Предыдущее: Родина и Детство. История.
http://proza.ru/2023/03/19/472
Лазарь Андреевич Слепов. Воспоминания
- Рождение ребёнка - “революционера” в большой крестьянской семье; детские впечатления, игры и шалости; тяжелые работы в хозяйстве во время 1-й мировой войны; волки; хождение по грибы; церковно-приходская школа; земская школа и любовь к математике;
17 октября 1905 года, в день, когда у царизма была вырвана законодательная Дума и некоторые другие свободы, родился в крестьянской семье пятый сын, которому по церковным обычаям местный поп дал имя Лазарь (Лазарь Андреевич Слепов, родился по новому стилю 31 октября 1905 года, по юлианскому календарю это 17). Кстати, в этот же день у брата моей матери Ксении Лазаревны также родился сын, которому поп дал такое же имя, чтобы, как он говорил, - дабы вы не забывали, а помнили имя своего деда, отца матери, которого звали Лазарем.
В шутку меня братья и сестры звали «революционер», в связи с совпадением дня моего рождения с днем публикации царского манифеста, который, по словам Ленина, был «первой победой революции». Между тем «революционер» рос, не замечая бурной революционной жизни. И это естественно – у детства свои, собственные способы видеть и чувствовать. Дети не думают и, подобно дикарям, не выделяют себя из природы. Было бы противоестественным стремление тех родителей, которые своим воспитанием стремились бы убить в детях шалунов. Такого желания не было у моих родителей. Может быть, это объяснялось тем, что я рос в деревне, где дети чаще всего, особенно в «страдную пору» (т.е. во время массовых полевых работ – покос, сев, уборка урожая), остаются без особого присмотра, детьми природы. А может быть отчасти потому, что у моих родителей было много детей: 6 сыновей и 4 дочери, некогда было с ними возиться (детей родилось 16, но шестеро умерли рано).
С тех пор, как стал помнить себя, я был шалуном. Целыми днями меня не было дома, играл со сверстниками на улице. Помню, как часто играли мы в «войну» на бугре за селом, где находилась песчаная яма, откуда односельчане брали песок, чтобы посыпать дорожки около своих дворов в праздничные дни, или же для каких-либо поделок, например, саманных кирпичей, куда добавлялся песок. Мы часто пропадали целыми днями, уходя ватагой ребятишек также за пруд и мельницу, беря хлеб с солью и ложку; с каким аппетитом мы ели ржаной хлеб, посыпанный солью, запивая его холодной и свежей водой из родничка, выбивавшегося из высокого берега реки Медведицы. Весной мы прудили воду в оврагах, устраивая целую речку, которая весной бывала обычно бурной и неуемной.
Я не раз тонул во время зимы, когда на речке был еще тонкий лёд, а мы уже ватагой выходили кататься на коньках. А однажды, в самое раздополье, я переходил залив, пористый лёд не выдержал, и я в новенькой только что сшитой шубе ушел под лёд. Если бы не корень ветлы, за который я успел зацепиться, я бы наверняка был унесен бурным потоком реки – поминай как звали. Этот случай не прошёл бесследно. Я заболел крупозным воспалением лёгких, чудом не окончившимся трагически.
Любимым нашим занятием весной и летом была игра в лапту (игра с мячом и битой, похожая на бейсбол) на бугре за околицей села. И ещё играли мы в городки или же в козны (одна из самых древних детских игр в мире, она же бабки) на улице, а зимой на реке, на льду. Любимым делом для меня было плясать под саратовскую гармошку, доставать «семишник» (две копейки) ртом, стоя и нагнувшись до земли. Это была очень трудная операция даже для мальчика, тело которого гибкое и эластичное. Во всяком случае, мои товарищи не могли сделать эту операцию, как бы ни поощряли их за это взрослые.
Можно было бы продолжить список мальчишеских занятий в годы детства. Однако, безоблачное детство сочеталось с работой в хозяйстве отца, которую я начал очень рано. Дело в том, что, когда мне исполнилось 9 лет, разразилась империалистическая война. Мои родители проводили на войну двоих сыновей, а через некоторое время – ещё двоих. Из оставшихся я был самый «взрослый».
