Рассказ-размышление
Падал снег. В ещё сонном наукограде облачное небо лениво доверяло утру заявить о себе. Так же неохотно зима уступала свои права весне. Март, как и в прошлом году, выдался капризным и уже четвёртую неделю заставлял говорить о себе всех жителей небольшого подмосковного города. Метели сменялись уличными реками, те приглашали гололедицу, а ей на смену спешила позёмка и всё повторялось вновь и вновь. Вот и сегодня утром город нарядился в белые одежды и это почему-то не выглядело нелепым, хотя сравнение с опоздавшей на свадьбу невестой напрашивалось само собой.
Андрей в одиночестве топтал площадку остановки в ожидании своего автобуса. На работу он добирался раньше других и этой традиции старался не изменять, как и традиции уходить последним. Он не был коренным москвичом, да и жителем Подмосковья он тоже себя не считал, хотя за свою командировочную жизнь и в столице, и в Подмосковье провёл долгие годы. Петербургский характер вынуждал его сторониться сутолоки столичного мегаполиса, а раннее утро и поздний вечер в этом были его надёжными помощниками.
Остановка располагалась у самого края большого парка, что позволяло любоваться нарядным снежным кружевом на деревьях.
«Ночью. Ночью вьюга была. Почти апрель, а вьюга. Вот он, малый ледниковый период», - подумал Андрей, сдувая с носа крупную снежинку.
Светало. С неба медленно почти беззвучно опускались снежные перья и на их фоне старый лесопарк выглядел театральной декорацией.
«Какими графичными становятся под таким снегом липы», -заметил и тут же похвалил себя за это Андрей и обратил внимание на пожилого невысокого мужичка, устроившегося поодаль.
Угрюмый незнакомец достал из кармана куртки сигареты, закурил и не делая никаких усилий выбросить пустую пачку в урну, швырнул мусор перед собой.
«Полшага не пройти! – с неудовольствием отметил Андрей и отошёл от атакующего его вонючего табачного облака.
«И чего им не дышится чистым воздухом!? - продолжал возмущаться он. -Ну чего их не радует утренний воздух!?».
Между тем остановка заполнилась пассажирами и в подошедшую маршрутку люди кто с шутками, кто чертыхаясь втискивались или позволяли втискивать себя.
На работе Андрей успел прочитать последнее сообщение от Ирины Сергеевны, своей давней знакомой. Ирина Сергеевна прислала эсэмэску под ночь, а в такое время пялится в «тыкалку», как он называл телефон, Андрей не любил.
«Андрей Николаевич, любезный мой, проведай, если найдёшь время, как там Иван Степанович. Он не берёт трубку. Я волнуюсь.»- прочёл он на смартфоне и пообещал себе, что если не сегодня, то завтра зайдёт к своему старому товарищу, с которым и летал, и дружил не один год.
Степаныч жил неподалёку, и добраться к нему ничего не стоило, но просьба была не из лёгких. Андрей никак не мог забыть свой последний, или как говорят в авиации, крайний визит к нему. Знаменитый штурман, писатель и герой в одном лице выглядел бодро, но на вопросы отвечал невпопад и зачем-то несколько раз повторил одну и ту же фразу.
«Сдаёт, сдаёт мой Степаныч», - тяжело вздыхал тогда он и отгонял от себя мысли о неутешной перспективе.
Иван Степанович, крепкий мужик – пожмёт руку- полдня будешь отходить и трясти ладонью- отличался исключительно мягким нравом и природной интеллигентностью. Разговаривать с ним можно было о чём угодно и собеседник, кем бы он ни был, всегда расставался с опытнейшим штурманом и в высшей степени приятным человеком с ощущением близкого духовного родства. В молодости, да и в зрелые годы женщины были от него, видимо, без ума, но об этом можно было только догадываться, поскольку именно о них Степаныч говорил как о чём-то божественном, то есть редко. Чего не скажешь об Ирине Сергеевне, которая безмерно уважала и ценила своего друга, а потому даже не самые близкие ей люди знали об удивительном человеке-авиаторе в далёком Подмосковье.
