Глава 16
Заговорам Марию, как я уже сказал, научил её первый супруг, шевалье де Люинь. Да, да, поначалу простой шевалье, из захудалого тосканского рода Альберти. Он был довольно красив, и по этой причине служил пажом у Генриха IV, который к тому же приходился ему крёстным отцом. При дворе Короля Генриха IV после его женитьбы ошивалось множество тосканцев, прибывших во Францию вместе с его невестой, Марией Медичи. Как я уже говорил, один из этих тосканцев весьма помог будущей Королеве выполнить свой главный долг Королевы, а именно – родить наследника французского престола. Ну а тосканец де Люинь помог избавить Францию от самого несносного тосканца, Кончино Кончини.
Я должен сказать, что дофин Людовик XIII в отличие от своего номинального отца, Генриха IV, не только не любил женщин, о чём я уже упоминал, но он любил красивых мужчин. В этом он был весьма похож по своим пристрастиям на Генриха III, что могло бы послужить такому же прискорбному исходу, какой постиг этого монарха, ведь от Генриха III не осталось наследника. Людовик также избегал не только слишком тесного общения с женщинами, но и в целом не любил общаться с ними, даже и не слишком интимно. Исключение он сделал для нескольких дам, таких как мадемуазель д’Отфор, с которыми заводил чисто платонические отношения. Свою мужскую страсть он растрачивал на мужчин, из которых, по правде сказать, никто не стоил не только что любви, но даже и дружбы.
Воспитанием дофина всерьёз не занимался ни Король-отец, ни Королева-мать. Король понимал, по-видимому, что это не его сын, Королева же больше любила его младшего брата Гастона, впоследствии герцога Орлеанского, или Месье. Кроме того, Королева Мария Медичи предпочитала править сама, поэтому она не собиралась прививать дофину любовь или привычку к государственным делам, а напротив прививала ему отвращение к такой деятельности. Наставник дофина даже не обратил внимание на то, что Людовик с ошибкой подписывает своё имя, пропуская одну букву, он подписывался Loys, а не Louys. Если бы не Малерб, который указал ему на ошибку, то на эту ошибку, быть может, так никто бы и не обратил внимания.
Королеву Марию Медичи не случайно подозревали в том, что она причастна к убийству Короля, или, во всяком случае, её обвиняли в том, что она знала о готовящемся покушении, но бездействовала, или же действовала нарочито медленно и нерешительно. Ещё одной серьёзной причиной полагать, что она была замешана в этом является тот факт, что Короля убили почти тотчас после того, как он короновал свою супругу, что делать было совершенно не обязательно, я имею в виду, разумеется, коронацию Королевы. Между прочим, Королева убедила Генриха короновать её по той причине, что он собирался на войну, поэтому указанное коронование делало её регентшей автоматически в случае гибели Генриха. Действительно, после коронации она получила весомые основания для того, чтобы стать регентшей при малолетнем дофине, так что Генрих IV в результате такого действия превратился из средства достижения её целей в помеху. Если бы он погиб на войне, она осталась бы правительницей, но если бы он не погиб, эта коронация ей ничего не дала бы. Генрих IV не учёл, что в результате коронации создалась такая ситуация, что для Королевы его смерть стала желательной, и она не стала дожидаться такой развязки как результата военных действий. Вопреки смелости и даже подчас безрассудности Генриха в сражениях, до сих пор ему везло, он выходил из них живым и практически невредимым. Итак, Королеву можно подозревать, как минимум, в бездействии, ведь маркиза л’Эскоман пыталась предупредить Генриха о готовящемся покушении через неё, но это её предупреждение не возымело действия. По свидетельству Королевы, она это предупреждение передала Королю, но он не обратил на него внимания. Но ведь это лишь по свидетельству Королевы, сделанного лишь после того, как покушение состоялось и Генриха не стала. Кто же сможет проверить, передала ли она в действительности Королю это предупреждение, или же нет? Недаром говорят: «Ищи, кому это выгодно». Безусловно, Королеве было выгодно избавиться от Короля, стать фактической правительницей Франции, возвысить своего любовника Кончини, а в отношении малолетнего наследника, Людовика XIII, применить ту политику, которую Король Генрих IV, будь он жив, никогда бы не допустил. Вопреки его недвусмысленному намерению породниться с Лотарингским домом, что служило бы укреплению Франции, она связала двойным браком французский дом с домом испанским, женив малолетнего Людовика Тринадцатого на дочери испанского Короля, и выдав за его сына свою дочь. Этот двойной брак между двумя парами детей не имел в своей основе ничего, кроме политики, которая ни к чему не привела: мира с Испанией Франция так и не получила. Людовик, разумеется, не мог испытывать никаких чувств к Анне Австрийской. Впрочем, он испытывал любопытство, поэтому послал собственного кучера взглянуть, как сложена испанская принцесса, и доложить ему, словно речь шла не о женской красоте, а об осмотре кобылы.
