«Дом построим - будем жить», (Ольга Фок),
http://proza.ru/2017/07/31/632
"Да, так и идет жизнь - строимся, ужимаемся, транжирим - ведь это нормально! Пусть и внуки строятся))".
Война пришла на Херсонщину год назад и разделила наше существование на "до и после".
Всё рассказывать — романа ужасов не хватит, да и не хочется, так как слишком больно описывать происходящее, а когда не думаешь о том, что происходит - не так болит сердце.
Города Новой Каховки, недалеко от которого я живу, - в целом уже нет. Разрушен обстрелами на 80%. Уничтожены многоэтажные и частные дома, больницы, школы, рынок и местные заводы. Другие посёлки и города поменьше, недалеко от Днепра, тоже стёрты с лица земли. Кто подальше, как мой поселок, пострадали, но еще стоят.
Не забуду лицо одного земляка — шофера-дальнобойщика. Он, как в миниатюре Ольги трудился за рулём своего автомобиля, по его словам, десять лет и всё потихоньку возводил добротный дом: сначала подвал и фундамент, потом капитальные стены - на века! Чтоб и внуки вспоминали деда в таком добротном доме! Потом застеклил окна, поставил крышу, обставил мебелью и въехал в дом вместе со всем многочисленным семейством: женой, сыном, невесткой и внуками: дом большой трехэтажный - места всем хватило...
А сам опять укатил в рейс: война войной, а семью кормить надо. Его лицо показали в местных новостях по приезду из рейса - у дымящихся развалин дома, похоронившего всю его семью после удара ракетой.
Дом, который он с такой любовью столь долго возводил, мечтая прожить в нём остаток своих дней в окружении любящей родни, перестал существовать в один миг.
Он пожил в нём в своих мечтах. Там, в прошлой жизни.
Мать мой старшей невестки из-за непрерывных обстрелов год живет в погребе у своего дома, за линией фронта, на укропской правобережной стороне Днепра. Забрать мы ее не можем: дорогу через плотину Каховской ГЭС уничтожили русские при отступлении на левобережье, как и Антоновский мост у Херсона, когда отступали.
Украинских солдат сваха нахваливает: подкармливают, подарили ей фонарик, который заряжается от солнца. "Я теперь по ночам со светом! Мне не страшно в погребе и не холодно: я одеваю фуфайку и укутываю ноги одеялом".
Вы понимаете, друзья, мою мысль: она тоже, как и тот дальнобойщик, уже не живёт. Её жизнь в доме, где она родила и воспитала двоих дочерей и сына, где дожидалась внуков, принимала их со слезами радости в гости - внезапно оборвалась. Она очутилась заживо погребенной в тёмном погребе и живет там в полусне воспоминаниями.
Нас обстреливают иногда укры, но больших разрушений и жертв пока не было. Почти каждый день эвакуируем школьников из здания школы в соседний парк по сигналу ракетной тревоги. Ощущение иррациональности происходящего не покидает меня, когда я, словно Януш Корчак. стою между своими семиклассниками в цветущем весеннем парке и жду некую почти одушевленную ракету, которая ведёт охоту на нас, словно вочица на ягнят. Полсотни детей войны, которые не уехали куда глаза глядят, так как ехать им некуда, для кого-то проосто мишень, пиар ход, чтобы мир вздрогнул после их убийства и замелькали заголовки новостей. а после широким потоком полились реки вооружений для продолжения этой безумной войны.
А вчера все солдаты перебрались из теплых домов в подземные блиндажи за чертой посёлка!
Очевидно, их укрепрайон, в который они превратили мой посёлок, будет скоро атакован укропами, и они, согласно военной науке, надёжно спрятались под землёй.
Я вспоминаю Ольгин рассказ и строящийся дом, который она так философично описала, в котором люди планируют долго жить, свою сваху в подвале с фонариком, несчастного новокаховского шофёра-дальнобойщика, в одночасье лишившегося и дома, и всей семьи, и думаю: а я еще живу, в ожидании разрушения моего маленького степного селенья, моего дома, моих сыновей, учеников и внуков вместе с другими
взрослыми аборигенами, или сплю, и мне всё это снится в дурном сне?!