Грани правды

         
                Из-под камней пробивается к небу трава...

                К ЗИМЕ ДРОВА

    Стояла испепеляющая июльская жара. Лучи полуденного солнца нещадно  прижигали спину.По пыльной дороге, идущей по пшеничному полю, паренёк лет двенадцати и бабушка  тащили на себе  длинные, аккуратно очищенные топором от листьев, хлысты орешника  на зиму. Иначе зимой печку топить будет нечем...

    Пыльная дорога затейливо петляла по хлебному полю. Колосья низко склонялись к дороге, иногда задевая голые ноги парнишки.  Едкий пот заливал ему глаза.  На ногах у него были надеты башмаки без шнурков. Он шёл за бабушкой, с трудом  тащя длинные хлысты хвороста. И то ли от тяжести груза, то ли от желания поиграться паренёк колесил то к одному краю дороги, то к другому. На толстом слое дорожной пыли отчётливо отпечатывались волнистые полосы от веток хвороста  и  занятный  след его башмаков.

 В лесу они  собирали упавшие с деревьев сухие ветки и нарубили толстого орешника.  Бабушке  было давно за семьдесят, она уже немного горбилась, но ещё  исправно работала в огороде и по дому. Ей, считай  всю жизнь,  пришлось проработать в колхозе.

Но в этот год,  когда распределяли делянки для прополки сахарной свёклы, она отказалась,  сказав,  что уже силы не те,  да и приболела.
Три гектара свеклы полоть на жаре ей было уже не под силу.

Новый, назначенный из выселок бригадир,  не поверил в её оправдания и пригрозил, что лошадь на конюшне она больше не получит.

– Будешь на себе и дрова и сено возить, – пообещал он с ухмылкой.

– Ликсей Петрович! Какое сено? Лет пять назад  корову как  продали, – пояснила она грустно, – а на двух коз как–нибудь наносим с внуком травы.

– Ну,  вот и носи! – буркнул тот себе под нос, сплевывая под ноги.

А назавтра дал указание конюхам, не давать лошадь бабушке Фросе,  пока та  не прополет несколько гектаров сахарной свеклы.

Стёпка с самого рождения жил с бабушкой. Мать давно   работала в городе и  как его годовалого оставила у матери, так он здесь и остался.
Незаметно текло время, листая зимы и вёсны.  И вот теперь он перешел в седьмой класс. Паренёк стал интересоваться спортом, с интересом смотрел по телевидению Олимпийские игры в Москве.

Мать редко приезжала в гости. В городе она жила с каким–то мужиком.
Стёпка рос приветливым  и симпатичным пареньком. У него были лучистые зелёные  глаза и светлые, выгоревшие на солнце волосы.

Бабушку  он всегда старался  слушаться,  даже когда считал её просьбы и приказания несправедливыми. Например, одному не купаться в пруду и не ходить далеко в лес за ягодами.  От леса до села было километра  два.
 
По дороге, нагоняя их, мчалась бричка. На ней важно восседал бригадир  Разбугаев.  Но в народе, между собой, его называли Раздолбаев, а иногда и похлеще. Умишком он не блистал, но вот гонору и нагловатости у него было предостаточно.

Стёпка  по наивности думал, что может до села ехавший подбросит вязанки с хворостом, ведь  бричка–то пустая. Догоняя их,  начальник так  "стеганул" ременным кнутом коня,  что тот понёсся  галопом.
Ещё издали он, не доезжая полсотни метров, начал на них орать:

– Посторонись!!! – Дорогу!!! – думая, что они не слышат грохота брички. Они со страхом отступили ещё дальше, на несколько шагов от дороги,  в глубь пшеничного поля.

– Что? Носим?  Вот так то–о–о!– рявкнул  он, проносясь мимо них с глумливой улыбкой.

Промчавшись, бричка подняла над дорогой столб пыли, который надолго повис над дорогой в виде туманного облака.

– Бабуш? А чего это он нам  запретил лошадь давать на конюшне?–спросил обиженно Стёпка,– раньше мы на лошади дрова возили.

 В лесу он наложил себе побольше сырых тяжелых палок орешника, чтобы бабушке было легче нести,  и теперь верёвка от вязанки сильно впивалась ему в плечо.
– Да я отказалось три гектара свеклы брать полоть, – пояснила она тихо. Она видела,  как  внучонок согнулся  под тяжестью хвороста, но не могла помочь ему  как раньше. Силы были не те.

Протащив еще метров триста хлысты паренёк бросил вязанку на дорогу.
Бабушка тоже приостановилась, услышав шлепок дров о дорогу.

– Давай отдохнём немножко, – устало попросил он бабушку.

–Давай! А то я и сама давно уморилась, – призналась бабушка, до этого старавшаяся не показать, что ей тяжело.