Мы с отцом Андреем Михайловичем и с женщинами выполняли все работы по хозяйству. А пашню и сев пришлось проводить весной и осенью нам с отцом одним. Помню, как отец рассевал из лукошка семена зерновых, а я ходил за плугом, понукая лошадей и поддерживая равновесие плуга. Отец страдал пупочной грыжей и после того, как кончал сеять семена, неизменно укладывался под сень наклоненной одним боком телеги и долго стонал, пока не засыпал. Я же продолжал ходить и ходить за плугом с лошадьми, и так уставал, что к вечеру валился на грубую постель, состоявшую из клочка сена и простой дерюги, а то и просто на землю.
Я так крепко спал, что не замечал никаких происшествий за ночь, которые редко, но были. Однажды, как рассказал мне отец, под утро одного из дней пахоты, ночью мимо нашего убежища под телегой, один бок которой был поднят в воздух, а другой наклонен к земле, так что образовался как бы шалаш, покрытый сеном от дождя, - пробежала целая стая волков со стороны леса, направляясь к недалеко расположенному стойбищу или отаре овец, днем пасущихся в лесу по лужайкам, а на ночь их загоняли в стойбище. Собаки, почуяв волков, заливались лаем, но всё же волкам удалось утащить одну овцу, как сказал пастух. Отец же не верил ему и говорил, что пастух сам съел овечку, а теперь, чтобы замести следы, ссылается на волков. Бывало и такое, как объяснял нам один пастух, приходившийся нам роднёй.
А однажды во время жатвы мы спали ночью в шалаше, сделанном из снопов ржи. У входа в шалаш стояла посуда с остатками вечерней еды. Отец обычно в летнюю страду резал взрослого уже поросёнка. И вот вкусные остатки почуял волк и пришёл на запах, расположился у нашего шалаша, чтобы съесть остатки вкусной свинины. Проснулся мой старший брат Александр и начал сильно кричать – а ту его! а ту его! Этот крик разбудил всех, кроме меня, безмятежно спавшего, не чуя никакой беды. Утром меня спрашивали о ночном «госте», а я только недоумевал.
Особенно интересным было время кошения травы в лугах и в лесу. На дележку трав выходили все общинники и взрослые и ребятишки. Какая же это была прекрасная пора… Самым интересным было кошение трав в лесу. Мой брат Пётр был большим выдумщиком, в хорошем смысле этого слова. Однажды на косовице травы в лесу около деревни Никольской, длившейся чуть ли не неделю, он устроил на верхушках трёх дубов шалаш, доступ в который был по веревочной лестнице, а постелью были сплетенный из лозы пол и трава. Какая же это была забава для нас, ребятишек, лазить по лестнице, находиться на такой высоте и спать там на сене. Мы частенько, находясь в таком шалаше, пугали проезжих и прохожих людей… Или это нам, ребятишкам, только казалось, что мы пугаем…
Любил я ездить с отцом в лес, по дрова. Бывало, перед отъездом в лес, пока запрягается подвода, отец, обычно тайно от матери, посылал меня на куриный насест забрать 4 или 6 яичек, слазить в погреб взять соленых огурчиков и моченых яблок. Каким же вкусным был наш обед в лесу!, запиваемый обычно водой или молоком, которым снабжала нас мать, провожая в лес.
Самым интересным занятием было хождение с матерью и сестрами в лес за грибами. Моя мать, Ксения Лазаревна, очень душевная женщина, тоже любила ходить в лес «по ягодам» и «по грибам». Отчасти эта любовь объяснялась тем, что запастись грибами для большой семьи какая у нас была, совсем не лишнее дело. Частое хождение по лесу, участие в летней жатве хлебов, в кошении травы оставило у меня в детстве неизгладимые воспоминания. И, пожалуй, именно поэтому у меня сохранилась до старости любовь к природе, стремление быть на природе, ходить за грибами, удить рыбу или просто бродить бесцельно.
Пойми живой язык природы,/ И скажешь ты: прекрасен мир, - как верно сказал один из поэтов.
