Крестины

Забавный рассказ(12+) о детском взгляде на взрослое событие.
* * * * *

Большеголовые мудрецы утверждают, что прошлое, настоящее и будущее существуют одновременно, а наше самосознание подобно граммофонной игле на поступательности событий. Пока внешние обстоятельства складываются гладко – наша мелодия идёт такт за тактом, рефрен за рефреном, не нарушая общей гармонии эпизодов; но стоит произойти чему-то необычному, способному сбить «иголку» с предначертанного пути, как появляется акт предвидения, дежавю или пророческий сон. Или невероятно яркое воспоминание того, что когда-то, вероятно, было или могло бы быть!..

* * * * *

Мне только-только миновало четыре. Окружающий мир был огромен, удивителен и противоречив! В то время для меня он состоял из неба и потолков, из подбородков и огромных рук, которые только-только перестали ко мне тянуться, когда мне было надо и наоборот. Колени, в брюках и торчащие из-под подолов, закрывали рвущееся ко мне на уровне глаз, и иногда я была этому рада, а иногда хотелось укусить мешающее видеть – что же за ними! И я старалась отбежать в сторону, но потные ладони ловили меня и поднимали на уровень лиц, что своей складчатой безобразностью так не походили на гладкие личики моих сверстников. И оказавшись в ином, охватывающем страхом высоты, мире, я ревела и брыкалась, стремясь почувствовать под ногами привычную опору...
– Не надо её тискать! Видишь, что не любит, – устало говорила мама.
– Что ж она растёт такой недотрогой? – улыбался отец. 
И в моём самосознании к имени и безликому «девочка» присоединилось ещё и упрямое «недотрога».

И вдруг меня перестали трогать совсем! Родители постоянно носили и баюкали, передавая из рук в руки, похожий на огромную личинку майского жука белый свёрток, с торчащей из него крохотной чёрной головкой. Эта головка жевала мамину оголённую грудь и тогда молчала, но если свёрток начинал пахнуть моим горшком, то оглушительно орала так, что приходилось затыкать уши или накрываться подушкой!..
Но ещё отвратительнее выглядело, когда свёрток разворачивали! Из-за края стола мне не было видно тельца, а лишь «кукольные» ножки и ручки, которые сгибались-разгибались и дрыгали, словно стараясь оторваться!.. И однажды я оторвала своей кукле ноги и руки, чтобы посмотреть… И была мамой впервые нашлёпана по попе, без каких-либо объяснений!..

Когда родители от крика «личинки» устали спать по очереди, к нам приехала дотоле неизвестная «бабушка» – толстая старушка, пахнущая валерьянкой и пирогами. Вскоре пирогами пропах весь дом!.. Они появились и в духовке и на столе – с мясом и рыбой, с вареньем и творогом; и я перестала есть что-либо другое, отчего взрослые начали ссориться. А ещё они ссорились при слове «крестины». Но вскоре пришли к примирению, решив «окрестить» моего новорожденного брата. Я сразу же вспомнила, как ранней весной поставили крест над соседской старушкой, у которой я «гостевала», когда, заболев, не ходила в садик. Смешанное чувство охватило меня – было жаль закопанную в деревянном ящике соседку, но радостно, что у нас в доме опять будет тихо, а меня снова будут брать на руки, отчего я, впредь, не стану брыкаться!..

И вот, приодевшись нарядно, радостная и взволнованная семья двинулась в сторону кладбища. Родители, наверно пожадничав, не сколотили ящик для притихшего «кулька», а просто несли его все по очереди на руках. А я, вскоре уставшая до дрожи в ногах, боялась напомнить о себе, попросившись «на ручки», чтобы и меня не зарыли в землю, закидав бумажными цветами…
Но, не доходя до берёзовой рощи с крестами на холмиках, родители повернули в сторону огромного здания с широкими ступенями каменной лестницы. Невероятно огромные двери, скорее похожие на кованые ворота, были распахнуты, и из прохладной глубины струился золотистый свет вперемежку с тонким ароматом, напомнившим пряную запечённую утку и сладость мёда...

Обо мне сразу же позабыли! И я, разинув рот, стояла в одиночестве, запрокинув голову и чуть не падая навзничь; разглядывая глубокий купол, откуда сквозь солнечные лучи на меня взирало лицо бородатого дядьки то ли с улыбчивым, то ли со строгим взглядом. Множество лиц было и ниже – по стенам и колоннам, в рамах и без них, освещаемые солнечными зайчиками и клумбами потрескивающих огоньков. И стояла бы я так на холодном каменном полу до конца своей жизни, вдыхая тишину и покой, нарушаемые лишь перешёптыванием моих родных; если бы кто-то в чёрном покрывале не схватил меня и не поднял на уровень своей серебристой бороды, похожей на ту, что витала в недосягаемой высоте…

