(Из цикла "Петрович и Соболюк")
Приближается Новый год, а с ним и зимняя сессия. Первая и наиболее ответственная. Старое студенческое правило – сначала ты пашешь на зачётку, потом она на тебя – работает и здесь, причём более наглядно, а иногда даже парадоксально и в чём-то цинично. Особенно наглядно это проявляется в общественных дисциплинах. Получивший «отлично» по истории партии по определению не может срезаться на марксистско-ленинской философии, даже если беспечно путает Гегеля с Бебелем.
Ну да, оба немцы, поморщившись, мирится с «невинным» заблуждением педагог, закрывая глаза на то, что Бебель, в отличие от Гегеля, – убеждённый марксист. Ошибка не столь груба, как если бы основоположником абсолютного идеализма был прилюдно провозглашён одессит Изя Бабель. Так что четвёрка оговорившемуся гарантирована при любом раскладе.
Да и как может получить тройку тот, кто твёрдо помнит, на каком съезде партии был взят курс на поголовную коллективизацию? Потому как отличная оценка по этой самой истории предполагает безусловное знание экзаменуемым философской школы основоположников марксизма.
Хотя, среди педагогов попадаются и принципиальные. Как это, например, случилось на прошлом семинаре с Веней Шустровым, допустившим подобный ляп.
– Голубчик, – осаживает преподаватель Веню, – вот вы нам и расскажете на следующем занятии о жизненном пути Августа Бебеля, чтобы впредь его ни с кем не путать.
Но Веня тоже не лыком шит, подходит к заданию творчески.
– Вы можете рассмеяться, но через два года он тоже умер, – между делом упоминает он в своём докладе о том, как мать маленького Августа после смерти супруга вышла замуж за брата-близнеца умершего.
– Так что, ничего удивительного в том, что основной труд Бебеля посвящён взаимоотношению полов. Он так и называется – «Женщина и социализм». Автор разбирался в проблеме не понаслышке и имел чёткие представления о пути её решения. Тем самым уверенно обличал всю порочность и бесплодность капиталистического пути развития даже под этим углом зрения.
Конечно же, докладчик получает «отлично» – вряд ли лектор столь глубоко посвящён в труды лидера германского пролетариата. Веня торжествует. Фундамент будущего успеха на экзамене заложен.
Руководство факультета тоже ратует за успеваемость своих подопечных. Нужно выглядеть не хуже других, иначе тень упадёт на уровень требовательности и принципиальность, проявленные на вступительных экзаменах. Поэтому контроль за ходом самоподготовки перед сессией утраивается.
И вот тут-то наш Петрович подаёт рапорт по команде. Дескать, прошу отпустить меня на двое суток в Москву по семейным обстоятельствам. Причина вполне себе уважительная – «хочу встретить новый год в кругу членов семьи». Слава Мухалёнков по сути рапорта не возражает, хотя журит подчинённого за словесный выверт: что это ещё за круг членов?
– Хорошо ещё не члена. Так бы и написал прямо, что соскучился по безопасному сексу.
Он, улыбаясь удачно подвернувшемуся каламбуру, ставит подпись на рапорте и кладёт его в папку. Народ оживляется, услышав знакомое, ставшее уже почти родным, слово.
Тема так называемого «члена» в его многоликих проявлениях, как и всего, что с ним связано, давно здесь актуальна. Зарождением не совсем здорового интереса к этому, по сути, вполне безобидному термину послужил глагол «вычленять», который с завидным постоянством использовал на своих лекциях старший преподаватель кафедры общественных наук Антонов. Докапываясь до сути той или иной проблемы, он неустанно обращался к методу «вычленения» в ней ведущего звена – того, потянув за которое можно вытянуть всю цепь. И мастерски его вычленив, он каждый раз победным взором окидывал аудиторию. Та в восхищении замирала. Во всяком случае, так ему казалось.
На самом же деле многие с недоумением гадали, звеном какой цепи являлось только что выуженное им. А поскольку речь шла о марксисткой теории, то на ум всем приходила лишь одна единственная цепь, упоминаемая в этом могучем учении, – та, что сковывала пролетариат.
Общее мнение о сути метода выразил Валера Альбертов. Цепь эта скорее всего, опутывала не целиком пролетария, а только лишь его ноги, поскольку в противном случае тот бы не смог вырабатывать прибавочный продукт. А если так, то что тогда? Потянув как следует или дёрнув за это звено, вместо избавления от оков этого представителя угнетённого класса можно было только уронить его и основательно извалять в грязи. Перспектива пугала.
