Предыдущая глава - http://proza.ru/2022/01/11/1215
7.Дома пан, а на людях - болван.
«…в год 6886 ордынский князь, поганый Мамай, собрав многочисленное войско, послал Бегича ратью на великого князя Дмитрия Ивановича и на всю землю Русскую»
«Повесть о битве на реке Воже»
Тонка ли нить, которой управляются люди? Тонка, не всякий заметит. А прочна ли? Прочна, не всякий порвет. Знает Иван те нити. Часто за них дёргает.
Всю зиму, всю весну, в Замыке, в доме своем сидит Вельяминов, думу думает. Как ему найти такого мирзу, чтобы поход на Русь возглавил... Слуги его везде шныряют, докладывают. Мирза Кончак пьет вино каждый день без меры. Это хорошо, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Нойон Кострюк веры православной придерживается. И это хорошо, можно узнать много на исповеди...
А вот мирза Бегич воевать любит. А когда не воюет – в шахматы играет. А это уже интересно. Азартен Бегич, и говорят, всегда выигрывает. Требует Иван, чтобы разузнали, почему так. Разузнали слуги: мирза Бегич потому не знает поражений, так как учил его один человек с дальних восточных пределов Орды, человек смуглый, худой, как палка. Брахманом его звали. Брахман этот всегда в шахматы победу забирал, да поучал, что чем больше мирза проиграет, тем сильнее играть станет. Надоело это Бегичу, да и зарубил он восточного человека саблей своей. С тех пор, с кем не играет мирза, всех выигрывает. Решил напроситься Иван в вечеру к мирзе в гости. После заката, под светом огня жаровен, дает Бегич пиры для приближенных своих.
Широко живет молодой татарский вельможа – как-никак правая рука самого Мамая! В доме ковры, чучела добытых на охоте зверей, черепа врагов, предками его убитых. Сам сидит во главе стола, на кресле, как на троне. В желтом парчовом, расшитом золотыми нитями халате, малахае с драгоценными каменьями. На ногах зеленые сапожки с носами острыми, высоко вверх загнутыми. На пальцах перстни яхонтовые. Веером обмахивается. Волосы длинные в косы заплетены. На выбритом лице пудра белая, а брови густо сажей подведены.
С руки Бегича кормится десяток младших нойонов, за ним целый тумен стоит. Много у Бегича золота и серебра, много жен. Нет только славы военной. Давно видит он себя покорителем чужих земель, с которых взять можно еще больше золота, еще больше жен... Жалеет только, что не родился он во времена чингизовы. Вот уж он бы повоевал! «Я при великом нашем Чингизе, властителе Мира, до последнего моря дошел бы!» - Хвастается он. «Вся Степь великая на коне. Каждый – воин. Жаль, не видели мы великого Западного моря…» Грезит, как сам он Западное море увидит, как выйдет во главе своих туменов на высокий обрыв. Там, где земля кончается. Там все скажут: «Чингиз не смог, а Бегич – смог!»
Ест Иван плов, кумысом запивает, запах жареной баранины вдыхает, да на шахматы из резной кости поглядывает. Вышел ненадолго из грез своих мирза. Заметил, куда русский Иван смотрит.
- Почему, рус, шахматы мои разглядываешь? Не видел, что ли, такие?
- Как не видел? Давно на Руси шахматы есть.
- Никак, и играть умеешь? – Заинтересовался Бегич.
- Умею.
- А вот сыграем?
- Сыграем!
Играть начали. Мирза споро ходит, думает мало. Фигурки вперед двигает. На доску почти не смотрит. «Эвон он что!» - Думает Иван, - «Играет так, что его и ребенок обставит! Ума у татарина палата, да только ключ потерян». И сам побеждать не торопится. Баш на баш меняет. Меньше стало фигурок на поле, а Бегич все нетерпеливее. Своих-то слуг трусливых он сразу побеждал, а тут Иван этот такой неуступчивый попался!
- Сдавайся, Иван, - хитрит Бегич.
- Чего ж мне сдаваться? Сил-то у меня поболе твоего будет!
- Все равно я выиграю!
И, правда, выиграл. И еще, и еще. Охватил Бегича азарт.
- Давай на кольцо твое сыграем. Твое - против моего?
- Давай.
Выиграл Бегич кольцо, а затем проиграл... Рассвирепел, но виду не подает.
- Давай на что-нибудь серьезное поиграем, - поднимает ставки мирза.
- Село у меня есть под Москвой, - начал было Вельяминов.
- Э-э, - протянул со смехом Бегич, - села твои давно князь московского улуса забрал.
- Слуга у меня есть, расторопный.
- Давай на слугу, – согласился татарин, - и я слугу ставлю.
- Не хочу на твоего слугу.
- А на что хочешь?
- Хочу, чтобы ты, ежели проиграешь, к Мамаю пошел, да уговорил его в поход на Москву идти.
Задумался Бегич. Странный этот московит. Сам мирза давно мечтает московский улус разорить. Да не только Москву, весь мир.
- Согласен.
Стали играть. Волнуется Бегич, каждый ход с нойонами своими обсуждает. Но силен Иван играть в шахматы. Победил мирзу, загнал его шаха в угол, войска лишил, окружил и смерти предал. Расстроился татарин, а потом повеселел.
