Ох, давно же это было… В те далёкие времена, когда о мобильных телефонах никто и не помышлял, а небожителей, имеющих компьютеры, можно было пересчитать по пальцам.
Мой сын учился в четвёртом классе, был страшным двоечником, хулиганом и записным вруном. Причём сочинял он настолько виртуозно, что иногда терялись даже взрослые! Вот несколько историй из моей насыщенной событиями жизни.
Представьте себе ситуацию: вечером, часов в восемь, звонит классная руководительница сына, она же учитель немецкого, она же Вера Николаевна, она же Верунчик. Причём замечу, что в своё время, она была учителем немецкого и у меня. Собственно это обстоятельство и стало решающим при выборе школы.
К сыну она относилась хорошо, несмотря на все его выкрутасы и меня старалась лишний раз не привлекать, зная мой плотный график. Обычно мы с ней встречались в субботу перед уроками. К этому святому дню Верунчик готовила журнал, жалобы коллег и список домашних заданий по всем предметам, не выполненных в течение недели. Понятно, что на этих свиданиях я узнавала очень много интересного!
— Катя, добрый вечер. Я хотела бы зайти к вам завтра вечером, ты сможешь уделить мне время?
Тон у Верунчика был какой-то странный.
— Вера Николаевна, здравствуйте, что случилось?
— Поговорим завтра, я буду к семи часам (в голосе Верунчика слышался металл), до встречи.
Курил в школьном подвале, бросил дрожжи в унитаз в учительском туалете, выбросил в окно классный журнал, проносились в моей голове этапы большого пути. Хотя нет, это уже все было. Господи…
— Миша, иди сюда немедленно!
Невозмутимо нахальная физиономия просунулась в дверь.
— Завтра к нам собирается Вера Николаевна, лучше заранее признайся, что ты натворил. Чистосердечное признание…., ну ты сам знаешь.
— Ну, мам, ну что сразу: натворил, натворил...
— А Вера Николаевна к нам просто так зайдёт, чаек попить, да?
— Почему нет, заметил сын с философским видом,— может она скучает, может, ей дома все надоели?
Я начала потихоньку успокаиваться. Главное, что все живы, ведь правда?
— Ну, хорошо, давай я попробую угадать....
— Ты разбил окно в директорском кабинете?
— Ну, мам, ну это уже было, не интересно же второй раз!
— Согласна. Тебе всё-таки удалось утащить крысу из живого уголка и ты подложил бедное животное Соне в портфель?
— Это было бы классно, визга на всю школу, а может быть она бы и укусила эту противную зазнайку!
Но там круглосуточное дежурство, крысу не добыть!
— Ты прогулял немецкий, устроил побоище в буфете, приносил в школу нашего кота, обрезал Сонину косичку, устроил маленький взрыв на уроке русского, или большой?
— Ну, мам, я ничего такого не делал, я не знаю, чего Верунчик хочет!
— Так, Миша, кому Верунчик, а кому — Вера Николаевна!
— И вообще, глупо, я же всё равно завтра узнаю.
Однако добиться так ничего и не удалось, а то, что ребёнок весь вечер ходил в шерстяном спортивном костюме, хотя дома было очень тепло, меня как-то не насторожило.
Ровно в семь нарисовалась Верунчик. Ее вид не предвещал ничего хорошего.
— Катя, начала Верунчик каким-то замогильным тоном, уверенно проходя почему-то сразу на кухню.
Миша поздоровался и скрылся в комнате.
— Я знаю тебя почти всю твою жизнь, знала твою замечательную семью..... Поэтому я решила всё-таки сначала поговорить с тобой, хотя, конечно, идти нужно было прямиком в милицию!
Я начала трусить и беситься одновременно.
— Вера Николаевна, да что случилось-то, в конце концов?!
— Катя, я даже не допускаю мысли о том, что ты могла это сделать, продолжала ледяным тоном Верунчик, не обращая внимания на мой вопрос. Но вот этот твой, прости Господи, Каренин...
Надо сказать, что Верунчик — опытный знаток человеческих душ невзлюбила моего мужа после первого же знакомства сразу и навсегда. Как-то она вызвала в школу именно его, и они поговорили, что называется, по душам.
