Гады 2023

ГАДЫ

-----------------------
Переиздание оригинального романа 2005-го года. Вносит стилистические изменения и правки. Весь сюжет, история и персонажи сохранены без изменений.
-----------------------

Аннотация:

Дорогой читатель, позволь мне представить тебе роман "ГАДЫ". Несмотря на то, что данный роман был написан задолго до войны, еще в далеком 2005-м году, в нем прозвучало пророчество многих сегодняшних событий. Дело в том, что Гады – это анархическая антиутопия, вдохновением которой послужили исключительная ненависть и злоба людей друг к другу.

Читатель данного произведения окунется в уже ставший для некоторых привычным мир войны и разрушения, где смерть может подстерегать на каждом шагу, но где, несмотря ни на что, находится место и для искренних чувств.

Гады – это книга, которую необходимо читать взрослым и опытным людям, так как она может вызвать шок и тревогу в уме читателя. Не рекомендуется лицам с неустойчивой психикой, а также лицам до 18 лет. Роман рекомендуется к прочтению анархистам, панкам, неформалам, отбросам общества, и просто творческим людям с открытым умом, что не смотрят на мир через кем-то установленный шаблон.



Часть 1. Спокойная ночь.

    "– Нет, Леонид. Я не хотел бы быть вашим богом. Любым из придуманных.
Они очень жестоки.
     – Как мы.
     – Как вы, – эхом откликнулся Неудачник, и в голосе его была печаль"

Сергей Лукьяненко. "Лабиринт Отражений"


Глава 1. Ваня.

"Урод, урод!" – скандировали люди, подтягивая велосипеды поближе к земле. Ваня почесал в уме. Мимо пробежала стайка веселых легкомыслиц, обдавая прохожих холодными брызгами весенних луж. Вышедшее из облаков солнце окончательно забило в угол Ванины повстанческие мысли. Проходя мимо театра, он брезгливо обошел матрац, на котором двое дородных дамочек трахали молодого паренька. Ваня спешил к Боссу. Шел только четвертый день, как страна была без власти, и еще оставалась надежда все изменить.

Ваня миновал четыре здания и, войдя в пятое, спустился в подвал. Босс всегда меняла место проживания. Как, впрочем, и Ворогеев. Довольно ироничная мысль зашевелилась, так и не найдя своего выхода в усталом от хаоса мозгу. В подвале было сыро и пахло крысами. На стене  виднелось большое пятно засохшей крови. "Наверное опять дети баловались", подумал Ваня, пройдя сквозь длинное подвальное помещение к противоположной стене. Здесь он остановился, и достал из кармана широкий металлический ключ. Рядом не было ни двери, ни какого либо намека на замочную скважину. Но Ване она и не понадобилась. Стукнул несколько раз ключом по глухой стене. "Со стороны можно было бы подумать, что я сошел с ума", пронеслась мысль. "Впрочем, как можно сойти с ума в стране, где и так все сумасшедшие".

За Ваниной спиной появились два здоровых бугая и, осмотрев его внимательно и дотошно, завязали ему глаза и подтолкнули. Куда его ведут, он не знал. Босс не любит открывать тайны своего пребывания. Ваня почувствовал, как его завели в лифт, и провезли вверх этажей на 10. Хотя, кто его знает. Когда повязку с глаз наконец сняли, перед ним возникла Босс во всей ее красе. Суровая брюнетка лет пятидесяти, одетая по-деловому, сидела за письменным столом, заваленным толстыми папками и бумагами. Сразу перешли к делу.

"Здесь я подготовил планы воссоединения с западными отрядами", пробубнил Ваня, достав из сумки файл с бумагами.
"Отлично, теперь займемся миграцией" – заявила Босс, взяв у Вани файл. "Никогда еще мы не были в такой жопе, как щас. Мы теряем людей. Александра вчера повесили"

Ваня не выдал своей радости. Он никогда не любил Александра.

"Женя мне перестала нравится. Я ее дала клоунам на воспитание".

От этой фразы Ваня содрогнулся внутри. Он прекрасно знал, кто такие клоуны, и не раз воочию видел их методы воспитания. Даже если Женя останется живой, вряд ли она будет пригодна для того, чем любил он с ней заниматься по вечерам, когда офис оставался пустым. У Вани засосало под ложечкой.

Вздохнув, Босс продолжила. "В жопе щас запад, так же как и Беларусские повстанцы. Завтра начнем миграцию. Но есть небольшая поправочка".

Ваня недоуменно поднял глаза.

"Ты поедешь отдельно. Необходимо, чтобы ты оказался в тылу у западных на двое суток раньше осуществления плана. Никому сейчас нельзя верить. Остальные указания получишь потом"
"Но как проехать? До Винницы все заполнено анархистами"
"Прорвешься", отрезала Босс. Затем, сделав паузу, добавила. "Сегодня вечером из города отправятся четыре анарх-взвода. Их задачей будет проникнуть во Львов, и там пополнить силы Бубанчика. Прорвешься. И вид у тебя сойдет. Не мне тебя учить"

Ваня надел шапку, расстегнул несколько верхних пуговиц рубашки, и придал себе неряшливый вид. "Хой-хой, хой-хой, хой-хой. Задолбали меня эти богачи. Как же я их ненавижу" – прогнусавил он.

"Ну вот и чудненько", мягко улыбнулась Босс. "Теперь ступай".

Вошли те же бугаи. На этот раз Ваню ведут другой дорогой. Снимают повязку на крыше девятиэтажки. Бугаи прыгают с крыши вниз. Если бы они не сделали этого, Босс все равно выпустила бы им кишки. О местоположении офиса не должен знать никто. Внизу у их тел начинает собираться веселая толпа ребятишек, отдирая от свежих трупов сочные куски мяса. Ваня открыл люк, и на грязном лифте спустился вниз.


Глава 2. Город.

Художница отошла от оргазма, затем привстала, и вытащила из задницы огурец. Она обожала дрочить такими штучками, это всегда ей возвращало вдохновение. Прошла в ванную, оделась.

Картина по-прежнему стояла недорисованная. Любой посторонний взгляд не заметил бы в ней ни единого недочета. Однако, Художница знала, что чего-то не хватало. Какой-то неуловимой детали. Словно названия города внизу титульного листа документа. На картине был изображен урбанизированный пейзаж. Посреди груды полуразрушенных зданий виднелось зеленое поле. Ни души. "Никого там и не надо" – в очередной раз подумала она. "Но чего же нет еще?"

