Они встретились после обеда, как договорились, у входа в общежитие и сразу отправились на пляж. Было невыносимо жарко, в общаге, как назло, не работал душ – отключили холодную воду. Правда, они и не собирались им пользоваться, просто это стало еще одним поводом отправиться на Обское море.
В лесу еще было более или менее терпимо, даже немного прохладно, но на берегу, несмотря на воду, жара была испепеляющая. Понятно, они сразу полезли купаться. Купались, валялись на песке, пили теплый лимонад, ничего другого на всем пляже было не найти. В поисках газировки он, естественно, заглянул и на лодочную станцию и обнаружил, что было много свободных лодок. Предложил ей уплыть на Тайвань. Так в просторечии назывался остров напротив пляжа. Его еще называли Таньвань. Доплыть до него на лодке можно было, не торопясь, за час, а то и меньше.
Быстро оформили лодку и с некоторым трудом пробрались через купающихся, понеслись к острову. Лодок и яхт в море было немного и большинство из них уже спешило домой. День близился к концу и они, еще раз вдоволь накупавшись и набегавшись по острову, тоже засобирались.
И в это время, как-то уж очень быстро, исчезло солнце и небо стало затягиваться мрачными тучами. Надо было спешить, однако путь назад легким не оказался. На море стали ходить волны, сначала небольшие и забавные, но постепенно они становились выше ростом и свинцовее.
Все усилия идти прямо к лодочной станции были напрасны, лодку все время сносило в сторону плотины. Он выбивался из сил, но сделать ничего не мог. Море казалось диким, разъяренным зверем, который гонялся за лодками, похоже, прежде всего, за этой. Волны стали громадными, они грозили опрокинуть лодку, утопить ее. Волна шла за волной, в свете молний то и дело становился виден малахитовый язык этого зверя. Положение казалось безнадежным, но выручило то, что он вырос на реке и имел кое-какой опыт работы с лодкой. Он понимал опасность ситуации и сумел взять себя в руки, сосредоточиться и найти решение. Когда приходила очередная огромная волна, он поворачивал лодку кормой к ней. Волна поднимала лодку высоко-высоко, дыхание захватывало и у нее, и у него, движение напоминало американские горки. Как только начиналось движение вниз, он тут же разворачивал лодку и старался максимально далеко уйти вправо вдоль волны. Иногда удавалось пройти несколько десятков метров и в результате лодка двигалась к берегу и в то же время в сторону пляжа и лодочной станции.
Он приноровился к дыханию моря и деловито следил за ним. Она перестала испуганно дергаться и даже несколько раз улыбнулась.
Лодка все время убегала от зверя-моря, скользила между волнами, напоминавшими когти вытянутых лап. Появился катер и близко подошел к ним. Какой-то мужик в спасательном жилете что-то прокричал, но шум волн помешал это расслышать. Мужик это понял, поднял руку со сжатым кулаком вверх, потряс ею, и еще что-то крикнул. Это было похоже на одобрение. После этого катер резко пошел вправо, где-то вдалеке мелькнуло что-то похожее на лодку.
Трудно сказать, сколько времени еще длилась эта физкультура, но наконец, несколько неожиданно, прямо перед носом лодки, метрах в ста, возник прибрежный песок и небольшой обрывистый берег. Еще минут десять-пятнадцать и лодка ткнулась в этот песок, ее сразу же сзади резко долбанула волна. Он выскочил из лодки, помог выбраться ей. Показал, в каком направлении лодочная станция и подтолкнул ее на берег. Она нерешительно ткнулась ему в плечо и стала взбираться на обрыв.
Он хотел тащить лодку волоком, но на носу не оказалось цепи, а тащить ее, держась за борт было очень неудобно. Тогда он, помахав ей рукой, резко рванул прямо в море, улучив перерыв между волнами. Правда, волны были уже не такие большие, толи они стали стихать, толи сказался рельеф берега. Море запыхалось и дышало тяжело. В общем, еще минут тридцать или сорок он двигался вдоль берега, она шла по берегу и все время махала ему рукой. Он пару раз тоже умудрился ответить ей тем же.