Они и присели на дороге прямо на хворост.

– То было при старом бригадире Романыче. Тот всегда давал лошадь, – пояснила она, – а вот как назначили Раздолбая, так многим свет не стал мил. Никому спуску не даёт.

– А что если его поправить или переизбрать? – не унимался мальчишка.

– Да у него полрайона начальство знакомое. Ты слыхал,  дружки его  говорят на овцеферму повадились?

– Да дед Миха говорил, что  после их приезда летом  пятнадцать овец на ферме вроде волк задрал.

– Да, задрать то задрал,  только мяса не оказалось, а шкуры снятые и целые висели выделанные по забору. Говорят сам прокурор района там гостил. После этого Раздолбай никого не боится.

                БЕЗДУШНОСТЬ НАЧАЛЬСТВА

А работа бригадира была не  пыльная. Ходил с утра по деревне  и стучал деревянным кнутиком в окно:

– Шурка! С тока зерно перевозить на склад,–давал разнарядку.

– Манька, на свеклу,– стучал он в следующее окно.

Та,  выйдя на крыльцо, почтительно поздоровавшись, попробовала отпроситься с работы на сегодняшний день.

– Да не могу я сегодня,  в город за продуктами надо,– завтра сын с детьми собирается приехать.

– Ну, смотри! Надо будет  дров на топку к зиме  привезти, – лошадь  не дам! Так и знай!!!

– Ликсей  Петрович! Имей совесть! Я уже десять лет как на пенсии.
И всегда  работала  без выходных. Ни тебе субботы,  ни воскресенья.  Как на каторге!

–Ты зачем сына и дочь в город отпустила, – ухмыльнулся он, – Были бы здесь, вместо тебя бы ходили на работу.

– Да как бы тогда сын университет закончил, если бы здесь остался?
Такие бы унижения тоже терпел бы,– говорила она уже тихо и больше для себя, – а теперь в школе работает и на машине приезжает.

Сам бригадир  был круглолицый,  высокий и осанистый. Закончил всего восьмилетку. Раньше работал в соседнем селе шофёром, но вот в связи с тем, что из местных ставить было некого,  назначили его. А возможно повлияла какая–то родственная связь с районным начальством, как предполагали многие.

– Вот,  вот ты за него и будешь отрабатывать!– кивнул в сторону поля.

– Знаешь, мне сын сказал, что так как я уже десять лет на пенсии, то никто не вправе загадывать мне на  работу, – пояснила она,  обидевшись на злобность бригадира.

– Ну, тогда на себе будешь  дрова на зиму носить? – полувопросительно продолжал он убеждать работницу.

– В хороших местах заплатишь за дрова,  так тебе под двор привезут, не то,  что у нас, – пояснила она бригадиру.

– Ну, вот и поезжай  в хорошие места,–добавил он.

– Куда я поеду от родного угла? С  твоей матерью сколько мы поработали? Ещё в войну окопы рыли,– пыталась она разжалобить начальника, – Да и твоей жены что–то не видно  на поле в последние годы?

– Что ты к ней прицепилась, – болеет она, – отмахнулся от её неприятных вопросов, как от надоедливых мух, бригадир.

– Да! Так это все же  болеют. А однако  намерили каждой женщине у нас по три гектара сахарной свеклы, – полите, радуйтесь. Трудно нам по жаре полоть сахарную свёклу, – годы–то не те.

Бригадир любил на бричке лихо проскочить по селу.
Куры, купающиеся в пыли дороги, с кудахтаньем  в испуге разбегались, при приближении брички.

Всегда обращал на себя внимание великолепный, запряженной   в бричку жеребец.  Его статная мускулистая фигура красочно  переливалась на солнце золотисто–коричневым глянцем и всегда блестящими вычесанными боками.
Недаром конюху было приказано через день чистить его.

Обогнав несущих хворост, надо было через переехать ручей. Дорога шла по Белой Горе и через ручей. Раньше через него был сделан деревянный мосточек. Но теперь из-за без хозяйственности и разгильдяйства он сломан и полузатоплен тяжелыми гусеничными тракторами.
  Чтобы  не делать крюк с километр,  бригадир решил спуститься прямо по соседнему бугру рядом с Белой Горкой  без дороги.

Бугор был высокий.  Внизу были видны как игрушечные маленькие домики села. Ручей протекал возле самой горы. Говорили, что  он впадает в реку Белую Берёзу.
Бригадир остановил  лошадь. Он редко менял своё решение. Тем более что внизу по  горе хорошо был виден след гусеничного  тяжелого трактора. Но старые следы трактора затем пошли около горы, но сейчас там были глубокие рытвины и блестели лужи

Вытащив из брички топор, быстро срубил молодую берёзку, стоящую на опушке. Обрубив ветви, он засунул  между спиц  задних колёс срубленный ствол и таким образом начал спуск с крутой горы.