Её беда и счастье заключались в том, что жила она далеко, под Петербургом, у Екатерининского парка в Пушкине. Помимо того, что она была настоящим интеллигентом, она была очень эрудированна, шутка ли- ответственный редактор энциклопедии, её манеры тоже выдавали в ней значительную особу. Много лет назад случай познакомил их в том самом Екатерининском парке. Оба дорожили возможностью наслаждаться прогулками в Царскосельском и Баболовском парках и в этом, как и во многом прочем, они были абсолютно похожи. Андрей был другом одного и приятелем другой и не знать об их отношениях не мог. Но отношения были, как выражались когда-то в его среде, возвышенными, и этот пример только подчёркивал незаурядность их участников, один из которых больше был москвичом, а другая - невыездной петербурженкой. Невозможность приехать в Москву -занятость и болезни и свои, и её матери никак не способствовали частым встречам, а с годами и вовсе исключили их. Это препятствие для встреч было устранимо - Степаныч получал приличную зарплату, а позже- неплохую пенсию испытателя- но после списания с лётной работы вдруг лишился мотивации дорожить представившимся ему временем выходных или иным. Из-за избытка свалившегося на него времени он перестал спешить и ездить куда-либо, стал больше уделять внимания медицинским обследованиям и подготовкой к ним, да вот только любимый им Петербург, до которого вроде бы стало по наличию времени добраться проще, всё отдалялся и отдалялся от него.
Годы шли, прежние связи становились всё тоньше, но один из двух- Ирина Сергеевна надежды на встречу не теряла. Она берегла в памяти все события дружбы из прошлого, навещала общих друзей и знакомых и тем ничего не оставалось, как обнадёживать не теряющую веру в силу их искренней дружбы женщину. На одной из встреч с их общей знакомой Ирине Сергеевне был подарен портрет её друга, написанный по памяти известным скульптором. Андрей помнил эту работу и восхищение Ирины Сергеевны перед автором за подарок и мастерством его исполнения. Но годы продолжали идти, их было не остановить, как и прогрессирующую болезнь Ивана Степановича. Становилось совсем печально. Время от времени Андрей узнавал от знакомых, что какая-то женщина не может связаться с ним и становилось понятно – Ирина Сергеевна надеется хоть что-либо узнать о друге.
-Андрей Николаевич, дорогой, не сильно я обременю тебя, если попрошу заглянуть к Степанычу. Ну не отвечает он! – сокрушалась тихим медленным и в тоже время уверенным голосом верная подруга.
В одном из приездов Андрея в северную столицу Ирина Сергеевна с болью настаивала перед ним передать портрет его персонажу, что и пришлось частично выполнить. Андрей-то знал, что память Ивана Степановича слабела, а супруге его к таким вещам не было ни малейшего интереса. Но портрет жалил сердце бедной женщины и его пришлось увезти. И вот опять. Опять эсэмэска.
Через пару дней Андрей набрал на домофоне номер квартиры. Степаныч оказался дома, выглядел очень внушительно- всё тот же высокий рост, улыбчивое без усталости лицо, стройная мускулистая фигура и та же осанка, подправленная не совсем удачным падением при катапультировании. Коллега очень обрадовался своему товарищу, а вот товарищ тряс и тряс рукой после рукопожатия. У двери в гостиную жена штурмана шепнула:
-Деменция.
С этим словом-приговором в жизнь Андрея вошла новая для него реальность -теперь и его друзья в числе жертв ужаснейшей для любого мыслящего болезни. Увы!
Обаятельнейший и в этой ситуации Степаныч выглядел поначалу молодцом, но потом вдруг по нескольку раз кряду повторил про свою новую работу на аэродроме. Андрей-то понимал: никаких работ с такой болезнью быть не может и всё пытался переключить разговор на тему здоровья.
-Как самочувствие, Иван Степаныч? - успел он вставить давно заготовленную фразу.
-Самочувствие хоть куда. Вот работаю, летаю на истребителях. До Москвы хожу пешком.
Гостю, и без того понимавшему тяжёлую участь коллеги и близкого товарища, стало ещё горше. Он слушал красивую речь штурмана и всё думал, думал об одном и том же:
«Вот, вот Степаныч… Был ты и писателем, и испытателем, и общественником, а сейчас… Ты не представлял себе жизни без работы, участвовал в труднейших перелётах на «полшарика», где командир молился на тебя и вот ты совсем сдал…»
Андрей зачем-то вспомнил, как накануне очень сложного первого пуска Степаныч в своём домике в степи трижды уговорил его «на посошок» горькую, хотя водку Андрей не то, что не любил, его тошнило от неё. Но отказать Степанычу!..
И в то же время странное чувство овладело гостем. Перед ним был невероятно симпатичный и обаятельнейший человек вполне здорового вида, с которым было так же приятно находиться, как и во все предшествующие годы. Если бы не ЭТО.
В тот же вечер Андрей позвонил Ирине Сергеевне, но та была готова к такому ужасному итогу:
-Нет, Андрюшенька, это не деменция, это хуже.