- Глупый ты рус! Хан ждёт дань от Москвы дань за четыре года - двадцать тысяч рублей! А Москва не платит. Каждый день хан спрашивает: «Почему вся Русь мне платит, а Москва не платит? Москва что - особенная? Не Русь, что ли?»
- Завтра к темнику пойду! – Решительно произнес он, - а потом на Москву! Свой тумен у меня есть, да у Мамая еще четыре выпрошу. Пять туменов, вот они где!
Он со значением поднял свои растопыренные длинные узловатые пальцы, словно показывая, что каждый палец – это тумен. Затем выразительно сжал их в кулак и затряс им.
- Вот так мои тумены Русь возьмут. Потечет из нее дань, как вода из свежего сыра! Сбирайте коней! Сбирайте кувшины да котлы! Скоро с них столько возьмем, что все сундуки, все котлы будут серебром засыпаны! – Яростно воскликнул он. Все его окружение, нойоны, воины, слуги издали громкий боевой клич. Ночь шахматной битвы подходила к концу.
Что говорил Бегич своему темнику, доподлинно неизвестно. Может сулил золота и серебра, добытых в походе, но назавтра дал Мамай мирзе своему четыре тумена. И понеслись гонцы во все концы Белой и Синей Орды, что собирает Бегич под стягом своим с гордым соколом войско для похода на Русь.
Надо отметить, то с момента великих монгольских завоеваний минуло уже полтораста лет, давно сгинули великие тумены непобедимого Чингиза и его сыновей. Степняки поизмельчали, превратились в пахарей – людей мирных. От многих туменов, собиравших прежде до десяти тысяч воинов, остались лишь названия да знамена. Да и великая замятня – грызня между потомками ханов, длившаяся уже несколько десятков лет, поуменьшила численность воинов, способных держаться в седле.
Когда спустя пару недель четыре тумена собрались под стягами мирзы, выяснилось, что в каждом не более трех тысяч воинов, даже и того меньше.
Поэтому, когда войско Бегича выстроилось перед своим нетерпеливым полководцем, все его беки пришли в ужас. Самым боеспособным был только тумен самого мирзы. В нем было пять тысяч всадников. Что же творилось в остальных, сложно было описать: с Крыма, к примеру, пришел тамошний тумен из восьмисот голодных воинов, без запасных лошадей, без припасов, с худым, никуда не годным оружием.
Глава объединенного войска, на сытом жеребце, в дорогом доспехе, в ярости скакал вдоль строя, хлестая нагайкой нойонов.
- Тебе хан давал деньги на целый тумен! Пять лет у тебя тумен! Где твои воины? – переходя на визг вопрошал он толстого командира крымского воинства Хазибея. – Все сам проел?
Но делать было нечего. Надо было идти в поход с тем, что было. Пришлось даже две тысячи воинов отправить по домам, потому что это были старики, да больные. Но все равно это было грозное воинство для того времени, когда даже сотня воинов считалась весомой силой.
Шли налегке, так как Бегич считал, что война себя кормит. Обозов тоже не взяли. Но при этом каждый воин взял с собой два кожаных меха с молоком для питья, да глиняный горшок для варки мяса. Так мирзе советовали старики, которым деды их рассказывали про походы Чингиза. А Бегич, хоть славе великого предка своего завидовал, был уверен, что если делать в точности, как он, то и к нему успех придет. Впрочем, это также соответствовало тогдашней военной науке монголов. Эта стратегия позволяла в короткое время передвигаться на очень дальние расстояния. А кормить эту армию должны были покоренные народы.
Во второй месяц лета, растянувшись длинной вереницей, потянулось разношерстное воинство из причерноморских степей, вдоль Дона на север, на Москву. Вслед за пятнадцатью тысячами военных людей, двинулись и люди подсобные – кузнецы, плотники, кожевенники, лекари, повара, шаманы, купцы и прочий люд числом до трех тысяч.
Когда последние воины покидали Замык, в дом Ивана пришел посланник от Бегича. Он принес шахматы, да на словах передал, что велел ему мирза играть побольше, а как приедет Бегич – проверит, чему рус за это время сумел научиться.
--------------------------------------------
В это же время донесли охотные люди до великого князя Дмитрия, что на Русь идет мирза Бегич с огромным войском. Наученное постоянными военными тяготами спешно сбиралось московское войско. Со всех городов, подчиненных власти Москвы двигались дружины младших князей. И все равно, собралось их мало, около пяти тысяч ратных воинов. Тем не менее, к середине лета московская рать выступила на юг, навстречу татарам. Во главе войска выступил сам Дмитрий Иванович, несмотря на хворь, что мучила его с весны, потому что была у него опора крепкая - воеводы Дмитрий Боброк и Тимофей Вельяминов.
Все эти дни мирза Бегич вел свое войско на север. Поначалу дорога шла по степи вдоль Дона. Полководец погонял свое войско, но люди никак не поспевали за своим торопливым командиром.
- В семь дней у Москвы будем! – хвалился поначалу Бегич.