Но дело объясняется проще: юный Король уже относился к собственному кучеру с говорящим именем Сент-Амур, вовсе не как к кучеру, а как к сердечному другу, проявляя по отношению к нему самые настоящие любовные чувства. Впоследствии подобными же чувствами он воспылал к собственному псарю по имени Аран. В перечень мужчин, к которым он избыточно сильно благоволил, входят и великий приор Вандомский, и командор де Сувре, и Монпуйан-Ла-Форс. Таким образом, бывший паж его батюшки, шевалье де Люинь, появился в качестве возлюбленного не на пустом месте. Среди этого списка фаворитов можно припомнить также и капитана стражи Королевских дверей Ножана Ботрю. Он умудрился, между прочим, быть в хороших отношениях и с де Ришельё, так что от возвышения Ришельё он очень сильно выиграл. Забегая вперёд, скажу, что он был и не последним в этой череде любовников, уже под старость Людовик XIII завёл себе любимчиком де Сен-Мара, молодого человека, которого ему представил Ришельё, надеясь через него укрепить влияние на Короля, но де Сен-Мар был человеком совсем иного толка, чтобы позволить кому-то другому пользоваться тем, чем он предпочитал пользоваться только лично.
Впрочем, до истории с заговором де Сен-Мара я ещё дойду, даст Бог, а сейчас я пишу о временах, когда Людовиком управлял де Люинь. Быть может, Людовик стеснялся женщин ещё и по причине своего заикания. Все вокруг делали вид, что этого недостатка не существует. Однако, однажды, когда Людовик впервые увидел господина д’Аламбона, который также сильно заикался, и, обратился к нему с каким-то вопросом, в ответ на который услышал такое же в точности заикание, он решил, что дерзкий придворный осмелился его передразнивать. Если бы его не уверили, что господин д’Аламбон – заика, тому не поздоровилось бы; в самом лучшем случае он был бы изгнан. Чтобы закончить портрет Людовика, остаётся лишь добавить, что зачастую он держался крайне робко, нерешительно, что не соответствовало его высокому сану, а порой раздражался и был излишне резок. Он обучался танцам, верховой езде, поэтому был достаточно стройным, хорошо танцевал и легко держался в седле, умел выстроить армию в боевой порядок, в походах и на охоте он, казалось, не знал усталости, однако основами стратегии и тактики он не владел, как, впрочем, почти никто в его время. Эта наука давалась генералам, маршалам и принцам лишь в результате тяжёлого боевого опыта.
Людовик не чурался и выступать не только в балете, но и в домашних театральных постановках, предпочитая комические роли, либо роли без слов, что естественно, учитывая его заикание. Впрочем, думаю, если бы он решился играть роли трагические или возвышенные, никто не посмел бы сказать, что он плохо изображает Тита Андроника или Юлия Цезаря.
Итак, воспользовавшись привязанностью Короля к себе, де Люинь наставлял его так, как считал нужным. А нужным он считал сделать его настоящим Королём и сувереном истинным, а не номинальным, каковым он был, пока страной правила его мать Королева Мария Медичи и её любовник Кончино Кончини, сделанный маршалом и получивший титулы графа делла Пенна и маркиза д’Анкра. Де Люинь усилил свои позиции, представив Королю епископа Люсонского, Жана Армана дю Плесси де Ришельё. Ранее Ришельё пробился в круги, близкие к правящим, за счёт рекомендации отца Жозефа, к нему благоволила Королева Мария Медичи и маршал д’Анкр, так что Людовик поначалу сторонился Ришельё. Но де Люинь убедил его, что Ришельё может быть полезен для установления мира между ним и Королевой. Таким образом Людовик укрепил свои позиции, после чего, наконец, решился последовать совету де Люиня устранить маршала д’Анкра, после чего отобрать у Королевы-матери ту власть, которую она должна была бы уже отдать ему вследствие достижения Людовиком совершеннолетия. Напомню, что Людовик родился 27 сентября 1601 года. Следовательно, 27 сентября 1617 года он должен был бы стать полноценным Королём, получив всю полноту власти. Он уже не обязан был проявлять послушание по отношению к матери, которая из Королевы-регентши должна была бы превратиться в всего лишь Королеву-мать при совершеннолетнем Короле, то есть в одну из его подданных. Людовик ждал почти два месяца. Не дождавшись передачи власти, он по наущению де Люиня решился, наконец, взять её сам. Чтобы забрать власть, необходимо было отнять её у того, кто ей обладал, то есть сокрушить маршала д’Анкра. Самый простой и надёжный способ сокрушить врага – это его уничтожить физически. Это и было предложено для того, чтобы окончательно убедить Людовика, де Люинь привлёк к делу другого ближайшего друга Короля, Шарля д’Альбера. Утром 24 апреля 1617 года маршал д’Анкр в сопровождении 50—60 лиц вошёл в Лувр, гвардейский капитан Витри убил его выстрелом на месте.
— Теперь Францией буду править я сам, — заявил после этого Людовик. — Отныне я – Король.