За окном послышались визги и крики. "Опять автобус с провизией приехал". Граждане раздирали друг друга, добывая себе заветную пищу. Художнице было плевать. Ей было плевать на все, кроме своей картины. Еду ей два раза в неделю приносили рабочие, трахая ее за это. Художницу так устраивало. Это даже иногда добавляло вдохновения. Она давно забыла то время, когда была невинной девочкой, спящей с плюшевыми игрушками. Тогда еще родители были живы. Тогда еще были надежды. А сейчас нет ничего, кроме этой картины. "Но чего же здесь не хватает?".

Внизу, под домом Художницы шел Ваня. Обойдя автобус с провизией и толпу верещащих людей, он развернулся и выстрелил из своего револьвера несколько раз по самым буйным. Толпа приугомонилась.

Ваня направлялся в другой конец города, к Банкиру. Это был один из самых скользких и мерзких людей на Земле. Ваня его боялся. Бывший панк и анархист, он продал все ради грязной работенки. Однако, продолжая пользоваться огромным доверием среди анархов, Банкир оставался самым лучшим лазутчиком повстанцев. Не было никакой уверенности, что он не вел двойную игру, но это никого сейчас не волновало. Банкир мог помочь Ване в кратчайшие сроки войти в среду анархистов, попасть на автобус с отрядом, прорваться. А дальше... Хрен его знает. Время покажет.

Ваня подошел к площади Изгнанников. Раньше название площади было в честь Ленина, но анархи решили, что это слишком метафизично. Сейчас площадь использовалась для казней. Вокруг стояли виселицы. В центре площади сажали на кол нескольких регионалов. Одна женщина была еще жива и стонала. Ваня прицелился и выстрелил. Он не любил жестокость. Истязатели обернулись, ища взглядами мерзавца, избавившего их жертву от страданий, но в толпе трудно было разглядеть кого-либо.

Пройдя площадь, Ваня увидел у перекрестка двух знакомых девушек. Вчера, при выходе из трамвая, он помог им донести сумки. Сейчас девушки с увлечением избивали ногами лежащего в пыли старика. Обе были молодые и стройные, одетые в обтягивающие черные комбинезоны, украшенные цепями. На головах береты с нашитыми синими значками "А". Заметив Ваню, девушки приветливо помахали ему рукой.

Ваня пригляделся, и узнал несчастного старика. Это был председатель правления УкрСибБанка. Сколько раз Ваня заискивающе стоял в его кабинете. Однако, как ни странно, сейчас он не почувствовал злорадства. Равно, как и жалости. Лишь чувство странного омерзения. Голова кипела. Сколько это будет продолжаться? Нужен порядок. На Ваню наскочил подросток лет шестнадцати, пытаясь пырнуть его ножом. Аккуратно увернувшись, Ваня выбил нож из рук юного шалуна и сильным ударом отбросил мальчугана на проезжую часть, где он тотчас же пополнил собой биомассу, хлюпающую под колесами автомобилей.

Дорога до Южного автовокзала прошла относительно спокойно. Несколько бурдюков шарились по прохожим у Горсада, да возле кольца пришлось переходить через ручей текущей крови. Новое развлечение ультимовского клана. Они поспорили с матрицкими, что ручей крови не остановится до завтрашнего вечера. Для этого выше по улице постоянно режут попавших в их руки мужчин и женщин. Не гнушаются и детьми. Перед Ваней один ублюдок тащил маленькую девочку. Выстрел, и девочка радостно бежит восвояси. "Как приятно иногда чувствовать себя хорошим", подумал Ваня.

У Южного Ваню ждала подготовленная машина. Быстро нырнув в нее, пока подростки не успели поджечь, или проколоть покрышки, Ваня скомандовал водителю ехать на Широкий.


Глава 3. Поэт

Банкиру снился сон. Он находился в каком-то до боли знакомом месте, но не мог понять где именно, как ни пытался. Душу переполняла радость и чистота. Слышна была тихая, приятная мелодия. Ощущение было сродни тому, что давали наркотики, которые он иногда принимал, только гораздо чище и сильнее. Внезапно, он увидел путь. Тропинка шла в пустоте, изгибаясь и упираясь во что-то твердое и слепящее. "Солнце", подумал Банкир, и тут же услышал голос мамы. Такой милый, нежный, забытый. Зовущий его, как в детстве. Он почти ощущал прикосновения ее рук, хотя и не видел ее. Он и не мог ее видеть. Не помнил маминого лица. Ее зрительный образ давно был стерт из памяти. Тут голос мамы несколько погрубел, и стал даже неприятен. Банкир поморщился и проснулся. Перед ним светилась самодовольная рожа Вани.

"Я не слишком ли рано?", нарочито вежливо поинтересовался Ваня.
"Если ты уже здесь, так ниче", ответил Банкир, потягиваясь. "Эх, жизнь моя, жестянка. С чем пришел?"

Ваня вкратце рассказал о своих намерениях, иногда запинаясь и путаясь.

"Немерянно", оценивающе вымолвил Банкир. "Скажешь боссу прислать сюда КАМАЗ со жрачкой. Сегодня вечером будет собраньице. И Он тоже там будет. Тебе повезло. Твоя легенда – бывший жулик-рекламщик, идейный, борец за права народных масс, ненавидящий власть. Костюмчик пойдет".

Ваня выпрямился в недоумении. "Ты хочешь сказать, сам Воро...?"

"Тссс. Не надо имен. Не желаешь кофе?"
"Не отказался бы", вымолвил Ваня, все еще пораженный мыслью о том, с кем ему предстоит встретиться.
"Тебе с диоксином, или так?", пошутил Банкир.

Шутки про диоксин были уже неуместны. После падения власти, злополучный президент Украины был зверски растерзан на Площади Независимости в Киеве. Вспоминая трансляцию казни, Ваня поморщился. Банкир ухмыльнулся. Его морда была покрыта прыщами, и не сильно отличалась от лица бывшего президента.

Быстро допив кофе, и назначив встречу вечером, Ваня поспешил удалиться. Он не переваривал Банкира. Было в нем что-то до отвращения изворотливое, змеиное. "В подлости он превосходит, наверное, даже меня", подумал Ваня.

Выйдя из дома, Ваня решил прогуляться на свежем воздухе. Здесь, в спальном районе под названием Широкий, все было настолько тихо и спокойно, что казалось, будто анархия не затронула это местечко. Мирно играли на детской площадке дети. Бабушки судачили на скамейках у домов. Обстановка расслабляла и успокаивала. Ваня знал причину этого феномена.

