Глава 18
— Я хочу рассказать вам свою историю, — сказала Мария. — Готовы ли вы выслушать меня?
— Вы хотите сделать меня своим исповедником? — осведомился я.
— Исповедником? — воскликнула Мария. — Вот странная фантазия! Впрочем, ведь я давно не исповедовалась, недопустимо давно. А вы – аббат. Мой духовник, кардинал де Ришельё, который также является духовником Королевы Анны, больше, клянусь, никогда не услышит моей исповеди. Наши пути разошлись после тех гнусных предложений, которые он сделал Королеве. Причём ведь он их сделал, будучи исповедником! Я уже не говорю о том, что он делал их и мне тоже. Разве духовник может быть чем-то кроме духовника для женщины? Никогда! Как только женщина начинает видеть в мужчине духовника, она перестаёт видеть в духовнике мужчину. Если ему самому это гнусное предложение не казалось богохульством, то, зная Анну, я убеждена, что никакая связь между ней и Ришельё уже невозможна с той самой минуты, когда она сказала ему первое слово своей первой исповеди. Да, я, действительно, нуждаюсь в духовнике, но если бы я взяла вас своим духовником, тогда уж больше никогда, ни при каких обстоятельствах между нами не возможно было бы что-то иное, как, например, то, что было в прошлую встречу. Нет, нет, я не желаю перед вами исповедоваться! Быть может, в ваших глазах, в глазах мужчин, при таких отношениях, какие возникают между духовником и исповедующейся у него женщины, не возникает никаких препятствий для близости иного рода, но, поверьте, для всякой женщины это формирует непреодолимое табу!
«Так уж и для всякой! — подумал я с внутренней усмешкой. — Знали бы вы, мадам, сколько в Париже не таких «всяких», как вы полагаете, вашу самоуверенность бы как ветром сдуло!»
— Очевидно, вы правы, герцогиня, — сказал я с покорным видом.
— Мария, — поправила меня та, к которой я обратился столь почтительно, несмотря на возникшую между нами в прошлую встречу близость. — Разве мы не договорились о том, что отныне я для вас – Мария, а вы для меня – Анри?
— Очевидно, вы правы, Мария, — исправился я.
— Проще говоря, Анри, я не желаю, чтобы вы были моим исповедником, — отрезала Мария. — Но я расскажу вам свою историю как сердечному другу. Надеюсь, это название вас не коробит?
Вместо ответа я поцеловал обе руки Марии, после чего запечатлел поцелуй на её губах.
— Так-то лучше, — ответила она с оживлённым смехом. — Только не усердствуйте, иначе между нами начнётся разговор совсем иного свойства!
— Я ничуть не возражаю, — прошептал я.
— Я тоже, — ответила она мне в тон. — Но позже. Сначала разговор.
— Как скажите, — согласился я.
— Вы, вероятно, поняли, что несмотря на то, что я состою в браке, я не слишком искушена в вопросах близости с мужчинами? — спросила она.
— Я не могу об этом спрашивать, но, поистине, есть что-то удивительное в том, что, как мне показалось … — пробормотал я.
— Не продолжайте! — перебила меня Мария. — Дело в том, что это, действительно так. У меня были достаточно фривольные отношения и даже ласки с мужчинами ещё до замужества, но никогда не доходило до столь доверительных и плотских контактов, какой состоялся у нас с вами. Что касается моего мужа, то кроме первой брачной ночи у нас было так мало действительно супружеских свиданий, что их можно перечислить по пальцам.