Шатаясь, он на трясущихся ногах, вылез из лодки. Парень со станции помог ему закрепить лодку у причала. Видно было, что он сильно напуган. Шторм застал несколько лодок в море и их пришлось вытаскивать с помощью катера. Катер бросал конец и брал лодку на буксир, доставлял ее прямо к станции. Парень сказал, что в лодках были только мужчины и они гребли по очереди. А за эту лодку испугались, знали, что в ней еще девушка, а парень один. Слава богу, как сказал парень, все лодки на месте. Он боялся, что накажут, если лодки погибнут. Шторм почти стих и теперь можно спокойно уходить с работы.
Он получил паспорт, одел рубашку, которая была вся насквозь мокрая. Мокрыми были и брюки, в туфлях хлюпала вода. Сел на какой-то пень. Она села на корточки рядом. Он тяжело дышал, жутко хотелось пить. У парня со станции на дне графина было немного воды, но ее было мало, досталось только ей.
По пляжу гулял бешеный ветер и разбрасывал капли какого-то мелкого дождя по сторонам. Море явно устало и устало сильнее людей, уже, похоже, не мечтало добраться до них.
Они собрались идти в общежитие, но тут ветер резко ослабел, зато начался настоящий ливень. Парень уже закрыл станцию и умчался в сторону электрички. Они оказались одни посреди пустынного пляжа и тут он увидел перевернутую лодку. Схватил ее за руку, и они побежали в это укрытие.
Только успели подлезть под лодку, как дождь хлынул сплошной стеной. Ветер явно стал стихать, видно было, что и волны стали превращаться в небольших кудрявых барашков, правда, какого-то неопределенного, грязно-серого окраса. Лодка было достаточно большого объема, к тому же банки, т. е. сиденья, в центре выломаны. Сидеть было нельзя, но, опершись на борта, можно было лежать, как на высоких подушках.
Они смеялись, обсуждали свое приключение. Оно уже не казалось чем-то ужасным. Она призналась, что сначала сильно испугалась, даже чуть не к смерти приготовилась, но постепенно успокоилась, глядя, как он уверенно справлялся с веслами. С удовольствием разглядывала его широкие плечи и неожиданно для себя обнаружила у него довольно сильные и красивые мускулы. Он, немного глуповато это получилось, похвалил ее спокойствие. Боялся, что она, как некоторые девчонки, начнет визжать и плакать, а нет, только вцепилась обеими руками в борта лодки, но были моменты, что его немного позабавило, когда она своей панамкой или шляпкой пыталась вычерпывать воду.
Дождь тяжелым молотом бил о днище, потом это стало напоминать перестук молотков. Потом о дожде стали напоминать лишь непрерывные капли, стекавшие в песок.
Потянуло холодом, почти стих гул моря, прямо чувствовалось, что по берегу растекается тишина. За ней следом потянулась темнота.
Он выглянул наружу. Песок был насквозь мокрый, повсюду огромные лужи. Море почти успокоилось, в тучах появились светлые разрывы, в них уже кое-где виднелись звезды. Буйное совсем недавно, теперь это море напоминало измотанное животное, которое бессильно лежало, тяжело дыша и высунув язык, все еще тянущийся к берегу. Так похожи были на него эти грязно-пенные лоскутки.
Он предложил еще немного подождать. Невдалеке валялся кусок брезента. Он снял рубашку, свернул ее наподобие пакета, нарвал туда листьев с деревьев. Выложил их на песок под лодкой, накрыл этим брезентом, бросил на него свою рубаху, предварительно отжав, насколько смог. Предложил ей переместиться на эту постель. Она была запасливая и взяла с собой кофту. Этой кофтой они и укрылись, тесно прижавшись друг к другу.