Но первый же день принес неожиданные для него неприятные вести. Пройдя двадцать верст, люди его повалились без сил! Работники разбили привал и начали готовить еду, отмачивать в холодной речной воде натертые ступни, охать и стонать от непосильной ходьбы. Это повторялось ежедневно снова и снова. Люди его просто не могли идти быстрее двадцати верст в день! Спустя семь дней небольшой обоз отдалился от Замыка едва ли на сто двадцать верст. Та малая часть еды, что воины, захватили с собой, вопреки приказу своего военачальника, уже была съедена и люди, и кони стали голодать. Не улучшала ситуацию и необходимость часто переправляться через многочисленные притоки Дона.
Бегич в ярости понукал людей. Он сам мог проскакать сто верст за полдня и никак не мог понять, как можно двигаться так медленно. Такой темп нарушал все его планы.
Радовали лишь небольшие разведывательные отряды, что он рассылал вперед своего войска. Они исправно приносили вести о том, куда необходимо двигаться, привозили награбленную в селах еду.
Спустя неделю войско Бегича шло еще по степям Орды. Голод стал еще ощутимее, и воины стали потихоньку есть своих лошадей. Началось дезертирство. С каждым днем армия таяла, словно снежный болван на солнце.
Рейды разведывательных отрядов сыграли с войском злую шутку. Селяне и жители маленьких городов, лежащих на пути следования ордынцев, слишком рано узнавали о приближении татар и спешно, взяв еду, и прочие запасы, уходили далеко от пути их следования. Бегичевы люди шли, словно по выжженной пустыне, находя лишь брошенные села и городишки.
Нельзя сказать, что татарские военачальники были абсолютно беспомощны в этой ситуации. Нет, спешно делалось все, чтобы избежать катастрофы. Пеших пересадили на коней, все сильные воины были направлены на поиск еды. Больных и слабых просто бросали. Но общая ситуация складывалась для них неприятная.
К концу третьей недели они проскакали тысячу верст. Несмотря на самый высокий темп движения, который татары могли себе позволить, они лишь вышли к границам русских земель. То была рязанская земля, истерзанная многочисленными набегами. Частые войны закалили рязанцев, и они были отличными бойцами. Поэтому брать Рязань, как Батый, Бегич не решился. На небольшом совете со своими нойонами решено было идти на Пронск. Тамошний князь, Данила Пронский, по заверению разведчиков, сам обещался помочь татарам с продовольствием.
А что же московское войско? В то время, как голодные татары брели по выжженной донской степи, сытые и довольные воины Дмитрия Ивановича расположились совсем недалеко от Москвы, остановившись южнее Коломны. Они благоразумно не пересекли границы Московского княжества, чтобы лишний раз не тревожить Олега Рязанского, на чью помощь в своей борьбе Дмитрий рассчитывал.
Тем более случилось так, что эти дни князь захворал. Боль то отступала, то вновь накатывала нестерпимыми спазмами. Все достижения тогдашней медицины не возымели успеха: ни припарки, ни, настои, ни снадобья, ни даже молитвы, как впрочем, и заговоры на изгнание бесов из страдающего тела. Поэтому в поход против татар князь выступил, вынужденный скрывать сильнейшие боли, приходящие внезапно, как татарский набег.
Ранним утром третьего августа в укрепленном лагере москвичей заревели трубы. Воеводы спешно вышли из палаток. В лагерь въезжал совсем еще молодой князь со своей дружиной. Это был Данила Пронский, удельный князь из рязанской земли. С ним было всего пять десятков дружинников, но были это люди закаленные в сражениях, бойцы зрелые и матерые. Все были в доспехах кольчужных, шеломах вострых.
- Здрав будь, князь! – приветствовал его Дмитрий Иванович.
- И тебе здравствовать! – ответил Данила.
- Зачем пожаловал?
- Сражаться против татар буду вместе с вами!
Дмитрий тепло приветствовал желание юного князя, и они крепко обнялись. Окружавшие их воины радостно приветствовали подкрепление. Князья и воеводы зашли в палатку.
- Что про татар ведаешь? – Озабоченно спросил Дмитрий.
- Люди мои донесли: месяц они идут без прокорма. Половина разбежалась. Но все же их много: сто сотен будет. В основном воины с Синей Орды, мамаевы. А ведет их молодой мирза Бегич, гордый да глупый. Глад среди них сильный. Идут они к граду моему, Пронску. Обещал я им, что дам еды, но сам укрепил стены. Пять сотен моих воинов врага не пустят. Не пойдут они на стены Пронска – осадных машин у них нет, а сидеть осадой они не могут – есть нечего. Тогда пойдут они на Коломну, прямо на ваше войско – выпалил на одном дыхании Данила.
- Между Коломной и Пронском Вожа протекает? – неожиданно спросил Боброк.
- Да, воевода. Прости, имени твоего не знаю.
- Боброк я, Дмитрий Михайлович. А как Бегич через Вожу переправляться будет?
- Броды там есть, около самой Оки. Люди мои ему броды покажут, чтобы он быстрее с нашей земли уходил.
Боброк задумчиво потер ногой земляной пол. Затем взял острую палку, которой слуги шевелили угли, и начал чертить прямо на земле.
