Глава 8.
Российские власти хорошо понимали, какую цену заплатили эти чудом оставшиеся в живых люди, за дружбу и поддержку в турецко - русском конфликте в пользу русских. Армяне отказались от войны с русскими и заплатили за это чудовищно дорогую цену. Поэтому Россия, как ни одна страна в мире старалась помочь беженцам. Да, армяне не стали воевать против русских, армяне не приняли мусульманство и 1 миллион 200 тысяч человек были безжалостно убиты.
«Ради исторической справедливости и чести последнего русского Царя нельзя умолчать, что в начале описываемых бедствий 1915 года, по личному приказанию Царя, русско-турецкая граница была приоткрыта, и громадные толпы скопившихся на ней измученных армянских беженцев были впущены на русскую землю».
ХХХХХХХ
Опять дорожная пыль скрепит у них на зубах.
Когда военный, Серопу посоветовал ехать в Ставрополь, казалось, что этот город совсем рядом. На самом же деле, им предстояло преодолеть 692 километра на повозке, запряженной двумя лошадями. Но у этого пути было огромное преимущество, здесь были только дикие звери, не было ни курдов, ни турков, ни трупов.
Дорога была долгой, прежде чем они попали в Ставрополь, им предстояло проехать Армению, Грузию и Северную Осетию. Местные жители были наслышаны о бесчинствах курдов. По их дорогам двигались сотни повозок с беженцами. Несчастные люди останавливались и рассказывали чудовищные истории истребления армянского населения Турции. Тем самым вызывая у здешних жителей осуждение одних, жалость и понимание к другим. И когда в очередной раз неравнодушный человек заглядывал в повозку Серопа, встречал там черные глаза Майрам, естественно задавал вопрос: «Она турчанка?». Девочка уже научилась распознавать эти взгляды. И не дожидаясь ответа Серопа, доставала из-под одежды крестик, который, повесил ей в момент крещения, на шею Отец Давид, показывала его без слов людям. Вопрос сам по себе решался, потому, что крест – это знак христианства, который турки и курды носить не могут. Некоторые люди думали, что она просит милостыню и давали деньги. Находчивость Майрам, приносила пользу со всех сторон: Серопу не приходилось объяснять, что делает в его повозке турчанка, да и деньги им не мешали.
На этих территориях, они могли разговаривать с людьми на родном армянском языке и их понимали, не все, конечно, но часто оказывались рядом люди, которые владели армянским языком.
Но чем ближе они подъезжали к России, тем сложнее было объясняться с людьми. На помощь опять приходила Майрам. Она хорошо выучила название города, и когда им нужно было узнать в правильном ли они едут направлении, Майрам четко без ошибок говорила:
- Ставрополь.
На улице была весна, самое прекрасное время года, проезжая мимо реки или ручья, Сероп устраивал привал. Девочки стирали и сушили вещи, мылись в реке. Кроватью была повозка с сеном. Лошадям тоже необходим был отдых.
На их пути встретилось немало неравнодушных людей. Некоторые приглашали воспользоваться баней и переночевать в хлеву, некоторые звали в дом, сажали за стол. Часто давали девочкам и Серопу не новую, но чистую одежду.
Когда Сероп с девочками, оказались на Российской земле. Им вместо 10 золотых рублей, о которых говорил военный, который подсказал Серопу ехать в Ставрополь, дали всего по 1 рублю на человека, но по тем временам это тоже были нормальные деньги, например, на 1 рубль 50 копеек можно было купить дойную корову.
Они ехали по пыльной дороге Российской земли и догнали путника, это был достаточно взрослый мужчина с палкой на плече, к концу, которой привязан небольшой узелок. Сероп остановился возле него, Майрам тут же сказала:
- Ставрополь и показала крестик для убедительности.
- Да нам с вами по пути, - добродушно сказал мужчина. И не дожидаясь приглашения подвести его, ловко запрыгнул на подводу. Устроившись поудобнее, попутчик начал с энтузиазмом рассказывать какую-то историю. Он был так увлечен своим рассказом, что не сразу понял - его спутники не знают ни слова по-русски. Девочки очень внимательно слушали его, совершенно не понимая, что он говорит. В какой-то момент, попутчик захотел ответной реакции от слушателей. Мужчина посмотрел на Лизу, Лиза кивнула, он потом перевел взгляд на Майрам. Та быстро достала из-за пазухи крестик и скороговоркой сказала:
- Ставрополь.
Мужчина стал хохотать во все горло.
- Да вы касатики мои по-русски то, не говорите, а я думаю, откуда в наших краях такие чумазые, - говорил, смеясь, мужчина, потрепав голову Майрам.
Все хором стали хохотать. И тогда мужичок начал учить их языку:
- Я - Иван,- тыча указательным пальцем себе в грудь.
- Ты, - он перенес свой указательный палец на Майрам, та быстро сообразила, но на всякий случай достала крестик и сказала:
- Майрам.
- Ну вот, по-нашему Мария, - говорил радостно Иван.
Так он переносил свой указательный палец на каждого сидящего в повозке, а Майрам резво перечисляла:
- Лиза, Сероп, Иван, Майрам.
Девочке так понравилась эта игра, что она пальчиком показала на лошадь, и мужчина сказал:
- Лошадь.