Верунчик считала мужа педантом, правильным, но бесчувственным, сухим, как осенний лист и, учитывая большую разницу в возрасте между нами, иначе как Карениным его не называла.
Она знала, что муж — неродной Мише. Нас обоих она жалела. В общем, Верунчик была как всегда права, но обстоятельства складывались так, что мы оставались с мужем вместе, по крайней мере, на тот момент.
— Мишутка, сменив тон, позвала Верунчик, — иди сюда, мой хороший. Раздевайся!
Сын посмотрел на нее с ужасом.
—Что, совсем?
— Ну, зачем же совсем, достаточно до трусов.
Миша разделся, и мне стало нехорошо: все тело, руки и ноги были в синяках и каких-то красных подтеках.
— Вот посмотри сама! Как вообще такое может быть? Извини, Катя, я не могу вторгаться в твою личную жизнь, но это же совершенно недопустимо!
Предвидя справедливые вопросы, скажу, что работа моя в то время выстраивалась так, что, как правило, утром я уходила, пока Миша ещё спал, а приходила когда он уже спал. Именно поэтому мы с Верунчиком и встречались каждую субботу. А вечером за Мишей присматривал муж. Он в то время приходил, все-таки, раньше меня.
Слезы катились по моим щекам, сына было очень жаль.
— Миша, сынок, ну почему ты мне не рассказал,— спрашивала я, захлебываясь слезами.
Всплывала мысль о неминуемом разводе.
"Даже маме ведь не смогу ничего рассказать, соображала я, — она ведь приедет и просто убьет обоих, увидев такое! Господи, ну почему все так не слава Богу?!"
Верунчик с немым укором поглядывала на меня, не пытаясь успокоить. Миша переминался с ноги на ногу. Весь его вид изображал раскаяние.
— Ну, мам, ну не плачь, ну, пожалуйста, это ненастоящие синяки!
— Как ненастоящие?
Мы с Верунчиком округлили глаза. Я даже рыдать перестала.
— Ну, я их сам нарисовал. Не сделал немецкий, дяде Володе сказал, что не задано, потому что мы ходили на экскурсию. Вере Николаевне сказал, что мне было не до немецкого, что отчим меня избил за двойку по математике, что у меня все болело, и я не мог учить немецкий…
— Как же ты это сделал? — завопили мы хором.
Миша снисходительно улыбнулся, поняв, что прямо сейчас убивать не будут.
— Ну, это очень даже просто: растёр карандашный грифель на бумаге, а потом пальцем нанёс на руки и ноги, и дальше немножко подрисовал красной ручкой...
— Вон отсюда, заорала я! Миша моментально исчез.
— Тааак, протянула Верунчик потрясенно. Ну, я так понимаю, что солёной палки тоже не было?
— Господи, Вера Николаевна, какой еще соленой палки?
— Ну, видишь ли, завела Верунчик виноватым голосом, — Миша сказал, что твой Володя вымачивал палку в соленой воде, ну и потом бил по ранам, ну, в общем, чтобы щипало и было больнее.
— Вера Николаевна, заорала я, трясясь от злости,— ну Вы же взрослый человек, очень опытный человек! Ну как можно было поверить в такую чушь собачью? Да, действительно, мой муж — не образец благодушия и мягкости, но так, чтобы избить ребенка до синяков....!
Верунчик смущенно молчала, я переводила дух.
— Вера Николаевна, а что если нам по рюмочке чего-нибудь армянского розлива накатить?
— Ой, Катя, не откажусь!
Мы выпили немножко коньяка, успокоились и мирно обсуждали тяжелую материнскую долю, забыв о времени. У Верунчика, кстати, было двое взрослых детей и внуки.
Раздался щелчок замка, пришел муж.
— Знаешь, Катя, не нужно ему ничего рассказывать, а то эти нарисованные синяки, пожалуй, превратятся в настоящие!
— Проводи меня, я пойду. Извини, что так все получилось!
— Добрый вечер, Вера Николаевна,— бесстрастным голосом поздоровался муж. Вас подвести?
— Добрый вечер, Владимир Георгиевич, не менее задушевно ответила Верунчик, спасибо, — я доберусь.
— Катюша, увидимся в субботу!