- Вот здесь татары. Вот Вожа. Здесь мы. Ежели мы поспешим, к тем же бродам вместе с Бегичем выйдем, в аккурат дня через три. Мирза, говоришь, молод да глуп? Пойдет через реку, тут мы и ударим.
- А ежели не пойдет через Вожу? – с сомнением спросил Дмитрий.
- Что-нибудь придумаем, - уверенно ответил Боброк.
После короткого совета, на котором было решено двигаться навстречу татарам, воевода отправился в палатку на дальнем конце лагеря, где поджидал его крепко сбитый мужик, с рыжей бородой лопатой. Одет он был как купец - на ногах сапоги, сам в дорогом кафтане, пояс камешками украшен.
- Вот что сделай, Епифан, - обратился Боброк к купцу, продолжая прерванный появлением Пронского разговор. - Есть у меня «подарок» для татар. А ты этот подарок им доставишь.
Он вывел Епифана из палатки и повел в соседнюю. В ней, под усиленной охраной, содержалось десяток сорокаведерных бочек. Их с большими предосторожностями везли с самой Москвы.
- Что это? - С любопытством спросил купец.
- Всем в нашем войске это интересно, - улыбнулся воевода. – Все гадают, что это такое. Думают, зелье огненное для пищалей приготовлено. Я сам такие слухи распустил, чтобы неповадно было любопытным соваться. Но здесь другое зелье...
Он подошел к лавке, на которой лежала фляга и поднял ее.
- Отпей «зелья огненного», - с усмешкой произнес он.
Епифпан понюхал и с отвращением охнул.
- Ну, ты не кривись так. Зелье это пить можно, веселит оно сильно. Только голова опосля болит, - успокоил его Боброк.
- Да то ж арабское зелье!
- Правильно, спирт называется. Только он тут разведенный. На пять ведер воды – два ведра зелья. Ты его татарам подбросишь. Пусть перед самой битвой зелья напьются, чтобы голова у них болела.
Епифан понимающе кивнул. Спустя совсем немного времени пять телег с бочками медленно поехали на юг. Москвичи всем войском провожали таинственные бочки.
- Зелье огненное татарам подбросят. Потом фитиль подпалят - и прощевай, как звали. – Уверенно комментировал военный трюк Боброка один из дружинников в плохонькой стеганной рубахе с железными бляхами, служившей ему заместо доспеха.
- Так уж тебе и дали фитиль подпалить! Такую бочку за версту видно! – Высмеяли его сотоварищи.
- Ночью привезут. Ночью не видно! – Парировал простоватый стратег.
---------------------------------------------
Один великий полководец сказал как-то, подразумевая, вероятно, себя любимого, что под командованием льва и бараны обретают львиное сердце. Но справедливо и обратное. Баран, руководя львами, превратит их в подобие себя самого.
Наутро следующего дня татары вышли к Пронску. Город, как и говорил Данила, ждал Бегича во всеоружии. В соответствии с древней тактикой все население, способное держать оружие, стояло на стенах. Кипели котлы с маслом, самострелы взведены, тетивы на луках натянуты.
Все это произвело на Бегича удручающее впечатление. Он задумчиво ходил взад-вперед и никак не мог принять решение. Словно какая-то злая сила обрушилась на него с тех пор, как он покинул Замык. Половина войска разбежалась, а оставшиеся страдали от голода и болезней. Неужто он слабые молитвы творил, муллам своим мало даров приносил? Зовет он их, требует, чтобы молились усерднее, у Бога удачи просили.
В последние дни все только и говорили, что о Пронске. «Пронск, Пронск – еда и отдых» - словно заклинание повторяли его воины. И вот теперь Пронск закрыл для него врата, и будет сражаться до последнего человека, как водится у этих проклятых русских. Еды, конечно же, он не добудет, а воинов потеряет.
Внезапно конец его сомнениям положил гонец, доложивший, что воины его поймали людей, которые могут показать броды через Вожу. Как раз за этой рекой лежат земли московского князя.
- Москва! Москва! – яростно закричал Бегич. – Идем на Москву! Там еды вдоволь добудем, там серебра и золота возьмем!
И усталое войско вновь двинулось на север. К вечеру отряд разведчиков напал на небольшой обоз, идущий к Пронску. Радостные татары нашли там мясо, хлеб, а также странные бочки. Их откупорили и обнаружили арабское зелье, предусмотрительно подброшенное Епифаном. С этого момента в лагере началась жестокая пьянка. Оголодавшие, изможденные люди набросились на зелье с невиданной силой, уничтожая его, словно это был заклятый враг.
Ночью начались перепалки и драки. При свете костров разгоряченные беки и нойоны махали саблями, убивая и калеча друг друга. К утру татарское войско не досчиталось многих. Часть воинов снова дезертировала, не вынеся междуусобицы.
Когда зелье кончилось, двинулись к заветным бродам. 7 августа передовые отряды татар вышли к реке Воже, притоке Оки. Сама полноводная Ока протекала справа от основного войска мирзы. Внезапно около брода, на противоположном берегу, они обнаружили хорошо укрепленный лагерь москвичей. Предводитель татар был ошеломлен таким поворотом событий. Он ждал русских лишь через два дневных перехода.
