35. Пока обоз с выкупом хану продвигался по застывшей земле, в доме Доброслава собрались соседи, обсудить неожиданное предложение Бирюка. И Михайла-кузнец, и Вешняк-гончар, и торговка Демидиха с мужем Проклом. Даже подошёл златодел-Дмитрий.
– Не будь таким суровым нынешнее время, не согласился бы я отпустить на сторону первого своего помощника, наследника всего нашего семейного дела. Но недруги подходят могучие. Так беженцы говорят. С половцами-то справлялась дружина, да помогало по случаю ополчение. А тут сила идёт несметная, кому ж город защищать, как не нам да нашим сынам? Может, битвы и избежим, тогда и вернуться можно к своему ремеслу. Думаю, так, – со вздохом проговорил Михайла.
– А я сомневаюсь, что нехристи пойдут на нас этой зимой. Да и посуда плохо стала продаваться, на пропитание хватает, а уж ворота подновить пока придётся погодить. Как отпустить Третьяка при таких делах? – Рассуждал Вешняк.
– У нас-то соль, слава Богу, хорошо идёт, нечего жалобиться, а наступать начнут, с кем оборонять нас будут князь да воеводы? Если только на время обороны пойдут Пётр и Третьяк? – Высказалась и за мужа и за себя Демидиха.
Димитрий-златодел, как бы прося прощения, что он не может от своего двора выставить ещё малого Втора (Первак погиб на ловах Хозяина), предложил помощь в снаряжении парней.
Мнения соседей разделились, но тут вошёл в избу мужчина в чёрном одеянии и клобуке, поклонился, перекрестился на образа в Красном углу:
– Храни вас Господь. С миром я к тебе, Доброслав, и ко все добрым людям.
– Проходи, Серафим, садись с Михайлой рядом, – узнал пришедшего Добр. Кто не знаком – это Серафим, инок Спас-Зарецкого монастыря, где отец Амвросий настоятелем. – Что привело тебя к нам в такое непогодное время?
– Прислал меня отец Амвросий договориться с матушкой Беляной Демидичной о покупке соли для обители. Да дома хозяйки не застал, дочка сказала, что все собрались у тебя, Доброслав, – обратил свой взгляд инок на Демидиху.
Сидевшие в горнице с удивлением посмотрели тоже в её сторону. Ну, Демидиха и Демидиха, бойкая торговка, справная хозяйка, главная в семье, а по имени-то никто и не называл.
– Да как же понесёшь соль-то? Всегда на долгое время запас берёшь, не донести тебе одному, – ответила торговка.
– Да я, Беляна Демидична, приду с санями, как встанет Ока. А сейчас об обмене надобно договориться.
– Ну, тогда обожди, додумаем важный вопрос: идти Петру и Третьяку к Коловрату в дружину, или, ежели басурманы с войском подойдут, то в ополчении быть.
Все снова обратили свои взоры на Михайлу и Вешняка: отпускают ли они сынов со своего дела на более почётную, но опасную работу? Младшие их сыновья ещё ни разумом, ни силой не вошли в возраст. Пётр и Третьяк с надеждой ждали общего решения.
– Сами-то чего желаете, как хотели бы? – Спросил Добр, – по вам видно, что любо такое предложение от Бирюка. А как же намеченное венчание, Пётр?
– Да до венчания, надеюсь, управимся, приведём из Чернигова и Суздаля подмогу. Да и Ингварь Ингваревич уже там, поди, ему-то не откажут князья Владимирский и Черниговский.
На том и порешили: пусть едут гридями с Евпатием за подмогой военной, а уж там, как Бог даст.
36. Оглобля, Путята и Пронька объезжали дозором дороги, ведущие к Рязани. Со стороны Воронежа увидали обоз с беженцам. Один из людей с него замахал им и что-то закричал. Дозор поскакал к остановившимся телегам. Человек в оборванном кафтане, с кровавыми ссадинами и синяками на лице, сойдя с телеги, упал перед гридями на колени, закрыв лицо рукам. Затряслись его старые плечи, горький плач мешал ему говорить. Тогда Оглобля приказал старшему обоза объяснить, что произошло, и что это за плачущий человек перед ними. Старик ещё пуще зарыдал.
– Да мы бежим с Воронежа, от хана Батыги. Еле ноги унесли от его дозоров. Да по дороге нашли этого несчастного. Он прямо из самого ада ханского сбежал. Уверяет нас, что был при князе Фёдоре, пестун его, Апоница. Всю дорогу плакал и молился за невинно убиенного раба Божия Феодора.
Путята спешился, подошёл к старику, отнял его руки от лица, и еле узнал всегда весёлого и доброго слугу князя Фёдора.
– Ты ли это, Апоница? Не узнаю тебя. Беда приключилась? Давай ко мне в седло. Подсажу, да поскачем скорее в Рязань, к князю. Ему первому и поведаешь про беду.
Увидев пестуна сына, князь понял всё. Велел гридям срочно собрать воевод в большой горнице, а сам отвёл Апоницу под руки к себе в опочивальню, выслушал молча его горестный рассказ, сжал до хруста зубы: нельзя сейчас расслабиться, нельзя предаться скорби, надо спасать город, княжество, Русь.
– Дозволь, государь-княже, самому рассказать матушке - молодой княгине про всё подробно. Пошли со мной кого знаешь, чтоб доскакать до Красного.
– Бери Путяту и скачи. Сил-то хватит? Да только разом не испугай Евпраксию, побережнее с ней. Может, и не надо ей знать, что муж защищал её от поганого, не отдал на поругание? Как бы себя не обвинила в его казни. Ну, поезжай с Богом. А я стану полки собирать. Мира ждать нечего.