Задние колеса, не вращаясь, скользили по зеленой  траве,  разрезая землю и оставляя за собою чёрный земляной след.

Внизу горки бригадир вытащил ствол берёзки и положил его на бричку, - в хозяйстве пригодится.

Прошедшие дожди подняли уровень воды,  и проехать около горки было теперь непросто.  Надо было разуваться и идти рядом с повозкой, а то ненароком можно было ведь перевернуться вместе с бричкой.Но для этого надо было снимать новые лакированные туфли, купленные две недели назад  на базаре, и можно было запачкать новые чистые брюки.

Около стада коров, лежащих на стойле, стайкой стояли  несколько женщин. Они пришли доить коров и с интересом, исподволь, наблюдали за спуском с горы.

Ручей,  бегущий около горы,   весело журчал,  переливаясь прозрачной водой на солнце. В него впадало несколько студёных родников, бивших из–под горы.

Дальше бригадир направил коня прямо в ручей.  На вид  то его ширина  была метра полтора. Но далее  луг был болотистый. Но на другом  берегу ручья чётко были видны два следа коров, видно отставших от стада и перебравшихся в этом месте. Направив коня через ручей,  он надеялся на то, что тот мигом перескочит на другой берег, где переправились коровы.

Но надо было учесть вес повозки и восседающее на ней грузное тело.
Жеребец немного "погарцевав" перед ручьём, затем прыгнул на другой, заиленный берег. На другой стороне была топь, сверху поросшая редкой зелёной травой.
Конь стал порывисто выскакивать из грязи, но тяжелая бричка и тело бригадира не позволяли этого сделать. Бричка  застряла в трясине.

Сам прыгающий в упряжи жеребец  всё глубже оседал в топкое месиво. Бричка, прорезав колёсами верхнюю травяную подушку, погрузилась  в топь. Жеребец  уже не мог стронуть её с места. И он сам  продолжал всё глубже и глубже после каждого прыжка погружаться в вязкую жижу.

Можно бы было конечно спрыгнуть в холодную ключевую воду и быстро распрячь жеребца и пробовать вытащить его из топи. Но тогда не только лакированные туфли, но и новые брюки   могли изгваздаться в грязи. Поэтому Петрович  неторопливо завязал вожжи за гребёнку повозки и полез назад. Примерившись,  спрыгнул на сухое. Обогнув пригорок,  он вышел на мост.

Бабушка Марфа, идущая на стойло с подойником ему навстречу, почтительно поздоровалась и неожиданно посоветовала:

– Ты бы распряг коня, –  может ещё он  выберется.

– Ещё ты мне будешь указывать, старая! Иди своей дорогой! – бросил он в сердцах.

– Ну, как знаешь. Я тебе подсказать  по–доброму хотела, – вздохнула она огорчённо.

                СТЁПКА-СПАСАТЕЛЬ

Стёпка,  спускаясь с крутизны Белой горы, увидев барахтавшегося в топи жеребца. Он быстро сбросил с плеча землю вязанку с хворостом и в  припрыжку побежал с горы, торопясь на помощь.

Подскочив к повозке, мигом  развязал  ремень, который проходил через седёлку и  мешал жеребцу. Быстро снял  и сильно натянутые вожжи.
Теперь оставалось самое трудное, развязать прочный из сыромятной кожи ремешок супони, которым стягивался хомут. Его всегда завязывали на бантик, чтобы при аварии дёрнуть за конец и «рассупонить» хомут.

А там оставалось  сбросить гужи с концов дуги и жеребец будет освобождён от повозки. Но неожиданно  встретилась непредвиденная трудность. Нижняя часть хомута успела погрузиться в грязь.

Стёпка низко наклонился к морде лошади, стараясь отыскать узел супони. Неожиданно, достав пальцами до края хомута, понял, что ремешок супони короток и заправлен  только один раз и вниз. Никакого бантика  не было и в помине.

– Развязывать хомут надо было раньше, теперь поздно! – мелькнула мысль.- Вот Раздолбай!  Хоть бы раньше развязал, когда хомут ещё в грязь не опустился. А теперь "кранты", – подумал он с горечью.

Жеребец, вдруг собрав последние силы, начал выпрыгивать передними ногами, подгребая под себя жидкую грязь. Судорожно перебирая ногами, чуть не подмял Стёпку в пучину топкой жижи.

– Что ты там делаешь? Ну–ка,  быстро вылезай  из ручья! Жеребец тебя в грязь затопчет! Утопнешь сам! – закричала бабушка Марфа, их соседка, размахивая подойником и приближаясь к нему.

