В засаде

 
СЕРГЕЙ ХОРШЕВ-ОЛЬХОВСКИЙ


                В ЗАСАДЕ

        В моём первом юмористическом сборнике «Хуторские байки» часть рассказов были посвящены исключительным случаям на охоте, выделенным со временем в отдельный цикл «Охотничьи байки». Именно этот цикл вызывает у читателей на моей малой родине наибольший отклик, и они частенько задаются вопросом: «А был ли он сам когда-нибудь на охоте?»
     Да, я был на охоте. Аж два раза! Только это было давно. Последний раз в марте 1976 года, когда мне ещё не исполнилось и семнадцати. А впервые я познакомился с ружьём и того раньше, зимой 1972 года.
     Да-да! Я очень рано пытался приобщиться к охоте. В то время я состоял в отчаянной хуторской четвёрке пацанов. Главным заводилой у нас был Василий Михайлович Овсянников, а тогда просто Васька.
     Так вот, Василий Михайлович, то бишь Васька, был самым старшим из нас и всегда был переполнен всевозможными идеями, суть которых сводилась к одному – напроказничать так, чтобы всем в памяти осталось.
     Игра в войну была любимым нашим занятием. Пистолеты, автоматы, пулемёты мы сами мастерили из дерева и железных трубок. Но для более острых ощущений мы всё же мечтали подержать в руках настоящее оружие, на худой конец – охотничье ружьё.
     Мой отец в ту пору как раз купил ружьё-одностволку, а Васька, прознав про это, тут же пожелал самолично осмотреть его. И однажды, когда родители были на работе, мы всей гурьбой завалили к нам в дом. Что мы только не вытворяли с ружьём! Примеряли на плечо и через плечо, стволом вверх и стволом вниз, брали прицел с колена, с локтя и даже с одной руки и при всём этом несчётное число раз взводили курок и нажимали на спусковой крючок. Потом мы и вовсе осмелели. Вынесли ружьё на крыльцо, стали целиться и производить мнимые выстрелы по бродившим по двору домашним животным, которых каждый в меру собственной фантазии представлял различной дичью. Кур – тетеревами, глухарями и рябчиками. Прыгавших среди них вороватых воробышек – куропатками и перепелами. Собаку на цепи – волком. Кошек – тиграми, леопардами и рысями. И так мы находили для каждого домашнего питомца двойника и с азартом охотились. И всё же главной нашей мишенью был громадный, всегда чем-то недовольный индюк, который то и дело грозно раздувал объёмную шарообразную грудь и, расчерчивая на пушистом первоснежье мощными, до земли растопыренными крыльями различные замысловатые фигуры, поминутно выбрасывал из зоба, багровея от напряжения, устрашающее гортанное клокотанье, эхом разлетавшееся по всей округе. Этого едва не лопавшегося от важности хозяина птичьего двора мы представляли себе и вепрем, и слоном, и носорогом, и ещё невесть каким чудищем...
     Подобные игры, поначалу казавшиеся нам чем-то сверхъестественным, Ваське вскоре наскучили, и мы перешли к более решительным действиям: стали остриём ножа взрывать пистоны и жечь мелкими порциями в пробках от одеколона порох. Жгли и взрывали до тех пор, пока не опалили мне по неосторожности лицо... И на этом наши шалости прекратились аж до следующей зимы! 

