Большая беда
На сердце клубочком свернулась змея.
Пригрелась на сердце обида моя.
Лежит молочко кровяное пьет.
Закрыла глаза, а спать не дает
Машка ничего не понимала. Потоптавшись около танцевальной площадки,
Будто ждали. Владик оглядывался. Потом внезапно потянул в сторону от тротуара, и она ведомая и безвольная, послушно шла, спрашивая и улыбаясь:
– Куда это мы? Пошли уже домой, хватит шутить.
– Какие шутки тут, пора уже ёжиков смотреть.
Он крепко держал за руку и все тащил в глубь. Парк большой деревья реликтовые обступили и стало страшно, как никогда доселе.
Она вырвала руку, повернулась лицом и стала отталкивать его.
Все еще не веря, холодным предчувствиям.
– Да что это ты задумал?
– А вот что, пора уже тебе узнать настоящего мужчину и не бегать от него.
– Перестань, чего тебе баб не хватает? Оставь меня.
Она попробовала повернуть и побежать обратно. Страх такой силы схватил её, что от посвежевшего, похолодевшего вдруг воздуха и сгустившейся беды над головой, вздохнуть трудно стало…
Парень выхватил из-за пояса выкидной нож, и он щелкнул, вылетая на слабый свет, блеснул нехорошо в свете луны…
Приставил к горлу:
– Будешь рыпаться, живой не уйдешь. Молчи, поняла?
А дальше не стесняясь, привычными движениями, повалив на сухую колючую траву сделал нехитрое дело…и ушел, спрятав нож
Недалеко послышался голос и смех:
– Чегой-то быстро сегодня.
– Да бревно попалось ...тьфу. Фу на нее...
– Пошли в «Пилот» ...
– Пошли, пошли…на выпей – еще голоса.
Слишком силен, что мне делать? Мысли метались, от неисправимого …
Кричать? Кому? Недалеко оставались только его друзья, как бы хуже не было. Было до такой степени мерзко, что затошнило. Ужас сковал всё тело.
Вся одеревеневшая, замерзшая, она лежала на траве в лесу, совсем недалеко от дома тетки Любы. Надо идти. В лесу еще опаснее торчать. В реку кидаться не будем. Я ему еще отомщу. Что я маме скажу? Кому что теперь докажешь? Докажу. Гад. Зверь. Думала она. Сунула руки в кармашек платья, ее любимой брошки не было. Это расстроило ее ещё больше, и она хотела заплакать. Но только один стон вышел. Слез не было. Губу тогда закусила. Сцепила зубы. Нет плакать не буду.
А тут и вышла баушка из кустика, будто морок какой.
– Вставай деточка, ничео…Давай рученьку… Иди домой, я тама всегда буду, если трудно будет помогу. А беда эта, еще не беда…А изверг поплатиться, помяни мое слово!
– Баушка, вы же померли давно, откуда вы здесь? – заплетающим языком, бормотала Машка…
– А ты не думай, мы не умирам, если нужны кому…так и висим между небом и землей. Мне приказано тебя вывести из беды.
– А… – только и вскликнула Машка.
Кем приказано, не поняла…
Подняла баушка и повела Машку, шептала всю дорогу, уговаривала, а подходя к дому тетки отстала, оглянулась Машка – нет баушки.
Она шла, а ежики и правда шуршали, и перебегали дорогу, много ежиков. Да только она их совсем не замечала.
Перед глазами поплыла картина детства.
Мать стирала белье в корыте и рассказывала свое детство.
– Нас у мамки пятеро было, четыре девчонки. Все мы как одна сидели дома. Надевать нечего было. Сашка красавица была, работать начала, у нее брали платья, туфли, сходить на танцы, в Кызылтан, пока она на работе была. Ох, она и ругалась. Мы ж не берегли, хоть до танцев бежали босиком, только там одевали обувь. А в войну подростками еще были, так совсем нечего одеть, из мешков платья сшили. Ходили. Только в школу получше одна на всех одёжа была, и валенки. Обращали внимания пацаны соседские, так чтоб мы не загулялись, мать кричала с порога по именам грозно и домой загоняла…
– Не дай Бог в подоле принести ребеночка! Позорище!
А если не шли, – она начинала подсмеиваться. Нам же хуже. Мать выходила и садилась около заборчика и звонкий ручеек пускала. Нам неудобно, мы бегом домой, друг за другом. Мы дома ругались на нее. А она улыбалась только. Воспитывала.
