Мистический рассказ
Дождь в этот день лил как из ведра. В квартире Ивана Петровича было неуютно и сыро. Всё было готово к отъезду. В углу стояли упакованные чемоданы и большое количество коробок.
Растянувшись на диване во весь рост, он медленно перелистывал каталог старинной мебели, которая давно приворожила его своей неповторимой красотой и изящными формами.
Уже вечером он должен был покинуть этот холодный каменный город, в котором прожил половину своей жизни, где стал профессиональным художником и реставратором, а также знатоком мебельного искусства.
Все в его жизни складывалось удачно, кроме отношений с прекрасной половиной человечества, которую он часто покорял своей эрудицией, статью и харизмой, гипнотизируя агатовыми глазами хищника. Теперь, после нескольких неудачных браков, окончательно разочаровавшись в жизни, он решил перебраться куда-нибудь поближе к морю, навсегда оставив свое прошлое в этом холодном каменном городе. Ему хотелось тепла, солнца и обновления.
Выбирал он долго, и наконец нашел то, о чем долго мечтал - просторную двухкомнатную квартиру в небольшом приморском городке. Место было хорошее, в центре города. Рядом парк и набережная. Дом был старый двухэтажный с пилястрами, лепниной и барельефом зубастой собачьей морды над высокой арочной дверью, по обеим сторонам которой крепилось несколько памятных табличек с именами знаменитостей, когда-то проживающих в нем.
Иван Петрович, сразу влюбился в город, в дом и квартиру на втором этаже с пузатыми старинными кованными балкончиками и большими окнами, из которых открывался прекрасный вид на парк и набережную.
Дом притягивал взгляды прохожих своей стариной, часто собирая под окнами зевак и толпы шумных экскурсий, порой раздражая и отвлекая Ивана Петровича от работы.
- Гляди как уставились, галдят словно чайки, - возмущался он.
В такие моменты ему всегда хотелось узнать о ком именно из знаменитостей, ранее проживающих в доме идет речь, и почему окна именно его квартиры вызывают такой интерес.
Так однажды, возвращаясь домой и наткнувшись на очередную толпу туристов, он решил послушать экскурсовода.
- Обратите внимание на второй этаж, где изумительной красоты рельефное украшение над окнами, - гид указал рукой на окна Ивана Петровича, - В этой угловой квартире приблизительно в 20-е годы проживала одна интересная молодая особа, актриса местного театра, обладающая редким талантом – искусством прорицания, пользуясь различной гадательной мантикой. Не было случая, чтобы девушка ошиблась в предсказании.
- Да, ну? - Иван состроил такую удивленно-ироничную рожу, что вызвал смешок у рядом стоящих девушек. Он ухмыльнулся, скривив губы, ведь и сам частенько придумывал и почище легенды, чтобы подороже продать отреставрированную мебель, но эта была верхом даже его фантазии.
Гид тут же отреагировал на смешок, бросив косой взгляд в сторону Ивана:
- Зря смеётесь. Данные о ней сохранились в городском архиве, - как можно серьезнее произнес тот и продолжил рассказ: - Слухов по городу ходило много. Многие считали её ведьмой за её притягательную мистическую красоту и острый ум. Девушка была одновременно и неприступной гордячкой, и кокетливой чертовкой, сводившей мужчин с ума. Из- за неё стрелялись и дрались, и разводились, и травились. Сама же она погибла при запутанных обстоятельствах и была похоронена на местном кладбище, завещав всё свое состояние драмтеатру.
- Тоже мне знаменитость, - не удержался Иван, зловредно прищурясь.
Ему совсем не понравилась эта легенда о ведунье, да еще и проживающей когда-то в его квартире. - Вранье. Вон сколько табличек присобачили, одни знаменитости. О них надо рассказывать. Любит у нас народ слушать всякие пошленькие истории, - негодуя обратился Иван к загорелой публике и плюнув, направился к дверям.
Какое-то время Иван Петрович старался не обращать внимание на любопытных туристов, которые слушали под его окнами очередной бред или просто любовались «искусно кованными балконами». Однако, со временем это излишнее внимание и шум стали раздражать и отвлекать его от работы.
Однажды, услыхав через открытое окно очередную историю о молодой предсказательнице и её знаменитых клиентах, Иван не выдержал и выскочив на балкон с неприкрытой враждебностью, что есть мочи заорал:
- Да, вранье, вранье всё это про вещунью-актрису эту. Совсем не обязательно народ под этим балконом собирать. В городе домов с балконами пруд-пруди, а то что все бабы ведьмы так про это и рассказывать не надо, и без того известно.
Иван снова вернулся к работе, продолжая осторожно снимать старое лакокрасочное покрытие у ветхого трюмо, скрупулезно изучая каждый скол, царапины и надписи с внутренней стороны, на ходу придумывая легенду, которая наверняка утяжелила бы стоимость реставрируемого предмета.