                * * *
       За год мы все немножко подросли и немножко «поумнели». А Васька и вовсе заматерел: осенью он научился с помощью старших братьев стрелять из ружья, а в начале декабря даже побывал вместе с дядей на настоящей охоте. Столь значимые для Васьки события спровоцировали его на новые подвиги. Он решил организовать собственное детское «сафари», о чём и объявил нам в канун зимних каникул. Возражений против такого заманчивого приключения не последовало, и мы всей четвёркой принялись лихорадочно собирать охотничий арсенал. Понемножку сами поворовывали у беспечных отцов и добродушных дядюшек, но чаще выменивали пару пистонов, пустую гильзу, горсточку пороха на свои любимые игрушки, или покупали на копейки, выданные родителями на завтраки, у школьных товарищей. И когда наступили долгожданные каникулы, мы были наготове. Зарядили по два патрона на каждого. Один мелкой дробью, другой картечью – на случай встречи с крупной дичью. Украдкой вытащили из кладовки отцовскую одностволку и направились в степную лесополосу испытывать удачу.
     В лесополосе, в густых колючих зарослях акаций, мы без труда нашли свежую, утоптанную зайцами тропу и, не мудрствуя, решили устроить на ней засаду. Мне, как хозяину ружья, товарищи доверили право на первый выстрел и оставили на тропе, а сами разбежались в разные стороны и подняли страшный крик, эхом расплывшийся по-над заснеженными, ослепительно искрящимися на солнце ветками акаций. В ожидании зайца я изготовился к выстрелу и в нетерпении стал зорко наблюдать за тропой, но руки мои и глаза быстро устали от напряжения. Желая передохнуть минутку-другую, я взял ружьё в охапку и прислонился спиной к толстой старой акации, треснувшей от удара молнии, но именно в эту секунду на тропу вылетел заяц-великан, во всяком случае мне тогда так показалось. Заприметив меня, он инстинктивно бросился в сторону на пушистый сугроб и увяз в нём. Хотите, верьте, хотите – нет, но заяц-великан действительно провалился в глубоком рыхлом снегу и забуксовал. И пока он судорожно пытался выбраться на твёрдую опору, я стоял, будто завороженный, и изумлённо наблюдал за ним. В то мгновение я непроизвольно вспомнил, как ещё один мой школьный товарищ по имени Колька, окружив себя пацанами помладше, рассказывал им, что он с одним-единственным патроном удачно охотился на зайцев всю прошедшую зиму и умудрился-таки сберечь этот самый патрон в целости и сохранности. А делал он это так: каким-то секретным, только ему известным способом загонял зайца в сугроб, и пока тот барахтался, спокойненько подходил к нему, не спеша доставал из ствола ружья тяжёлый, до отказа забитый дробью патрон, возможно, вовсе без пороха, и с размаху бил им зайца по голове в смертельную точку между ушей. Заяц, конечно, отдавал богу душу, а Колька отыскивал в снегу патрон, закладывал обратно в ствол и шёл домой с добычей. И так каждое воскресенье. Подобных историй уже тогда обладавший великолепным юмором Колька, а теперь Николай Михайлович мог рассказать целую дюжину. И представьте себе, ему многие верили. Наверное, потому, что в каждой его байке всегда присутствовала, пусть даже и незначительная, доля правды. К тому же он прекрасный рассказчик, любую историю воспроизводит так живо и естественно, что в это просто невозможно не поверить, хотя бы чуть-чуть... Поверил тогда и я в своих скоротечных воспоминаниях, и обрадовался... Но радость была недолгой. За спиной у меня послышалось хриплое дыхание выбившегося из сил человека. За те мгновения, что я мыслями летал в неопределённом пространстве, Васька успел забежать мне в тыл. Он тут же выхватил у меня ружьё и навскидку выстрелил, вследствие чего промахнулся. Заяц тем временем с испугу нырнул в снег, нашёл там спасительную кочку, оттолкнулся от неё и пушечным ядром вылетел из сугроба. И был таков... А я в тот же миг получил затрещину, затем мы снова собрались воедино и долго, до колик в животе, хохотали над моим первым охотничьим опытом. Другие попытки завладеть каким-либо трофеем были ещё менее успешными, и мы от отчаяния расстреляли куда попало весь наш арсенал и ни с чем возвратились домой. Первая, до смешного неуклюжая охота, оказалась для нас в том сезоне и последней. Отец мой будто почувствовал неладное – в тот же вечер разобрал ружьё на части и закрыл в сундук на замок.

                * * *
     На следующую свою охоту, во второй и пока последний раз в жизни, я попал спустя три года. Мой родной дядя по материнской линии Егор Иванович Меркулов, которого в ту пору все запросто звали Жориком, был заядлым охотником. Он по воскресеньям собирал вокруг себя племянников и соседских подростков и в меру своих знаний обучал охотничьему ремеслу. И когда мы мало-мальски поднаторели в этом непростом деле, он вывел нас мартовским, ещё достаточно снежным днём в поле, а затем завёл в лес. Меня, как самого смекалистого, по сугубо личному мнению любящего дяди, да к тому же обладавшего ружьём, опять без спроса взятым у отца, он сразу поставил на точку для решающего выстрела. И ситуация повторилась – я опять не выстрелил.
     Появившийся у меня за спиной дядя Жорик громоподобно заорал:
     – Стреляй!
     Но я продолжал медлить, очарованный величием выскочившего на поляну молодого лося. 
     Вконец раздосадованный дядя взревел ещё громче:   
     – Ложи-и-ись, твою!.. – и далее последовала масса крепких народных слов.
     И едва я только успел ткнуться носом в снег, как над головой у меня просвистела, тоненько подвывая, горсть дроби. К счастью, в этой нервной суете лось не пострадал. Но я, будучи почти взрослым человеком, уже носившим почётную кличку Сэр, опять получил на охоте подзатыльник. И охота к охоте на этом у меня пропала навсегда. А вот слушать байки люблю и, возможно, напишу ещё что-нибудь о необыкновенных приключе¬ниях на лесной тропе, как это нередко случается с охотниками.


БИБЛИОГРАФИЯ:

В ЗАСАДЕ (Лондон, 2004 г.):

1.  Газета «Слава Труду» № 68, 8 июня 2004 г., Кашары, Ростовская обл.
2.  С. Хоршев-Ольховский. «Клетчатый Пиджак». Рассказы. 2010, Лондон.
     ISBN 978-9984-30-177-8
3.  Альманах «Рукопись» № 31, 2018, Ростов-на-Дону.
4.  С. Хоршев-Ольховский. «Избранное». Повести и рассказы. 2019, Москва. 
     ISBN 978-5-00153-068-8