Не удивительно, что после нескольких подобных лекций Антонова кафедру общественных наук офицеры группы экономистов, а с их лёгкой руки и остальные офицеры факультета стали называть кафедрой «марксизма-вычленизма». Впрочем, делали это не напрасно. Поскольку, как выяснилось позже, многие преподаватели этой же кафедры тоже были адептами метода «вычленизма», не брезгуя применять его в рамках других общественных дисциплин. Так что словечко это было на слуху и нередко вызывало плохо скрываемые улыбки в аудитории. Поэтому понятно, с каким оживлением коллеги встретили рапорт Петровича.
Уже поднаскучившая всем тема веса однокашника тут же окончательно предаётся забвению. Ещё бы – новая повестка дня необычайно благодатна и открывает широкие просторы для фантазии. Коллеги на все лады принимаются склонять тему кругов Петровича, как явных так и скрытых, и обсуждают физиологические подробности строения его богатырского организма, сплошь состоящего из различных членов, каждый из которых имеет свои специфические потребности и в силу этого диктует хозяину свою собственную волю. Объявляется конкурс на лучший рапорт, в котором «члены» и «круги», их всевозможные производные и смежные с ними понятия начинают фигурировать в самых невообразимых комбинациях.
– Петрович, а как ты к треугольнику относишься? – провоцирует тот же Веня Шустров. Этот убеждённый холостяк и стойкий приверженец учения Камасутры уже многое успел попробовать на своём веку, и рапорт приятеля по-новому открывает ему перспективы в этой области.
Петрович играет желваками и мрачно огрызается на совсем уж откровенные изыски шутников. Зубоскалят, паразиты. Почти все тут с семьями окопались: им-то что – сел на трамвай, и через полчаса ты уже в кругу этих самых…, ну хорошо, пусть не членов, но всё же.
Но самым печальным в этой истории оказывается то, что на следующее утро Слава Мухалёнков получает в канцелярии рапорт Петровича, на котором стоит размашистая резолюция замначфака «Отказать». Петровича, правда, это не сильно обескураживает – похоже, он и так не очень-то рассчитывал на удачу, и подачей рапорта хотел лишь соблюсти установленный порядок. Но лучше бы он этого не делал…
В перерыве между занятиями он подходит к Мухалёнкову и что-то шепчет ему на ухо. Тот, немного скривив лицо, недовольно реагирует:
– Смотри сам, я тебя покрывать не стану. Ты мне ничего не говорил.
После обеда Петрович исчезает.
К концу самоподготовки в класс неожиданно врывается сам начальник факультета контр-адмирал Загорский в сопровождении Соболюка.
- Где у нас Илюхин? – вопрошает он грозно он, окинув взглядом вскочивших офицеров. При этом вид у него такой, как если бы сейчас Петрович срочно потребовался самому главкому ВМФ. Но дело, конечно же, вовсе не в главкоме.
Буквально за полчаса до этого адмиралу срочно понадобилось переслать в Москву пакет с какими-то документами. Он вызвал Соболюка.
– У нас никто из слушателей сегодня в столицу не собирался?
– Илюхин подавал рапорт, но я ему отказал. Вы же сами распорядились…
– И вы думаете, это его остановит? – Загорский прекрасно разбирается в психологии слушателей, а о Петровиче он уже был наслышан.
– Вряд ли осмелится.
– Идём, если ещё не поздно!
И вот сейчас они стоят перед экономистами.
– Где Илюхин? – повторяет адмирал.
В классе по-прежнему царит молчание. Он поворачивается к старшему группы.
– Я вас спрашиваю, где он?
У Славы Мухалёнкова лицо покрывается пятнами. Он пытается выдавить нечто вразумительное, но слова застревают в горле.
И тут, среди гробовой тишины, откуда-то из заднего ряда звучит приглушённое: «Вычленился». По лицам стоящих проскальзывает подобие улыбки. К счастью, Загорский этого не слышит или не придаёт ему должного значения. Надо сказать, что, к чести адмирала, данное слово и всё, что с ним связано, у него особых симпатий не вызывает – в его арсенале найдутся аргументы, гораздо более доходчивые.
Его глаза по-прежнему горят негодованием. Как же так: он ещё неделю назад строго указал всем накануне сессии усилить контроль за самоподготовкой. И тут такое вопиющее непослушание!
Адмирал резко поворачивается к Соболюку.
– А я тебе что говорил?! – тычет он ему пальцем в грудь с какой-то злорадной усмешкой.
По бледному лицу Соболюка можно предположить, что он только что проспорил ящик коньяка.
Вернувшись из Москвы, Петрович огребает строгача. Теперь уже в письменной форме.