Но я любил не одну только природу. Мне очень рано пришлось познать и трудности, и прелесть труда: в ранние годы физического, а позже – умственного труда. И я очень благодарен своим родителям, что они воспитали меня, как всех своих детей, в трудах, в заботах и работах. Каждый молодой человек должен приучить себя к труду.
Себя научи не страшиться труда:/ Труд – с разумом, с честью в согласии всегда – сказал Фирдоуси.
Конечно, обязательной нормой должен быть физический труд. Это необходимо для укрепления здоровья человека, развития его физических сил. Но к труду я отношу и учебу, приобретение знаний в школе, в которую меня отдали очень рано. Шести лет я пошёл учиться в церковно-приходскую школу, поскольку в земских школах принимали только с семи лет. А мне очень хотелось учиться.
В этой школе львиная доля отводилась Закону Божию - так назывался предмет, и посещению служб в церкви, где мне приходилось петь на клиросе (селяне говорили –«на крыльсах») религиозные песнопения. На седьмом году я с большим удовольствием перешел в земскую начальную школу. Разумеется, не из каких-либо атеистических соображений, а просто потому, что в земской школе было больше детей, а стало быть, больше товарищей, и потому значительно веселее.
Школу окончил на выше, чем хорошо, многие отметки были «отлично». Особенно хорошие отметки были по математике. В этой области я действительно преуспевал. Помнится один такой эпизод. Наш 4-й класс размещался в обычной крестьянской избе, так как «казенной» школы было недостаточно, чтобы разместить все классы сельской школы. И вот однажды, во время перемены хозяйская дочка из старшего класса попросила нашу учительницу помочь ей решить арифметическую задачу. Она была головоломной, и учительница никак не могла с ней справиться. Тогда мои сверстники позвали меня, и я быстро решил задачку. Надо же было видеть и слышать какой гвалт подняли одноклассники мои, крича во все горло: «Учительница не решила задачки, а Лазунька (так меня звали товарищи) решил!» Ну, конечно, учительница в слезах покинула класс, и вместо неё пришёл её отец – местный священник. Ну и расправился он с нами за обиды, нанесенные его дочери! Одного ученика - Ваню Ярандина – он даже ударил линейкой по голове, что было в старой школе в ходу.
Мне учительница в течение длительного времени «мстила» различными способами. Она даже противопоставляла меня остальным ребятишкам, которые на её глазах после учебного дня часто гнались за мной по улице, чтобы побить… Кстати, Ивана Ярандина я встретил много лет спустя: он был Героем Отечественной войны, Советником Народной Армии Чехословакии. Там его я и встретил, будучи на отдыхе и лечении на знаменитом курорте Карловы Вары.
…Но вернёмся к учёбе в школе, в которой мне действительно пророчили успехи в области математики. Однако, под влиянием бурных общественных перемен, связанных с Февральской и Октябрьской Революциями, у меня пробудился живой интерес не к математике, а к общественным наукам. Это ещё раз подтверждает ту простую материалистическую истину, что если человека создает природа, то развивает и образует общество(Согласно научным данным гены, т.е. природа, определяют 10-25% вариабельности, остальное - среда и воспитание).
В моем положении учиться до революции дальше сельской школы я не мог. И не только потому, что не позволяли средства родителей, но, главным образом, потому что в средних школах – гимназиях и семинариях, а тем более в высших учебных заведениях до революции для выходцев из трудящегося крестьянского населения ставились барьеры, которых избегали лишь дети очень зажиточных крестьян и кулаков. Из нашего села, насчитывающего до 3-х тысяч человек населения, учились в гимназиях и семинариях только несколько молодых людей. Мне же, как и многим крестьянским парням и девушкам из середняков и бедняков, доступ в них был закрыт.
Позже мне удалось окончить кроме сельской земской 4-х классной школы ещё 5-класс, организованный при школе уже в советское время по инициативе учителя Михаила Ивановича Темных.
Завершив таким образом пятиклассную сельскую школу, я (в возрасте 13 лет, в 1918 году) вступил в пору юношества.
Следующее: Рассказы о детстве отца, часть1.
http://proza.ru/2023/03/19/596