Иван Петрович относился к своей работе со всей ответственностью, восстанавливал и ретушировал мелкие дефекты, тщательно подбирая тон, закрывая сколы воском и полируя так, что место ремонта трудно было заметить. Трюмо постепенно приобретало достойный вид, и он понимал, что расстаться с ним уже не может. Так незаметно одна из комнат была заполнена отреставрированной и со вкусом расставленной мебелью. Интерьер приобрёл вид комнаты из прошлого века.
- Вот настоящая красота, - довольный своей работой произнес Иван. – Об этом надо людям рассказывать, а не о гадалке этой, что мозги людям пудрила и канкан в панталонах танцевала. Да и жила ли она здесь вообще? Я и не таких легенд могу насочинять.
На следующий день в комнате, которую Иван использовал в качестве мастерской, неожиданно заскрипел паркет, а через пару дней провалилось несколько досок. Он сам занялся ремонтом. Разобрав почти половину комнаты, и выгребая кучу мусора, который за долгие годы скопился под паркетом, нашел пару ржавых шпилек для волос, малюсенькую пуговку и несколько пожелтевших бусин речного жемчуга.
- Однако, - удивленно произнес Иван и очистив от пыли бусины, стал рассматривать их на ладони.
Богатое художественное воображение тут же изобразило картину любовной драмы. Перед его глазами возник образ молодой красавицы, лежащей на полу с разорванной ниткой бус и, рука сама потянулась за карандашом. Карандаш быстро и уверенно скользил по бумаге прорисовывая мелкие детали портрета, словно лицо было давно знакомо ему. Когда же портрет был закончен, он поставил его рядом с зеркалом старинного трюмо и долго смотрел на лицо молодой девушки.
- В такую можно было влюбится,- произнес довольным тоном Иван и щелкнув по носу портрет, стал собираться в парк.
Нельзя сказать, что работа в парке была вызвана острой финансовой необходимостью, скорее ему нравился сам процесс, приносивший еще и небольшой доход.
Расположившись под старым платаном на удобном раскладном стуле, Иван был готов рисовать портреты, очумелых от солнца отдыхающих, которые словно ошпаренные тараканы, выползли в парк насладиться вечерней прохладой.
Заработав больше обычного и «хорошо приложившись» в приморском кафе Иван Петрович вернулся домой поздно. Жара уже окончательно спала и можно было широко распахнуть окна.
Лунный свет вместе с соленым запахом моря ворвался в комнату, осветив написанный им портрет незнакомки, и в этот момент Ивану показалось, что лицо на портрете улыбнулось, лукаво прищурив один глаз.
Взяв в руки портрет, он внимательно вглядывался, пытаясь снова уловить эту ехидную, как ему показалось, улыбку.
- Смеешься, значит, надо мной. Подумаешь актриса, предсказательница, - иронично произнес Иван. - Вот что ты такого знаменитого сделала? Гадалка ты вокзальная, - он икнул, глядя на портрет.
Неожиданно ему стало не по себе. Взгляд красавицы изменился, став недовольным и колким, брови её нахмурились. Неприятный холодок пробежал по спине Ивана Петровича.
- Ведьма, - испуганно прошептал он и разорвав пополам портрет, отправил его в корзину для бумаг. Неуверенной походкой он поспешил покинуть комнату, и бросив недоверчивый взгляд на мусорную корзину, плотно прикрыл за собой дверь.
Утро следующего дня ничем не отличалось от обычного летнего воскресного утра. Через узкие щели жалюзи, солнце уже заглядывало в комнату обещая, что день будет жарким. Работать совсем не хотелось.
Иван Петрович подошел к трюмо, провел рукой по небритой щеке и неожиданно почувствовал на себе чей-то взгляд. Отражаясь в трех старинных зеркалах трюмо, из корзины для бумаг, одним глазом смотрела на него половинка портрета гадалки. Это ему совсем не понравилось.
- Сейчас, я с тобой разберусь, - Иван наклонился чтобы выкинуть мусор, как в этот самый момент в дверь квартиры раздался звонок. Бросив разорванный портрет обратно в корзину, он поспешил к двери.
На пороге стоял сосед по площадке Федор Кузьмич, который сообщил, что тётка покойной жены – «знатная барахольщица» продает небольшой «раритетный диванчик» в очень хорошем состоянии, и он сейчас направляется к ней отвезти кое-какие ненужные вещи.
- Тут недалеко километров тридцать от города. Море рядом, заедем, искупаемся. Если понравится сразу и заберем, я задние сидения сниму, наверняка войдет. - Раритета у неё море. В доме всё барахлом заставлено, а уж про чердак и не говорю. Если что понравится, я с ней договорюсь по-родственному, уступит и продаст. Деньги ей сейчас позарез нужны.
Ехать Ивану куда-либо сегодня совсем не хотелось, но и упускать шанс приобрести что-то ценное еще и с «халявной доставкой» было не в его правилах.