Дело в том, что на Широком жила аристократия анархистов. Их духовные и идейные лидеры, если говоря об этом безумном движении вообще можно употреблять понятие "лидер". Местные люди вполне осознавали свое предназначение и не желали стрелять друг в друга.

Ваня искоса посмотрел на влюбленную пару, сладко целовавшуюся на скамейке. "В городе таких девственных отношений невозможно увидеть уже месяцев пять", поймал себя он на мысли. Нет, положительно надо искать здесь квартиру. 

Кроме прочего, Ване сегодня предстояло проверить готовность повстанцев, но до этого у него еще было часа два свободного времени, которое Ваня решил вполне использовать. Посмотрел еще раз на парочку. "Нет, их трогать слишком накладно. Мало ли". Из подъезда дома вышла женщина на вид лет сорока пяти. Короткие черные волосы, немного морщин под глазами. Не первой свежести, но времени искать нет. Через пять минут женщина пыхтела под ним в посадке, у берега местного пруда.

На другом берегу этого пруда сидел Поэт, и сочинял стих. Он ничего не знал, да и не захотел бы знать о том, что происходило напротив него. Поэт любил это место, за его тишину и спокойствие. На случай встречи с нарушителями тишины и спокойствия, он всегда носил с собой мини-автомат УЗИ, и пару гранат Ф-1.

Как и Ваня, Поэт не любил насилия. Поэтому по-возможности уничтожал любое его проявление. Поэт любил приходить на Широкий еще потому, что там жила его бывшая любовь. Она давно уже вышла замуж за бизнесмена, и переехала жить в Польшу, но место, где та девушка провела свое детство, оставалось для Поэта как будто священным. Здесь хотелось творить.

От озера доносились редкие всплески воды и кваканье лягушек. Поэт призадумался, и дописал последнюю строчку стиха. На душе было радостно и тепло. Не хотелось думать ни о чем грязном. Ни о стране, полной крови и насилия, ни о вечере, который сегодня предстоял, ни о запланированной этнической чистке населения. Яркий цвет крови, так четко запечатленный в его мозгу немного тускнел при виде этого спокойного, чистого озера.

Кусты зашевелились. Схватив автомат, Поэт моментально навел его на предполагаемую цель. Отработанная реакция. Без нее невозможно выжить в этом мире, где больше не существует никаких законов. Кроме одного. Закона выживания.

Из кустов, на удивление Поэта, появилась Инна. Это была его старая подруга. Миловидная блондинка со стройной фигурой и озорными глазами. Поэт по-своему любил эту девушку. Больше всего за ее пофигизм. В жизни она никогда не хотела ничего делать: ни работать, ни учиться, ни иметь детей. Ей было плевать на общество. И общество плевало на нее. До тех пор, пока все не изменилось. Пока общество не прекратило существовать. Остались лишь индивидуумы. И Инна прекрасно нашла свое место в этом мире обломков.

Поэт опустил оружие и засмеялся.

"Не ожидал тебя здесь увидеть".

Инна подошла и, улыбаясь, присела рядом.

"Я тебя искала везде. Пиво будешь?". С этими словами, она достала из сумки две бутылки Черниговского пива.
"Спасибо. Мое любимое. Ты откуда?"
"А я в городе была" – кокетливо вымолвила Инна. Всю ночь на дискотеке были. Еще не ложилась. А там такие мальчики...

Поэт сделал шутливо-обиженный вид. "Опять твои мальчики".
На самом деле Поэт чувствовал нечто сродни ревности каждый раз, когда она так говорила. Но ревновать Инну было бесполезно, и он это знал.

"Да, знаешь какие негритосики", томно сказала Инна, положив голову поэту на плечо.
"Сегодня мы твоих негритосиков на мясо порубим" – радостно заявил Поэт.
"Опять чистку намечаете? Жаль", грустно улыбнулась Инна. "Они такие славные. Можно я приду посмотреть?".

Поэт достал открывачку, и откупорил бутылки с пивом.

"Ты знаешь, что это опасно. Я боюсь за тебя"
"Ой, не смеши меня. Ты за меня боишься" – бросила Инна, делая глоток пива. "Ты знаешь, я прекрасно могу за себя постоять."
"Будут большие беспорядки", строго ответил Поэт, принимаясь за свою бутылку пива.
"Да сейчас порядка-то больше, чем когда либо" – улыбнулась девушка. "Просто раньше порядок был для всех один, а теперь каждый устанавливает свой. А оружие нам для этого в помощь".

Поэт усмехнулся. Когда отправленная в отставку премьер министр, вступив в сговор с армией, помогла раздать гражданам оружие, общество ожидало больших перемен в своей жизни. И они последовали. Однако, сейчас тело премьер министра, многократно изнасилованное и изувеченное, гниет на Площади Независимости, а жизнь продолжается. "Как знать?", подумал Поэт. "Люди как боролись за выживание, так и продолжают бороться. Просто методы стали более непосредственные".

Что-то животное было в Инне, в ее пылающем и в то же время пустом взгляде. Поэт притянул ее к себе, и они слились в страстном поцелуе.

"Я люблю тебя", сказал Поэт.
"Я тоже тебя люблю", весело ответила Инна. Они оба знали, что это неправда. Врядли Инна вообще была способна любить. Поэт же свою любовь оставил далеко в прошлом. Однако, сейчас его боль и воспоминания отходили на второй план. Он был весь поглощен этим существом. Инна обладала какой-то дьявольской и притягательной силой, против которой невозможно было устоять. Когда бутылки пива были пусты, Поэт и Инна уже вовсю развлекались друг с другом, голые, на теплой майской траве. "Это святотатство, делать такое в месте, где жила Она", пронеслось в голове у Поэта. Однако, он сразу же отогнал эту глупую мысль. Страсть поглотила его.

Подул легкий ветерок, приподнял листок с недавно написанным стихотворением, и помчал его прочь, вдоль берега озера. Солнце приятно пригревало. На двух противоположных берегах озерца совокуплялись две парочки. В стране кипела жизнь. Приближался полдень.


Глава 4. Полдень.

Ворогеев любил людей. Они ему нравились. И очень не любил, когда ему люди не нравились. Поэтому, когда они ему не нравились, он в них стрелял. Люди, которые не нравились Ворогееву, тоже любили в него стрелять. Но Ворогеев всегда стрелял первым. Надо сказать, в людей, которые ему нравились, Ворогеев любил стрелять не меньше, чем в тех, которые ему не нравились. Поскольку и те люди, которые нравились Ворогееву, тоже очень полюбляли в него стрелять. Ворогеев был анархистом. И был притом анархистом живым. А это что-то, да значило.