Это были первые уроки русского языка. Иван доехал с ними до какой-то станицы, спрыгнул с повозки, развязал узелок, который висел у него на палке. Там было сало, чеснок и хлеб. Он посмотрел, на это добро и сначала, наверное, хотел поделить, а потом завернул все обратно и отдал путникам.
- Берите и вспоминайте меня, - весело сказал мужчина.
Повозка тронулась, а Майрам встала во весь рост в уезжающей повозке и кричала:
- Иваан!!!
Потом ей показалась этого слова мало, и она также громко крикнула:
- Ставрополь.
Иван засмеялся, он понял, что девочка ему говорила: - «Спасибо». Мужчина помахал рукой и пошел полем, в свою станицу.
Добирались они до города Ставрополя больше двух месяцев, очень пригодились бурки (плащи пастухов) которые им дали на границе, они спасали от дождя и ветра. Лиза поправлялась на глазах. Серопа переполняла радость, когда девочки шептались, а потом хихикали. Да и Майрам, действительно была просто умничкой, она все делала быстро и хорошо. Сероп думал: «Права была Аревик, когда говорила: «За ней не успеешь»». Иногда на привалах, Сероп строил шалаш, разводил костер. Они на палках жарили, что было: хлеб, рыбу. В жестянке, которую Сероп нашел в одной из развороченных повозок, грели воду. Иногда они заходили в села, покупали корм для лошадей, молоко и еду, иногда все это люди давали просто так.
Ставрополь находится на возвышенности и его невозможно увидеть с дороги, по которой держишь путь. Поэтому, все подъезды к городу ведут в гору. Сероп немного переживал: «Правильно ли они едут?». Поэтому всем, кого они встречали на своем пути, Майрам говорила:
- Ставрополь.
Некоторые также как Иван, запрыгивали к ним в подводу, понимая, что им по пути. Некоторые показывали рукой, в каком направлении ехать.
Майрам так понравилось говорить: «Ставрополь», что она повторяла это слово и без надобности. Самое интересное, что она четко выговаривал все буквы в названии города. При этом, ни Лиза, ни Сероп не могли сказать даже «Став». Лиза с одной стороны была рада, что Майрам так скоро выучила название города, куда они держат путь, но ей совсем не нравилось, что Сероп ее все время хвалил:
- Вот молодец, как бы мы с Лизой нашли дорогу.
- Хорошо, что ты нашлась, - продолжал подзадоривать девочку Сероп.
А Майрам слыша похвалу, старалась еще больше. Она пыталась запоминать принцип произношения слов, поэтому внимательно следила за разговорами людей, да, да именно следила – она смотрела говорящему человеку прямо в рот: «Они по-другому складывают губы», - думала Майрам. Люди, которые останавливались поболтать, никогда не видели более благодарного слушателя, нежели Майрам.
Потом девочка поняла: когда к ней обращаются, нужно кивать головой, тогда люди радостно продолжают свою болтовню или довольные уходят, некоторые гладят по голове и дают деньги или еду. Майрам была очень любознательной. Мгновенно находила выход из любой ситуации. Лиза же томно смотрела на людей и повозки, что-то ей нравилось, что-то нет. Ей было сложно выговаривать слова, она и не пыталась, а зачем у нее же есть Майрам?!
Город Ставрополь вырос из крепости, основанной в 1777 году на Азово-Моздокской оборонительной линии, созданной для охраны южных границ и дорог на Дон и Волгу. Название отражает распространённую в конце XVIII века в России практику присвоения новым населённым пунктам псевдо греческих названий: Ставрополь - "город креста". В то время это была российская губерния, без дорог и особых богатств.
Лично для меня - это самый лучший город на земле, и я сейчас сдерживаю себя, чтобы не продолжить рассказ о его истории и не начать перечислять достоинства и достопримечательности. И если вы не ходили по улицам этого города, то много потеряли.
На подъезде к Ставрополю, Сероп пристроился к впереди идущей повозке, ехал за ней, даже не представляя, куда она их приведет.
Через некоторое время, стали появляться саманные хаты и заваленные заборы окраины города, было понятно, что они добрались до Ставрополя. Девочки с интересом рассматривали улицы и людей, особое внимание притягивали к себе экипажи, в которых сидели барышни в красивых платьях, а в руках у них были ажурные зонтики от солнца.
На территории России наши бедолаги чувствовали себя не уверенно. Оттуда, откуда они приехали, все было другим: язык, на котором говорили, строение зданий и жилища людей. Если в Турции они никогда не замечали, как пахнут люди, конечно, если это были не благовония или нечистоплотность, то сейчас, в России они чувствовали другой, не похожий ни на что запах от людей и пищи, порой он был невыносим, вызывал отвращение.
Тем временем повозка, за которой следовал Сероп, привела их на базар . Сероп остановил повозку по образцу хозяина, за которым они двигались всю дорогу. Это были купцы, которые привезли товар на продажу. Они ни на кого не обращали внимания, носили мимо повозки Серопа доверху набитые тюки. Торговцы спешили занять хорошее место и начать продать товар.
Приехав в город, Сероп растерялся, если по пути Майрам могла крикнуть: «Ставрополь» и люди понимали, что они едут в правильном направлении, то теперь, когда они уже в самом городе что делать, куда идти, как найти убежище, к кому обратиться, не зная языка? Сероп соскочил с повозки, девочкам сказал:
- Сидите здесь, я пойду, осмотрюсь.