Её собеседник слушал обстоятельное описание болезни в видении Ирины Сергеевны, слушал и вспоминал: ведь болезнь, как и то, что он заработал при падении при катапультировании, исподволь намекала о себе, а Ирина, обладая недюжинными познаниями в каких-то эндокринных делах все годы знакомства спасала Ивана Степановича. О чём тот много раз с благодарностью вспоминал. И вот советов, как и редких лекарств, которые его подруга доставала с невероятным трудом, не стало: его советчик им же и был в силу нелепых обстоятельств отстранён в пользу больниц. Никто не отвергает медицину, думал Андрей, но врачи боролись с одними хворями, а они все были уравнены этой самой деменцией, или даже чем-то хуже.
Думалось и о другом. О том, что в их небольшом городе уже несколько человек из авиационного окружения его знакомых были сражены тяжёлым недугом, и деменция была в их числе. И это только те, о ком он знал. Не принято говорить о болезнях бывшим сослуживцам, а уж если это знаменитый лётчик или исследователь- тем более. Но ведь люди во власти этой проклятой болезни! И какие люди! Андрей вспомнил рассказ своего приятеля, специалиста высочайшей квалификации, о странном ощущении, с которым тот жил в период страшного напряжения сил. Коллеге приходилось ночами перенастраивать сложный пилотажный комплекс для тренировки российских и иностранных экипажей под индивидуальное задание и иного графика не предвиделось. Но фокус заключался в том, что сон уводил его в спокойную жизнь, которой давно уже не было. Этой жизни он лишился пару лет назад, когда выбрал для себя безжалостный график дежурств. В какой-то из дней приятель осознал, что его личность после такого сна тривиально раздваивается и чем больше он спит, тем сильнее его спящий разум уводил его от дискомфорта жизни и работы. Неизвестно, что предложил бы опытный психолог в подобной ситуации, но выход был выбран следующий- уменьшить время для сна. Но всё было ещё более запутанно. Прознав об интересном специалисте его знакомые подыскали тому место в успешной фирме в том же городе. За нормами труда сотрудников руководство этой организации следило, но следило странным образом: основные нагрузки были только на полигоне, а там обходились минимальным составом. В головной фирме и её филиалах люди только повышали квалификацию и изредка подключались к разборам инцидентов и просчётов, что случались с техникой на полигоне. Поразительно, но это, со слов приятеля Андрея, было ещё хуже, чем хронический недосып. И организм, и сознание требовали напряжённой работы, а её не было.
Андрей вспомнил и другой рассказ того же приятеля. В одном из полётов на спортивном самолёте инструктор обратил внимание;
-Смотри, какое блаженство! Мои руки и штурвал- одно целое. Я два года не летал и не мог понять что не так с руками и головой.
Приятель и за собой замечал, что даже двухдневный отдых нарушает его моторику и восприятие операций в процессе работы. А что говорить о тех, кто лишается этого навсегда!
«Нет! Нельзя бросать резко ни умственную деятельность, ни работу вестибулярного аппарата. Если профессия требует активной деятельности с органами управления, то и за моторикой нужно следить постоянно. На пенсии лётчику нужен лётный тренажёр. Парадокс!»
Когда-то, в перерыве в лётной деятельности Андрей исполнил давнюю мечту- устроился в научный сектор в экспозиционный отдел искусствоведом в известном музее. Учёба на третьем институте в Репинке (Институт живописи, скульптуры и архитектуры им. И.Е.Репина, -прим. авт.) позволяла привлекать его для серьёзной работы, но сотрудники из-за боязни потерять авторитет начальства или по какой иной причине «чужаков» не признавали. Зато с лёгкостью приглашали переносить экспонаты, оттирать детским мылом мраморную скульптуру в курдонёре Павловского дворца, чистить шкуры зверей, убитых великими князьями, словом, делать всё то, что в семье выполнялось бы мужчиной. Андрей гордился таким доверием и рассчитывал, что доверят что-то более серьёзное. И доверили. Доверили скорее в кавычках, ибо перелистывать тома книг из библиотеки К.Росси мог и старшеклассник. Книги предназначались для передачи в Гатчинский дворец, куда обязали передать всё то, что из Павловска перевезли в Гатчину на временную выставку аккурат накануне войны. Вот так, выставка была временная, а отдавать требовали навсегда. Но в стране бродили мысли о справедливости и синонимом тогдашней справедливости был лозунг «отдай!». Вспомнил Андрей эту страницу жизни не случайно. В развалах экстренно собранной книжной коллекции (торопились отдать книги без разбора - боялись, что гатчинские музейщики потребуют «Малинового Дон Кихота» (особо редкая серия гобеленов, -прим. авт.) и другие вещи, фигурировавшие в довоенном списке Андрей обнаружил журнал, «Нива», или «Русский инвалид» или что-то другое из подобного. Среди книг с пометками К.Р. (великий князь Константин Константинович, прим. авт.) и других обитателей Павловского дворца дореволюционный журнал выглядел крестьянином в лаптях среди чопорных фолиантов. Но как раз в нём Андрей нашёл публикацию о необходимости тщательно подбирать рацион и образ жизни по завершению государевой службы. А поводом для статьи были результаты длительных наблюдений за престарелым населением городских и сельских усадеб, на который вскользь ссылался автор.