— Боже мой! — воскликнул я. — Я и не предполагал, что…
— Да, это так, и не перебивайте меня, — продолжила Мария с нетерпением. — Вы услышите от меня всё, что вам следует знать, и даже, быть может, то, что вам знать никак не следует. Мой супруг, герцог де Люинь, так долго был пажом… Не уверена, что вы понимаете двойной смысл этого слова… Иными словами, он перестал нуждаться в женщинах. А возможно, что никогда и не нуждался в них. Женитьба – это то, что должен сделать каждый мужчина, претендующий на достойное положение в свете. Паж, возведённый в достоинство коннетабля, маркиза или даже герцога, остаётся бывшим пажом до тех пор, пока не породнится с действительно знатным родом. Мой род весьма подходит для того, чтобы ни у кого более не оставалось сомнений в знатности семьи де Люиня. Де Роган! Куда уж знатнее?! Разве что только лишь Бурбон? Или Конде? Конти? Но Люинь не столь безумен, чтобы стремиться в принцы. Герцогство – вполне достаточно для него. Итак, брак для де Люиня был делом карьеры, как, впрочем, и для меня. Он заключён по взаимному расчёту, и поэтому этот брак очень счастливый. По крайней мере, до настоящего времени. Человек, который познал, что радости любви можно получать не обязательно в общении с лицом противоположного пола, чаще всего, делает свой выбор в ту или иную сторону. Либо он будет сближаться лишь с представителями противоположного пола, либо лишь с представителями своего пола. Редко, кто сохраняет подлинно глубокий интерес к обоим видам отношений. Должна признаться, что существуют причины для выбора, который я бы назвала нетривиальным. Действительно, мужчина, порой, лучше, чем женщина, знает, чего хочет другой мужчина, и как доставить ему наилучшее удовольствие. То же самое, как я убедилась лично, можно сказать и в отношении женщины. Одна женщина лучше понимает другую, она нежнее, мягче, ласковей… Впрочем, общество не без причин осуждает такие отношения, осуждала бы их и я, если бы не моё особое чувство к Королеве, которое соединило почтительность и обожание. Нет, не думайте, я не перешла на ту, другую сторону! Ведь вы же могли сами убедиться, что я – вполне нормальная женщина, которая способна оценить любовь мужчины. Но вы должны понимать, что существуют и они, другие. И я частично приобщилась к этой сфере.
Тут я упускаю некоторое лирическое отступление, которое Мария позволила себе в этом необычном разговоре. Должен сказать, что Мария одновременно и оправдывала и осуждала себя и всех, о ком шла речь, что мне было вполне понятно. Некоторые подробности, которые она сказала довольно легко, мне были отвратительны. Впрочем, ведь мы, мужчины, легко прощаем женщинам связи с другими женщинами, тут, я полагаю, нет никаких причин для ревности. Это, как я полагаю, и не любовь вовсе, а так, глупые развлечения, которые позволяют себе те женщины, которым не хватает по-настоящему нежной мужской ласки.
— Итак, я должна признаться, что существуют мотивы общений весьма близких между мужчинами, которые нравятся друг другу, как и между женщинами, которые друг друга слишком хорошо понимают, чтобы не соблазниться быть чем-то большим, чем просто подругами в традиционном понимании этого слова. Впрочем, надо сказать, что такое происходит гораздо реже, нежели можно было бы ожидать, и, полагаю, что лишь люди достаточно раскованные, лишённые предрассудков и суеверий, сделавшие для себя удовольствие высшей этической ценностью и мерилом любой морали, могут позволить себе пройти по этому пути и не оступиться, извлекать все прелести такой близости, не впадая в мерзость разврата. Безусловно, лишь персонам, принадлежащим к высшим слоям общества, доступны все радости таких форм общения, без страха, без боязни отлучения от церкви, без мучительного самокопания и самоосуждения. Таков де Люинь, такова же я, таковы же Король и Королева.
— Я таким никогда не стану, — сказал я.
— О, друг мой! — рассмеялась Мария. — Не зарекайтесь, ведь вы, кажется, аббат, а среди особ духовного звания такие раскрепощения распространены как негде более! Кардинал, пока ещё был моим духовником, рассказывал мне, что творится в монастырях, причем, не только в мужских, но и в женских! Так он аргументировал мне своё мнение о том, что я могу себе позволить близость с Королевой ради благой цели оказывать на неё влияние. Разумеется, Ришельё был уверен, что он сам будет вечно оказывать руководящее влияние на меня, а я – на Королеву. Также он отнюдь не возражал против того, чтобы де Люинь влиял на Короля, являясь в значительной степени протеже самого де Люиня. Осыпаемый милостями моего супруга, Ришельё доволен тем, что эти милости извлекаются им из рук Его Величества Людовика XIII, и методы, которыми де Люинь поддерживает своё влияние на Короля, вне осуждений.