Но выхода не было. Уменьшившееся более, чем вдвое, оголодавшее войско не могло уже отступить. Впрочем, и вперед двигаться также не могло. Разбив лагерь и выставив сильную охрану, Бегич начал ожидать доброго знака судьбы, ибо больше ни на что надежды не было: нойоны роптали, исход всего дела висел на волоске.
Началось стояние на реке Воже. Каждую ночь командиры татарского войска выходили на берег смотреть на вражеский стан. Весь противоположный берег заливали костры московской рати. Русские готовили ароматную еду, грелись.
«Почему мои воины не летают, как птицы?» - Грезил Бегич. «Взлететь бы вот с этого пригорка и до самой Москвы долететь...» В отчаянии мирза ждал хоть какого-то знака, молил всех богов и вдруг…
- Гляди повелитель, кажется, костров стало меньше! – Воскликнул один из младших нойонов.
Татары одобрительно загалдели. Действительно, левый край берега заметно потемнел. Вчера на нем было гораздо больше костров.
- Будем смотреть завтра! Если костров будет меньше, значит, бегут рати московские! Пришло время нам ударить по ним, пока все не разбежались! – радостно заключил Бегич, ухватившись за спасительную соломинку.
На следующую ночь костров снова стало меньше, чем вчера. Мирза довольно потирал руки.
- Седлайте коней, точите сабли и пики, оперяйте стрелы! Завтра по русскому войску ударим.
Заволновался, загудел татарский стан. С раннего утра 11 августа, едва только солнце позолотило верхушки копий, двинулись татары на переправу через реку. Первым шел тумен Бегича, больше других сохранивший боеспособность.
В тот же час с высокого берега за переправой врага наблюдали воеводы - Дмитрий Боброк, Тимофей Вельяминов и Данила Пронский.
- Хороша твоя мысль была по поводу костров, Дмитрий Михайлович! – уважительно произнес князь Пронский.
- Не моя это мысль, хитрость эту мне один монах в древней книге вычитал, - ответил Боброк. – Но не время сейчас хвалится. Скоро сеча будет. Как договаривались, полк княжеский на себя удар примет. А как только ввяжутся татары в бой, так и ваши полки ударят. Ты, Данила, слева, а ты, Тимофей, справа. Скачите срочно... Гляди - первые из поганых уже реку перешли!
Действительно, передовые отряды Бегича уже ступили на топкий берег. Кони вязли в речном иле, но татары упрямо двигались на московский полк Дмитрия Ивановича.
Подъехав к княжьему стягу, Боброк внезапно не обнаружил под ним великого князя! Он срочно поскакал в обоз, к шатрам. Спешившись, он торопливо вошел внутрь княжьей палатки. Когда воевода вошел в шатер, то нашёл полководца, скрюченного в очередном приступе ужасный боли. Дмитрий лежал на медвежьей шкуре и полным отчаяния взором смотрел на воеводу. Брат его, Владимир Андреевич, стоял рядом.
- Дмитрий, худо мне! – слабым голосом проговорил князь.
- Да что же такое случилось, княже?
- Слабость напала, не могу ни ногой, ни рукой двинуть!
- Не время сейчас лежать, татары на наш берег переходят, сеча скоро будет! Кто же под княжеским стягом будет стоять?! – взмолился Боброк.
- Я встану, - внезапно сказал Владимир. - Телом мы с князем равны, а лицо шелом закроет. Доспехи братовы надо надеть, а дальше победу брать!
Возникла пауза. Неожиданно князь Дмитрий со стоном произнес.
- Иди, брат, добудь мне победу! Да помогут тебе все святые!
Владимир с помощью воеводы скоро переоделся в княжеские доспехи, надев шлем, скрывающий лицо. Боброк оценивающее оглядел юного друга.
- Клянусь Богородицей, князь! В этом шеломе родная мать не отличит тебя от брата!
Серпуховский князь с Боброком спешно вышли из шатра, оставив Дмитрия Ивановича в одиночестве. Шум битвы уже начинал разлетаться по окрестностям.
Бегич был настроен решительно. Переправившись вместе со своим туменом через Вожу, построившись в боевой порядок, конница атаковала большой полк Дмитрия. Он подобрался так близко, что уже видел князя, стоящего под черным стягом и направил туда своих лучших воинов. Видя успех атаки, остальные тумены также двинулись на штурм реки.
Внезапно загудели рога и трубы. Слева и справа от татарского войска появились полки Тимофея Вельяминова и Данилы Пронского. Удар конницы, возглавляемой закованными в новый доспех боброковскими тремя сотнями, был настолько внезапным и сокрушительным, что татары сразу бросились бежать к спасительному берегу, в надежде укрыться в своем лагере. Но прижатые к воде, вынуждены были большей частью сдаться.
Не сдавался лишь небольшой отряд под командованием самого Бегича. Татарский полководец хоть и был никудышным стратегом, но храбрости ему было не занимать. Он оставил всякую надежду на спасение и отчаянно рубился с наседавшими дружинниками в поисках бранной славы, пока не погиб на берегу, вместе с сотнями своих воинов.
Так закончилась знаменитая битва на реке Воже – первая, так называемая, правильная битва, выигранная русской ратью у татаро-монгольского войска. Четыре тумена, избежавшие разгрома, но потерявшие предводителя, спешно бросив обоз, бежали в степи. Обратный поход оголодавшей армии довершил катастрофу – до Замыка добрались лишь несколько сотен воинов из ушедших на Русь пятнадцати тысяч.