Долго лежали и о чем-то болтали. А потом и случилось то, что, наверное, и должно было случиться. Как-то, почти одновременно, они смущенно замолчали, притихли и стали целоваться. Сначала со смехом, дурашливо, но постепенно все сильнее и дольше. Как они потом вспоминали, будто с ума сошли. У обоих появилось сильное желание, все тормоза слетели. Он был потрясен лунной нежностью ее груди, стал ее целовать, спускаясь все ниже и ниже. Она обхватила его руками. Он успел еще поразиться голубизне ее прохладных бедер. Больше они не помнили ничего.
Он вспоминал потом, что ощущение было такое, как тогда, когда их лодку мотали волны, как во время шторма. Это был второй шторм за день!
В их ласках было что-то бесконечно нежное, бесконечно самозабвенное, бесконечно радостное. Исчезло все вокруг – и море, и холод надвигающейся ночи, и лодка, и сами они себя уже никак не чувствовали. Экстаз это, или как-то по-другому называется, но он для себя в те бесконечно длинные и одновременно такие бесконечно короткие мгновения, понял, что вот ради этого, наверное, только и стоит жить.
Переплелись желания, сплелись дыхания, руки, ноги. Жизнь не остановилась, мир не замер – они просто выскочили и из мира, и из жизни.
Сколько времени это продолжалось, они потом никогда не могли вспомнить. Впоследствии они вспомнили многие свои ласки и абсолютно невнятные слова, и умом понимали, что это было явно долго, очень долго, но под этой лодкой пролетело до сумасшедшей обиды очень быстро.
Потом они долго лежали и боялись заговорить друг с другом. Он целовал ее, она расслабленно отвечала. Уткнулись друг в друга и как-то незаметно уснули.
Спали, видимо, немало, не замечая предательски прокравшегося в их домик холода. Он был без рубашки и потому проснулся первым. Выглянул наружу.
На небе редкие тучи, круглолицая луна, тишина, темнота, лишь светится дежурная лампочка у входа на лодочную станцию, да сквозь деревья видны огни вдоль железнодорожной линии.
Часов не было у обоих. Надо уходить - от моря надвигается предутренний холод. Но куда идти?
Он быстро сбегал на остановку электрички, она была недалеко. Было десять минут шестого.
Решили идти в общежитие, где жизнь начинается в шесть утра. Быстро собрались и двинулись. Пересекли железнодорожную линию. На перроне не было никого. Окошко кассы было закрыто.
Потом шли через лес, пересекли автотрассу, снова долго шли через лес до конечной остановки автобуса. Держались за руки, смеялись, то и дело останавливались и подолгу целовались.
В студгородке было тихо, им попалось лишь несколько человек, явно те люди, которые шли на работу. Остановились возле столовой. Входная дверь в их Десятку была открыта и даже уже прижата кирпичом.
На крыльце показалась их бессменный часовой и вахтер, старушка древняя моя, как смеялись студенты, и пошла куда-то за общежитие. Они еще раз поцеловались, и она юркнула в дверь. Он не решился, не хотел, чтобы их видели вместе. Вернее, она попросила.
Сбегал до киоска возле Торгового центра и купил кое-что на завтрак. Когда подошел к общежитию, снова повезло. И дверь открыта, и вахтерши нет на месте. Вернее, он услышал ее голос в коридоре на первом этаже, сразу же свернул в этом же коридоре в другую сторону и поднялся по второй лестнице на свой этаж. Его «сожители» по комнате еще спали, но дверь была открыта, возможно, ждали все же его. Он быстро разделся и юркнул в постель.
Рассчитывал поспать с часок, а потом пойти на занятия, однако, когда проснулся, явно было уже не утро. Возле кровати стояла она, рядом другие жители комнаты и все лыбились во всю пасть.