Дорога тянулась вдоль моря. Иван смотрел сквозь открытое окно на бесконечную морскую гладь до самого горизонта. Лишь иногда то слева, то справа появлялись невысокие горы и снова море. Огромное, синее, с редкими барашками и белоснежными яхтами, похожими на бумажные кораблики.
Федор Кузьмич всю дорогу рассказывал одна за другой истории из своей бурной молодости, то и дело ухмыляясь и покрякивая, веселя себя и соседа, который не мог удержаться от смеха.
Неожиданно из-за поворота-за выскочила машина, грубо нарушив правила. Кузьмич резко притормозил.
- Ну, что ты будешь делать. Женщина. Тут не угадаешь куда повернет.
- Не угадаешь, - задумчиво повторил Иван, неожиданно вспомнив о разорванном портрете гадалки. – Давно, Кузьмич, ты в этом доме живёшь?
- Достаточно. Чего только не было в этом доме, конторы за конторой менялись. Дом тогда общагой был, а я еще пацаненком, когда сюда въехали. Потом подменным фондом. Одно время хотели нашему дому даже историческую ценность присвоить и всех выселить, а потом передумали, отремонтировали и ЖЭУ передали.
- А еще раньше?
- Ты, наверное, хочешь про свою «знаменитую квартиру» узнать. Врать не буду, про предсказательницу эту слыхал. Это кто-то из местных в городском архиве раскопал и понеслось. Долго в квартире никто не жил и даже не сдавалась. Было время все стены исписали, и записки из всех щелей торчали с просьбами помочь в любовных делах. Потом успокоились, когда замок на входную дверь поставили. Дело прошлое. Тебя-то чего это беспокоит?
- Надоело это жужжание под окнами. Раздражает. Ну рассказывали бы о знаменитостях, а то с утра и до вечера про шалаву эту и на мои окна пялятся,- недовольно произнес Иван.
- Дом у нас знаменитый, старый очень. Столько разных людей в нем жило. Всех и не упомнишь. Балконы у тебя красивые таких в нашем городе больше нет. Много за квартиру отвалил? - решил сменить тему сосед.
- Лучше не спрашивай. До хрена и больше.
- Зато две комнаты огромные, потолки три метра. Если бы не парк, то и море с балкона было видно.
- Неприятно как-то всё с гадалкой этой, - не успокаивался Иван недовольно морщась.
- Ну, вот уже приехали, - сосед остановил машину.
Кузьмич вышел и позвонил. Сам дом и каменный забор указывали на то, что знакомая тут живет далеко не бедная.
Громким щелчком открылась калитка, и перед взором гостей предстал небольшой круглый розарий, наполняя воздух тонким приятным ароматом. Навстречу вышла пожилая женщина в шляпке и длинном сарафане. Опираясь на трость, она медленно подошла к гостям и, ответив на приветствие молчаливым кивком и скупой улыбкой, указала следовать за ней.
Широкая, прохладная веранда дома, куда вошли гости, была хорошо защищена от солнечного света жалюзи, приоткрыв которые Иван онемел. Комната была сплошь уставлена мебелью, заботливо укрытой пленкой. Было ясно, что хозяйка, несмотря на свой почтенный возраст, неплохо разбирается в антиквариате, не хуже его самого, что грозило осложнениями при торге.
Старушка с Иваном обошли огромный старый диван, обитый натуральной кожей, которая от времени совсем истерлась и потрескалась словно высохшая пустыня, старые кресла, вместо ножек которых были подложены бруски, потертую бархатную оттоманку с валиком, украшенным шелковой золоченой кистью и остановились. Глаза у Ивана загорелись словно у хищной кошки, и старушка одобрительно закивала головой, увидав его реакцию.
- Сразу видно человек разбирается, - довольным тоном произнесла она. – Это не продаю, губу не раскатывай и не упрашивай. Сразу говорю. - Только кушетку, - старушка прошла вперед, где за диваном стоял предмет продажи. - Не продавала бы, но ремонту много и деньги нужны.
Даже накрытая безобразной выцветшей клеенкой, кушетка не могла скрыть свои прекрасные резные изголовья и волнообразные изгибы спинки. - Вот она, моя красавица, - не скрывая своего восторга старушка стала стягивать клеенку, и легкое облако пыли повисло в воздухе. - Таких уже с фонарем не найдешь. Работа голландского мастера, - многозначительно прищелкнула языком старушка.
Прекрасная старинная кушетка, вызвала у Ивана чувство восхищения своей красотой и изяществом форм. Кушетка была выполнена из ореха, ножки, стойки подлокотников и часть спинки были богато украшены резьбой с небольшими бронзовыми вставками, обивка была из гобеленовой ткани, рисунок которой сохранил колорит своего времени. Антикварное состояние Иван оценил, как «неплохое», хотя дерево требовало серьезной реставрации.
- Чего задумался? – забеспокоилась старушка. - Это тебе не просто диванчик, это рекамье* начало ХIX века. Ты поди о таком и не слыхал?
