– Вылей, мама, помои из ведра, а я пока керогаз разожгу. Печку-то, наверное, топить не будем.
– А вдруг гости придут? Ваня, сын мой, или Тоня, дочка моя?
– Если придут, тогда истопим.
Маленькая старушка взяла ведро и, держась одной рукой за косяк двери, переступила порог. Ее дочь Антонина приподняла сиденье дивана и достала спички. Это место служило тайником от матери, потерявшей рассудок после смерти сына. Врачи, правда, ставили диагноз другой, – «прогрессирующий склероз».
Антонина разогрела щи, разлила в тарелки.
– Раздевайся, мама, обедать будем.
– Спасибо на добром слове. Но я домой пойду, там и поем.
– Давай сначала поедим, а потом домой вместе пойдем.
– Некогда мне с тобой рассиживаться: меня дочка с сыном ждут.
– Вот перекусим немного и пойдем к ним.
– Никуда я с тобой не пойду, я и одна дорогу найду.
«Да, уж ты найдешь!» – подумала Антонина и вышла вслед за матерью на улицу. Та прошла все двенадцать домов деревни, подолгу разглядывая каждый из них, как будто видела в первый раз. Хотела идти и дальше, в сторону леса, но вдруг остановилась.
– И спросить не у кого. Никогда не найдешь, кого надо!
– Что ты хочешь спросить?- догнала ее Антонина.
– Когда автобус в город поедет? Мне к детям надо!
– Сегодня он уже ушел. Пойдем отдохнем, а завтра поедешь.
– Пойдем, – послушно согласилась мать.
Антонина облегченно вздохнула. Мать находилась, устала, и в оставшийся вечер неприятностей от нее не предвиделось. Антонина даже оставила на виду свою обувь, зная, что сегодня мать ее не припрячет. Включила телевизор. Он часто помогал ей, особенно в критические моменты, когда мать собиралась домой. И сейчас она заинтересовалась передачей.
– Вон, городских показывают. Такие понаедут, добра не жди. Заразы понавезут, в амбарах все растащат. Хороший телевизор, все покажет. У меня тоже дома такой есть.
– Ты же дома!- не выдержала Антонина. – Разве это не твой дом? Разве не здесь ты прожила свою жизнь? Разве не я – твоя дочка Тоня, к которой ты хочешь уехать?
– Какая ты мне дочка? Моя дочка в городе живет!
– А я тогда кто, по-твоему?
– А это у тебя надо спросить. Ишь ты, за дочку себя выдает! Моя дочка молодая, а ты старая!
– И я была молодой. Время-то идет.
– Идет, идет. И я yйдy от тебя. Сколько можно издеваться над старым человеком! Где мои сапоги? К сыну пойду.
– Но твой сын умер!
– Тогда на кладбище пойду, на его могилку.
Мать вдруг посмотрела на Антонину широко раскрытыми глазами, будто пыталась вспомнить что-то давно забытое.
– Так ты – Тоня, доченька моя? А внучек мой где? Почему не приезжает?
– Работа у него, семья...
– Знаю, сейчас девки бойкие. Кого хочешь, окрутят. А муж твой где?
– Муж в городе.
– А ты почему здесь?
– Так не могу же я тебя одну оставить. Ты же больная, мама, ничего не помнишь.
– И ты все это время со мной возишься?
– Здесь с тобой легче. А в городе убежишь, тебя и не найти.
– Спасибо тебе, доченька. Ты только не отправляй меня никуда, я боюсь. Лучше оставь меня здесь одну.
На глаза Антонины накатились слезы. Впервые за время болезни мать назвала ее дочкой. Терпение и любовь Антонины сделали невозможное: на какое-то время вернули ей мать.
Но утром мать больше не называла ее дочкой. Она по-прежнему уходила «домой», связывая перед этим в узлы свою одежду. А Антонина по-прежнему ее уговаривала. Когда нужно было варить обед или еще что-то делать по дому, Антонина закрывала двери на ключ, чтобы мать не ушла на улицу. Тут-то и начиналось. Мать стучала в дверь, требовала открыть, бросалась на дочь с кулаками.
– Подожди, мама, по улице цыгане ходят. Нельзя сейчас открывать дверь. Вот уйдут цыгане и пойдешь «домой», – обманывала Антонина мать.
Здравый рассудок к последней больше не возвращался.