— Но вы, Мария, говорили, что вы все четверо довольно близки, — сказал я.
— Значит, я не вполне точно выразилась, — возразила Мария. — Де Люинь близок с Королём, я близка с Королевой, Король и Королева – супруги, я и де Люинь – тоже. Но из этого не следует, что де Люинь близок с Королевой, или я близка с Королём. В этом любовном квадрате отсутствуют связи по диагонали. Мы не спим все вместе, вчетвером. Впрочем, иногда мы развлекались… Да ещё как! Но это были обычные шалости! Так скажем, допустимые. С учётом всего, о чём я говорила. Но важным здесь является то, что связь Шарля с Людовиком и моя связь с Анной гораздо сильнее, чем связь между Королём и Королевой, или связь между мной и Шарлем. Вас, надеюсь, не смущает, что я зову своего мужа по имени?
— Меня не смущает ничто из того, что исходит от вас, — ответил я и вновь поцеловал руки Марии.
— Погодите, Анри, дойдёт и до этого, — лукаво ответила Мария, мягко высвобождая свои руки из моих. — Я продолжу свой рассказ, а вы меня не перебивайте. Я должна вам сказать, что наряду с тем, что брак, подобный моему, или подобный тому, который заключён между Королём и Королевой, не может оставаться простым проживанием двух людей в общем дворце с объединением титулов и владений. От подобного брака ожидается рождение наследников. Поэтому и я должна когда-нибудь подарить наследника моему мужу, и тем более такая обязанность возложена на Королеву. В противном случае такой брак может быть расторгнут. Поэтому супруг, который даже совсем не интересуется своей женой, должен, всё-таки, хотя бы когда-то оказывать ей такие знаки внимания, которые достаточны для появления наследников. Не все супруги столь ветрены, что предоставляют жёнам самим заботиться о решении этого вопроса, каким был Генрих IV. Поэтому они иногда удостаивают своим посещением своих жён. Быть может, некоторые из них не торопятся с подобными посещениями, или, быть может, первые посещения не приводят к зачатию, а впоследствии у супруга пропадает ощущение новизны, которое быстро замещается равнодушием. Не скрою, два здоровых человека противоположного пола при определённых условиях могут вступить в такие отношения даже в том случае, если они не планировали их ещё час до того. Или, по крайней мере, одна из сторон и не задумывалась о такой возможности. В этом состоит искусство другой стороны. Считается, что мужчины – мастера по этой части. Они сокрушают все бастионы сопротивления женской добродетели и добиваются своего. Быть может, это и так. Но, поверьте, женщины тоже на это способны. Если женщина решит, что нынче вечером у неё будет близость с мужчиной, которого она себе наметила, сам дьявол не сможет ей помешать.
«На своём опыте я убедился в этом, — подумал я. — Впрочем, я ведь и не возражал!»
— Каждая женщина должна уметь делать три дела, — решительно проговорила Мария. — Во-первых, она должна уметь сказать: «Нет» так, чтобы у мужчины, услышавшего это, не возникало далее никаких желаний с ней спорить. Во-вторых, она должна уметь повести себя так, чтобы мужчина, которого она выбрала, добивался и добился, чтобы она ему сказала: «Да».
— Не могу признать справедливость этого, — сказал я. — Что же в-третьих?
— В-третьих, она должна уметь сказать такое «Нет», чтобы оно звучало как «Может быть в другой раз», или как «Да, если только…». У женского «Нет» должно быть множество нюансов. Овладеть ими всеми так, чтобы даже такое тупое животное, как мужчина, понял, что следует слышать не само слово, а музыку, которая в нём прозвучало, что бывают такие «Нет», которые этого отнюдь не означают, в этом – высшее искусство женщины высшего света.