Именно это его и взбесило. Он рывком вскочил и, не обращая ни на кого внимания, проскочил к шкафу и стал искать другие брюки. Нашел их, потом достал другую рубашку и даже новые носки нашлись. Только другие трусы искать не стал.
Она перестала щебетать с пацанами и подошла к нему, предложила пойти в столовую, время-де уже обедать, а не завтракать. Оказывается, она тоже проспала.
Он отчаянно взмахнул рукой – какая столовая?! Не то настроение! И предложил пойти либо в кафе Улыбку, либо в какой-нибудь ресторан, например, в Поганку. А потом ему надо ехать домой, на Первомайку, мать ведь волнуется.
Она засмеялась. Они взялись за руки и побежали на улицу.
Прошел год. За это время произошло многое – и радостное, и безрадостное, и горькое.
Однажды он шел по улице Пирогова мимо главного корпуса университета в общежитие. Вдруг сзади послышалась непонятная музыка. Он обернулся и увидел, что несется свадебное такси, с лентами, цветами и куклой. Когда оно поравнялось с ним, в окна замахали руками. На заднем сиденье сидели и радостно махали ему руками она в фате и его сокурсник. Машина лихо промчалась мимо и свернула в проулок по направлению к Физико-математической школе, а от этой школы, видимо, отправилась к общежитию. Ему сразу расхотелось идти туда же.
Они в последнее время несколько раз выясняли отношения, которые почему-то после той ночи портились все сильнее и сильнее. Еще тем утром его неприятно удивило, что она ни словом не обмолвилась о том, что явно уже не была девочкой. Он тогда промолчал и решил, что со временем она преодолеет свою, вероятно, застенчивость и они еще обсудят эту проблему. Хотя, какая может быть застенчивость в подобных вопросах?! Потом его сразу же покоробило и то, что она восприняла все происшедшее странно спокойно, чуть ли не как заурядное событие. Часто вспоминала ту ночь, похоже, рассказала что-то своим подружкам, которые стали загадочно улыбаться при встрече с ним. Пару раз он видел ее с какими-то парнями, она махала ему рукой, но не подошла. Потом сказала, что они ходили в кино. В общем, в итоге дошло до неприятного разговора и выяснения отношений. Он прямо предложил ей определиться обоим по отношению друг к другу. Она засмеялась и спросила, должна ли она рассматривать эти слова как предложение. Он здорово психанул и посоветовал не гнать лошадей, а как следует разобраться в самой себе. Она довольно резко ответила, что именно этим и занимается в последнее время. И тут же задала ему вопрос, а понимает ли он, что приключение и серьезные отношения не всегда одно и то же. Такого вопроса он никак не ожидал и зло ответил, что раз такое приключение для нее не повод для серьезных отношений, то лучше им, наверное, оставить друг друга в покое. Она, к удивлению, нисколько не обиделась на эти слова, по крайней мере, какой-то обиды или досады у нее на лице он не заметил. Просто очень мило улыбнулась. У нее была очень красивая и волнующая улыбка.
Больше они до сегодняшнего дня не встречались Некоторые сокурсницы, которые ее не любили, а его почему-то жалели, рассказали, что она оказывается давно озабочена проблемой своего замужества и всерьез рассматривала некоторые варианты, правда, они ее не устроили. Сама она была, как они поведали, из небольшого городка Сузун, из простой, по их мнению, семьи. Возвращаться на родину не собиралась, работать в сельской школе желанием не горела. Откровенно говорила, что только замужество спасет ее, а муж, соответственно, должен был быть перспективным. Очень хотела остаться в Новосибирске. Работа в Институте истории ей не светила, да она ее и не привлекала – наука не выгодное занятие. С работой в каком-нибудь вузе тоже были непонятки. В общем, как сказали эти девицы, у нее экзистенциальный кризис. Он понял, что со своим социальным происхождением и невнятностью будущей перспективы, вполне возможно, как вариант ею даже не рассматривается.
