До Декабря мы еще как-то жили. Я получала горячие письма от Феди Опрышко, украшенные замысловатыми буквами, красочно оформленные с художественным орнаментом. Чувствовалось, что в армии он не только писарь, но на все руки мастер, художник и каллиграфист, и певец. Я радовалась его письмам, бегала и прыгала по комнате от его приятных, ласковых слов. Незаметно Саша уходил на задний план, он мне уже казался не таким серьезным, как Федя. Да это и естественно. 20-детний парень больше знает о любви, чем 15-ти летний подросток. Федя писал, что он боится, что какой-нибудь волосатик вскружит мне голову. И этот волосатик был Саша Крольман.
Письма сыпались чуть ли не каждый день. Я украсила его письмами весь угол, что я занимала. Всем нравилось моё оформление, мама и Наля шутили, что скоро вся комната потонет в Фединых письмах.
Он меня называл Галчонок, Галочка, Галюша и Галюшенька. Он писал мне:
Девушку я знаю из родного края-
Косы золотые, глаз лучистых свет.
Ты лети св ветрами, песня боевая,
Передай любимой боевой привет.
Без махорки в бою трудно,
Не легко порой без сна.
Но всего трудней солдату,
Когда от милой нет письма.
Мы только один раз виделись, а он, возлагая на меня большие надежды, так умно писал, буд-то бы знает меня с самого моего дня рождения. Я считала себя такой счастливой,чо действительно я никогда не испытывала таких чувст ни к кому. Это было как нашграда мне за то, что никогда в жизни я ни от кого не слышала таких слов и не услышу. Говорят, бумага всё вытерпит. Может быть. Я его совсем не знала. Но плохой человек не смог бы так трогательно написать и выражать свои чувства.
Когда после Нового Года, в начале 1947-го года жизнь стала с каждым днем ухудшаться, я поняла, что мы пишем друг другу абсолютно напрасно. От такой тяжелой жизни проходит и любовь, гаснут чувства, и ты ничего не можешь поделать.
Когда я выучивала уроки, оставалось время на отдых, мы с Налей садились на кровать и пели:
Ох, не ходи машина лесом,
Не расстраивай меня.
Ой, без тебя, машина, знаю,
Что чужая сторона.
А на чужой сторонушке
И солнышко не гре-е-ет,
А без родимой мамочки
Никто не пожале-е-е-ет.
Припев был ошеломляющий:
Ой, ра-ай, ой да рида ра-ай,
Ой, да рида, ри-и-да, рида раай.
Этот незабываемый дуэт всегда приходил мне на помощь в самые трудные минуты моей жизни.
В последнюю встречу с Сашей я ему сказала, что мы, наверное, уедем. Мама хочет в Среднюю Азию, а я даже не знаю куда лучше."Ну вот, я так и знал, что ты это скажешь. Это будет конец нашей дружбе. "- расстроенным голосом сказал Саша. "Почему? Разве люди не дружат на расстоянии?"- удивилась я. "Дружат, как Анька Сидячко. Ты с ней поругалась и теперь ничего о ней не знаешь. А Коля Скляренко получил от неё письмо, она пишет, что встретила Мишу, что он такой хороший мальчик и с ним так хорошо."- с гневом и возмущением выпалил Саша. Мне не хотелось уверять его, что я не такая, потому что знала, что я точно такая. Не поссорилась с Сашей, никуда еще не уехала, а в сердце уже вселился Федя. Какие мы непостоянные, это же измена. Я злилась сама на себя, но ничего не могла сделать. Саша только один раз смог поцеловать меня, еще на станции Степной. Такой невинный поцелуй, я даже ничего не почувствовала. Он сказал тогда, что губы у меня сладкие, а я ему с улыбкой ответила, что только что сладкий чай пила, не успела вытереть губы, как ты постучал. В то время я жила у хозяйки тёти Ани. Она дала нам на встречу 10 минут. "Да нам и 5 минут хватит"- сказала я, -"Правда, Саша?" "Куда денешься, кругом надзор, мне мама дала полчаса, куда я дену свои 20 минут после тебя? Вернусь домой раньше, почитаю "Отцы и дети". Он брал мою руку в свои ладони и спрашивал, прошли ли 10 минут или нет. -"Наверное, прошли, не буду злоупотреблять доверием хозяйки." Он хлопал меня по ладони:" Ну, тогда до завтра, Галюша."- прощался Сaша, напоминая Федю.
А в последнюю встречу я обещала Саше писать всё о себе, где бы я ни жила, если он этого хочет. Он сказал, что будет ждать моих писем всегда.