Его визит в Украину начался рано утром. Он уже успел побывать в Луганске и Мариуполе. И сейчас, сопровождаемый эскортом приверженцев, въезжал в Донецк. Люди встречали Ворогеева и его свиту, забрасывая их мотоциклы цветами. Многие падали на колени. Женщины рыдали от счастья. Повсюду слышались остервенелые крики восторга. У Южного автовокзала Ворогеева ждала огромная толпа, которая расступилась, чтобы пропустить эскорт. Один парень выбежал на середину проезжей части, и истошно заорал – "Слушайте Ворогеева! Он нужен вам! Для ваших умов! Для ваших умов!". Толпа подхватила его вопли. Слышались скандирования: "Во-ро-ге-ев! Во-ро-ге-ев!".

Герой шоу смерил толпу доброй усмешкой из под больших профессорских очков. Эскорт остановился, и Ворогеев сошел с мотоцикла. Его тут же окружили соратники. Теперь анархиста можно было разглядеть в полный рост. Это был невысокий, почти что пожилой человек, с длинными, прямыми волосами и измученным жизнью взглядом. Небольшие усы и бородка покрывали его лицо. Если бы не кожаный костюм, обвешанный стальными цепями, несведущий легко мог бы спутать Ворогеева с институтским профессором.

Осмотрев еще раз толпу, Ворогеев закричал: "Спасибо, товарищи! Спасибо, что пришли! Да здравствует анархия!!! Любите, творите, самореализуйтесь, и будьте счастливы! Я рад своему возвращению в этот прекрасный город Донецк!" Потом, сделав паузу, Ворогеев скромно улыбнулся и достал из кармана небольшого ежика. С криком "ХОЙ!" он бросил зверюшку в толпу. Через несколько секунд даже колючки ежика были разорваны на мелкие части.

Толпа была в экстазе. Люди орали, визжали, рыдали, стреляли, трахались. Стоял невообразимый визг и вой. Эскорт тронулся дальше. За эшелоном мотоциклов ехал грузовик, оснащенный громкоговорителями. Заиграли песни различных певцов-анархистов. Когда эскорт проезжал по улице Артема, рупор гудел:

Птицы по утрам начинают сверкать
Что твоя роса.
Из окаянных божьих глаз
Желтое лето.

Звери по ночам басовито трубят
В трудовой норе.
И ковыляет по холмам
Хвойное эхо.

Сквозь огни, сквозь леса — на послушном ковре,
На заре, наяву, да со скоростью мира.
Самое время.

Это была песня известной анархической группы. Толпа подхватила ее и понеслась за эскортом в безумном, зверином танце. Внезапно, из-за угла, в толпу влилась горстка легкомыслиц. Люди хватали их, срывали с них одежды, и насиловали прямо на ходу, продолжая двигаться за музыкой. Ближе к Площади Изгнанников Ворогееву пришлось ехать не по асфальту, а по остаткам человеческих тел, образующих неприятную, вязкую жижу.

На этот день у Ворогеева была намечена обширная культмассовая программа. Ему предстояло в течении часа выступать на площади Изгнанников, затем встретиться с координаторами для обсуждения действий отрядов, потом учавствовать в этнической чистке, а вечером отправиться во Львов, на автобусе, вместе с первым взводом. Мысль о Львове наполняла сердце теплом.

"Мочить гадов!" – проорал Ворогеев свой любимый возглас. В толпе начался хаос. Раздавались тысячи выстрелов, словно звуки огромного праздничного салюта. Через минуту толпа была самосокращена примерно в полтора раза. "Отлично, их слишком много было", подумал Ворогеев. Он часто сначала орал, а потом думал. Это его устраивало, потому что после его выкриков, думать особо и не надо было. Толпа все делала сама.
 
На Площади была подготовлена специальная сцена. Несколько виселиц убрали, чтобы не загораживать обзор. Ворогеев взошел на сцену по деревянным ступенькам, оглядел восторженную, орущую толпу, весело усмехнулся. И начал свою речь.

"Товарищи! В первую очередь хочу вас поздравить с нашей общей победой! Четырнадцатого числа власть наконец-то покинула Киев. Хотим ли мы новой власти? Никогда."

"Никогда! Никогда!", подхватила толпа.

"Да здравствует анархия, товарищи.", продолжил Ворогеев, когда толпа немного стихла.
"В этот ответственный для всех нас момент каждый должен для себя осознать одну истину. Теперь он может делать все, что ему заблагорассудится. Нет больше ни законов, ни судов, ни мусоров, никакой системы давления. Живите в свое удовольствие, приносите радость себе и своим ближним!".

Добрый голос Ворогеева звучал мягко и несколько приглушенно. Редко с чем можно было сравнить звучание этого голоса. Когда он говорил, создавалось впечатление, словно тысячи вепрей рвались на свободу из его глотки, а он старался из-за всех сил их удержать.

"Мы все должны помнить, что анархия не наступает мгновенно. Среди нас еще остались множества  элементов, жаждущих новой власти, нового порядка. Поэтому не стесняйтесь также уничтожать всех, кто вам не по душе! Бдите, боритесь, убивайте врагов! Помните, это грязные регионалы, это ублюдки либералы, это нашисты, это коммуняки борются за идею. Анархисты борются против всех. Их ненависть свята и направлена на разрушение. Разрушение устоев, разрушение принципов, разрушение навязанных нам норм. Уничтожение! Разрушать. Истреблять. Убивать. Уничтожать!".

Голос Ворогеева сорвался на хрип. Жестом успокоив разошедшуюся толпу, он продолжил:

"Не вся территория еще освобождена. В западных областях, товарищи, осталась горстка власти. Да и в Беларуси действуют отряды повстанцев. Наша с вами задача – освободить людей, протянуть им руку помощи, сбросить окончательно старую систему. Только все вместе мы сможем противостоять зажравшейся Европе, если она захочет нам помешать! У меня для вас есть еще одна радостная новость, товарищи. Сегодня в Польше был убит президент Квасневский. Здание правительства разрушено. В стране установлена анархия. Польские анархотряды готовы помочь нам в очищении Украины. Сегодня вечером во Львов отправятся наши взводы, для того чтобы объединиться там с силами товарища Бубанчика, и окончательно уничтожить сопротивление повстанцев. Спасибо тем добровольцам, что приняли участие в комплектовании наших доблестных отрядов. Спасибо вам, товарищи! Вашими руками творится свобода! Сегодня в шесть часов вечера объявляется сбор дополнительных эскортов, участвующих в поддержке. Вы нужны нам, вы нужны себе. Мы нужны анархии. За общее дело! За свободу! За отсутствие власти! За справедливость, товарищи. УРА! УРА! УРА!".