Андрею врезался в память этот эпизод в дворцовой библиотеке, хотя предложения из журнального источника за давностью лет были им сведены к одному: выйти просто так из профессии, где требовалось постоянное напряжение ума, не получится. Поливать розочки в саду и возиться с внуками в песочнице хорошо, но со своим умом возиться пенсионеру придётся.
«Какой журнал!? А моя собственная мама! -поймал себя на воспоминаниях о совсем близком ему опыте из собственной жизни Андрей.
Мама Андрея к восьмидесяти годам соответствовала возрасту. Хоть и бодрилась, но всегда напоминала и себе и близким о своей старости. Её речь состояла из нескольких постоянно используемых фраз, что не могло не раздражать её сына:
-Ну что ты: поешь да поспи, сынок? Других слов не знаешь, мама!?
Мама, наверное, уже не хотела знать никаких и вообще от жизни она уже мало чего хотела.
Однажды Андрей предложил маме прогуляться по набережной. Фонтанка даже на городской карте весьма значительная река. Для пожилого человека пройтись вдоль её набережной непросто даже от одного моста до другого. Вот Мария Николаевна и волочилась тихонько вслед за сыном, согнув спину и беспрерывно шаркая.
-Мама! Да не шаркай ты! Я восемь шагов, а ты один. Ну иди чуть быстрее! – рассерженно требовал сын.
За шуршанием шин, наверное, ей было не услышать его негодования, и она плелась всё медленнее, медленнее.
Дома Андрей дал матери отдохнуть, а сам впервые в жизни задумался о её здоровье. Но задумался он держа в уме сразу множество обстоятельств. Вечером в полумраке квартиры он подвёл мать к компьютеру:
-Всё мама! С сегодняшнего дня изучаешь компьютер, интернет, эстонский язык, делаешь зарядку. Утреннюю. Я не могу видеть, как ты угасаешь! Ты хочешь дойти до той фазы, когда ты себя перестанешь контролировать? Вон Ирина Александровна, жена Николая Михайловича выстригла волосы спящим дочерям.
Этот факт со знакомой имел место. Правда, супруга знакомого Андрея ушла из жизни, и дело, как говорится прошлое. Но Николая Михайловича Мария Николаевна имела в виду, они оба были симпатичны друг другу, что очень забавляло Андрея.
Сначала мать возмутилась и потребовала собрать вещи в дорогу домой в Казахстан.
-Пристал! Старая я уже! Ненавижу твой компьютер и зачем мне твой эстонский! И зарядку делать не буду, мне уже не сделать её. Уеду, завтра же уеду. – в сердцах бросила она.
-Ну и уезжай! – с готовностью парировал бессердечный Андрей. -Уезжай, я не буду звонить тебе и есть твою пищу не буду. И Николаю Михайловичу скажу, что ты уехала навсегда.
Мама тут же уехала к дочери Андрея в другой конец города. Непонятно, что именно
сыграло роль: неприязненные отношения с внучкой, возможная реакция Николая Михайловича или угроза полного разрыва с сыном, хотя понимала, что тот выпалил сгоряча, но мама поздно вечером сообщила:
-Где там твой эстонский, сынок? Зарядку сегодня уже делать не буду, а завтра обязательно сделаю. Обязательно. - старательно она повторила в трубку.
-А почему не английский? Его же все учат.
-Мама! Спасибо тебе за здравый подход! Эстонский простой язык, фонетический. Как пишется, так и произносится. У меня очень хороший учебник, с картинками. Я сам учился по нему. А английский и французский для тебя сложны. Ведь не язык главное, а процесс его освоения.
-Я всё понимаю, сынок, -подытожила мать.
Прошло семь лет. Андрей гордился и своим решением и своей мамой. Утром она пыхтела на коврике. Два или три раза в день зубрила слова по учебнику и делала в нём пометки. Тремор рук не позволял писать ровно, но мама старалась. Она не стеснялась висеть на турнике во дворе многоэтажки. И всё это каждый день! Компьютер осваивала с большой осторожностью (вещь, должно быть очень дорогая!), но открывшиеся возможности в получении интересуемой её информации захватили и престарелого человека.
