, бросила малыша, первый раз котится. Или двойнёвые. Тот что посильнее с козой ушёл, а слабенький остался.
Так у нас появился новый житель, козлик Наполеон, забавный маленький козлиный ребёнок. Неделю-другую он набирался сил. Сначала долго лежал, свернувшись калачиком, в своей клетке. Держали его там для его же блага, чтобы ревнивые овцы, охраняющие своих ягнят от всяких посягательств, не убили чужака до смерти. В большой клетке были сделаны четыре небольшие подклети с запорами в виде вертушек или крючков. Там принимали окот у ярок, которые ягнились первый раз. Молодые овечки не сразу становились прилежными мамашами. Они, бывало, не принимали родившихся ягнят. Не кормили. И тогда приходилось, удерживая овцу, подсаживать к её вымени маленького ягнёночка. Иногда это удавалось, ягнёнок начинал активно сосать густое молозиво, крепчал и вскоре уже не отходил от матери. Но иногда, материнский инстинкт так и не появлялся у молодых овец. Их малыши хирели и погибали. И чтобы слабенькие сиротки выжили, их загоняли в такие подклети, детские ясли, и выпаивали с помощью бутылочки с соской и коровьего молока. Вот в такой детский сад и попал Наполеон.
Маленькие козлятки, надо сказать, так кричат, как-будто дети зовут: «Мама, ммама». Такой жалобный зовущий на помощь крик услышать, сердце заходится. Растопило сердце старого холостяка жалобное «мяуканье» козлёнка. Взялся Максимыч подпаивать малыша и в обед, и вечером попозже, когда наша Елена, подоив коров и накормив всю малышню, телят, ягнят и козлика, уходила домой. Таких малышей через каждые два часа кормить надо и дозированно, чтобы не перекормить, а то желудок встанет и «копец нашему котёнку придёт», как говорила Лена. И странное дело, когда Елена поит козлёнка, вроде как «мама» кричит, а когда Максимыч – «папа» слышится. Чудеса.
Вскоре козлик стал поровнее, голодная горбатость прошла, подрос малыш и принялся играть ягнятами, бегая наперегонки и смешно подпрыгивая на месте. Маленькие ягнята милые, смешные и забавные, а козлята ещё милее, забавнее и смешнее. Прыгает такой козий ребёнок на всех четырёх ножках, головой крутит, норовит на мамину спину запрыгнуть и покататься на ней. А то вылезет из клетки и носится по проходу, нет да нет заглядывая в чужие клетки, приглашая пошалить тамошнюю малышню. А уж забраться куда повыше – любимое дело. Недаром говорят: «Хочешь поссориться с соседом, заведи коз». Любое препятствие преодолеют, на крыши сараев залезут и тогда прости-прощай и свой, и соседский огород. Наглая и самодовольная скотина.
В колхозные времена один такой козёл-производитель любил похаживать в сельский магазин, попугать покупателей да погонять мужиков. В летнее время двери магазина открыты для лучшего проветривания, а тюлевая занавеска не препона для наглой козлиной морды. Вот и заходил козёл на «огонёк» по высокому крыльцу да прямо в двери. И ведь подгадывал подлец, когда товар привезут и людей побольше будет. Становился тихонько в очередь. Тут козлиный духовитый запах, а по-народному вонь, быстро распростронялся в душном помещении. Бабы начинали преъявлять претензии продавцу: «Это чем у тебя в магазине воняет? Козлом прямо». Та, оправдываясь, заявляет: «Пока вы не пришли, ничем и не пахло». Тут начиналась словесная перепалка, которая приводила козла в восторг и он выходил из-за укрытия на первый план, тряся бородой, мекая и толкая баб под зады. Начинались визги, крики и с высокого крыльца сыпались, как горох, ребятишки и бабы. А возмутителя спокойствия, толкая и пиная, выгонял, случайно заглянувший за куревом, мужичок.
Бабы возвращались в магазин, захлопывая за собой двери. Победителя злодейского козла пропускали без очереди. И, казалось, всё успокоилось. Но не тут то было. Дождавшись мужика в теньке, злопамятный козёл с разбегу поддавал под зад своему обидчику и гнал, и гнал его по широкой улице до самого дома. На просторе он хозяин положения и никто ему не указ.
Потом козлиного хозяина урезонивали всем «обчеством», призывали к ответу. Тот клялся и божился что выпускал «окаянного» в стадо и вопрос к пастуху, обещал, если что, закрыть козла под замок. Но! Разве удержишь «хулиганское отродье» в узде?
Ну, а наш Наполеон подрос. Его друзья, ягнята, были выпущены в стадо. А он то ли не прижился в стаде, то ли Максимыч пожалел козлика, где чужака обижали овцы, но Наполеон остался при ферме. Травы вокруг было достаточно, дроблёнки можно было поесть у свиней из кормушек, Максимыч, нет да нет, подсыпал зернеца козлёнку. Чем не жизнь? И ноги «бить» не надо перегонами на пастбище и обратно. Так и жил малыш и год, и другой. Возмужал. Обзавёлся крепкими рожками и шелковистой бородкой. Со стадом на пастбище стал ходить, когда желание было, а когда и на ферме оставался. Его не гнали.
«Прикипел» Наполеон к Максимычу. Перемахнёт через забор и к нему, на вечерний разговор. Максимыч вечерком бывало сядет с мужиками на лавочке возле свинарника покурить да про жизнь поговорить и Наполеон тут ка тут. Мужики сидят, курят. Козёл чинарик с земли подберёт и стоит, пожёвывает, курит, значит. Мужики смеются: «Брось, вредно с земли подбирать. Вот лучше новую сигарету возьми». И делятся с козлом сигаретой. Если допоздна засидятся, Наполеон рядом ляжет и слушает мужицкий разговор. Где-нигде и с ним поговорят, посмеются курящему козлу, подхвалят.
И всё бы ничего, но вошёл Наполеон в пору половой зрелости. И проснулась в нём козлиная его сущность. Везде и всюду стал он видеть соперника. А в чём? Непонятно. Козы то у него не было. Но стоит только кому-нибудь принагнуться, козёл тут же бил своей рогатой головой в пятую точку. С ног сшибал! И не стало мужикам покоя. Прежде чем что-то делать, согнувшись, оглядывались, нет ли поблизости Наполеона. Терпели сколько могли, а потом взмолились: «Иваныч, да убери ты этого козла куда подальше. Сил нет терпеть его издевательства. Ведь нагнуться нельзя по делу, не оглянувшись. А бьёт, зараза, так, что с ног сшибает».
Вот так и пришлось расстаться с Наполеоном. Отдали его в чужое козье стадо. Но не подвёл нас воспитанник. Хорошим хозяином стал он в своём стаде. От него и приплод был богатым и двойни, и тройни приносили козы. Драк больше не затевал ни с кем. Да и кто же решится драться с такой-то «орясиной»! Уж больно большой и грозный получился козёл.
Только вот Максимыч приуныл без своего козлика. Всё чинарики по привычке собирал для друга и более короткими стали перекуры без Наполеона.
Зря назвали его таким именем. Задиристый получился, как и его тёзка. Назвали бы Дымком, так и пылил бы козлик по степным дорогам, ходил бы себе в стаде да водил бы за собой всю скотину. Недаром говорят, как корабль назовёшь, так он и поплывёт.