Местность для Серопа была незнакомой. Он боялся заблудиться, поэтому старался приметить все то, что смогло бы его привести обратно. И когда он пошел вверх по улице, посмотрел направо и его взору открылся купол храма.
Когда вы не знаете, что делать, идите в церковь. Там вам точно все расскажут и найдутся люди, которые вас отлично поймут без слов.
Сероп подошел к храму Божьему, снял головной убор, рукой постарался пригладить волосы на голове, перекрестился и вошел. Снаружи и внутри церковь не была похожа на те, которые он посещал в Турции. По счастливой случайности Серопу невероятно повезло, это была армянская церковь.
Сероп зашел в здание церкви. Запах ладана и свечей напомнили ему об Отце Давиде. И снова воспоминания рвали душу, он сел на лавку, закрыл глаза, мысленно пребывая в пещере. Вдруг, кто-то легким движением дотронулся до плеча. Сероп встрепенулся, встал на ноги. Перед ним стоял священник в рясе и огромным крестом на груди. Сероп опустился на колени, как тогда, при встрече с Давидом, обхватил руками ноги священника, охваченный воспоминаниями, горько заплакал.
Сероп не сразу понял, что священник понимает его речь, батюшка гладил бедолагу по голове, потом казал:
- Поднимись сын мой, не нужно пугать прихожан.
Услышав родной язык, Сероп подумал, что это чудо и еще больше припал к ногам служителя церкви. Потом они оба сели на лавку, на которой несколько минут назад сидел Сероп. Речь Серопа была не последовательной, он перескакивал с одного события на другое, боялся, что не успеет быстро все рассказать. Он говорил об Отце Давиде, о том, как этот отважный армянский священник спасает людей, говорил о своей семье, о том, что родной брат отказался от него.
- Мои дети, они там, на рынке, в повозке, - взволнованно сказал Сероп.
Из его рассказа священник понимал не все, он понял, что это один из тех людей, которому посчастливилось остаться живым.
- Успокойся сын мой, - бархатным баритоном сказал Отец.
- Иди и приведи сюда свою семью, я помогу вам, - продолжил он.
Сероп вскочил, преисполненный благодарностью, бегом побежал к месту, где оставил девочек.
Тем временем Майрам и Лиза сидели в повозке и смотрели на происходящее вокруг. Рынок — одна из главных составляющих любого города, его чрево, куда стекаются толпы народа. Рыночные крытые ряды, которые состояли из каменных и сколоченных между собой досок - прилавков, находились под навесом, который уберегал товар от дождя, но только в безветренную погоду. Так же, как и на тех базарах, которые находились на их родине, были продавцы и покупатели. Но различия сильно ощущались, особенно была не понятна речь, которая не позволяла в полной мере понять обстановку. Лизе и Майрам, казалось, что разговаривавшие между собой прохожие, которые бросали на них мимолетные взгляды, говорят про них.
Поражало изобилие мужчин в мундирах. Они, не спеша, прохаживались по рядам, не обращая внимания на торговцев, которые расхваливали и любой ценой старались продать товар. Военнослужащие того времени не были коренными жителями этой местности, как правило снимали жилье или жили в казармах, но у них были деньги, которые они могли потратить на дорогую еду, спиртные напитки, сувениры, на разгульную жизнь. Военные были окружены особым вниманием со стороны продавцов, а мундир, подтянутость и опрятность разбивала сердца женщин. Одним словом, военнослужащие вносили неповторимый колорит и прекрасно вписывались в общество Ставрополья.
Особый дух веселья и праздника создавал мужчина без ног, сидящий на низкой деревянной повозке на колесиках. Он весело растягивал меха гармошки и пел, потом отхлебывал из бутылки и еще веселее продолжал играть. Девочки смотрели на него и не понимали, что именно приводит его в такой восторг. Некоторые женщины, поравнявшись с гармонистом, начинали приплясывать, продолжая дальше свой путь. Представительницы прекрасного пола не стеснялись глубоких декольте и обтягивающих в районе талии одежды. Мужчины в свою очередь, с женским полом не церемонились, могли шлепать женщин по мягким местам прямо на глазах у всех, а тем это, словно нравилось, они, в ответ, сменяясь, убегали. Или женщины могли кричать во все горло на мужчин, девочки, конечно, не понимали слов, но по интонации и поведению было видно, что они спорят или ругаются. Завершался образ рынка множеством попрошаек, воришек и грязных беспризорных детей. Воровство было нормой базара, и если плут попадался, то его жестоко избивали. Все, что они видели, слишком отличалось от того где они жили раньше.
На самом деле, дела обстояли не так уж и плохо. Нужно учесть, что в Ставрополе, к тому времени было много армян, они разговаривали и прекрасно понимали родной язык. А улица, на которой стояла повозка Серопа называлась Армянской . Учитывая многонациональность ставропольской земли, а также изобилие русских военных и казаков (Россия заботилась об охране своих южных границ), люди, выбрали русский язык для своего межнационального общения, чтобы привлечь покупателей или самим подешевле сторговаться с русскими купцами. Но Лиза и Майрам пока не знали об этом и сейчас их окружала незнакомая, непонятная им речь.
Женщина с метлой проходила мимо стоящих в ряд повозок и мела навоз из-под лошадей, при этом ни на минуту не замолкая. Поравнявшись с повозкой, в которой сидели девочки она их спросила:
- Вы откуда?