Одно событие буквально убило сына. Как-то вечером за ужином Андрей отреагировал на новость из телеящика:
-Смотри-ка, мама. Сенатор американский сказал, что нужно считаться с Россией. Есть же и там здравые люди!
-Ой, сынок! Я читала выдержки из стенограммы сенатской комиссии по обороне на русском. Он там такое про нас нёс. Сейчас вспомню…
-Не надо, не надо, мама! - с изумлением произнёс Андрей. -Откуда ты всё это знаешь!? Телевизор часами смотришь?
-Ну, да! Скажешь тоже! Могу тебе про троллинг рассказать. Как нас оболванивает телевидение. Вот ты знаешь, почему в новостном блоке всегда должна быть трагедия типа такой: в Перу или Индии автобус упал в пропасть?
Андрей не мог поверить своим ушам. Это его-то мама! Просто фантастика! Какие там геронтологи!? Его мама сама стала геронтологом!! Конечно, он гордился и собой.
Не без этого.
Мама потом летала разыскивать могилу своего отца, деда Андрея, погибшего под Кенигсбергом.
Сын и мать долго спорили, где же тот захоронен. Было три документа и письмо из Польши, указывающих на четыре возможных места захоронения. Мама устала спорить с сыном и, ни слова не говоря, на оставшиеся у неё деньги взяла билет на самолёт ринулась на поиски. И областной, и два районных военкомата, краеведы отреагировали на просьбу Марии Николаевны. Побывала-таки дочь на установленной благодаря её настойчивости могилой воина отца, Николая Феофановича Князева…Мама, которая всю жизнь боялась летать и которая ещё несколько лет назад едва перебирала ногами…
Андрей вспоминал эту историю утром следующего дня после визита к товарищу, Ивану Степановичу. Вспоминал на остановке у дома старого товарища. Всё также падал снег. Он медленно кружил редкими хлопьями, опускался на землю, цеплялся за провода и ветви деревьев, застилал белым ковром просыпающийся город. Законы природы незыблемы. Вот и мама Андрея ушла из жизни. Простилась с ней под самый конец пандемийных ограничений у себя в Казахстане. Ковид. Но уход её потряс Андрея бессмысленностью ситуации. Мама ни разу не заболела от пандемии. Даже грипп, насколько мог судить её сын по голосу в трубке, обходил её стороной. Медсестра с сорокалетним стажем пуще огня боялась врачей и причину этого не раскрывала. Но бред чиновников, акимов и их представителей, запрещавших прогулки по паркам, она принимала и с религиозной фанатичностью исполняла все предписания, забросив свои многокилометровые прогулки до реки Илек. Так и сидела два года у телевизора, ни разу не выйдя на улицу. Откуда такая вера казахским чиновникам? Почему-то им она стала верить безоговорочно. Неужели голос акима города воспринимался ею как голос акына Абая? Нет, силён всё же зомбоящик, силён.
«Маму-то я, пока был рядом, смог заставить изменить свой образ жизни. А вот сам бы смог изменить свой? Ты же читал стенограмму (стенограмма лекции В.П. Ильина «Сохранение высокой работоспособности» в среднем и пожилом возрасте, М., 1953, -прим. Авт.)- артериосклеротические изменения мозговых, сердечных и прочих сосудов, гипертония, эмфизема лёгких, деформация суставов- преимущественно патологическое явление, а вовсе не обязательный признак старости. От тебя, дорогой, требуется малость- действие. Так смог бы или нет? Почему пастухи в горах, лишённые благ так называемой цивилизации, здравствуют до сотни и больше лет?».
У проходной Андрея обогнал высокорослый парень. Он шёл, согнувшись, по-пингвиньи, не вынимания рук из передних карманов джинсов, отчего за его походкой было забавно наблюдать. За дверями проходной молодой человек задержал ход, достал из кармана электронную курилку и стал усиленно дымить, как будто жить ему оставалось минуту.
«Будущий мужичок с сигаретой, -сделал сравнение Андрей и неутешно вздохнул: «Вот им, наверное, никакое помутнение рассудка не страшно. Как и пастухам. Живут они хоть и по-разному, а в головы одинаково не берут никаких сложных вещей- в них вечная табачная блажь. Только у одних во рту чубук, у других- «электронка». Первые хоть и живут меньше, но о деменции, как и горцы, не подозревают. Счастливые люди, однако! Так-то, Homo sapiens!»
***
Город N., март 2023 г.