Парнишка понял, что никак не удастся развязать супонь на хомуте. Тогда он вытащил из  кармана самодельный ножик, сделанный из сломанной пилки по металлу,  и стал пробовать перерезать гужи, охватывающие дугу. Но ремённые сыромятные гужи были толстые и никак не поддавались.

При попытке обрезать гужи снизу, лезвие неожиданно согнулось и хрупнуло под самой  рукояткой. Черной рыбкой, блеснув на солнце, лезвие юркнуло в жидкую грязь. Теперь резать было нечем!

Стёпка вылез на сухой берег. Он был по пояс в грязи. И только тут заметил, что его башмаки остались внизу в грязи. Лезть за ними под прыгающего в трясине жеребца было бессмысленно. И он ясно осознал безнадёжность спасения жеребца.
Махнув сгоряча  рукой начал карабкаться на горку за брошенной вязанкой хвороста.
Стараясь не смотреть на увязшую в болоте бричку,  он понёс хворост домой. Дома он никак не мог найти  другие башмаки,  взамен утерянных.

Что удивительно, бабушка за башмаки его не стала ругать, только заметила мимоходом, что сколько раз говорила, что надо зашнуровывать ботинки. А о том, что рубашка и брюки в грязи, вообще ни слова.

Она уже успела обсудить с соседкой и пропавшие башмаки и те обстоятельства, что привели  к этому.Та через некоторое время  принесла неплохие ботинки внука, который  теперь в районе работал шофёром.

– На, примерь.  Должны подойти! – ласково потрепала она его за волосы.

– Что мерить, я и так вижу, большие будут, – огрызнулся Стёпка.

– Но ты же растёшь.  В твои годы у меня внук за лето на десять сантиметров вырос.

– Ладно, спасибо, бабуш! А я может, те,  в грязи найду.

– О, навряд–ли! Слышал трактор прошёл жеребца вытаскивать.

– О, я тогда побежал смотреть, – заторопился парнишка.

– Смотреть–то  там уже нечего. Когда к вам шла, сказали, что жеребец околел и перестал биться. Зацепили его за ногу и потащили на птичник,  –курам на пропитание.

Стёпка выскочил из дома и побежал к ручью.

                МУЖИЦКИЕ СУЖДЕНИЯ

Бричку тоже уже вытащили,  и мужики обсуждали детали.

– Да, если бы сразу распрячь, Буланый  бы выскочил из трясины, заметил дед Федя. Он опирался на толстую суковатую палку, стоя на одной здоровой ноге.
Вторую он потерял на войне, и теперь он всегда пристёгивал вместо неё деревяшку, которая заканчивалась набитой на конце черной резиной.

– Ну, ясный пень, – поддержал его сосед Иван, степенный и рассудительный мужик.

– Раздолбай, – он и в Африке раздолбай! – покачиваясь на зыбком лугу, как–то к месту заметил дед Федя, удачно и смачно заменяя слог.

– Это ты ему на наряде скажи!–подковырнул его сосед Петьча.

– И скажу, чего мне бояться!– заерепенился инвалид.

– Да, тоже будешь после этого на себе дрова носить из леса как бабушка Фрося, – продолжал доставать его Петьча.

– Да ты думай! Инвалиду не дать лошади? Как можно?

– А сироту да престарелую пенсионерку можно заставить  на себе  таскать дрова  на зиму?– не сдавался тот.

– Да, я в район пожалуюсь. Там разберутся! – не унимался инвалид.

– Так всё районное начальство из райкома, из прокуратуры, из милиции  у него на овцеферме пасутся. Явно не бараны! – уточнял он,  лукаво улыбаясь.  Тому крыть на этот раз было нечем,  и он сдался.

Стёпка снова залез в холодную жижу. Но сколько  не погружался в грязь, удалось найти только один башмак, другой как провалился.

– Да его жеребец затоптал! Вылезай! Не теряй здоровье. Вода–то ключевая, – с сожалением заметил дед Федя.

Паренёк и правда весь продрог и его начала колотить крупная дрожь.

– Давай, беги на пруд. Ополоснись, да и одежку простирни. И бегом домой, – в сухое переоденься! – начали давать советы окружившие его мужики.
Парнишка раздевшись и скрутив одежду, сунул её подмышку, и подпрыгивая,  побежал до пруда смывать с себя грязь.
 
                ЗЛОБНОСТЬ УПРАВЛЕНЦА
               
После этого случая прошло около недели. И бабушка начала говорить, что надо бы привезти глины для обмазки сарая на зиму. Но для этого нужна лошадь, чтобы привезти глины. Глины надо много, не наносишься.