- Слыхал, бабуся, слыхал и картину даже такую видал, где девица из Парижа, на такой кушетке полулежа гостей принимала. В честь этой самой девицы кушетку рекамье и назвали, а сотворил тот шедевр знаменитый краснодеревщик Жорж Жакоб аж в ХVIII веке. - Красивая, но капризная была эта француженка. Сердце брату Наполеона Люсьену разбила и чуть не перессорила между собой художников, что портреты с неё писали Жерара и Давида, – и не отрываясь от изучения полустертого клейма мастера, тихо добавил: - У женщин на это дело особый талант имеется,
Сделав несколько кругов вокруг кушетки Иван Петрович решил, что такой предмет после реставрации станет украшением любой гостиной или спальни и стоить будет далеко немало.
- Надо брать, - решил он и театрально изобразив озадаченный вид, стал потирать в раздумье подбородок. - Работы много. Обивку надо менять, с каркасом придется повозиться, много укрепляющих элементов для конструкции потребуется. Одни пружины останутся от вашего рекамье, - вынес свой вердикт Иван, уверенный что обязательно купит кушетку.
Старушка, выслушав гостя, на пыльной столешнице рядом стоящего столика вывела пальцем цифру. В ответ тот молча исправил цифру. Старушка глубоко вздохнула и рядом появилась другая цифра. Иван взял паузу, ища взглядом соседа, что обещал помочь в торге, но тот «как сквозь землю провалился». Старушка обиженно отошла к окну, повернувшись спиной к Ивану, давая понять, что больше не уступит ни копейки.
- Хорошо, - наконец сухо произнес Иван, хотя в душе был доволен, что откровенно нагрел старушку.
Кушетка, хоть и выглядела изящно, но оказалась тяжелой до невозможности. Мало того, она никак не хотела уместиться в машине соседа, упорно упираясь своими изящными резными ножками, не давая закрыть задние дверцы. Пришлось еще пожертвовать комфортом и сдвинуть переднее кресло, чтобы уложить эту «изысканную барыню». Намучившись с погрузкой Иван наотрез отказался заезжать купаться, да и солнце уже припекало основательно. В машине было жарко и сидеть было неудобно, кушетка неприятно упиралась в спинку его сиденья, создавая дискомфорт.
Всё это выводило Ивана из себя заставляя нервничать.
- Поразительная история, – неожиданно начал он. - Кушетку в честь бабы назвать, а не в честь мастера, что её сотворил. Да если бы не он, кушетка эта так бы и осталась кушеткой, ну в лучшем случае канопе*, или козеткой*, и никто про эту девицу даже и не вспоминал. Вот так и с моей квартирой, может в ней кто-то из знаменитостей и жил, а помнят кого помнить-то совсем не надо, - никак не мог успокоиться Иван.
- И за что ты, Иван Петрович, так женский пол не уважаешь.
- От баб одно зло, - с неприкрытой враждебностью отрубил Иван и замолчал, погрузившись в свои мысли, рассуждая о том, что можно было попытаться еще сбить цену и купить кушетку вовсе за бесценок, ведь старушка далеко не бедная, и на любом своем старинном экспонате всегда может хорошо заработать.
По приезду Иван с соседом попытались вытащить кушетку из машины, что оказалось намного сложнее чем туда загрузить. Теперь она упрямо не соглашалась покидать машину, упираясь своими изогнутыми ногами, недовольно поскрипывая и грозясь, что развалится от грубого обращения, напоминая о своем почтенном возрасте.
Изрядно намучившись, им наконец удалось вытащить «кривоногую гадину», как в сердцах окрестил её Кузьмич за широкую царапину, оставленную на дверце машины.
Подперев подъездную дверь двумя булыжниками, они внесли кушетку повернув на бок. Двигались они медленно, оставляя за собой дорожку из мелкого мусора, который высыпался из дряхлого нутра кушетки.
Федор Кузьмич шел спереди тяжело сопя, держа снизу за каркас, а Иван Петрович шел сзади, обливаясь потом то и дело чихая от пыли, останавливаясь при каждом чихе, боясь уронить покупку, которая то и дело предательски охала.
Когда до площадки, на которой находилась квартира Иван оставалось пару ступеней, кушетка неожиданно ожила, громко скрипнула, словно прося о помощи, и взвизгнув пружинами, неожиданно вырвалась из рук Кузьмича. Грохоча она понеслась по ступенькам вниз, оставив растерянного Федора Кузьмича с элементом каркаса и с резной ножкой в руке. Она, словно санки, с грохотом считая ступеньки, сбила с ног Ивана увлекая за собой вниз. Всё случилось неожиданно и молниеносно.
В облаке пыли, плотно прижатый кушеткой к стене, сидел Иван Петрович.
- Твою же … – прошептал Кузьмич. Он резво спустился по ступенькам, как не спускался по ним даже в свои лучшие годы. - Ваня. Ты живой, - испуганно пролепетал он.