Девочки поняли, что она разговаривает с ними, переглянулись и еще ближе прижались друг к другу.
- Ну что молчите? Издалека приехали? - не унималась женщина, выгребая лошадиный навоз из-под повозки.
Лиза спасительно посмотрела на Майрам, та тихонько сказала:
- Ставрополь.
- Что-то я вас тут никогда не видела, - пристально посмотрев, сказала женщина.
- Иван, лошадь, – ответила Майрам, доставая из-за пазухи крест.
- Монашки что ли? - недоуменно спросила женщина.
Девочки утвердительно кивали головами.
- Ну, так бы и сказали, а то Иван, лошадь, ничего не понять, - не прекращая подметать, говорила женщина.
- Иван на лошади уехал, что ли? - уходя, словно сама себе, говорила женщина.
И когда она начала разговор с другими людьми, девочки успокоились. Они закопались в сено и оттуда продолжили смотреть на происходящее вокруг.
Когда Сероп подбежал к повозке, сначала ему показалось, что там нет девочек, но он уже знал о секретном способе, как они могли становиться невидимыми, закапываясь в сено. Он запустил руку в сено, нащупал ногу и сказал:
- Ну чего вы испугались, давайте, выбирайтесь, я нашел, кто нас приютит.
Отец Геворг дал приют Серопу, Лизе и Майрам в небольшой келье подвального помещения церкви. Там было два спальных места, небольшой столик и иконы для моленья. Девочки расположились там, а Сероп устроился в конюшне, днем там работал, а ночью там же спал.
Сероп не отказывался ни от одного поручения, выполнял всякую работу: помогал управляться с животными, с радостью возил работников церкви по их церковным делам в запряженной повозке. Девочки в свою очередь, помогали женщинам на кухне, а также содержали храм в чистоте и порядке. Лиза и Майрам почти не выходили за пределы храма, здесь им было уютно.
В церкви была приходская школа. Там учили детей из армянских семей грамоте и русскому языку. Майрам знала, когда начинаются уроки, она тихонько подходила к двери класса, прикладывала ухо к дверному проему и слушала уроки. А вечерами, после молитвы учила Лизу новым слова, тем самым, повторяя изученный материал. У нее появилась цель – Майрам хотела понимать русский язык.
Раны на голове Лизы затянулись, ребра срослись, но остались головные боли, которые сопровождались крайне плохим настроением, которое выливалось на малышку Майрам.
Лиза не могла спать по ночам, с приходом ночи начинались самые ужасные кошмары, любой шорох приводил девочку в ужас, ей мерещились курды, на их смену приходили покойники, доводя ее до истерики. Даже, если ей удавалось уснуть, сны были ничуть не лучше. Лиза боялась спать. Поэтому топчаны, на которых спали девочки, сдвинули, получилось одно спальное место на двоих. Но даже этого Лизе было мало, ей необходимо было постоянное присутствие Майрам. Лизе казалось, что если Майрам уснет, ее убьют, поэтому она все время, пока не заснет, спрашивала:
- Майрам! Спишь? – укрываясь с головой.
- Нет, не сплю, - засыпая, отвечала Майрам.
Лиза отворачивалась к стенке, укрывалась с головой, оставляя маленькую дырочку для воздуха, затаив дыхание усыпала, а иногда так лежала до утра боясь пошевелиться. Она прислушивалась к каждому звуку: сопению Майрам или мышиной возне. А иногда ей казалось, что кто-то стоит за дверью и тяжело дышит, она слышала биение сердца этого человека. Он приходил явно не с добрыми намерениями. Лиза с ужасом ждала, что он откроет дверь, в этот момент ноги холодели, на лбу выступал холодный пот, Лиза становилась тоньше нити, она вытягивалась в струну и была готова провалиться между кроватью и стеной подвала. Девочка точно знала, какими длинными бывают ночи.
В остальном Лиза и Майрам жили дружно. Чужбина сроднила их.
В одно прекрасное солнечное утро, Сероп как всегда готовил повозку с лошадьми, так на всякий случай, вдруг, батюшка даст срочное задание. Святой отец не часто приходил в хлев к Серопу, а тут вдруг появился на пороге, когда тот его и не ждал.
- Сероп, наш кучер приболел, а мы с Карапетом Исаевичем Ягоянцем запланировали проехать в станицу, посетить приход церкови. Настоятель приглашал, - говорил священник своим бархатным баритоном.
Сероп весело кивнул головой, он раньше видел Карапета Исаевича, но лично знаком не был. А вот теперь ему предстояло такое ответственное дело.
- Карапет Исаевич Ягоянц благочинный армянской церкви, - высоко подняв указательный палец, сказал Отец Геворг.
По его виду ощущалось, что для священника это была особая встреча, поэтому он старался, чтобы все было на высшем уровне. Эту важность он передал Серопу и тот в свою очередь старался изо всех сил: готовил повозку к отъезду, так, если бы в ней предстояло вести царя.
И когда служители Бога удобно разместились в экипаже, у Серопа заколотилось сердце. Он переживал: - «Все ли так, как положено?». Но еще предстояла дорога и он молился: «Ходьбы лошади не подвели и колеса на повозке выдержали дорогу». Сероп не показывал своего волнения и когда его спрашивали, отвечал бойко, весело с улыбкой на лице. Повозка тронулась, они поехали по улицам города, в ту сторону, откуда не так давно приехал Сероп с девочками. Служители церкви разговаривали о своих делах, Сероп не прислушивался к их разговору.