Стёпка с неохотой, по просьбе бабушки, пошёл к бригадиру просить лошадь.  Тот  жил на другом посёлке и должен был  написать записку  с разрешением. Эту записку надо было отдать конюху. И только после этого тот выделял лошадь.

 Пройдя через лес, он довольно быстро нашел усадьбу бригадира. Недалеко от дома тот привязывал телёнка.

Сначала он длинную верёвку привязал к забитому в землю колу.
А вот когда начал снимать намотанный вокруг шеи теленка поводок, чтобы заменить на другой,  похожий на ошейник, бычок вдруг резво дёрнул головой, рванулся в сторону и выскочил из петли.

На радостях тот начал носиться, высоко выпрыгивая вверх и взбрыкивая.
И никаких ласковых уговоров бригадира не слушался.

– Давай, что стоишь, – догоняй! Что слабо?– бригадир с ехидцей   стал подначивать Стёпку.

Парнишка стоял немного в раздумье. Ведь он даже не успел  передать просьбу бабушки. Но мелькнула мысль, что если он поможет бригадиру поймать бычка, то тот  тогда наверняка  разрешит взять лошадь.

С этой мыслью он и устремился к телёнку. Но тот, уже набравший по возрасту силёнок, никак не давал себя поймать.
И только через полчаса он остановился в зарослях крапивы . Ласково его уговаривая и чмокая паренёк стал приближаться к бычку.

Тому тоже видно надоело бегать, и он потянулся к протянутой руке мальчишки.
Стёпка начал его гладить по шее и по спине. И с испугом заметил, что никакой верёвки на шее нет.

Когда он начал вытаскивать ремень из брюк, чтобы сделать поводок то размахивание ремнём не понравилось телёнку и тот, снова вырвавшись из обхвативших его рук мальчишки, начал носиться как угорелый.

Снова надо было загонять его в конец оврага, в заросли крапивы.
Несколько раз это  не удавалось. И  вот плутая по крапиве, удалось наконец–то  загнать его заросли и там  набросить петлю от брючного  ремня ему на шею. Приведя  телёнка к вбитому в землю колу, он его крепко привязал за верёвку.

Хотя руки и ноги горели от крапивы Стёпка с радостью и гордостью снова пошёл к дому бригадира.

Тот с невозмутимым видом сидел на крыльце. Видя решимость  и упорство парнишки и про себя  подумал : «Настырный! Подрастёт, покажет свой гонор!»

– Алексей Петрович! Я привязал телёнка за кол, – сообщил паренёк радостно.

–А ты чего ко мне пришёл? – поинтересовался тот, с каким– то наигранным недопониманием и со скрытой издёвкой.

– Да,  глины воз надо  привезти, чтобы к зиме печку переложить. А то скоро зима и холодно будет,– пояснял паренёк потупившись.

– А ты попроси на таборе у сторожей, – кивнув головой,  проронил  Петрович. Не было видно выражения его лица. Но по голосу угадывалось какое–то издевательство.

– Дак,  сторожа на конюшню не ставят лошадь. Она же их  считается.
Они её никому  не дают. Там  на лугу около конюшни  много свободных пасутся. Можно мне одну взять? – видя,  что зря исхлестался крапивой и лошадь не получит,  продолжал  он упрашивать бригадира.

– Нет, на завтра уже все лошади распределены, – сказал,  как отрезал  бригадир.

– А  на послезавтра? – просяще выдохнул Стёпка.

– Я тебе сказал, – и он сделал тяжелую длинную паузу, – Нет!..Иди!
 
Бригадир  даже не старался понять трудности других.

– Иди к сторожам!  Может те дадут! – уже в спину на прощание с издёвкой, как плюнул,  посоветовал ему бригадир.

Стёпка шёл и чувствовал себя оплёванным. Стали нестерпимо больно жечь исхлёстанные  крапивой руки и ноги. И он тихо заплакал.
И постепенно его плач становился всё громче и громче. Со стороны было непонятно, почему он так плачет навзрыд.

Вся тяжесть и боль последних дней, связанных с утоплением жеребца, потерей башмаков и унижением перед бригадиром,  выходила наружу.

                МИР НЕ БЕЗ ДОБРЫХ ЛЮДЕЙ

Пройдя километра полтора и выйдя из леса на луг, он увидел спускавшуюся  из другого лога, заросшего лесом,  повозку. На ней ехал сторож с табора. Все, и старые и молодые, звали его Иванчик.

Поравнявшись  с пареньком, он остановил лошадь и спросил озабоченно:
– Стёп? Ты чего ревёшь? Что опять к Раздолбаю ходил? Ну и что, не дал тебе и бабушке лошадь?

– Нет, не дал! Сказал, иди проси у сторожей, чтоб глины привезти, – хныкая,  пояснил  парнишка.