- Живой,- простонал тот, пытаясь освободиться от обломков каркаса.
- Вот «гадина кривоногая» развалилась все-таки.
На шум выскочили соседи и помогли Ивану подняться, но стоять тот не смог.
Уже через несколько минут весь пролет был забит любопытными жильцами и отдыхающими, даже врачам приехавшей «скорой» трудно было пробиться к пациенту.
Федор Кузьмич виновато обратился к соседу, лежащему на носилках:
- Вань, ты может ключи оставь. Я занесу все к тебе. Поправишься починишь. Ведь денег стоит.
Держать Ивана Петровича в клинике без причин не стали. К вечеру того же дня, с диагнозом «легко отделался» и загипсованной ногой, он был дома. В прихожей его встречали аккуратно сложенные резные элементы и часть каркаса злополучной кушетки. Теперь Иван передвигался по квартире с помощью алюминиевых костылей, подогнув загипсованную ногу и злобно косясь на сломанное рекамье.
В силу характера сидеть без дела Иван Петрович не мог и, уже меньше чем через неделю, приступил к реставрационным работам. Он был так поглощен ремонтом, что перестал обращать внимание на шум туристов под окнами. Научился ловко передвигаться с помощью костылей и даже не боялся спускаться по лестнице. Однако гипс доставлял ему множество беспокойств.
То ли от жары, то ли от чрезмерных нагрузок нога стала бешено зудеть и ныть так, что Ивану пришлось обратиться к врачу.
- Жара, много двигаетесь, вот от этого небольшое раздражение и зуд. Радуйтесь, это ваша нога заживает, вот и чешется. Потерпите, скоро снимем гипс, - улыбнувшись успокоил врач своего мнительного пациента.
С каждым днем нога чесалась всё больше, а зуд был такой, что Иван перестал ночами спать. Лекарства не помогали, пришлось обратился к проверенному средству, принимая на ночь стаканчик «красненького». Однако и это не давало должного эффекта.
Нога чесалась так, что в одну из ночей, доведенный бессонницей до отчаяния, Иван взял велосипедную спицу и просунув её под гипс, стал чесать ногу, кряхтя и прикрывая от блаженства глаза.
Теперь помимо костыля Иван не выпускал из рук и велосипедную спицу, которая превратилась в волшебную палочку, что позволяла успокоить зуд в ноге. Так в одну из бессонных ночей, приняв «ударную дозу красненького» и почесав ногу спицей, Иван был уже готов уснуть как вдруг почувствовал, что кто-то сел на кровать.
На краю кровати сидела молодая красотка в длинном бордовом бархатном платье с глубоким, отороченным кружевом декольте, с медальоном на черной бархотке, подчеркивающей изящную шейку. Она по-детски болтала ногами в узких сапожках, играя веером на шелковом шнурке. От лунного света, который проникал сквозь открытые огромные окна, девушка казалась сделанной из белоснежного тончайшего фарфора. Это было именно то милое личико, которое в творческом порыве он недавно изобразил на портрете.
- Гадалка, - мгновенно мелькнуло в голове Ивана Петровича.
От неожиданности и ужаса горло его перехватило. Хлопая ртом словно рыба, широко раскрыв глаза, он попытался что-то произнести. На что молодая особа улыбнулась и, приложив изящный пальчик к своим губам, подала знак чтобы тот молчал.
- Нервишки у тебя, Ванюша, совсем никуда. Пьешь много. Спишь мало.
Иван соглашаясь закивал головой, словно китайский болванчик.
- Хочешь статус и вкус свой подчеркнуть, мебель раритетную собираешь, а толку если сам, того гляди, развалишься как кушетка твоя. - Видела я, как ты по ступенькам на саночках съехал. - Девица расхохоталась. – А все почему? Потому что жадный и на людей озлобился. - Болит небось нога твоя? – с неприкрытой иронией произнесла гадалка.
Вопрос для Ивана был полной неожиданностью.
- Чешется от жары. Заживает, - как-то растерянно, пересохшим от волнения губами, пролепетал тот.
- А, может и не заживает. - Гадалка хихикнула, игриво прикрыв улыбку, расшитым черным стеклярусом, веером.
- Это почему еще? – не сдержал эмоции Иван и тут же осекся, увидав как полупрозрачный образ заскользил по комнате.
- Обидел ты меня, Ванюша, ой как обидел. Да и не одну меня. Портрет мой зачем порвал? - девушка наклонилась и взглянула на Ивана так, что от её ледяного взгляда, пугающего своей бездонной чернотой холодного мрака, тому стало жутковато. - За это и получил, - зло произнесла девушка и резким щелчком закрыла веер.
- Прости, красавица, - насторожился Иван Петрович понимая, что дело принимает серьезный оборот. - Может договоримся?
- Может. Только чем заплатишь?
- Хочешь, я портрет твой напишу.