Толпа подхватила крики, заиграла веселая музыка. Начали выступать соратники Ворогеева. Иногда вмешивался и он сам, подзадоривая людской гомон. На площади царила веселая кутерьма. Ярко сияло солнце, и народ словно купался в его лучах, в диком анархическом танце.

К часу дня, когда церемония подходила к концу, привели троих приговоренных. Двоих мужчин и одну девушку. Никто уже не помнил по каким причинам обрекли на смерть этих людей. Они не хотели безвластия, это единственное, что было понятно. В городе каждый, имеющий оружие, мог покарать любого, кто ему не нравился, но показательные казни не утратили от этого своей популярности.

Ворогеев попросил развязать людей и поставить на сцену перед ним. Музыка стихла. Подойдя к первому мужчине он спросил: "Что скажешь перед казнью ?". Мужчина стал умолять о пощаде, и говорить, что он не виноват. "А мне похуй", засмеялся Ворогеев, и выстрелом в лоб уничтожил первого арестанта. Посмотрел на второго. Лицо его было нечеловечески изувечено. Нос сломан, зубы выбиты. Видно, били чем-то тяжелым. Второй выстрел. Решил не разговаривать в этот раз. Толпа ликовала.

Следующей была девушка. Ворогеев посмотрел на нее. Немного полная, брюнетка, длинные волосы. Глаза, глядящие сквозь него, куда-то в пустоту. Ворогеев погладил ее бледную щеку.

"А ты что скажешь, детка ?". Взгляд девушки медленно сосредоточился, встретившись со взглядом анархиста. Немое сверление глазами. Мгновенье, и Ворогеев покачнулся под гневным ударом женской руки по морде.

Толпа замерла в ужасе. Ворогеев побагровел. Схватил пистолет, и направил в живот мерзавке. В толпе послышались визги. Однако, выстрела не следовало. Внезапно, Ворогеев убрал пистолет и позвал к себе соратника Ефима.

"Уведи ее в бункер. Руками не трогать. Ждать меня"

"Люблю непокорных, товарищи!!!" – заорал он толпе – "Да будет анархия!!! Ребята, давайте музыку!".

Ярая песня снова разлилась в полуденном, чистом небе. Толпа ликовала.


Глава 5. Философ

Четыре анарх-взвода бухали по всей бывшей воинской части. Мужики и бабы сновали тут и там, в предвкушении вечерней поездки. Где-то играла гитара. Весенний воздух пьянил еще больше чем водка. В беседке двое парней, тоже бухие, пересчитывали запас оружия и патронов. Ворогеев с гордостью прошел мимо бухающих отрядов.

"Анархия", подумал он. Зашел в здание штаба. В вестибюле он увидел толпу девушек в кожанках с символами "А" на беретах. Что-то в них напоминало медсестер. Ворогеев посмотрел, и понял что. Перед девушками были разложены чемоданчики с медицинскими инструментами, которые они старательно сортировали. Ворогеев знал, что истинное предназначение инструментов вовсе не для того, чтобы лечить людей. Эти девушки представляли из себя спецотряд разведки. Их задачей было быстро и качественно выбить информацию из солдат неприятеля. Ворогеев улыбнулся разведчицам. Они в ответ зашептались, и весело рассмеялись.

"Люблю весну.", подумал Ворогеев.

Пройдя по мрачным коридорам штаба, стены которых были разрисованы неприличными надписями, Ворогеев зашел в кординаторскую. Два солдата сидели на полу и громко крыли друг друга матом. Между ругательствами можно было понять, что они обсуждали план соединения с западными отрядами. При виде Ворогеева они вскочили и радостно поздоровались.

"Здравствуйте, ребятки", сказал Ворогеев, пожимая им руки. "Как миссия?".
"Планирование закончено, товарищ Верховный Анарх", бойко отрапортовали солдаты.
"Только кажется мне, лучше слова товарищ, ничего не нашел я на этой земле", засмеялся Ворогеев. "Товарищи, спасибо за лестное название, но знайте, при анархии все мы – верховные, кроме низовных. А низовные – это те, кого пуля не любит.", пошутил Ворогеев. На этот раз рассмеялись солдаты. Следующие пол часа прошли за веселым утверждением плана группирования.

В соседней комнате сидел Философ. Вот уже пол часа смех и ругань за стенкой мешали ему писать новый трактат. Философ был старым высохшим старикашкой, мерзким и трухлявым, с не менее мерзким и трухлявым прошлым. Всю свою жизнь Философ писал трактаты. Трактат о женщинах. Трактат об обществе. Трактат о потреблении алкоголя. Благодаря своим трактатам, Философ оставался живым при любой власти, остался жив и при безвластии. Он всегда мог подкинуть свежие духовные идеи обществу, и общество обращалось к нему за ними. Он знал много людей, знаменитых как в политике, так и в смежных с ней областях.

В комнату философа вошел Ворогеев.

"Привет, браток".
"Привет, Воря. Как я рад тебя видеть, как говорится, in corpore (1)", заявил философ. "Какими судьбами?".
"Да вот людей во Львов посылаю. А ты все пишешь?"
"Да вот, пишу", прокряхтел философ.

"Слушай, браток, выручи", сказал Ворогеев. "Народ мне не нравится. Анархия медленно движется. Нужны идеи."

"Следуя моему последнему трактату, установление анархии протекает в три фазы", изрек Философ тоном профессора. "Первая – неприкрытое насилие, война, сокращение общества. Вторая – выборочное насилие, уничтожение остатков властвующих. Третья – прекращение насилия, чистое, самосознающее общество. Начало эры процветания и свободы творчества. Сейчас мы находимся на старте второй фазы. Надо подождать. Что тебе не нравится?"

"Да все вроде как и ничего, да только и ***во как-то, браток", вымолвил Ворогеев. "А что, если не наступит этой третьей фазы? Они щас жрут, убивают и насилуют. Вроде, так и должно быть. Я их подзадориваю, они меня любят. Но смогу ли я их потом остановить? Ведь это же деградация. Разве к этому мы стремимся?".