«Точнее, это искусство женщины полусвета, — подумал я. — Впрочем, вероятно, даже в самой знатной даме есть что-то от женщины с самой низкой социальной ответственностью».
— Поняли ли вы, к чему я клоню? — спросила, наконец, Мария.
— Я не уверен, что пришёл к тем выводам, которые вы от меня ожидаете, Мария, поэтому я буду благодарен вам, если вы уточните, если это возможно, какие выводы я должен сделать из вашего откровенного рассказа? — сказал я.
— Выводы, которые вы должны были сделать, мой недогадливый кавалер, состоят в том, что в отличие от противоестественных свиданий любовников одного пола, самые естественные свидания любовников разного пола вызывают порой такие последствия, которые через некоторое время весьма трудно скрыть, — сказала Мария со смехом. — И в этом случае женщина замужняя, но обделённая здоровым вниманием со стороны её мужа, может попасть впросак, если не позаботится заблаговременно о том, чтобы в её супружеской жизни возникли перемены к лучшему.
— Вы хотите сказать, что вы, быть может, вскоре станете матерью? — удивился и почти обрадовался я.
— Я лишь хочу сказать, что это теперь зависит лишь от воли Божьей, поскольку всё, что в воли человеческой, мы с вами, Анри, для этого уже совершили, — ответила Мария. — А в этом случае каждая замужняя женщина должна позаботиться о том, чтобы в случае, если Господь благословит такой любовный союз рождением ребёнка, муж должен иметь все основания отнести это Божье благословение на счёт собственных трудов, дабы он не искал вокруг своей супруги помощников, которые без его согласия исполнили за него его супружеский долг.
— То есть вам в ближайшее время необходимо возобновить близкие супружеские отношения с вашим мужем? — спросил я.
— Нет, глупый! — сказала со смехом Мария. — Делать этого уже не надо, поскольку я уже сделала это! И по этой причине мы в полной безопасности. Что бы ни случилось теперь между нами, и к каким бы последствиям это ни привело, Шарль получил все основания принять эти последствия на свой счёт, и поэтому наши встречи могут проистекать без опасений.
Я растерялся настолько, что смог лишь снова поцеловать руки Марии.
«Как хорошо, что я не женат! — подумал я в этот момент. — Ведь точно также, как мы с Марией наставляем носа сейчас её дорогому Шарлю, когда-нибудь, быть может, какая-та другая сестра Евы наставит носа тебе, дорогой мой Арамис!»
— Анри, вы должны пообещать мне кое-что! — воскликнула Мария.
— Всё, что угодно, моя дорогая! — ответил я беззаботно.
— Прежде поклянитесь, что исполните это, — капризно сказала она, высвобождая свои руки из моих.
— Клянусь Богом! — ответил я.
— Нет, это ненадёжно, — возразила Мария, надув свои губки. — Ваша матушка жива?
— Да, слава Богу! — ответил я.
— Тогда поклянитесь жизнью и здоровьем матери пока она жива и светлой памятью о ней после того, как её не станет, что выполните мою просьбу, — сказала Мария.
— Прежде, чем произнести такую клятву, я должен знать, в чём состоит ваша просьба, моя дорогая, — ответил я, подумав, что она попросит мены вызвать де Люиня на дуэль и сделать её вдовой, что, впрочем, меня не пугало. Пугала неизвестность и возможность какого-либо сумасбродства, выходящего за рамки привычных норм, подобно этой её теории о нетривиальных связях между людьми одного пола.
— Хорошо, — согласилась Мария. — Я прошу поклясться, что в случае, если у меня родится дитя, вы никогда не станете дознаваться, от кого оно, и никогда не дерзнёте считать его своим ребёнком.
— Это, однако же, странно, Мария, — сказал я. — Ведь если у вас будет ребёнок от меня…
— Не продолжайте! — резко воскликнула Мария. — Либо вы даёте ту клятву, которую я от вас прошу, нет требую, либо вы немедленно покинете меня, и никогда больше меня не увидите, а если мы встретимся где-то случайно, я сделаю вид, что незнакома с вами.