Здесь, на чужбине, Сероп старался много работать, к вечеру, доводил себя до физического истощения, падал на сеновал «без задних ног» и только тогда усыпал. Утром снова много трудился «не щадя живота своего». Так ему было проще жить и смириться с потерей близких. Сероп жил одним днем, будущее было слишком призрачным и непредсказуемым, а о прошлом он старался не думать, но иногда он видел погибших родных людей, они появлялись тенью, потом исчезали. И только образ Отца Давида всегда был четким. Его присутствие возникало в самые нужные моменты: когда наступали отчаяние или радостная надежда на светлое будущее.
В Ставрополе, ни один камушек на дороге не напоминал ему о жизни в Турции, все ушло в небытие, связь с этим прошлым была потеряна навсегда.
И вот теперь: дорога, стук копыт всколыхнули в душе воспоминания, они навивали на Серопа недавнюю тоску, ему вспоминалось их вынужденное путешествие. Раны от пережитого были еще очень свежи. Сероп думал о братьях, как нелепо они стали чужими людьми и разъехались в разные стороны.
По мере того, как повозка со священнослужителями, под управлением Серопа спускалась вниз, глазам открывались бесподобные виды уникальной природы Ставрополья, где степь и леса находятся на одном клочке земли. Все прибывало в невероятной гармонии, дополняя друг друга и деревья, и луга, и небо, и сама земля. Если есть на нашей планете совершенство, то оно находится непременно здесь. Когда взором ласкаешь окружающую природу, то в душе возникает гордость и невероятная любовь. Хочется обнять все это распростертыми руками и слиться с природой, ощутить себя ее частью. И нет предела любованию, и невозможно насмотреться.
Карапет Исаевич и Батюшка Геворг за разговором засматривались на природные пейзажи. В какой-то момент Карапет Исаевич обратился к Серопу:
- Ты давно приехал оттуда? – направлением головы показывая в сторону.
- Совсем недавно,- задумчиво ответил Сероп.
Карапет Исаевич знал историю Серопа со слов Отца Геворга, но явно хотел вывести Серопа на разговор. Он задавал вопросы про родных и про события, которые конечно волновали каждого армянина того времени. Сероп отвечал односложно, казалось, что он не хочет говорить на эту тему. И действительно, он не хотел вспоминать, а тем более рассказывать, тем самым снова пережить весь этот ужас. Да и не в его правилах было вызывать к себе жалость. Сероп не был нытиком и попрошайкой. За все, что ему давали он пытался отплатить своим трудом. Поэтому старался уйти от тяжелых рассказов, иногда отшучивался, иногда просто молчал.
Вдруг, маленькое облако повисло над головами лошадей, и невидимая посторонним рука Отца Давида, легла на плечо Серопа, заставила, встрепенулся. В этот момент словно сознание помутилось. Из его уст потекли рассказы: про подвиг Отца Давида, про пещеру и детей, которых он вырывал из пасти смерти, про оскверненную церковь, в которой священник продолжал служить, несмотря ни на что. Сероп рассказывал, все то, о чем ему рассказывал Отец Давид. В какой-то момент волнение охватило, подкатил к горлу комок, и мужчина замолчал. Переведя дух обратился:
- Святые Отцы! Помогите Отцу Давиду своей молитвой! – говорил Сероп со слезами на глазах.
Слова Серопа были такими душевными и проникновенными. И не могли не повлиять на настроение священников. Да так, что оставшуюся часть пути они ехали в сплошной тишине, не говоря ни слова.
Сероп в свою очередь начал мысленно ругать себя: «Ну вот, замолчали, испортил людям настроение. Но я же им рассказывал про их собрата, я же про свою семью не сказал ни слова». И все же, угрызения совести не покидали его всю дорогу.
На обратном пути Сероп все время молчал, когда его спрашивали, кивал головой, боясь опять сказать лишнее. На подъезде к Ставрополю Карапет Исаевич, обращаясь к Серопу сказал:
- Знаешь, брат, я все это время думал о твоем рассказе, - глядя куда-то в природную даль.
- Завтра, когда закончишь свои дела, приходи ко мне.
В этот момент Сероп чуть не задохнулся от благодарности. Он посмотрел вдаль лугов и снова увидел образ Отца Давида, тот, улыбаясь, махал ему рукой.
- Пойдем с тобой к одному хорошему купцу, я лично попрошу, чтобы он дал тебе и девочкам работу, думаю найдет место для вас, - спокойно говорил Карапет Исаевич. Несомненно, он заметил в глазах Серопа благодарность и великую радость.
Когда мы совершаем хорошие дела и поступки, наша душа начинает ликовать, разливая по всему телу особую энергию, словно получила в этот момент благословение свыше.
Именно такое чувство было в душе Карапета Исаевича. Он понимал, что не может помочь Отцу Давиду, не может спасти всех тех людей, которых в эту самую секунду унижая, убивают. Но он точно знал, что этому несчастному армянину он может помочь и он ему поможет.
Оставшуюся часть пути Сероп ощущал себя безмерно счастливым, словно его жизнь и жизнь девочек уже наладилась, словно Карапет Исаевич уже сотворил для него чудо. Мужчина светится изнутри, словно благодатным огнем.