Помня о решении больше никогда не брыкаться, я затихла и позволила отнести меня за колонны, к слепящему солнцем высокому окну, под которым стоял огромный глубокий таз со свечами по краям. Рядом с ним столпилась моя родня с голым братиком, который, как оказалось, и впрямь похож на лишённую мною рук и ног куклу. И здесь произошло невероятное!.. Мама передала свою «куклу» в руки незнакомца, такого же бородатого и завёрнутого в покрывало, как тот, что держал меня на руках. Но у этого на груди висел огромный поблескивающий крест на толстой цепи, как у ручки нашего унитаза. И я вдруг почувствовала сквозь подол платья такой же крест, и мне стало так страшно, что перехватило дыхание!..
А бородач, принявший брата, что-то забубнил и неожиданно окунул его с головою в таз, как это сделала незадолго «до крещения» соседка с котятами, «чтобы они уснули, а кошка принесла новеньких». И я – от жалости то ли к утопленным котятам, то ли к беззащитному брату, а может быть от раскаяния за искалеченную куклу, – заревела так громко, что плач, проскользнув между колонн, ударился о противоположную далёкую стену и вернулся ко мне кошачьим писком.

– А девочка у вас крещёная? – спросил дядька и спустил меня с рук.
– Крещёная? – эхом спросила бабушка и сунула мне в рот, словно соску, сахарный петушок на палочке.
– Ой, нет! – смущённо ответила мама, – А сейчас нельзя?..
– Ну отчего же! Сейчас и нужно… – проворковал басом бородач, передавая моего визжащего брата в бабушкины руки.
И я остолбенела, с леденцом во рту! В голове моментально пронеслись картины с утопленными и зарытыми в огороде, «чтобы проросли новенькие», котятами; и сама колдунья-соседка, зарытая под холмиком с крестом; и визжащий брат, которому теперь уготовлена та же судьба… Вот теперь и я!.. А говорили, что любят! Но и я любила свою куклу!.. Мысли, словно сотни нитей, переплелись в моей голове, то сжимаясь в плотный болезненный клубок, то разлетаясь в разные стороны, отчего кружилась голова!..

А в это время с меня, остолбеневшей, уже стянули платье, не тронув маячки и колготок; расплели косички, стащив бантики; и, приподняв над тазом с хвостиками свечей, стали лить на голову пахнущую травами воду!.. От ужаса я зажмурилась и сжала зубы, хрустнув леденцом… И не утонула, наверно потому, что не дышала и не открывала рта, боясь упустить последнюю в своей жизни сладость!..
– Да ты могла подавиться!.. – сердито вскрикнула мама и, вытащив из моего рта петушок, стала сушить мне волосы пушистым полотенцем.
– Она ему голову откусила! – папа пальцами, как клещами, сдавив мои щёки, заставил выплюнуть кусочек леденца, и я заревела.
– На, не реви! – бабушка вернула сладкого калеку мне в рот, – По примете будет у тебя дружок с хвостом, но безголовый.
– Повезёт девке хоть с хреном… – рассмеялся отец.
– Прекрати! – мама осекла его, ткнув локтём в бок, а в сторону бабушки строго прошептала, – Вы же в храме!..
Меня вновь одели, «мяукающего» брата запеленали, раскланялись с бородачами и подались к выходу.

Ах, как я была рада вновь оказаться на улице! От слепящего солнца и знакомого запаха придорожной пыли волна мурашек пробежала по телу, от затылка до пяток, и захотелось рассмеяться и запрыгать или закружиться, как та собака, что крутилась за собственным хвостом у подножия каменной лестницы. Ах, вот про какого Дружка говорили!.. Ну и не безголовый он, а просто старается поймать, что поймать невозможно!.. И я побежала, чтобы приласкать «обещанную» мне собаку, и оступилась, и упала, как обычно дети – руки за спину, и чуть не проглотила остаток леденца вместе с палочкой!..

* * * * *

Большеголовые мудрецы утверждают, что прошлое, настоящее и будущее существуют одновременно, а наше самосознание подобно граммофонной игле на поступательности событий. Вот только крутится наша бытность не в плоскости, а на шаре. Потому в детстве время течёт быстро, постепенно замедляясь и вновь ускоряясь к старости. Может быть потому – чем ближе к концу «мелодия», тем ярче всплывают воспоминания детства, но уже с пониманием предначертанности и важности всего, что казалось случайным и не заслуживающим внимания…
Лишь теперь я подхожу к осознанию своих достоинств и недостатков, к пониманию истоков ночных кошмаров, среди которых – котята в гробу, безрукие-безногие младенцы и безголовые собаки, дружелюбно помахивающие пушистыми хвостами… Да и друг, ставший мне мужем, которого иной раз и назову «безголовым», был предсказан мне ещё в раннем детстве, а потому не стоит пенять Судьбе, которая прокрутив этот «шар бытия», надеюсь – предложит новый!..