Пока перебирала воспоминания, своей воспаленной памятью, добежала через стадион до переулка, и нырнула в дом к сестренке. Лидин младший братишка спал. Сладко похрапывал двоюродный братишка, любимец всей родни шестнадцатилетний Юрок. Не стала будить. Схватила таз и стала стирать трусы. Зачем это и сама не знала. Кровь замыла. Неприятно было, да и одеть нечего, не без трусов же идти. За этим занятием и застали ее Лида и парень ее. Они гуляли вдоль длинного переулка и увидев свет из кухни, и копошащуюся Машуню, удивились, ведь она должна была давно быть дома у себя. А не тут.
Она не могла толком объяснить, что с ней. Парня выпроводили.
С пятое на десятое призналась
– Что теперь делать?
– Не переживай. Все люди этим занимаются. Это не смертельно. Это во –первых!
– Тебе хорошо говорить. Ты девка. Или нет?
– Девка, не девка. Что тут говорить. Скоро всё равно стану не девкой. Двадцать лет мне уже и тебе уже восемнадцать. Может не говорить родителям? Что тут сейчас начнется? Ты же не виновата.
Поняв, что от сестры нет толку. Машуня сказала,
– Пойду я домой. – И ушла.
Как она шла ночью, никто не знает. Как в тумане шла. Потом вспомнит бабка рядом была…будто туманом заволокло дорогу… Далеко идти было. По центру мимо церкви, на которую даже не взглянула.
– Зря, не помолишься, легче будет, – шепнула баушка
Убитая горем Машуня, не ответила. Уже и мыслей не было.
Лида себя корить будет всю жизнь. Надо было идти вместе. Ведь она ее спонталычила на танцы идти. А вины не чувствовала. Отряхнулась, как от наваждения и спать легла.
Почему вины не было, да потому что видела в общагах все виды взросления.
Отдавшихся по пьяной лавочке, на спор, брошенных с ребенком, даже смуглых детей видела, рожденных от иностранных туристов. Понимала, рано или поздно и ей придется расставаться с невинностью, за которую держалась.
Подходя в темноте к дому, Маша долго стояла у ворот. А мать как чуяла вылетела навстречу.
– Чего тебя девка чёрт впотьмах носит? Утро уже. Где была?
– Изнасиловали меня, мам.
– Ты шутишь? А Лидка где?
– Дома. Она с ребятами ушла. Я с соседом домой хотела идти, а он нож к горлу приставил и затащил в кусты.
– Какой сосед? У нас соседей то нет знакомых, мы еще не успели, ты уже?
– Это когда я у нашей тетки Тани жила, вы еще в поселке были, там сосед был. В З..Зигзаге. Я даже подумать не могла, – слова стали отрывочными, как будто дышать стало трудно. Зуб на зуб не попадал, от страха и ночного хождения по городу. Слез не было, но была невыразимая серьёзность.
Она с детства такая была. Еще когда отец пытался их с матерью расстрелять.
Машке было лет пять. Пришел пьяный. Пошатался в поисках еды. На печке варился суп. В доме давно ничего не было. Варилась кость. Он ее схватил и как кинет в зал:
– Анюта! Что это? Суп? Вода она! Где мясо? Мясо где? – озверело спрашивал он, – Я что собака, кости жрать?
– Я вам устрою, – и схватив ружье из бендешки, поставив Машку и мать на середину комнаты стал муштровать:
– Молчать! Стоять, сучки!
Бабы смелые были, или это шок. Только они стояли смирно, и он выстрельнул вверх.
Потом побежал стрелять по двору, наскоро перезаряжая и засовывая, загоняя, патроны прямо из кармана в патронник.
Вороны перепугались. А Машка не ревела. Мать быстро убегла с ней к соседке и больше к отцу не вернулась. Хоть протрезвев, тот ходил, искал и даже угрожал соседям.
Девчонка села на крыльцо и заплакала. Мать побежала в дом, потом вернулась с Олегом, отчимом, тот выглядел со сна еще больше растерянным:
– Надо заявление в милицию писать, иначе он тебе проходу не даст. Из дома послышался рёв младшего брата.
Мать тут же стала Лидку ругать:
– Вот стерва такая. Угробила девку и глаз не кажет.
– Что случилось-то? Орете все, спать не даете. – на порог вышел Витька
– Тебя только не хватает. Все ему надо. Иди отсюда. Мал еще.