Неожиданно для самого себя воспринял это открытие легко. Он и раньше видел ее прагматичность и странно легкое какое-то отношение ко многим проблемам, которые для него были проблемами очень серьезными, а для нее лишь случайными событиями или досадными помехами. Она была очень легким и обаятельным человечком, да и внешне выглядела весьма привлекательно, а порой просто очень волнующе. Юная, свежая, коммуникабельная, она легко находила друзей, как среди женщин, так и среди мужчин. О серьезных романах у нее он ничего не слышал, но ведь это он не слышал!
Он понимал, что его задело и резко оттолкнуло от нее именно то, что она не придала той ночи того же значения, которое придал он. Это действительно как бы отрезвило его. Что ж, подумал он, она не первая и не последняя. И вообще, с женщиной ведь не столько спать придется, сколько жить, строить семью, решать проблемы. Вдруг он четко осознал, что спать с ней он, конечно, готов, а вот семью строить нет. Что ж, поматросил и бросил? Ну, не он же бросает! Хотя кому надо в этом разбираться?! Виноват всегда мужчина!
Ну, и ладно! Он еще какое-то время переживал, а потом стал успокаиваться и, даже, все реже и реже вспоминать ее.
И вот эта встреча. Удар был сильный. Он почему-то подумал, что море все-таки достало его. Девятый или не девятый это вал, но шарахнуло сильно. И все же даже сейчас он успел развернуть лодку своей жизни.
В общем, он понял, что нисколько не комплексует по поводу того, что она досталась не ему, а этому ничтожеству, что она вообще не досталась ему. Крепко обидело лишь то, что они так издевательски помахали ему. Ему показалось, что именно издевательски. Ну, и ладно! Обидно, досадно да ладно!
Он вспомнил слова из песни, которую исполняла Валентина Толкунова, перефразировал их и запел:
Ах, Наташка, что мне делать? Ну, зачем ты за него выходишь замуж?!
Ах, Наташка!
Что мне делать?!
Ну, зачем ты за него выходишь замуж?!
Так, злясь и смеясь, он прошел до ФМШ, но от нее повернул не налево, к общежитию, а направо – к лабораторному корпусу. Делать там было нечего, но он все же зашел в него и долго сидел в одной пустой аудитории на втором этаже.
Прошло еще шесть лет. В августе он работал на стройке, отбывал трудовую повинность. Всех аспирантов, да и не только их, отправили подсобниками на строительство нового корпуса института.
Он пошел в универсам в начале Морского проспекта, чтобы взять что-нибудь на обед. Когда шел и выбирал на прилавках продукты, обратил внимание, что у выхода появилась довольно приятная женщина, несколько неопределенного возраста, в больших темных очках. Она показалась ему чем-то знакомой. Пока расплачивался и шел к выходу, все пытался вспомнить, где же он ее видел, и только, почти поравнявшись с нею, узнал. Подошел. Она сняла очки. Они пошли на улицу, она явно чем-то довольная, он несколько озадаченный.
Она рассказала, что в Новосибирске проездом, а живет в Барнауле. Развелась, растит сына.
Он не выдержал и спросил, почему разошлись. Ответ был ожидаем: алкоголик, бабник, картежник. Он снова не выдержал и ехидно спросил: А то этого сразу не знала?! Она ответила, что, конечно, знала, но надеялась, что он перебесится, а ей все же надо было замуж – годы-то уходили быстро.
Он не стал ей читать мораль, да и что бы такое он мог ей сказать, чего бы она не знала.