"Будь покоен, Воря", улыбнулся философ. "Я никогда еще не ошибался. Ты борешься за анархию? Ты пожинаешь плоды своей борьбы. А борьба не бывает без крови. Чистка должна продолжиться".

"Надеюсь, ты прав", сказал Ворогеев. "Кстати, насчет чистки. Сегодня будем остаток чужих добивать. Можешь базу кинуть?"
"О, как раз закончил трактат. "О чернородном элементе" называется. Есть даже стихи. Вот, пожалуйста, in compacto (2)". И Философ продекламировал:

С каким упорством и трудом
Хачи заполнили наш дом.
И план их до уродства прост:
Весь уничтожить наш народ.

Так поднимайтесь же скорей
Травить ублюдочных зверей,
Арабов, черных и жидов.
Мочить их всех! Закон таков.

"Здорово, братуха", расхохотался Ворогеев. "Только, вот, убери слово "закон". При анархии живем, все-таки. Закон здесь неуместен как-то".

"Эх, вечно я забываю эти res extra commercium (3)", посетовал философ. "Старый стал. Пусть будет: "Мочить их всех! Расклад таков".

"Так даже более развязно", обрадовался Ворогеев. "Спасибо браток, удружил".

Философ протянул Ворогееву черную потертую папку с трактатом. "Заходи, как будет время. А то старику скучно. Удачи вам там, как говорится, в построении анархии!"

"Спасибо, уж постараемся. Ребята принесут щас тебе меню, выбирай любую хавалку, мы доставим. Если бабу нужно, так тоже не стесняйся". Ворогеев пожал Философу руку и вышел из комнаты.

Философ взял ручку, и продолжил писать. "Коммунизм, гласность, анархия" – подумал он. "Политики приходят и уходят. А кушать хочется всегда".

---
1) in corpore (lat) – в полном составе.
2) in compacto (lat) – вкратце.
3) res extra commercium (lat) – вещи, изъятые из оборота.


Глава 6. Рабочие.

Вот уже час Художница думала над картиной. Это было еще очень мало. Она тратила все свое свободное время на эту дурацкую картину, но никак не могла ее закончить. "Что-то случилось со мной. Может быть, что-то во мне сломалось.", думала она. "Ведь раньше никогда ничего подобного не было." Ей часто хотелось плюнуть на картину, порвать ее в клочья и успокоиться. Не получалось. Словно какая-то магия, исходящая от холста, мешала это сделать. Иногда она садилась на свой диван и рыдала от бессилия. Но это тоже не помогало.

В дверь Художницы позвонили. "Это рабочие", с досадой подумала она. Открывать не хотелось, но пришлось. Вошли двое мужиков, грубоватого вида. Одного она знала. Это был Вася, бывший шахтер, теперь безработный. Оба были немного пьяны.

"Ну привет, милая, соскучилась по мне?", ухмыляясь спросил Вася. Художница знала, что сейчас ее будут трахать. "Ничего не поделаешь".

Второй рабочий поставил на диван свою сумку, и стал вытаскивать из нее жратву. Вася подошел к художнице, и быстро задрал ей футболку, обнажая неприлично большую, белую грудь. Художница вздрогнула, все еще думая о картине. Вася начал мацать девушку, больно и унизительно хватая за живот и за сиськи. Так продолжалось минуты две. Затем, сняв с  Художницы футболку, Вася развернул ее и подтолкнул к дивану, где сидел второй рабочий. Художница стала раком, уперевшись руками об диван. Второй рабочий ухмыльнулся и грубо ущипнул ее за сосок. Девушка завизжала от боли. Вася начал стаскивать с нее джинсы и трусы. Художница помогла ему, чтобы он не порвал последнюю пару джинс.

Теперь она стояла полностью голая, раком, между двумя мужиками, которые лапали ее. Это начало даже возбуждать. Вася стал остервенело мацать белую, немного жирную задницу девушки. Когда его пальцы начали исследовать ее промежность, Художница раздвинула ноги. Второй рабочий расстегнул брюки, и приказал ей дрочить свой ***. В это же время Вася грубо вставил ей сзади. Ее уже не раз трахали так, и она привыкла к грубости.

От ритмичных движений, тепло стало разливаться от ****ы к животу. Мысли о картине ушли. В одной руке у нее был твердый *** второго рабочего, что еще больше возбуждало. Руки рабочего тискали ее сиськи, словно вымя дойной коровы. "Какая я грязная", подумала художница и начала стонать от удовольствия. Она не знала, сколько прошло времени. Она забыла обо всем, отдаваясь звериному наслаждению. Вася трахал ее то в зад, то в ****у, руки второго гуляли по всему ее торсу. Она начала повизгивать неприлично и громко, когда Вася вдруг вытащил из нее *** и весело заявил:

"А сегодня твоего Королёва казнили. Я ему лично яйца отрезал". Воспоминания о казни очень возбудили рабочего. Его *** увеличился до максимума и сильно покраснел.

Королёв был бывшим мужем художницы, с которым она прожила всего два года. Они расстались давно, еще до установления в городе анархического режима. Причиной разлуки была измена Королёва, которую она не смогла ему простить. Став настоящей шлюхой, Художница почти излечилась от боли, которая теперь возвращалась к ней только изредка, одинокими ночами.

Однако сейчас, после слов Васи, все прошлые события, как тошнотворно ускоренное кино, пронеслись в ее мозгу. Вспомнилась и их первое свидание, и долгие вечера у ставка, и поцелуи ночью на заброшенной шахте. Вспомнились и безумная тоска разлук, и радость встреч, и предательство. Возбуждение сняло как рукой. Вася продолжил трахать девушку, но теперь Художнице казалось, что все происходит как-бы не с ней, будто все события в комнате – это продолжение дьявольского кино, закружившегося в ее голове. Теперь она видела двух грубых мужиков, улюлюкающих и трахающих ее тело. На лице тела выступили слезы.

Девушка увидела, как слезы, словно капельки дождя, начали падать на диван, рядом со вторым рабочим. Душу кольнул холодный лед безразличия. Она продолжала наблюдать. Над местом, где сидел второй рабочий, висела настенная полка. На ней стоял утюг, которым она утром гладила свои шмотки. Шнур не был замотан и слегка свисал с краю. Художница наблюдала, как ее тело выпрямилось, схватило утюг за шнур, и с разворота ударило железякой недоумевающего Васю по лицу. От удара Вася упал на колени. За этим ударом последовало еще два, более сильных. Послышался хруст костей. Вася лежал без сознания на полу, его лицо было залито кровью. Второй рабочий только осознал происходящее. Резким ударом отбросив Художницу, он потянулся к сумке, где лежал его пистолет.