– Дак, на конюшне полно свободных. Вот сволочь, –  кровопиец. Если в кого вцепится, то как бульдог. Никому не даст пощады. Ладно,  не плач! Дам тебе я лошадь, но только до вечера. Вечером мне самому  на дежурство назад ехать. Сам зайду за ней вечером, - заверил он парнишку улыбнувшись тому.

- Ты, знаешь карьер глины  около меня недалеко. Поедем,  я тебе и лопату дам. Да заодно посмотрю, чтобы тебя не придавило. А то так и останешься в карьере засыпанный. Бабушка так  и не  дождётся глины. А виноват буду я, что лошадь дал. Слышал про случай  в прошлом году?

– Да, конечно слышал! Женщину придавило. Земля обрушилась!

Когда подъехали к дому, Иванчик сложил около дома солому, и очистив телегу стал устанавливать на повозке по бокам старые доски.
Сзади и спереди повозки установил небольшие щиты, с которыми видно раньше сам возил ту же глину или песок.

– Ну, что двинули!– и сам взял вожжи. – Положи лопату сзади, –распорядился он.
Когда подъехали к карьеру, показав на обрыв, начал объяснять:

– Видишь как земля нависла,  где глина чистая и хорошая. Многие рискуют и здесь копают.

– Но нам надо тоже хорошую глину, нам же  печку  перекладывать на зиму.

– Не волнуйся! Будет тебе хорошая глина! Расчищай здесь сверху землю и копай до  чистой глины.

– Так это сколько лишней работы, - осознав сколько работы надо будет сделать и зная, что лошадь надо будет быстрее возвратить.

– Зато без риска и тебя не задавит глиной - пояснил задумчиво Иванчик.

Стёпка быстро расчистил землю и докопался до глины.  Видя, что тот в больших,  не по ноге ботинках Иванчик не удержался и спросил:

– Ну, а Раззябай тебе новые башмаки не купил?

– Да, как же  купит он. Он ещё с бабушки деньги требовал за то,  что я гужи в одном месте подрезал, когда жеребца пробовал спасти.

– Он такой. Держись от него подальше, а то заставит на себя работать!
Зря ты телка ему ловил.

– Так я думал он хоть подобреет и  лошадь даст,– оправдывался Стёпка.

– Давай я сам побросаю, – Иванчик видел, что парнишка сильно устал, и забрал  у него лопату из рук.

Глина начала теперь   с каким–то глухим шумом равномерно падать на повозку, с каждым броском постепенно наполняя её.
Иван – добрая душа  и не дал больше Стёпке показать свою прыть.

– Отдохни, вижу ты уже выдохся!

– Да, нет! Щ–а–с–с, – немного отдохну, и сам набросаю.

– Не спеши. Это я тебе помогаю, чтобы побыстрее мне самому на  тракторный табор вернуться, – оправдывая свою помощь, отмахнулся Иванчик.

                ВОЗВРАЩЕНИЕ С ПОБЕДОЙ

Вскоре повозка была насыпана глиной выше бортов.

– Давай я помогу до мостов вывезти, – пытался Иванчик обезопасить выезд из наиболее опасного места.

– Да ты что?  Ты знаешь, как я с лошадьми управляюсь?– начал хорохориться Стёпка. И действительно взяв вожжи,  он как будто преобразился. Глаза его заблестели, и голос стал звонким и повелительным.
Нукнув на коня, он уверенно развернулся и  выехал на дорогу.

Так как дорогу была чуточку под гору, он мигом вскарабкался наверх воза. Присев на колени,   дёрнул  вожжами.

После двух мостов  дорога стала подниматься в гору. Тут  он  быстро  спрыгнул вниз  и стал, понукая коня,  сам стал подталкивать повозку в гору, помогая.
Когда с полным возом глины он подъехал к дому,  бабушка Фрося даже прослезилась.

– Вот, работничек растёт! Какой молодец, всё умеет! Ну, дал всё–таки лошадь Ляксей Петрович? – суетилась она.

– Нет, не дал! – остудил парнишка её тёплое упоминание о бригадире. –  Это сторожей с табора  лошадь. Иванчик свою отдал, но он за ней зайдёт скоро. Ему на дежурство к вечеру ехать.

                ГДЕ ИСКАТЬ ПРАВДУ?

Указав место,  куда надо  ссыпать глину, бабушка захлопотала по хозяйству.
Когда  ближе к вечеру пришёл Иван за лошадью, на столе уже стояла жареная картошка и были порезаны малосольные огурцы.