Утром пошли в милицию. Написали заявление. Завертелось. Трусы, стиранные изъяли. Допросили.
Выехали и за насильником. Родители его оказались городскими шишками.
Парня, Владислава, закрыли, в камеру предварительного следствия.
Молва быстро ходит. Тетка Таня узнала примчалась и ну Лидку с порога ругать. Знали сама Машуня никогда б не пошла на танцы.
– А эта вертихвостка, куда её чёрт не носил только! Приперлась сюда, вот тебе заграничные шмотки. Вот тебе очки и косметика на пол-лица. Сама убереглась. А Машку сгубила.
Лидка не слышала ничего, ходила на работу. Пока повесткой в суд не вызвали. Завтра надо идти.
Посоветоваться не с кем, что говорить, о чем помолчать бы, но была честной всегда.
Через неделю или две, утром Лиду разбудил трещащий звук мотоцикла, младший брат приехал, ночевал у еще одной тётки:
– Тётка сгорели.
– Беда одна не ходит.
Вскинулась Лида с кровати:
– Все живы?
– Все. Только обгорела теть Анна. Да еще и у Маши впереди волосы…– он замолчал и сел на кровать в ногах. Видно запереживал и сказать дальше не мог. Лидка сорвалась и к матери побегла, в другую мазанку, повыше.
Ее строили всеми родными вместе.
***
Стадионный переулок. Дом 10/1
Всё началось с дяди Тимы, приехал он в совхоз Пермский и сказал, своей родне, как отрезал:
– Делать тут нечего, дети растут, надо перебираться в город.
Как в воду смотрел.
Сколько жили, тётки всегда дядю Тиму добрым словом поминали. Всем помогал, так или иначе. Даже в тюрьму к дяде Горе, горе и есть, вот имечко то оправдал, ездил дядя, на свидание, под Гурьев. А ведь был он им зятем, а не родным братом.
А Любе что? Только подпоясаться. Стали переезжать. А дядя Тима и денег занял, и помог с тем, что нашел мазанку почти в центре города, но с краю. Около парка.
В их молодости, Анна, сестра, пошутила:
– Любка, она самолёт заведёт!
Люба была двигателем вечного несгораемого аппарата, или лучше несгораемым двигателем.
Строили дом у стадиона, где речка Чаган, каждый день купаться бегали, прям из дома в купальниках. Шел 1980 год.
А как же это трудно. Когда вокруг и не думают строиться, все живут по старинке, что бог послал, с тем и живут, а нет, так и не надо.
Есть работа. Зарплата.
Приехали они в Уральск к развалинам, в саму зиму. Успел отчим залить фундамент под новый дом.
Приехала и дочь Лидия весной, с прекрасного города Москвы. Три года коту под хвост. Красивый город никак не хотел её принимать, работа на стройке уже не привлекала. Зашла в мазанку, месяц март, а там полный дом тазиков. Льёт вода. Даже испугалась. Там прекрасное общежитие было, а тут...с окнами где поверху лепные украшения. Душ каждый день. Парк рядом. Здесь правда парк рядом тоже. Но двор, заваленный хламом ужасен.
Зашла дальше все сидят в передней вокруг круглого стола, ждут. Полный стол мать наготовила. Родня пришла, встречу отпраздновать.
Но мамка Люба крепкая была:
– Не можешь там, приезжай!
Сжала губы, и как на танк, попёрла строиться.
Купили еще один домик под снос. Разобрали. Тогда ведь как. Не наймешь машину. Всё государственное. Выходишь на улицу и голосуешь. Вот остановилась машина и договариваешься. Не все рисковали, на государственном грузовике мусор возить. Мусора машин восемь вывезли.
Брёвнами тогда завалили весь двор. Младший брат Юрий в П.Т.У -5 учился, на столяра. на мотоцикле скачет с магнитофоном, да с друзьями по парку бродит. А дочь Лида с матерью таскают брёвна с место на место. Машины загружают, разгружают. Иногда раскричится мать, он всех друзей приведёт и разом работу сделают. Включат магнитофон и орёт Высоцкий через адские динамики на весь проулок.
Пьяницы жили, место нехорошее было, люди всего боялись, будто проклятое место было, твердили. А кем оно проклято? Соседями, уставшими от сборищ, да драк.
Попробуй, постройся, в советское время, да на зарплату. Ничего не купишь. Частного нет. А государство не продает. Так и строили.
Обходными маневрами. Своими руками.