Однако, это движение замерло на пол-пути. В комнату ворвались люди с автоматами, одетые в кожанки.

"Вы обвиняетесь в распространении конъюнктурной живописи, пагубно влияющей на развитие анархии", заявил один из автоматчиков. "Одевайтесь, и следуйте за нами".

Когда Художницу выводили из квартиры, она снова почувствовала себя в своем теле, заметив, как одна из женщин в кожанке складывала в тубусы ее картины. Художнице уже было глубоко пофиг. С полным безразличием она слушала слова автоматчиков.

"За такие картины только смертную казнь надо".
"Конечно, замочим суку. Развелось гадов".
"В исполнение щас приведем?".
"Нет, давай к Ворогееву ее. На площадь. Пусть порадуется народ".
"Класс, Бездуров, ты мозг. А этих двух?"
"Тоже с ней. Разбираться, что-ли, будем. Не демократия чай уже, чтобы разбираться".

За Художницей из квартиры вывели двух рабочих. Вася шел едва в сознании, истекая кровью.


Глава 7. План.

На досмотр партизанских отрядов Ваня прибыл в отличном настроении. Пересаживаясь с автомобиля на автомобиль, аккуратно устраняя по пути всех свидетелей, он приехал в часть, наскоро построенную в Великоанадольском лесу, где группировались подразделения повстанцев. Здесь всё разительно отличалось от анархических взводов Ворогеева.

Группы вышколенных солдат, маршировали по наскоро разбитому палаточному лагерю. Вера и цель светились в глазах каждого бойца. При виде Вани солдаты испуганно вытягивались и отдавали ему честь. Здесь, в отличие от города, где он действовал под прикрытием, Ваню все знали в лицо. За главной палаткой, на бревне, сидел начальник разведки и чистил свой личный револьвер. Ваня подошел к нему и поприветствовал.

"Здравия желаю, товарищ командующий" – протараторил начальник разведки, став по стойке смирно.

Ваня внутри поежился от этой военной выправки. Он никогда ни любил армию с ее муштрой, и, хотя судьба возвела его в должность генерала, он редко надевал погоны. Ваня был контрразведчиком, что вносило свой отпечаток в его привычки.

"Можно и не так официально, не на параде", заметил Ваня. "Ты щас занят?".

"Никак нет, тов...", начальник разведки осекся, вспомнив о Ваниной просьбе. "Желаете проследовать в штаб, взглянуть на карты передвижения?"
"Да, пойдем. Обсудим. Планы немного меняются".

Как для штаба, главная палатка была не очень больших размеров. Однако, она выделялась среди других необычайно пестрой защитной расцветкой и несколькими дежурными часовыми, циркулирующими постоянно вокруг. У входа Ваня пропустил начальника разведки вперед.

Ване нравилась мысль о том, что все здесь подчинялись ему, а не наоборот. Именно он здесь принимал решения, которые являлись законом для этих солдат. Однако, внутри палатки Ваню ждал большой облом. За столом начальника разведки сидела улыбающаяся Босс. Сам начальник, видимо в шоке, стоял у стены палатки, рядом.

"Что, не ждали меня?", ухмыльнулась Босс, доставая из кармана пачку Орбита. "Хотите жвачку?"

Ваня и начальник разведки в недоумении помотали головами.

"Но как вы, здесь.... ?", пробормотал Ваня, чувствуя что начинает сходить с ума.

Босс засмеялась, обнажая свои белые, фарфоровые зубы. "Пора бы уже и привыкнуть, что в рабочее время надо всегда быть готовым увидеть босса, Ванюша". Затем, сделав более серьезный вид, добавила.

"Перейдем к делу. Сейчас готовится переброска наших отрядов на северо-запад. Вы это знаете. Однако, вам не известны доселе подробности операции. Рассказываю. Вы знаете, что Бубанчик готовится нанести удар по повстанцам в районе Луцка. Для этого будет произведена перегруппировка отрядов во Львове, и оттуда начнется выдвижение. К моменту нанесения удара, наши части должны встретится с повстанцами под Черниговым. Взгляд анархов повернут прочь от этого района. Здесь через три дня будут сосредоточены все наши силы, и силы белорусов. Оттуда мы нанесем наш решающий удар по Киеву. Анархисты не ждут такого мощного удара в этом районе. Киев не устоит. После этого мы будем иметь огромный плацдарм для группирования повстанческих отрядов и начнем одновременную атаку в западном и восточном направлениях, также постепенно создавая пласты обороны здесь, в Донбассе".

Ваня и начальник разведки восхищенно уставились на Босса.

"Но для тебя, Ванюша, у меня будет еще одна просьба", заявила Босс, чуть улыбнувшись. "Как ты знаешь, ты сегодня поедешь вместе с Ворогеевым в одном автобусе".

"Босс, вряд ли я смогу подобраться так близко. Я знаю, он едет тоже, это был сюрприз для меняю. Но, максимум, меня пустят в четвертый взвод. Кто я, новичок, под порукой Банкира. Ворогеев будет с кучей соратников", возразил Ваня.

"Ты поедешь вместе с Ворогеевым в одном автобусе. С первым взводом анархов. Иначе, шкуру спущу", заявила Босс.

Ваня понял, что она не шутит. Босс вообще-то могла пошутить. Но это был явно не тот случай.

"Я рассчитываю, что ты сойдешь с автобуса, не доезжая до Киева, чтобы примкнуть к нашим", продолжила Босс. "Я уверена, что когда ты выйдешь, Ворогеев будет уже мертв".
У Вани все похолодело внутри. Такого задания он не получал еще никогда. Начальник разведки, судя по его виду, также находился в полуобморочном состоянии.

Босс, дав им время немного оклематься от шока, добавила.

"Когда они останутся без лидера, и Украина, и Россия падут к нашим ногам. Что скажешь, Ваня?".

"Гениальный план", ответил Ваня, пытаясь взять себя в руки, "Только я, хоть убей, не пойму, как нашими маленькими силами удастся победить практически все здоровое население страны? Даже если мы захватим Киев, даже если их лидер будет мертв, нас потом просто раздавят. Народ дикий щас".

Начальник разведки покивал головой в знак согласия с Ваней.