Он тоже рассказал о себе, что учится в аспирантуре, недавно женился. Удивился, что услышанное ее, похоже, удивило и было чем-то неприятно. Она как-то потухла, веселье в голосе исчезло. Забавно, подумал он, она что считала, ее будут ждать вечно. Ей и в голову явно не приходила мысль, что он может найти женщину, что на ней свет клином не сошелся. Надо же, сумела как-то найти меня на стройке и вычислить, в какой магазин и зачем я пойду – способная девочка! Впрочем, он догадался, как она нашла его. На улице, перед тем, как зайти в магазин, видел одного общего с ней знакомого, даже перекинулся парой слов с ним. И все же в Верхнюю зону она, понятно, приехала ради него – ее старые знакомые обитают в Щ. И вот такой облом!
Потом они долго сидели в скверике на лавочке, он обедал, она отказалась. Болтали обо всем и много. Снова с ней было очень легко и свободно. Расстались, договорившись встретиться на следующий день, она обещала снова приехать.
Она не приехала ни на следующий день, ни потом. Исчезла, как будто ее и не было. Он, разумеется, догадывался о причинах исчезновения, некоторое время обижался, но недолго. Все это было вполне предсказуемо.
В следующий раз они встретились тоже где-то через семь лет. На квартире одной из сокурсниц, в микрорайоне Щ, решили отметить очередной юбилей расставания с университетом. Собралось очень много народу, где-то около двух третей курса. Практически не было лишь тех, кто уехал в другие города.
Квартира была небольшая, а народу набралось много. В зале был накрыт большой шикарный стол. Эпоха советского изобилия на столах во время встреч уже начала медленно уходить, но люди еще старались щедро «накрывать поляны». И на этот раз собранных денег хватило на многое. В изобилии было и вино.
Все много шумели, шутили, вспоминали былое. Веселье началось сразу же, а не после второй рюмки, как оно обычно бывает.
Он и она сидели в разных концах и до посадки за стол успели только поздороваться. Зато после окончания «торжественной части», т. е. после первых обязательных тостов и съеденных салатов, когда все по очереди куда-то стали выходить, вышли и они. Долго стояли в коридоре и говорили. Его немного шокировало, что это был в большей степени треп, т. е. разговор обо всем и ни о чем. Даже о политике, которая ее раньше никогда не интересовала. Все же немного о себе рассказала. Погиб сын – оступился в ванне и утонул. Замуж больше не вышла и не собирается. Где работает и работает ли, на что вообще живет, чем живет – обо всем этом ни слова. Обоих разговор тяготил и в следующий раз, когда появилась возможность снова поговорить, сначала ею не воспользовалась она, а потом и он.
Он не стал долго оставаться на встрече, поскольку еще предстояло ехать в город, а автобусы и маршрутки поздним вечером ходили редко. Он и еще пара городских ребят попрощались со всеми сразу. Им дружно ответили, в том числе и она, даже рукой махнула. Провожать из-за стола не встала. Телефонами так и не обменялись, хотя и договорились.
Больше он ее никогда не видел.
У него в памяти остался еще один разговор о ней. Это было во время одной из следующих встреч однокурсников. Собралось буквально лишь несколько человек. Она не приехала.
Встреча была в кафе «Деканат». Существовало одно время такое заведение, недалеко от Морского проспекта, в глубине дворов.
В зале стояли аудиторные столы, на полках навалена учебная литература, большей частью почему-то школьная, а не вузовская и, в основном, по физике и математике. Столы, естественно, были исписаны как попало и чем попало.
Посидели недолго, но поболтали. Выпили немного, но остались довольны. Наступили времена, когда даже такая вечеринка обходилась недешево, ну, и, понятно, было скучновато.
Темы разговоров были самые разные и однажды вспомнили почему-то ее. Девушки, не сговариваясь дружно посмотрели на него и начали костерить ее. Она-де чуть ли не совсем запилась, меняет то и дело мужиков, в квартире засралась и т. п. Он был в шоке и не знал, верить всему этому или нет. Корысти вроде бы никакой у них не было. Правда, ее все девушки дружно не любили всегда, но, чтобы так жестко охаивать?!