Идешь с работы, отчим Любиным детям, дядя Коля держит большую стойку, мамка Люба кричит:
– Держи ровнее.
Она стойку кувалдой забивает, работница наша.
Дом построили за один день, когда саманные кирпичи готовы были.
Вся родня собралась, и саманные стены воздвигли. А крышу тоже родня, сработала. Под руководством дядьки Володи стены клали. Он каменщиком работал на стройке. Месили глину с конским навозом. Все бабы забирались в огромный чан и месили. Ногами. Мужики саманы делали, сушили.
Около ликерки – Ликёро– водочный завод, сейчас его нет, а был он около Кировского парка, как и дом, раньше цыгане жили, коней держали, выгуливали рядом, в маленьком парке, позади домов, небольшой зелёный участок был. Там и собирали конские лепешки.
«БУТЫЛКИ СДАВАЙ» все помнят. Цыгане ездили на телеге по городу и собирали бутылки. А сейчас город наводнён бутылками. Некому собрать.
Взаимопомощь раньше была. Вот что главное. Всё бросали и шли помогать, знали, что родные и тебя не бросят, если у тебя беда.
Потом собирались под деревом и гуляли песни пели, бешбармак ели, мамин. Салат из огурцов и помидоров. Картошка была рассыпчатая, сладкая, а помидоры сахарные, так Люба и говаривала. Из деликатесов, что было? Да ничего и не было такого. Самогонка была. Это да. Деньги никто никому не платил за работу.
Дочке пригодилась рабочая школа на стройках. Красила окна и шпаклевала. Да и обои сама клеила на глиняные стены. Не любила помощников. А и потолки низенькие были, одной сподручнее работать.
Что можно построить?
КУТОК С ПЕЧКОЙ.
А уж потом переехали и сестра Анна с Олегом, с детьми, Машуней, Витьком, Димкой, только переехали в старый район Областной больницы.
***
События страшной важности
Мать Лиды, Любовь Петровна рассказала:
– Недавно пришли от Славки к Машке послы. Или замуж иди. Или вот серьги золотые прими в знак примирения. А не примешь, пожалеешь. Мирно решить хотели. Сегодня суд, а дом загорелся. Как она теперь на суд пойдет, не знаю?
Лиде тоже надо было идти на работу, потом отпрашиваться и на суд. Он расположен рядом с Народным банком, в котором работала Лида, ее устроила туда родная тетя, только постарше Машиной и тоже мамина сестра, тетя Таня.
Суд был закрытым, обычно на суд приходили и местные пенсионерки, потом разносили сплетни по городу, как глухой телефон, ну и журналисты газет местных, это когда открытый. А тут заседание тихое и почти мирное. Каверзные вопросы задавала защитник Влада:
– Так Вы, Лидия Ивановна говорите, что сидели в парке? А как далеко находится парк от танцплощадки?
– Недалеко, но мы играли на гитаре, пели. Нас много было. Шумно.
– И никто не слышал криков?
– Никто.
– А музыку с танцплощадок слышно? Вы ведь живете близко от парка?
– Музыку слышно бывает.
– А криков не слышно? Никто не звал на помощь?
– Нет. Я ж говорю, мы разошлись быстро.
– А пришли, она уже дома?
– Да, но мы гуляли немного вдвоем.
– А сколько вы выпили? Перед танцами вы пили?
– Ой, по рюмочке всего на четверых и то, вино.
– Вопросов больше не имею, Ваша честь.
Лида корила себя, ничего она не могла сказать в защиту. Язык сковало, страх липкий, будто она во всем виновата. Да и конечно, виновата. Не уберегла сестренку. Всегда смелая, сейчас в трудную минуту, сплоховала.
Трусость перед незнанием буквы закона, в основном, скажешь и навредишь. Зная свою беспечную говорливость, молчала. А ведь можно было сказать, что пошла Маша под ее влиянием на танцы, что не ходила никуда и сидела дома. Ни с кем не встречалась и не пила до этого вина. Да много было чего сказать можно в защиту. Да как будешь говорить, коль не спрашивают. А спрашивают то, что идет только во вред делу.
На суде узналось, что Влад одновременно шел по нескольким делам. Разбой, нападения на людей, угон машин, продажа по запчастям, и изнасилование.
– Дадут ему по полной! – говорила Лида после суда, Маше.
После суда они пошли на пепелище Машкиного дома.
– Как же так? Что случилось то?
– Как, как, неспроста пожар.
http://proza.ru/2023/03/19/1768