«Москва, Дмитрий, Боброк», - эти слова прокатилось волной по Руси. В каждом городе, едва получив весть о победе, в людях загоралась искра надежды на освобождение от Орды, которую теперь прочно связывали с московским Великим князем Дмитрием Ивановичем. Но только лишь трое знали, кто стоял в тот день под черным знаменем в золоченых доспехах московского князя.
-----------------------------
Скучно стало в Орде без Бегича. Никто ночами пиры не закатывает, по степи ночами не скачет, саблей без толку головы не рубит. Присмирела разгульная молодежь, сидит по домам.
Ивану тоже не с кем стало в шахматы играть. Сидит он целыми днями за доской, фигуры переставляет. «Коня потерять – не всю игру проиграть», - думает он. «Другие фигуры имеются». Есть у него в запасе целый подменный Шах. Или князь. Только вот как его заменить?
Снова к Мамаю идет. Шепчутся два темника, русский и татарский, темное дело замышляют...
- Ты, Иван, человек умный, а глупое дело затеял, - убеждает его татарин. – Как ты князя подменишь? Его все знают. Каждое движение помнят, каждое слово. Не успеет он рта раскрыть, как вскроется обман твой...
- Есть у меня и на это задумка.
- Твоя задумка только тогда получится, когда все за тебя будут – и брат Дмитрия, и воеводы, и жена его.
- Так и будет, великий темник!
- Ну, гляди, Иван. Отпущу тебя в Москву. Дам денег, слуг. Подмени князя к следующему лету. Не сумеешь, сам на Москву пойду, дань брать! – Грозит Мамай.
- Благодарствую за деньги, а вот от слуг твоих откажусь. Свои имеются, - отвечает Вельяминов. - К следующему лету с подменышем моим на север поедем.
------------------------------------
В июле 1379 года от Рождества Христова на Муравском шляхе, что проходил от самых азовских степей до новгородских болот, шли непрекращающиеся ливни. Они сменялись легким моросящим дождем, а затем вновь обильно поливали землю небесной влагой.
В эти дни по дороге двигались четверо закутанных в плащи всадников. Они шли тайно, как люди, которым следует опасаться случайных встреч. Ночевали в лесах, зря костры не жгли. Это были Вельяминов с двумя молчаливыми слугами и Михаил Бренк. Дождь укрывал заговорщиков за белой пеленой, что позволило им в короткие сроки подобраться незамеченными к самым границам Московского княжества. Всю дорогу Иван много хмурился и мало говорил. Часто исчезал, иногда на несколько дней. Иногда он отсылал слуг по каким-то неведомым Михаилу поручениям. Из одной из таких отлучек один из слуг не вернулся. Ждали его два дня, но он так и не появился.
На перепутье дорог, одна из которых вела на Серпухов, Иван остановил коня. Он долго о чем-то размышлял, словно на что-то решался. «Только один человек на такое безумство способен, храбрый и глупый...», - словно про себя, проговорил он. А затем уверенно двинул коня в Серпухов.
В град вошли поздно ночью, таясь от стражи. Поселились втроем в посаде и некоторое время жили в самых грязных подворотнях. Жили долго, таясь от случайных глаз, словно ждали чего-то. И это настало. В ранний час, когда все еще спали, в избу ворвались ратники и всех повязали.
Михаил не мог поверить тому, что с ним происходит. Все завершилось так нелепо. Он страшился совсем другого. То, что он не справится со своим заданием, его не признают за князя – всего, но только не этого! Его разлучили с товарищами и заперли в темной комнате с зарешеченным окошком, через которое едва проникал свет. Потянулись долгие дни ожидания. Ему приносили еду, выводили по нужде, но никто с ним не разговаривал. Это мучило еще больше. Однако год, проведенный в пыточном подвале, приучил его к великому терпению, поэтому он с легкостью выносил это испытание. Жилы не тянут, и то хорошо!
------------------------------------
Весть о том, что мятежный сын тысяцкого Иван пленен в Серпухове, с быстротой лесного пожара разнеслась среди московских бояр. Влияние Вельяминовых в столице еще было огромным. Прошло совсем немного лет, как отошел в мир иной Василий Васильевич, тайный властитель Москвы, имеющий огромное количество сторонников. Да и жив был Тимофей, брат Василия. Он все еще оставался окольничим Великого князя, и Микула, младший сын тысяцкого еще сидел в своем тереме в центре града.
Падшие всегда обретают последователей, словно дьявол, который обрел прислужников-бесов после своего падения. Так и Иван, проведя четыре года в изгнании, имел в Москве своих тайных почитателей. Сейчас они зашевелились, шепоток пошел по нужным ушам. В темных кельях затеплились свечи, собирая недовольных под робким заговорщицким светом. И первым среди таких центров, конечно, терем окольничьего Тимофея. Кому еще, как ни ему, главе рода Вельяминовых, спасти Ивана от княжьего гнева, снова ко двору привести.