- А потом порву,- расхохоталась девица. - Нет, тут особый откуп надо.
- Это какой же?
- Да вот думаю. Одинокий ты и вроде не бедный, а взять-то и ничего, - девушка обвела взглядом комнату. - Вроде живой, а холодный словно рыба. Нет в тебе ни тепла душевного, ни любви. Деньги они приходят и уходят, а с чем ты останешься? Вот помрешь в одиночестве и козетки твои гнилые, и диванчики линялые никому не нужны будут, сожгут их на заднем дворе, или задвинут по дешевке, и никто о тебе даже не вспомнит. И чувство вины тебя не гложет, что старушку нагрел.
Гадалка резко сменила игривый тон на деловой:
- Завтра же вернёшь старухе, что не доплатил, да еще и сверху положишь. И не вздумай обмануть, - девушка строго пригрозила веером.
- А если не соглашусь, тогда что? – решил проявить характер Иван Петрович.
- Жизнь твоя, тебе решать. Каждый сам выбирает каким путем отправится в Ад.
Наступило молчание. Девушка поднялась и медленно проплыла к открытому балкону и замерла, глядя на звезды. Вся полупрозрачная, пропитанная загадочным туманом лунного света, она висела в воздухе не касаясь пола. Тонкое легкое кружево по краю платья, словно живое, шевелилось при каждом дуновении ветра. Она ждала ответа.
Иван Петрович молчал. Слова гадалки как хлыстом прошлись по его самолюбию. Ощущение своей никчёмности и одиночества, одновременно приближающейся опасности и чего-то страшного, темного и фатального охватило его с такой силой, что он решился и произнес сам того не желая:
- Согласен.
Девушка обернулась.
– Тогда завтра к лекарю поди и гипс снимай, а то без ноги останешься,- произнесла она, медленно уплывая и растворяясь в лунном тумане.
Иван Петрович какое-то время еще сидел на кровати ничего не понимая.
- Бред какой-то, наваждение, - он вытер испарину со лба и снова лег.
Проснулся Иван позднее обычного с каким-то непонятным чувством беспокойства. Он никак не мог понять приснилось ему это или было на самом деле, а зловещее предупреждение «театральной гадалки» остаться без ноги сверлило мозг. Рисковать Иван не стал и решил на всякий случай посетить врача.
Врач, выслушав взволнованного пациента, который настаивал на немедленном снятии гипса объяснил, что делать это еще рано и предложив валерьянки, попытался выпроводить неугомонного больного за дверь. Иван же наотрез отказывался покидать кабинет и размахивая костылем, настаивал на своём. Так повторялось несколько раз, и врачу пришлось уступить понимая, что если он этого не сделает, то один из них точно попадет в психушку.
Какого же было его удивление, когда гипс был снят. Зрелище было жуткое. Вся нога Ивана Петровича была в кровавых шишках, нагноениях и расчесах от велосипедной спицы.
- К-ло-пы, - как-то осторожно произнес врач, внимательно изучая снятый гипс.
Иван был удивлен не меньше, испуганно разглядывая гипс в руках врача.
- Сколько работаю, а такого не видел. Как вы умудрились этих раритетных тварей в гипсе развести. Живьем ели, - то и дело негодуя повторял врач, обрабатывая раны и накладывая салфетки с лекарством на больную ногу.
Получив кучу рецептов Иван приехал домой. Опираясь на костыли, он устало поднимался по ступенькам, и «на чем свет стоит» ругался, грозясь сегодня же сжечь всю мебель и в первую очередь отреставрированную кушетку, которой сразу досталось несколько ударов костылем по новенькой обивке.
Закрыв от усталости и боли глаза Иван Петрович лежал на старинной кровати с резным изголовьем, украшенном бронзовыми вставками с изображением крылатых грифонов, прикидывая как «покрасивее обставить» свой визит к старухе. Его мучило чувство вины.
- Придется у этой ведьмы все-таки появиться, - разочарованно произнес он.
В этот же день Иван Петрович позвонил старухе-старьевщице, но та наотрез отказывалась встретиться, давая понять, что не хочет больше иметь с ним дело. Ивану пришлось пойти на уговоры, пока та наконец не согласилась его принять.
К обеду следующего дня он был на даче у старьевщицы. Появление Ивана Петровича, опирающегося на костыли, не вызвало у той ни удивления, ни вопросов, словно она была в курсе, что произошло. Старушка окинула гостя взглядом с ног до головы и, довольно ухмыльнувшись, произнесла:
- Повиниться значит приехал, - указав тростью, чтобы тот следовал за ней к уже знакомой ему летней веранде, где стоял небольшой столик с двумя плетеными креслами. Такое равнодушие сбивало с толку Ивана Петровича, вызывая нехорошее подозрение.