– Вань! Садись, садись за стол! Спасибо что выручил! А то я договорилась с печником. К зиме надо  печку переложить. Совсем свод прогорел. Спасибо что помог набрать глины,  мне Стёпка рассказал. Силёнок у него ещё мало. Говорила ему утром: «Садись ешь суп, яишницу».
Только кружку молока с хлебом выпил и на весь день, пыталась оправдать она его малосильность.

– Да   ладно  ты!  Не хлопочи! Мне на дежурство надо быстрее ехать!–больше по привычке, чем на самом деле, отнекивался Иванчик.
Все знали, что по давнему порядку,  если бы он не сел за  накрытый  стол, это означало что хозяйка чем–то не угодила, и выручивший парнишку выказывает этим  своё какое–то скрытое недовольство. Чтобы не обидеть хозяев,  надо было принять угощение. Лишних денег заплатить за доброе дело у них не было, да и не принято было по традиции платить за это.

– Так я тебе только  рюмочку налью! Сам знаешь взять больше  неоткуда.

– А что Томка из города не привозит?– поинтересовался  он с хитроватой  улыбкой, прекрасно зная что её дочка живёт с мужиком, у которого запас не держится.

– Да, нет, – не привозит. Я тебе из старых запасов налила.
Присев на край лавки и взяв рюмку с прозрачной жидкостью,  он ловким движением опрокинул её.Взяв дольку огурца, быстро поднялся из–за стола.

– Ну всё! Я пошел. На службу надо.

– Вань! Возьми с собой,  я вот тут четвертинку налила. Да чуть–чуть закусить положила, ночи то холодные,– с душевной теплотой она обратилась к нему. –Ты бы поел, как следует. Знаешь, как ты нас выручил! А глина то тяжёлая, если носить на себе. Парнишка грыжу получить может. Я этого себе никогда не прощу.

– Ты бы съездила в район,  пожаловалась бы.

– А кому там до простого народа есть дело? Все только свою выгоду и смотрят.  А мне что им дать?

– Ты бы в газету зашла. Смотришь фельетон бы вышел. Хоть немного бы высокие хапуги и хамоидолы хвост бы прижали.

– Вот ты скажешь… У них же там всё под контролем. А если кто в защиту народа напишет против, того сразу же и уволят. Ты вон против начальства  высказался,  так тебя с трактора в сторожа вмиг  перевели.

– Да, правда говорят, – тот прав у кого больше прав,– согласился он угрюмо.

– Вань! На зиму дровишек завести, хоть возика два, чтобы не замёрзнуть, дашь лошадёнку?

– Не обещаю точно. Раззябай лютует. Может с работы выгнать.

– Да сами то  они  и  днём и ночью на машинах везут. Им всё можно,– подвела она  грустно итог. – А нам даже лошади нет.

                БАБУШКИНЫ СОВЕТЫ

Когда Иван–добрая душа уехал, бабушка долго поучала Стёпку что надо хорошо учиться, чтобы в городе образование получить.

– Останешься в колхозе, – заездят. Здесь умные не нужны, ищи судьбу в других местах, – наставляла она внука.

– Может мне за границу уехать?– с усмешкой посмотрел он на бабушку.

– Может и за границу! Там такого беззакония и безобразия нет. Вот даже в Германии порядка намного больше. Мне Светка из Берёзы рассказывала, у неё там родственник живет, – пояснила она горестно. – Ты вот у нас  молодец, учишься на пятёрки и четвёрки. А  может  школа поможет дров на зиму завести?

– Да откуда? В школе даже лошади нет. Там тоже везде просят.

– Вот я в разумение не возьму, почему мы так бедствуем? – закивала головой бабушка. – Мы ведь всю жизнь строили коммунизм и работали за трудодни–палочки. Денег нам почти  не платили, почти всё на облигации шло. И так всю жизнь. И на кого мы работали? До сих пор не пойму?

Стёпке стало обидно и за бабушку и за себя. Вот, все работают  не покладая рук, а как в рабстве. И ничего поделать невозможно.
Ни слова  сказать нельзя против начальства, ни своё мнение высказать.

                ЗИМА - ТЯЖЕЛОЕ ВРЕМЯ

 В этот год снег выпал рано и ударили морозы.  Наношенный с лета запас дров быстро таял. Было видно, что скоро топить  печку станет совсем   нечем. Да и бабушка стала часто  прибаливать.

 А  вскоре и совсем слегла.  Теперь она редко слезала с почти холодной печки. Сам Стёпка тоже простыл  и на него навалился кашель.
Когда  кашлял,  думалось,  что лёгкие оторвутся. Кашель бил постоянно. Это видели учителя и дошло до директора.

Тот вызвал его и начал расспрашивать об условиях проживания. Предложил помощь  в  лишении матери материнских прав и устройстве в детдом.

– А как же бабушка останется?