- Тимофей Васильевич, батюшка! Неужто допустишь, чтобы Ивана нашего, наказать вздумали? – Вопрошали челобитчики, все бояре знатные.
- Вспомни, сколько он для Москвы доброго сделал! Сорок лет исправно служил! Правой рукой был у тысяцкого! Живота не щадил! – Подхватывали другие.
Помнил, все помнил Тимофей. Знает, каким умом и силой обладает племянник его. Спасти, конечно, хочет. Родная кровь все-таки. Ему род продолжать. Все умрут, и он, и дети его, и внуки – но род Вельяминовых должен сохраниться!
Внезапно тенью проскочил к окольничему слуга. Показал что-то, вроде перстня. Побледнел Тимофей, охнул. Челобитчиков со своими причитаниями оставил и в дальнюю комнату рысью побежал. А в руке перстень заветный держит. Перстень этот приметный, с ивановой руки снятый. Ждет его в комнате человек в черном плаще, лица не показывает. Говорили долго тайный человек и окольничий, только о чем, никто не услышал, а ежели и услышал, не понял бы их языка секретного. Только одно было видно, что человек указывает что-то, а Тимофей слушает, да кивает согласно.
--------------------------------
Михаил проснулся от внезапно загрохотавшего засова. В келью его вошел молодой человек одного с ним роста, в богато расшитом зеленом кафтане, дорогой меховой шапке. Он остановился около юноши и улыбнулся.
- Ну, привет, подменыш! Встань, покажись, каков ты есть!
Михаил нехотя встал.
- Распрямись. Ну же, ну, Михаил! – Подначивал его вошедший.
- А сам-то ты кто будешь? – спросил Бренк.
- Я князь Cерпуховский, Владимир Андреевич, - смеясь ответил молодой человек. – А ты и впрямь очень на князя похож. Вот что – иди ко мне в услужение!
- Не могу.
- Как это не можешь? А в сыром подземелье сидеть можешь? Нравится тебе тут, что ли?
- Не нравится.
- И чего же тогда?
- Клятву я дал служить Ивану Вельяминову.
- Так я тебя от клятвы освобождаю.
- Не тебе освобождать. Иван меня от смерти, рабства спас. Ему и освободить от клятвы.
- Вот ты как заговорил! - Князь перестал смеяться. – А ежели Иван представиться ненароком, избавишься от клятвы?
Михаил кивнул.
- Ну, тогда сиди, жди вестей, - вновь заулыбался князь.
Выйдя из кельи, Владимир стер с лица улыбку и стремительно отправился в свою горницу. Сев в одиночестве на княжьем кресле, он надолго задумался. «Какая власть, какая власть», - прошептал он. «Какое искушение! Словно бесы шепчут!». Он стиснул руками голову. Ужасная гримаса исказила его лицо. «Вся Русь под Москвой, и мой князь во главе!» - Простонал он. И снова замолчал. Он долго думал в тиши покоев. Затем, словно стряхнув с себя великую тягость, он величаво выпрямился. «Нет, не будет мне прощения вовеки веков за предательство брата!» - Прошептал он. «Никогда, никогда такого не быть!» И снова улыбка пришла на его потемневшее было лицо. Он переменил позу и посмотрел куда-то вдаль: «только брату я его не покажу. Будет подменыш мой, и только мой: сидеть в запасе как меч ножной, который на самый крайний случай в сапоге припрятан».
-------------------------------
В это тревожное время собрал Великий князь Дмитрий совет, чтобы решить судьбу беглого мятежника. Было в этом, вероятно, тайное желание переложить тяжесть решения на плечи бояр, поскольку влияние тысяцких в Москве было еще заметно. Простой человек из подлого народа не стал бы причиной бунта, но Иван был человеком родовитым, познатнее многих. Был на совете его ближний круг – брат Владимир, главный воевода Боброк, да окольничий Тимофей.
- Вот что, други мои! – грустно сказал Великий князь, приветствуя гостей. – Сегодня нам надобно решить, что с Иваном делать. Человек он знатный, и много дел хороших для княжества сделал. Но уже не тот он человек, что рядом с нашим тысяцким стоял, изменила его зависть и злоба. Выбирайте, подвал али изгнание...
- Я предлагаю другое! – Внезапно сказал Владимир. – Казнить его принародно, за то, что подсылал к князю душегубов!
- Уж не рехнулся ли ты, брат! – Воскликнул Дмитрий. – Отродясь на Москве не казнили людей, да еще знатных, да еще принародно! Тимофей Васильевич, ты дядя родной Ивану. Слово свое скажи!
- И я за казнь смертную! – Вдруг поддержал окольничий дикое предложение. – Единожды предав, предаст вновь!
Дмитрий ошеломленно смотрел на своих советчиков. Затем перевел взгляд на Боброка.
- Дмитрий Михайлович! Хоть ты сохранил здравое разумение, или все сегодня с ума соскочили?
Боброк тяжело вздохнул и ответил.
- Пойми меня правильно, княже. Но все, чем я владею, у Ивана отобрано. Не думаю, что ему это по нраву. Неспокойно мне на этом свете спится, пока у моих сел хозяин прежний имеется, который может право свое на это заявить. Что же моим детям останется? По мне так для всех будет лучше, ежели Иван в могиле окажется.
