(Часть 8, из книги «Моя махалля»)
Дохтууур! Хой, Салимжооон! Ёрдамиз керак!(Нужна Ваша помощь!)
Запыхавшаяся соседка Бури-хола панически размахивала руками пытаясь отдышаться и одновременно объяснить, что мужа её Кузивой-ака, давно и тяжело заболевшего, сегодня врачи отправили домой, посчитав его безнадежным и отпустив ему всего неделю жизни, а сейчас ему очень плохо.
Салим-ака, вообще-то, был врачем-рентгенологом, но не будешь же объяснять всем, кто просит помощи, что у тебя другая медицинская специализация, да и вникать в такое время никто и не будет -«Помоги!» и всё тут.
И Салим-ака помогал: кому накладывал шину на сломанную руку, кому делал промывание желудка, кому делал искусственное дыхание и массаж сердца. Одновременно вызывал Скорую помощь и часто сам сопровождал больного в больницу.
Салим-ака был не только практикующим врачем, он был и врачем-исследователем, защитил в качестве соискателя диссертацию в Ленинграде и получил ученую степень кандидата наук.
Он исследовал лечебные свойства природного материала таинственного происхождения, который в Средней Азии был издревне известен как средство для ускоренного заживления костных переломов.
В основе лечебных свойств этого материала лежала его способность резко увеличивать иммунитет организма мобилизуя скрытые ранее резервные силы.
В своей диссертации Салим-ака изучал степень влияния этого материала на лучевую болезнь, убедился в его эффективности и предполагая, что он может быть полезен и при онкологических заболеваниях, занимался проведением исследований в этом направлении, получив первые позитивные результаты.
Услышав призывы соседки, Салим-ака положил ложку, встал из-за стола и прихватив свой старенький медицинский саквояж, поспешил за ней в дом Кузивай-ака.
Жили старики одни, детей у них не было, Кузывай-ака винил в этом проклятую войну, которую он прошел до самого Берлина и был несколько раз тяжело ранен.
Вернувшись с фронта, с трудом устроился на работу в аптекоуправление и развозил лекарства по аптекам города, сначала на арбе с огромными колесами, затем на подводе, запряженной парой лошадей, а в начале 60-х сел за руль единственного автобуса, появившегося в управлении.
Работал честно, жил на одну зарплату, очень скромно в своем стареньком глинобитном домике, состоявшем из двух комнат, в одной из которых он и лежал сейчас, прямо на полу, у танчи, на двух стареньких ватных курпача-одеялах.
Осмотрев больного и расспросив его всхлипывающую и поминутно вытирающую широким рукавом платья слезы из глаз, жену, Салим-ака понял - онкология в последней стадии, медицина и врачи бессильны.
Это было время, когда врачи ещё помнили клятву Гиппократа и свято соблюдали её постулаты.
Салиму понадобилось несколько минут, чтобы выбрать между «Не навреди!» и «Сделай всё, что возможно!».
Колебался он потому, что средство, которое он собирался дать безнадежно больному человеку, не было официально признано лекарственным, не прошло установленных законом клинических испытаний и не было утверждено Фармкомитетом.
Тем не менее, он решился и опираясь на свой опыт и знания и надеясь на чудо, дал умирающему своё средство, размером с маленький орех, пояснив, что принимать его следует маленькими порциями с горошинку величиной.
Ранним утром следующего дня громкий стук в окно разбудил всю многочисленную семью Салима. Бури-хола опять прибежала за врачем.
Торопливо войдя вслед за хозяйкой в дом, Салим-ака увидел накрытого четырьмя одеялами Кузивой-ака, с которого градом лился пот.
Заметив вошедшего врача, Кузивой-ака возбуждённо заговорил:
Энди тузаламан, Салимжон! Албатта тузалиб кетаман! Берган догрингизни биттада ютдим! Росса ачик экан! (Теперь я поправлюсь, Салимджан! Обязательно поправлюсь! Я Ваше лекарство целиком съел, ох и горькое оказалось!)
И, действительно, вопреки неутешительным прогнозам врачей, Кузивой-ака поправился и прожил ещё 20 лет.
И всю свою жизнь благодарил Салима и желал ему долгих, счастливых лет.
И, по-видимому, желал искренне - Салим-ака прожил 93 года и умер, шепнув на прощание: «Батарейки садятся...».