Как только он расположился в кресле, то с застенчивой улыбкой положил конверт с деньгами на стол. Театрально приложив руку к груди, Иван был готов произнести заранее подготовленную речь, но старуха, заглянув в конверт, опередила его:
- Полно, полно каяться, - довольным тоном произнесла она и улыбнувшись громко позвала: - Зойка, принеси нам холодненького.
Иван хотел было отказаться, но потом все-таки согласился, чтобы не обижать хозяйку. Воздух здесь за городом был более прохладный и чистый, наполненный ароматом базилика, мяты и каких-то душистых цветов. Деревьев во дворе было достаточно и, они создавали приятную тень и радовали глаз спеющими плодами персиков, инжира и груш.
- Ну, что скис-то, жаба давит? - начала старушка, уловив недовольство в глазах Ивана. Сейчас живого антиквариату редко найдёшь, да и не всякому по карману. Ты-то меня должен понимать. Прошло время и ушли люди, которые знали толк в благородной старинной роскоши. Соображали, что на канопе* можно только вдвоем сидеть, что подлокотники у кресел из-за пышных платьев отсутствуют, а о такой мебели как геридон*, жардоньерка* или рекамье* давно позабыли.
Услыхав последнюю фразу Ивана Петровича передернуло, вспомнив про «раритетных тварей» из гипса. Несмотря ни на что, он чувствовал некоторое облегчение, выполнив своё обязательство перед гадалкой. Радовало и то, что «старая карга» осталась довольна и оттаяла от обиды.
У столика появилась молодая темноволосая девушка лет чуть за двадцать в легком коротком сарафанчике. Она, приветливо улыбаясь, выставляла с подноса хрустальный кувшин с холодным вином и тарелку с копченой говядиной.
- Свое, попробуй. Оно у меня особенное - душу веселит, - попыталась старушка поднять настроение Ивану.
Вино на вкус было действительно приятное и прохладное.
- Послушай, Иван Петрович, знаю ты одинокий и живешь в доме у парка. Может у тебя комната сдается?
- Нет не сдаю. Мебель у меня хорошая. Чужих не пускаю.
- Зачем чужих. Сдай племяшке моей комнату на пару месяцев. Она знает, как с хорошей мебелью обращаться, да и дома её часто не бывает. По вечерам в кафе поет, что в парке, а возвращается из города одна за полночь, а то и под утро. Я наперед заплачу, не обижу.
Иван решительно поставил бокал на стол, чтобы выразить свое категорическое «нет», но старушка в ответ громко позвала:
- Зойка, поди сюда, - и тут же затараторила так быстро, что Ивану не удавалось вставить ни слова. - Она девушка приличная, ни какая-то там… Бедовая она у меня,- продолжала тараторить старушка. - Два раза замужем была. Один пил, другой бил, сейчас одна. Не бедная, домик свой хоть и небольшой в Малаховке имеет, сейчас отдыхающим сдает, а мне здесь по хозяйству помогает. Хочу замуж её отдать за приличного человека. Может у тебя кто на примете есть? – наконец сделала паузу старушка, внимательно вглядываясь в глаза Ивана и тут же разочарованно добавила: - Жаль, ты староват.
- Нет уж, спасибо. Был там и не один раз, еле отвязался, - закашлялся Иван Петрович и налил себе вина.
Тихо подошла девушка и нежно обняла старушку за шею.
- Зойка, садись с нами, посиди. Я тебе на лето квартиру нашла рядом с парком.
Девушка внимательно изучала недоверчивым взглядом Ивана, который всем своим видом давал понять, что вопрос с квартирантами его не интересует. Он рассматривал вино на свет, то и дело взбалтывая и отпивая из бокала, стараясь не обращать внимания на девушку.
- Она убирать будет, если надо и в магазин сбегает, - настаивала старушка, и
стукнув своей тростью по костылю Ивана, добавила: - Тебе сейчас помощь не помешает.
Зойка тут же подняла упавший костыль, заботливо вернув на место.
- Мы же теперь с тобой компаньоны, - сделав многозначительный акцент на последнем слове старушка замолчала, ожидая решения и сверля Ивана Петровича черными «мышиными глазками». Тот понимал, что отвертеться не удастся, а наживать себе врага в качестве этой «черноглазой карги» совсем не хотелось.
- Ладно. Только до октября, - нехотя согласился тот.
Он подходил уже к калитке, когда его догнала запыхавшаяся Зоя с небольшой сумкой в руке. - Я готова, –широко улыбаясь произнесла она.
Только в такси Иван Петрович стал осознавать, что теперь в его квартире будет жить незнакомый ему человек, да в добавок еще и женского пола. У него появилось какое-то тревожное чувство. Эта «ведьмина племяшка» чем-то напоминала ему актрису-гадалку: тот же возраст, та же фигура, рост и те же черные, словно безлунная ночь, глаза.
- Убрать не успел, гостей не ждал, – сухо предупредил Иван, открывая двери квартиры.