От этого и у священников поднялось настроение, они снова начали беседовать о своих «Божьих» делах, смеялись и шутили с чувством выполненного долга. В таком хорошем расположении духа все вернулись из поездки.
Оказавшись на территории Храма, Сероп освободил лошадей от упряжки, почистил их и покормил. Работа спорилась быстро. Потом, он зашел за стог сена, стал на колени и молился за Отца Давида, глядя на образа церкви, которые просматривались через щели деревянных досок хлева. Да, Сероп мог пойти в церковь и там помолиться, но ему, словно хотелось побыть с Богом наедине, тихонько, без лишних глаз и ушей поблагодарить, за то, что образ старца, даже через сотни километров, не оставляет его. Сероп кланялся земными поклонами, смотрел на купол церкви и просил Всевышнего дать сил Отцу Давиду, уберечь его и помочь.
Бог живет внутри каждого из нас, он первый собеседник и первый утешитель, он создатель и воздух. Только не всем удается заглянуть в недра своей души и почувствовать его присутствие в себе. Дорога к нему бывает непростой и тернистой, но то, что ты однажды найдешь его в самом себе – несомненно.
Многие люди могут выставлять свои эмоции на показ: радость или скорбь, которые пробуждают их стоять в храме часами перед образами, целовать иконы. А некоторые, к числу, которых принадлежал Сероп, могут говорить в тишине и темноте ночи с Всевышним и только ему передавать свою скорбь, или радость, скрывая душевные раны от глаз человеческих. В моих мыслях нет осуждения одних и понимания других, я и сама могу в различных ситуациях поступать по-разному. Но с годами начинаю понимать: - «Людям, подавай хлеба и зрелищ, они с большим участием будут сначала слушать плачь твоего сердца, отвернувшись, понесут его своими устами по всему миру. И как знать, кто-то поймет, кто-то поможет, а некоторые осудят и найдут соринку в твоем же глазу».
Сероп продолжал стоять в хлеву коленопреклонённый, по соседству с лошадьми, коровами и овцами и вел свой, понятный только ему и Богу монолог. Помолившись, пошел к девочкам узнать, как они там.
Когда Сероп зашел в келью Лиза и Майрам мирно штопали одежду и тихонько разговаривали, увидев Серопа подскочили. Он всегда приносил им сладости, они радовались, даже маленькому кусочку сахара. Вот и теперь, он принес им по леденцу.
- Ну что, мои красавицы? Как прошел день? Что нового? – обнимая девочек, спросил Сероп.
Лиза и Майрам стали наперебой рассказывать разные истории про прихожан и про свою работу в церкви. Настроение у них было хорошее.
- Я завтра иду на важную встречу, нужно почисть и погладь мою одежду, - сидя на краю их кровати сказал Сероп.
Девочки радостно восприняли поручение Серопа, потом стали расспрашивать: - «Куда он пойдет, и с кем будет встречаться?». На что Сероп ответил:
- Узнаете позже, когда все получится.
- Бог даст, все наладится, - поднимаясь с кровати, продолжил Сероп.
Лизе и Майрам было очень интересно, и они не хотели отпускать Серопа, продолжая заваливать его вопросами: «С кем? Где? Когда?». Но мужчина очень устал, и щебетание девочек «закружило» ему голову, он еще раз их обнял и пошел отдыхать.
Девочки сию секунду, достали одежду Серопа, стали ее штопать, чистить и утюжить. Утром, на встречу к Карапету Исаевичу Сероп пришел опрятно одет и с хорошим настроением.
Карапет Исаевич пригласил Серопа за стол, они покушали и отправились к местному купцу, который проживал на улице Станичная, дом 51.
Тем временем Майрам и Лиза делали повседневную работу, как к ним подошла одна из прихожанок и сказала:
- Я после обеда пойду в баню, не хотите составить мне компанию?
Девочки охотно согласились. Они уже знали, что означает «париться в бане». По дороге в город Ставрополь местные жители, которые давали им временное убежище неоднократно топили баню.
Майрам с Лизой взяли мыло, чистые вещи, пару старых простыней и пошли вместе с женщиной в общественную баню. Она находилась на противоположной стороне улицы от церкви.
Общественная баня – это отдельное «государство». Ее топили ежедневно, были женские и мужские дни, и особые дни, когда парились одни военные. Майрам и Лиза понятия не имели, что такое общественная баня. Когда они зашли в предбанник в нос ударил запах пара, мыла и немытых тел. На горизонтально прибитой к стене доске было множество гвоздей, на которых висели юбки, платья, кофты, все то, в чем пришли сюда женщины. На лавке, стоящей под прибитой доской, также лежала одежда. Это была раздевалка, здесь женщины раздевались и, помывшись, одевались. Купальня была в другом зале, в котором находилась парилка – сердце всего этого заведения. Женщина, которая привела девочек купаться, была знаток в банном деле. Она сказала:
- Раздевайтесь, положите свою одежду вот здесь, возле моей, чтобы потом быстро найти, - говорила, раздеваясь догола.
Майрам и Лиза смотрели на обнаженных женщин, детей и понимали, что не готовы вот так показать свое тело.
- Ну что стоите, раздевайтесь или так в юбках будете мыться? - не унималась женщина.
- Я не разденусь,- наклонившись к Майрам, шепотом сказала Лиза.
Южные женщины очень трепетно относятся к своему телу и показывают его в раннем возрасте маме, а потом мужу, больше никто и никогда не имеет права смотреть на их прелести. Это прививают девочкам с самого рождения.