Он велел казнить карлицу Леонору Дори Галигай, любимицу Екатерины Медичи, которую она выдала замуж за маршала д’Анкра даже вопреки его желанию (поскольку к такой супруге она не ревновала маршала, а ему ничего не оставалось, как получать всё, что необходимо мужчине от женщины, не от этой номинальной супруги, а от Королевы). Карлицу казнили, Королеву отправили в ссылку в Блуа.
На место Кончини немедленно был назначен де Люинь, который стал герцогом, после чего стремительно стал получать всевозможные титулы и звания, для него даже было восстановлено звание коннетабля Франции, что выше даже чем маршал Франции, выше – только сам Король. Разумеется, нашлись недовольные этим стремительным ростом влияния де Люиня, что дало почву для первых замыслов о заговорах против Короля. Поговаривали даже, что фаворит Короля – плохой государственный деятель. Как бы то ни было, он был отличным интриганом, и в это же самое время он женился на представительнице одного из высочайших родов Франции, Марие де Роган, той самой Мари Мишон. Для Марии это был бы мезальянс, если бы она принимала во внимание его происхождение и родовитость. Но с учётом его теперешнего положения, мезальянсом это было уже для него, коннетабля, герцога и маркиза, второго после Короля человека во всей Франции, а по сути даже и первого. Так что Шевретта была абсолютно права, сообщив мне, что Францией фактически правят четыре человека, из которых двое – Король Людовик и Королева Анна, правят лишь номинально, а настоящими её хозяевами являлись в ту пору де Люинь и его супруга Мария.
В этот год начала восходить звезда Ришельё. Этому восхождению значительно способствовали два поступка де Люиня. Первый поступок состоял, как я уже писал, в том, что он прекрасно рекомендовал Ришельё Королю. Второй его поступок состоял в том, что менее чем через год после моего знакомства с Марией, де Люинь умер.
Для того, чтобы никто не сомневался в законности расправы с маршалом, Людовик постарался в первый год подтвердить имя Людовик Справедливый, данное ему при рождении.
Поскольку Людовик родился под знаком весов, его ещё в детстве назвали Людовиком Справедливым, однако, многие придворные прихвостни искали случая для того, чтобы каким-либо эпизодом подтвердить этот негласный титул. В этом преуспел Ришельё. Когда она из весьма привлекательных дам, супруга мадам Гемадек, жена Фужерского губернатора в Бретани, вступилась за своего мужа, она выглядела столь обворожительно, что вызывала сочувствие у всех присутствующих. Дело в том, что её муж, барон Тома де Гемадек, убил барона де Неве в 1616 году, за что был приговорён к смертной казни. Супруга барона надеялась разжалобить Людовика XIII, однако, он не был склонен попадать под обаяние женских чар, какими бы юными и обворожительными не были просительницы, поэтому он отказал ей в просьбе о помиловании её супруга. Как знать, если бы у барона был очаровательный сын, быть может, ему удалось бы выпросить у Короля прощение для отца? Барон попытался спастись, превратив город Фужер, в котором он был губернатором, в мятежную крепость Фужером, надеясь на то, что жители не выдадут его Королю, однако, он был вынужден сдаться, был арестован и казнен в Париже 27 сентября 1617 г. Впоследствии Ришельё положил конец гнусной практике сепаратизма, когда отдельные крепости, города или провинции противились воле Короля. С этой целью он отменил выборы губернаторов, заменив их на назначения Королём, т.е. фактически назначения первым министром Ришельё. Это дало возможность поставить во главе всех губерний своих людей. Кроме того, Ришельё распорядился срыть все крепости, обращённые против Франции, во всех провинциях, оставив лишь замки, представляющие историческую ценность, а также пограничные крепости. Впрочем, это распоряжение было выполнено не до конца, поскольку господин Фуке не только сохранил за собой приграничный остров Бель-Иль, но также возвёл на нём не без моей деятельной помощи крепость, защищающую остров не только со стороны океана, но и со стороны побережья, превратив тем самым его в остров-крепость, способную держать круговую оборону, так что окончательно с сепаратизмом расправились преемники Ришельё, сначала Мазарини, затем Кольбер. Впрочем, не буду забегать вперёд. Итак, Людовик XIII отказал баронессе в помиловании её супруга, барона де Гемадек, тогда как все придворные, видевшие баронессу, были убеждены, что её красота и молодость растрогают Короля, и уже полагали её дело решённым. Ришельё первым сообразил, что этот эпизод можно использовать для того, чтобы провозгласить, что Людовик вновь подтвердил, что его не напрасно называют Людовиком Справедливым. К этому приёму он прибегал впоследствии многократно, когда Людовику приходилось принимать решения о наказании врагов Ришельё, в отношении которых хитрый кардинал убеждал его в том, что они являются, прежде всего, врагами Короля и Франции.
— Ваше Величество! — говорил Ришельё. — Вот прекрасный случай напомнить народу Франции, что вы не даром прозваны Людовиком Справедливым!
После этого он давал на подпись приказ о казни виновных или о помиловании ближайших родственников Короля, к которым относились только Королева и Месье, и Людовик, растроганный и польщённый, подписывал такие приказы, которые он не подписал бы ни за что, не будь у Ришельё такого великолепного аргумента.