Что-то он и без них знал или догадывался о чем-то – о той же ее всеядности в отношении мужчин. Он никогда ее не ловил ни на чем, но мысль такая возникала у него не раз.
Ему горько было все это слушать и, в то же время, вдруг появилось своеобразное чувство благодарности к ним. Уже сорок лет они в той или иной форме, иногда столь же открыто предупреждали его, предостерегали против нее. Да, не любили ее. За ее двуличность, как одна выразилась, лживость, беспринципность. Да, жалели его, особенно тогда, когда у них был этот самый «роман». Именно так воспринимали их отношения. Некоторые из девиц сами неровно дышали к нему, хотя впоследствии вполне успешно создали свои собственные семьи. Видимо, обижались так или иначе, но толи хорошее к нему отношение, толи элементарная бабья солидарность, дружба против нее заставляли их все эти годы опекать его.
В общем, он растрогался и, не выдержав, прижал руки к сердцу и прочувствованно произнес: - Спасибо, девочки!
Кто-то удивленно спросил, за что и он таким же теплым голосом добавил: - За заботу! За то, что вы такие хорошие! За то, что я знаком с вами!
Они засмеялись. И тут же появилась другая тема для разговоров.
Совсем недавно, в разгар пандемии коронавируса, однажды очень рано утром ему позвонил один однокурсник и сообщил, что ночью она скоропостижно скончалась. Ему сообщили только сам факт, та однокурсница, которая часто общалась с ней и знала ее родных, сама толком ничего не знала, да и родные опешили. Болела она много, пила много, если все же верить этим сплетням, а он не верил и не хотел верить. Вероятно, корона сработала.
Он не пошел в этот день на работу. Занятий со студентами все равно не было, а остальные дела могли и подождать. Жене ничего не сказал. Просидел весь день за компьютером, хотя ничего так и не напечатал, какие-то крохи.
Он не пытался обвинять ее ни в чем, не пытался себя обелять. Они оба были правы, но так или иначе не смогли толи характерами сойтись, толи душами, толи интересами. Телами-то вроде сошлись, но обоим этого было мало. Впрочем, она в душу к нему лезть и не пыталась. Ей нужно было лишь увести его в свое стойло. Он бы и не против, но, если бы все же не так грубо.
И еще он подумал, женщины всегда тянулись к нему и, по-своему, очень любили его. Большинству он был нужен лишь, как мужчина или муж, некоторые довольно высоко оценивали его внешние данные, хотели заполучить эту дорогую игрушку. Похоже, всегда воспринимали его, как наивного человека, непрактичного, идеалиста, однако, это так или иначе тоже устраивало всех. И все же, рано или поздно, все предавали его. Большинство пользовались его наивностью и обманывали в мелочах, элементарно пользовались им, по мере желания или необходимости. Кое-кто кидал его по крупной. Все жили своей, отдельной от него, жизнью и пользовались им лишь как вещью.
Она как бы оказалась честнее, просто ей не нужен был лишний геморрой, как говорится. По-своему она оказалась простым и честным человеком. А, может, он наивно хотел того, что у нее нет и никогда не было. В общем, как ему часто говорили, надо было жить проще. А как это проще?
И еще – а почему это так долго тянется? Почему, как у других, не забылось через месяц-другой, ну, через год?
Жена как-то сказала, если он правильно понял, что то, что однажды произошло, никогда уже не умирает и повторяется потом так или иначе всегда. Что, до конца жизни? Или и… потом?
Вот, она умерла, а он не чувствует никакого конца. Как будто все продолжается, и они еще не раз встретятся и будут разговаривать.
Да, жизнь не любит ставить точки. В жизни используются только запятые или, как вот сейчас, многоточие. Как там, в старом советском фильме «Весна на Заречной улице» говорилось, многоточие ставится, когда рассказ не закончен и многое еще впереди.
Но ведь она умерла!
Почему же у него ощущение этого самого многоточия?!