Оказавшись в бане, среди множества нагих женщин, Лизу охватила паника. А Майрам пожала плечами и начала снимать одежду. Лиза смотрела на нее с удивлением и осуждением, постепенно стягивая с себя юбку. Раздевшись до нательной рубашки, которая прикрывала тело Лизы от шеи и до щиколотки, она остановилась.
- Я буду купаться в этой рубашке, - приглаживая руками волосы, сказала Лиза Майрам. Словно нашла выход из этой щекотливой ситуации.
Та посмотрела на Лизу, перевела взгляд на окружающих женщин, в очередной раз пожала плечами.
- Как хочешь, - сказала Майрам Лизе, снимая остатки одежды.
Девочки вошли в купальню. Вдоль стен стояли высокие каменные лавки, на них стояли тазы с водой, женщины мочалками намыливали тело, потом выливали на себя воду из таза, снова шли за водой. В этих тазах мыли волосы, купали детей и стирали вещи.
Майрам же, следила за действиями купающихся и понимала, что она должна вести себя так, как принято в этом заведении или уйти не мытой. Майрам принесла таз с водой и поставила на пол возле Лизы, та опустила туда ноги. Потом она принесла воды себе и по образцу остальных женщин мылила мочалку и терла тело, мыла волосы, не обращая никакого внимания на Лизу. Та сидела на лавке, опустив ноги в таз с водой, продолжая смотреть на купающихся, преисполненная ужасом. Словно, люди, находящиеся здесь, делали что-то очень плохое. От высокой влажности, нательная рубашка стала совсем мокрой и пропиталась специфическим запахом бани, она неприятно прикасалась к телу.
Обстановка здесь была непринужденной. Купаясь, женщины разговаривали между собой про все: про детей, мужей, свекровей, казалось, конца, и края этим разговорам не будет никогда. Из одной темы плавно вытекала другая и нанизывалась на нить беседы словно бусы. Мамы купали своих детей: терли их мочалками, мыли волосы мылом. Оно, попадая в глаза, начинало щипать, дети плакали, а мамы, зачем-то шлепали малышей по голым попам, те начинали плакать еще сильнее. Или малыши затеяли драку, за какую-то безделицу. Родительницы, тут же разнимали и опять шлепали детей по мягким местам, снова раздавался, плачь на всю баню. Самое интересное, что через некоторое время, те же мамы начинали ругаться между собой. А на них никто не обращал внимания. Все это создавало неповторимый гул, состоящий из громких разговоров, криков женщин и плача детей.
Женщины привыкли здесь мыть свое тело, купать детишек и стирать белье, они не обращали внимания на наготу друг друга. Им не было никакого дела до чужих детей и фигур других женщин. Майрам быстро поняла: здесь никому не интересно рассматривать их прелести. Даже для маленьких мальчиков, которым едва исполнилось 2 года, обстановка была привычной и не вызывала любопытства.
Но все же Майрам, ощущала неловкость, она старалась не смотреть на запретные женские части тела, ей было ужасно стыдно за себя и за всех здесь присутствующих голых женщин. Лиза в своей мокрой и дурно пахнущей рубашке была, как «белая ворона». Впрочем, женщинам было все равно как она будет мыться. Тем не менее, она притягивала взгляды окружающих, превращаясь в объект насмешек и всеобщего внимания. Некоторые глядя на нее хихикая, говорили:
- Возьми, вон там за девочкой в рубашке, - показывая пальцем на Лизу.
От этого Лиза приходила в бешенство, ей было здесь крайне неуютно. Она с нетерпением ждала, когда все это закончится. Но снимать рубашку категорически отказывалась.
К девочкам подошла женщина с распаренным лицом, от ее тела шел пар, Лиза и Майрам, не сразу узнали в ней ту прихожанку, которая привела их сюда.
- Ну что в парилку заходили? А ты чего не снимаешь рубашку? Неудобно же мыться, - обратилась она к Лизе. Та ничего не ответила, а еще больше насупилась и стала намыливать мочалку.
- Пошли, посмотрим, что там, - сказала Майрам Лизе, рукой показывая на парилку.
Женщины оттуда выходили, словно из чистилища, их красные потные тела дымились от поднимающего вверх пара. По их виду было видно, что происходящее в парилке, им очень нравилось, а когда они обдавали себя ледяной водой, то приходили в полный восторг. Некоторые выливали на себя и два и три таза воды, словно пытались потушить пожар. Парилка очищала тело от болезней, а душу от нечистой силы.
Когда Лиза и Майрам зашли в парилку, они увидели потрясающую картину. То, что там происходило, было похоже на коллективный обряд изгнания бесов - женщины лили воду на камни, потом хлестали друг друга вениками. От высокой температуры влажного пара, девочки не могли дышать, пар обжигал органы дыхания и через несколько минут они выбежали оттуда прочь.
Майрам, в очередной раз, намылила все тело, включая волосы, от обильной пены, стала похожа на снеговика. Она крутилась пред Лизой, сооружая замысловатые прически из намыленных волос, от чего пена становилась еще обильнее и воздушными сугробами падала на плечи. Майрам все это казалось забавным и смешным. Девочка своим видом хотела развеселить Лизу, та же, упрямо терла себя, просовывая мочалку под рубашку, то снизу, то сверху, потом лила воду прямо на рубашку. Мыло оставалось на теле, и это вызывало неприятное ощущение. Для Лизы купание превратилось в муку. Одна из женщин наблюдала за мучениями девочки, не выдержав, подошла к Лизе и сказала:
- Сними, будет удобней купаться, - дергая Лизу за рубашку.