Я опешил, потому что не был готов к такому повороту дел. Должен признаться, что Мария была чудо как хороша. Я не хотел её терять.
— Дорогая, если вы на этом настаиваете, я даю вам такую клятву, — сказал я. — Я клянусь своей матерью, что никогда не буду считать ваших детей, сколько бы их ни было, своими, и никогда не буду дознаваться о том, мог ли бы у них быть другой отец, кроме вашего законного мужа. Скажите только, должен ли я её выполнять пожизненно?
— Даже если мы рассоримся, даже если расстанемся навсегда, — ответила Мария. — Даже если мой супруг умрёт, вы не должны будете порочить мою честь и способствовать чему-либо, что бросило бы тень на моих детей. Мои дети – это только мои дети, но не ваши.
— Вы говорите так, будто у нас уже есть какие-то общие дети, — попытался пошутить я.
— Анри! Осторожнее! — воскликнула Мария. — Ведь вы уже нарушаете нашу клятву, говоря «наши дети»!
— Простите, Мария, я больше не буду! — сказал я.
Должен признаться, что в эту минуту я полагал, что дал очень лёгкую клятву, выполнить которую мне будет совершенно несложно. Как же я ошибался! Если бы была хотя бы малейшая возможность, что мою рукопись прочитает кто-то чужой, я не стал бы писать об этом разговоре и об этой клятве. Теперь уже эта клятва почти полностью утратила свою силу, ведь сейчас, когда я это пишу, Мария уже перешла в иной мир. Её не стало 12 августа 1679 года. Менее чем через год после этого нашего разговора, в 1620 году, она родила сына, которого назвали Людовик-Шарль, ныне он – Людовик-Шарль д’Альбер герцог де Люинь. Я желаю ему здравствовать как можно дольше. Ему, и его детям. Менее, чем через полгода после смерти её мужа, де Люиня, Мария родила девочку. Это произошло в 1622 году. Девочку назвали Анна-Мари. Она была красавицей. К несчастью, в возрасте двадцати четырёх лет болезнь скоропостижно унесла её. Для меня год 1646 – самый несчастный год в моей жизни.
Наша встреча закончилась так, как мы оба планировали, нежнейшими проявлениями любви. Я был молод и горяч, и хотя, признаюсь, меня несколько огорчили её признания, которые даже я, виды видавший мушкетёр (как я про себя тогда уже думал), должен был бы принять легкомысленно и весело, весьма меня озадачили. К чему эта отвратительная связь между людьми одного пола? Я припомнил, что Мария сказала: «Моё особое чувство к Королеве, которое соединило почтительность и обожание». Что ж! Любую мерзость можно оправдать двумя соображениями. Для Короля это соображение состоит в том, что он сам и есть закон для своих подданных. А для прочих это соображение состоит в том, что подданные не должны противиться воле своего монарха.
Поэтому я дал себе слова держаться как можно дальше от Короля, или, во всяком случае, избегать всеми силами положения де Люиня. Никакие прелести власти или богатства не заставят меня изменить своему полу. Мушкетёры – не пажи какие-нибудь, и не епископы! Пусть Мария играет в эти игры без меня. Для меня она – женщина, и только женщина. Мне даже показалось, что я её люблю. В те годы я был просто уверен в этом. Впрочем, и сейчас я не знаю, как оценить те чувства, которые тогда владели мной. Я не смог бы от неё отказаться, даже если бы узнал о ней что-то ещё более мерзкое. Эта дама сделала меня тем, что я есть. У меня нет ни малейших обид на неё, хотя, порой, она причиняла мне нестерпимую боль. В особенности, когда в 1630 году в Париж приехал герцог де Ларошфуко. Но это уже совсем другая история.
Я забыл приписать самое главное. Эти мои отношения с Марией и её обман супруга – всё это было лишь репетицией того плана, который она приготовила для Королевы Анны.
(Продолжение следует)