- Не волнуйтесь я только на пару месяцев,- произнесла Зоя, пытаясь как- то поднять настроение Ивану понимая, что тот не очень доволен решением пустить квартирантку.
В тот же вечер, получив ключи от квартиры, она отправилась на работу.
С появлением Зои в квартире Ивана Петровича произошли большие изменения. На кухне был идеальный порядок, всё сияло чистотой и на мебели не было ни пылинки.
На удивление, квартирантка не доставляла ему ни каких волнений и не раздражала его. Каждый из них уважал личное пространство другого и старался лишний раз не докучать своим присутствием.
Зоя после работы спала почти до полудня, а Иван в это время рисовал в парке портреты отдыхающих, когда же он возвращался квартирантки уже не было, а на плите остывал обед, приглашая аппетитными запахами заглянуть в кухню.
Легкость в общении с ненавязчивой симпатичной квартиранткой заставляло Ивана Петровича молодеть, стильно одеваться, добавляя при этом несвойственной возрасту прыти. Он даже стал покупать пирожные и прочие сладости к чаю, после того как Зоя решила проблему шумных экскурсий, пригрозив «окатить кипятком» любого, кто появится под окнами. Девушке тоже было приятно внимание этого далеко немолодого человека, постепенно возвращая ей утраченную веру в порядочность мужчин.
Полтора месяца, прожитые в одной квартире незаметно превратили их в добрых и заботливых соседей. Теперь не только днем, но и по вечерам Иван Петрович, уже без костылей, стал выходить в парк, чтобы посидеть в кафе и послушать как поет его квартирантка. Однажды дождавшись, когда Зоя закончит работу, решил проводить её домой.
Ночь была теплая, звездная, словно в воздухе витало что-то незнакомое, непонятное и особенное. Они возвращались по самой длинной аллее парка. Шли медленно наслаждаясь общением друг с другом, вдыхая аромат душистой акации, которая пышными гроздьями свисала над самой головой, изредка осыпая «душистым снегом», который не таял на теплом асфальте.
Вернувшись домой они еще долго сидели на кухне за бутылкой вина и каждый делился чем-то сокровенным, что таилось где-то глубоко, в тех самых дальних уголках одиноких душ, которые когда-то потерялись, блуждая по лабиринтам жизни.
Эти откровенные разговоры и некоторая похожесть, все больше сближая их, стирая грани возраста, привычек и взглядов на жизнь. Они всё говорили и говорили, и незаметно «хорошо нагрузились». В какой-то момент шальная волна чувств и эмоций накрыла Ивана Петровича, вызывая бешенное желание нарисовать нагую Зойку на этой злосчастной кушетке, и каждый понимал, к чему приведут все эти «художественные экспромты» и, каждый был готов к тому, что будет потом и втайне желал этого …
Проснулся Иван посреди ночи то ли от яркого лунного света, который заливал комнату от самого потолка до пола, то ли от ветра, отворившего балкон. Рядом спала Зоя, а на краю кровати сидела гадалка и улыбалась. Она была в белоснежном кружевном платье, расшитым шелковыми цветами с длинной ниткой жемчуга, обвитого вокруг шеи. Ее черные как смоль кудри украшал венок из гроздьев белых цветов. Тонкая длинная прозрачная занавеска развевалась за ней на всю длину, проникая в глубину комнаты до самой её средины, создавая живую мистическую картину.
- Теперь всё будет по-другому,- таинственно прошептала гадалка, наклонившись к самому уху Ивана. Она медленно поднялась и помахав ему своей маленькой ручкой в кружевной белой перчатке, растворилась в воздухе.
Еще долго Иван Петрович мучился догадкой была ли гадалка игрой его подсознания или гостьей из Тонкого мира, но слова её действительно стали для него пророческими.
Ни через два месяца, ни даже через год Зоя в Малаховку не вернулась. Она дала своё согласие на предложение Ивана Петровича выйти за него замуж.
Теперь они жили за городом на даче старушки, а на стене дома, где находилась его городская квартира появилась новенькая табличка - «Частный музей старинной мебели», снова собирая под окнами толпы любопытных туристов.
Сам же Иван Петрович стал проводить экскурсии знакомя посетителей с давно вышедшими из обихода экспонатами мебели. Он рассказывал интереснейшие истории, не забывая упомянуть об актрисе-гадалке, указывая при этом на портрет Зои на той самой злополучной кушетке.
1. Рекамье – кушетка или кресло с изящно изогнутой спинкой и удлинённым сидением. Свое название получила в честь мадам Рекамье, портрет которой изобразил Жак-Луи Давид. 1810 г.
2. Канапе –деревянная скамьи со спинкой, жёсткий диван для сидения, иногда с обивкой.
3. Козетка – мягкий диванчик с двумя спинками рассчитанный на двоих.
4. Жардиньерка – художественно оформленная корзинка, ящик, столик, этажерка или подставка для комнатных цветов.
5. Геридон – небольшой столик - подставка для канделябров, букетов цветов и статуэток.