Но Лиза продолжала купаться одетой, не обращая никакого внимания на советы.
Майрам же старалась повторять все за женщинами и очень скоро поняла принцип бани, в парилке оставалась все дольше, потом выливала на себя таз ледяной воды и опять бежала в парилку. И ей показалось, что купание в бане придает ей сил и энергии. Марам помогала тереться Лизе и женщинам, которые просили: «Потри спинку». Искупавшись, девочки пошли в церковь в свою келью.
По дороге обе молчали. Лиза злилась на прихожанку, которая отвела их в баню, на женщин, которые там мылись, но больше всех она злилась на Майрам. За то, что она не поддержала ее и купалась как все эти бабы. Лиза была мрачнее тучи.
Майрам чувствовала настроение Лизы, старалась избегать взглядов, но, когда их глаза встречались, Майрам казалось, что на нее смотрит Асатур своим испепеляющим взором. И когда дверь в их келью за ними захлопнулась, тут началось: Лиза кричала, обзывала разными обидными словами, упрекала малышку Майрам.
- Ты соседка, которая сама напросилась в дорогу и теперь всей своей жизнью обязана мне и моему отцу, что мы тебя не бросили и до сих пор продолжаем делиться с тобой «куском хлеба», - кричала Лиза.
Это была их первая сильная ссора.
Сероп слышал крики во дворе церкви, но не сразу понял, что ругаются его девчонки. И, когда он зашел в келью, ссора была в самом разгаре. Лиза кричала на Майрам, готова была убить ее, а Майрам, сидела на кровати, обняв руками коленки, опустив голову, плакала навзрыд. Со стороны было, похоже, что мама ругает провинившуюся дочь.
- Сто, стоп, стоп, что здесь произошло?
- Что вы не поделили, - спросил обоих Сероп.
- Она, она, купалась голая в бане, - показывая пальцем на Майрам, говорила Лиза.
- Бесстыжая! – Лиза закрыла глаза руками и заплакала.
Для Серопа слезы Лизы были острее ножа, он не мог пережить, когда она начинала плакать. Да, Лизу было жалко – она же была в колодце, чудом осталась жива, от полученной травмы у нее часто болит голова и в конце концов, она же дочка, и смысл жизни Серопа. Поэтому отец при любой спорной ситуации или ссоре девочек становился на сторону дочери. И только, когда все успокаивалось, в отсутствии Лизы говорил Майрам:
- Ты же понимаешь, что она пережила, ее нужно пожалеть.
Майрам кивала согласительно головой. Да Лиза много пережила, но порой она была очень несправедлива к Майрам.
Вот и сейчас, Майрам не понимала: «Что она сделала не так? Почему Лиза обзывает ее и ругает? Может потому, что ее гордыня не позволила снять рубашку и нормально помыть свое тело? Так причем здесь она?».
- Все смотрели на меня, словно мое тело в язвах под рубашкой, - рыдая, жаловалась Серопу Лиза.
Майрам молчала, по ее щекам текли слезы, что бы она ни сказала в этот момент, все рано, была бы виновата.
Серопу было жаль и Лизу, и Майрам. Он никак не мог понять тонкую женскую натуру. Да, с мальчишками все просто: надавал подзатыльников, и все успокоились. А девочки, ох как непросто их помирить и только мама может все понять и все простить, всех успокоить. Но не было ни мамы, ни женщины, которая смогла бы заменить маму. Поэтому Сероп старался помирить девочек, как мог, по его мнению - их ссора «не стоит выеденного яйца».
- Опять вы ссоритесь из-за какой-то ерунды! - улыбаясь, сказал Сероп
- Ну ладно, хватит рыдать, вытирайте слезы.
- Карапет Исаевич Ягоянц попросил купца Жидкова, чтобы он нас приютил, - продолжал Сероп, распираемый радостной вестью.
- Завтра мы переезжаем к нему в поместье. Сероп обнял Лизу одной рукой, Майрам другой и постарался притянуть их друг к другу.
От этого известия слезы на глазах девочек вмиг высохли. Они еще не простили друг другу обиду, но она ушла на второй план. И опять шквал вопросов: «Где? Когда?....»
- Завтра справитесь в церкви, потом пойдем и я вам покажу где, - не переставая улыбаться, говорил Сероп.
- А сейчас ложитесь спать утро вечера мудренее, - уходя, сказал Сероп.
Лиза и Майрам, не разговаривая улеглись в кровать. Если раньше Майрам усыпала, только дотронувшись до подушки, то теперь она, как и Лиза лежала с открытыми глазами. Обе девочки думали, куда они завтра поедут и где теперь будет их дом. Лиза думала: «Ну и хорошо, что мы уезжаем отсюда, может этот призрак, который ее мучил каждую ночь останется здесь и не пойдет с ними». Майрам же виделся уютный домик с садом и качелями, украшенными живыми цветами. А еще ей виделось красивое красное платье, как она кружится в нем, а юбка от этого превращается в колокол. В руках она держит ажурный зонтик. Вокруг растет множество живых цветов. Майрам чувствовала запах этих волшебных цветов.