Дмитрий надолго задумался, опустив голову. Затем сказал.
- Ну, будь по-вашему, коли не шутите... Только за что его казнить-то? – Внезапно задал он, казалось бы, простой вопрос.
----------------------------------------
С утра 30 августа на Кучковом поле собирался народ. Делов-то – голову мятежному боярину срубят, но москвичи никогда смертной казни и не видели. По старым законам, смертью каралось убийство, по принципу «око за око», но еще сыны Ярослава Мудрого отменили ее, заменив денежным откупом. Так что на невиданное зрелище собралось полмосквы, тем более, что других развлечений в то время было немного. Зеваки все прибывали и прибывали, хотя места на площади уже не было. Охранявшие плаху воины Боброка стеснились плечом к плечу, окружая место казни.
Внезапно толпа дико зашумела: «Везут, везут!» На площадь въехала телега с приговоренным. Конные воины расшвыривали простой люд, тесно скопившийся перед процессией. С огромным трудом телега со сгорбившимся Иваном докатилась до его последнего земного приюта. Шел уже четвертый час дня, стояла страшная духота и воздухе стоял тягостный запах пота. В толпе раздавались уничижительные возгласы: «Так ему, душегубу!», «колдун проклятый!»
На помост взобрался глашатай, который зачитал обвинение и приговор. Ивану Вельяминову, сыну Василия, вменялось покушение на жизнь Великого князя. А наказать его повелением князя следовало отсечением главы. Толпа снова недобро завыла. Кажется, некоторые до последнего верили, что сына тысяцкого помилуют. Во множестве народа стоящего вокруг кое-кто прослезился, потому что помнили еще о благородстве Вельяминова и о величии его рода. В толпе возникло тягостное возбуждение, словно вот-вот она хлынет на помост, как кипяток из раскаленного котла. Но все же ничего такого не происходило.
Поп скоро отпустил грехи приговоренному. Ивана подвели к плахе. Внезапно он закричал в толпу, делая большие паузы перед каждым криком, чтобы набрать побольше воздуха.
- Народ московский! Помните меня! Я еще вернусь! Может через сто веков! В другую страну, Русь великую! Без Орды, без дани, без войны!
Его безжалостно бросили на плаху, и палач отсек ему голову.
Из высокого терема, сквозь узкое окошко на казнь смотрел человек в черном плаще. Он молчал все время и только иногда кивал головой, словно поддакивая крикам казненного. Когда палач сделал свое дело, он повернулся к своему спутнику. Это был последний из незаметных слуг Ивана Вельяминова, что однажды, четыре года назад, выехали с ним из Москвы.
- Седлай коней, нам пора в Литву, Некомант, - сказал человек в черном плаще.
Слуга молча кивнул головой. Человек в черном плаще еще долго смотрел на окровавленную плаху, где палач показывал толпе высоко поднятую отрубленную голову. Затем он проворно сбежал вниз, к оседланным лошадям. На пальце его поблескивал заветный иванов перстень.
----------------------------
В темную келью, где иванова человека охраняли, вновь спустился князь Владимир. Всех охранников из темницы выгнал, с Михаилом один на один остался.
- Избавили мы тебя от клятвы твоей, юноша, - произнес он.
- Какой еще клятвы?
- Служить Вельяминову.
- Да как же вы изловчились?
- Казнили Ивана. Прямо на плахе, на Кучковом поле, голову срубили.
Михаил надолго замолчал.
- Теперь ты свободен, можешь новую службу брать, - прервал молчание князь Серпуховский.
- А ежели я не захочу?
- Выбор у тебя невелик. Пойдешь на плаху вслед за хозяином своим. Но если со мной пойдешь, все у тебя будет. А главное – живой останешься. Но не торопись! Чую, ты скажешь, что согласен. Но мне твое согласие, что клещами вытянутое, не надобно. Мне нужно, чтобы ты сам хотел с нами быть. А для этого – проси что хочешь, только не свободы. Я просьбу твою исполню. Но после – поклянешься всем святым для тебя, что не предашь нас, дело наше и будешь верно с нами стоять заедино!
Михаил неожиданно рассмеялся. Владимир недоуменно вскинул брови.
- Атаман меня голода спас, да в подвалы пыточные и рабство татарское бросил. Иван меня от рабства спас, да на плаху привел. Ты меня от плахи спасаешь, и на какую смерть приведешь?
- Какую смерть? С ума ты сдвинулся, что ли, в подвале? Неужто не понял еще? Нужен ты мне, чтобы князя подменять ненадолго, ежели он захворает, или будет в отлучке. Ох, не гневи меня своей недогадливостью, Михаил! – Внезапно разъярившись, воскликнул князь, хватаясь за рукоять меча. – Я воин, могу и рубануть.
- Не серчай, Владимир Андреевич, это я от глупости, – испугавшись вспышки гнева, проговорил Бренк. - Согласен я. И просьба у меня есть. Человека одного из подвалов княжеских вызволить можешь?
- Да хоть самого черта лысого!
- Есть такой вор, сидит уж третий год. Кличут Митяем. Вызволишь? Ежели увижу его свободным, поклянусь, что стану тебе служить верно!
Следующая глава - http://proza.ru/2023/03/15/456