– А мы её отправим в дом престарелых, – был обнадёживающий ответ.

– Нет, не надо! Нам бы если б  лошадь  дали, чтоб  дров привезти, то у нас всё бы наладилось.

– А что не дают? У вас же  на бригаде две конюшни!

– А что толку? – Бригадир приказал не давать!

– Хорошо завтра сам пойду на наряд к председателю. Обещаю, лошадь вам на воскресенье дадут!

                ПОМОЩЬ ДРУГА

Стёпка сообщил радостную весть своему самому надёжному другу Мишке. Они сбежали с последних двух уроков, чтобы к завтраму успеть заготовить дрова в лесу.

Сначала они долго пилили большой двуручной пилой старое трухлявое дерево.
Но пилу на середине зажало и её никак не удавалось вытащить. Она так сиротливо и торчала из средины ствола.

Пришлось с другой стороны рубить топором  до тех пор,  пока тот не звякнул  по зубьям пилы. Раскачав дерево,  насилу его свалили.

Дальше дело пошло быстрее и скоро дерево было распилено на кряжи метра по два длиной.

– Давай теперь хоть немного  хвороста заготовим,–предложил Стёпка. Он видел, что спиленное дерево сырое и трухлявое и разжечь печку будет трудно.

– Давай! – живо откликнулся Мишка.
Каждый из них стал рубить высокие длинные  хлысты орешника в руку толщиной и вытаскивать их по глубокому снегу на опушку леса. Делалось это для того, чтобы не задерживать лошадь, если и правда её завтра дадут.

Стёпка чувствовал, что сильно устал. Пот заливал и жёг глаза. Видно сказывалась и болезнь и, наверное,  недоедание. Но он не сдавался. Хрипя тащил и, остановившись и отдышавшись, снова тащил на гору длинные тяжелые толстые хлысты.

Летом  с бабушкой  они не стали заготавливать дрова на зиму, чтобы  и не оставлять их в лесу. Были случаи, когда заготовленные дрова забирали другие.

                ГРАНИ ПРАВДЫ

Мишка тоже устал и вдруг неожиданно не к месту пошутил:

– А что если завтра не дадут лошадь? Тогда чужому дяде дрова заготовили?
И от этого бесхитростного вопроса на Стёпку ни с того ни с сего вдруг нахлынула какая-то обида за унижение и его самого,  и престарелых,  и инвалидов войны и труда.

И снова  Мишка, вытащив из оврага на горку длинные толстые орешины, которые прочерчивали в рыхлом пушистом снегу глубокие борозды, похожие на волны. И он  не к месту запел:
              Из–за острова на стрежень,
              на простор седой волны,
              выплывают расписные...
              Стеньки Рваного челны...
Стёпке до глубины души стало обидно и горько. Но он видел, что как тяжело дышал и Мишка, вытаскивая на гору тяжелые хлысты. И он неизвестно почему начал оправдываться:
 
– Никакой я не Рваный! А Стенька боролся и заступался за  угнетённых!  Я тоже буду добиваться правды!

– Какой  «Правды?» – Мишка нарочно сделал вид,  что не расслышал, и  с ходу  его  слегка перефразировал, – «Комсомольской» или  «партийной»? Ты напиши в сразу в две «Правды», будет хоть за что  с гонорара новые валенки купить. А то уже вторую зиму ходишь в бабушкиных протёртых, с дырками.

– Да они почти новые были, это я их протёр. Они же не подшитые,– поэтому протёрлись, – пояснял Стёпка со слезами в голосе. – Тебе хорошо говорить. У тебя мать учительница. А мы с бабушкой живём только на её пенсию. Понятно тебе? – защищался парнишка.

– А почему тебе пенсию за отца, погибшего на подводной лодке, не платят? – задал не к месту бестактный вопрос друг Мишка.

 – Платят!!.... Только мать со своим хахалем пропивает .....

В глубине души парнишка осознавал всю Мишкину правоту и всю свою  безысходность  положения.

Он неожиданно понял, что защиты ждать неоткуда. Кто будет рисковать своим благополучием, чтобы защитить его?

Немигающими глазами Стёпка со злостью несколько секунд смотрел на Мишку и слёзы непроизвольно покатились по его щекам.  Повернувшись и взяв топор, торчащий из снега, плача он начал выбираться  из заснеженного леса.

Рыдая и утопая в глубоком снегу, Стёпка уходил от леса.

Липкий горький пот ел глаза.

-"Я пробьюсь! Я пройду это стылое болото и добьюсь правды".

Крепко прижимая топор к груди, по колено увязая в топком глубоком снегу, плача навзрыд, с трудом вытаскивая большие, не по ноге, валенки из снега,  Стёпка пытался выбраться на большую дорогу.