Босс рассмеялась. "Ну, ребята, пора вам кое-что показать. Вы думаете, ваш Босс тупая, она зря время теряла, зря газ воровала, и зря вообще в Украине жила эти двадцать лет проклятой независимости? Ты пойдешь со мной", сказала она начальнику разведки. Полезай под стол.

"Что вы сказали?", дрожащим голосом промолвил начальник разведки, ничего не соображая.
"Полезай под стол! Быстро, я что должна десять раз повторять?!", заорала Босс. Ваня не успел и глазом моргнуть, как начальник штаба разведки скрылся под ногами Босса.

"Наверное, все таки, я сошел с ума", подумал Ваня.
"Чего обалдевший такой?", снова рассмеялась Босс. Вот тебе бумажка, сделаешь все как написано, и поживее. Ждать времени нет. Времени вообще уже нет! Когда я уйду, беги сразу подальше от штаба, как можно быстрее. Понял, командующий?"

"Будет сделано, Босс", ответил ничего не понимающий Ваня и взял записку.

Босс встала со своего стула, отодвинула его, и залезла под стол, где минуту назад скрылся начальник разведки. Ваня, отупевший окончательно от всех этих событий, обошел стол, и заглянул под него. Там никого не было.

В нормальном состоянии Ваня начал бы думать. Но сейчас ни времени, ни возможности думать уже не было. Вспомнив последние слова Босса, Ваня выбежал из палатки и помчался прочь от штаба. На бегу он успел заметить, что весь лагерь был абсолютно пуст. В месте, где еще пол часа назад кипела военная жизнь, стояли теперь лишь пустые, покинутые палатки. Когда Ваня отбежал от штаба уже метров на пятьсот, раздался оглушительный взрыв. Ваня остановился, задыхаясь, и оглянулся. В небо поднимался черный столб дыма.

"Хороший ведь был лагерь", с досадой подумал Ваня. "Да, Босс не любит оставлять следы".


Глава 8. Чистка.

Чистка началась в четыре часа вечера. Она была третьей за весь период анархии в городе, и народ успел проникнуться любовью к этому мероприятию. Сладость ожидания преумножал еще тот факт, что чистки начинались без предупреждения. По сигналу анархов – красные тряпки из окон – хаотичная жизнь горожан ложилась на время в целенаправленное русло. Задачей минимум на период чистки было уничтожать всех представителей цветных национальностей, которые попадались под руку. Задачей максимум – просто уничтожать всех, кто попадался под руку. Большинство народу ограничивалось первым, некоторые горячие головы полюбляли и второе.

Ворогеев не очень уважал чистку. Во время чистки народ становился не настолько анархичным, он начинал действовать по каким-то, пусть диким, но законам. "Однако, дело требует того", думал Ворогеев и морщился в душе. "Во всяком случае, это – последняя". Проходя со своим отрядом по главной улице, он заметил толпу людей, подтягивающих велосипеды к земле. "Эх, анархия", обрадовался Ворогеев.

"Эй, ребята, чистка началась!" – весело бросил он. Люди тут же оставили свое дело, и радостно разбежались по проспектам, на ходу выхватывая из карманов оружие.

На центральных улицах найти цветных было трудно, они уже научились прятаться. Действовали в основном по наводкам, врываясь в квартиры и укрытия, где могли скрываться иностранцы. Ворогеев увидел, как на противоположной стороне улицы выбросили из окна тело узкоглазой женщины. "Поиздевались хорошо", подумал Ворогеев. Ему вдруг стало необъяснимо холодно на душе. Неприятная мысль о потере контроля над ситуацией опять возникла и стала расползаться в голове. Неожиданно, он развернулся, и сказал соратникам:

"Я пойду в бункер. Голова болит. Ты, Дятлов, будешь руководить представлением сегодня. Сделай все чисто, чтобы народ остался доволен. Потом расскажешь".

Представление – это была вторая часть чистки, которую народ просто обожал. Тех иностранцев, которых ловили живьем, собирали на арене стадиона Шахтер, где над ними устраивали всяческие пытки и показательные расправы. Озверевший народ просто кончал от подобных зрелищ. Ненависть к иностранцам, затаенная в сердце почти каждого гражданина, находила здесь свой полный исход.

Само представление тоже состояло из двух основных частей. В первой жертв пытали и насиловали, во второй добивали оставшихся в живых. Соответственно, и исполнители ролей палачей в этих двух частях были разные. В первой участвовали извращенцы и садисты, люди, получающие удовольствие от причинения страданий себе подобным. Во второй – более хладнокровные чистильщики, зачастую не любящие смотреть на истязания, а привыкшие нажимать курок.

Именно на вторую часть шел сейчас Поэт. Он ненавидел эту работу, и очень боялся прибыть раньше, чтобы случайно не увидеть пытки. После таких вещей, он часто блевал у себя дома. Однако, чтобы прокормиться, Поэт порой брался и за работенку чистильщика. Анархи ценили людей с навыками стрельбы, и активно снабжали их пищей.

Подойдя ко входу на арену, Поэт стал ждать, пока смолкнут крики и стоны. Порой, их трудно было различать между восторженными воплями зрителей. Однако, уши солдат Ворогеева были натренированы на подобные вещи. Стоны стихли, значит пытки закончены. Значит, пора выходить. "Как же не хочется туда идти", подумал Поэт.

В этот раз на арене было особенно много негров. "Видно, арабов перебили уже всех", отметил Поэт про себя. Голые, изувеченные тела мужчин и женщин валялись беспорядочно на футбольном газоне стадиона. Из-за черного цвета их кожи почти не было видно крови. Поэт поморщился, и начал методично отстреливать еще живых, стараясь поменьше вглядываться в подробности увечий. Он и так уже несколько месяцев не мог спокойно спать ночами. Рядом с Поэтом ходили такие же, как он, солдаты. Было видно, что никто не получал от этой работы удовольствия. Извращенцы ушли после первого действия, теперь люди просто зарабатывали себе на жизнь.

"Как же это мерзко", подумал Поэт. "Однако, они сами виноваты. Не надо было так нагло вести себя на нашей земле". Он всегда недолюбливал черных, но считал, что простой расстрел мог бы прекрасно заменить подобную жестокость. Тем не менее, такие представления были просто необходимы, чтобы дать волю звериным чувствам дорвавшегося до свободы народа.

Отстрел был уже почти закончен, когда группа чистильщиков подошла к небольшой, огороженной, площадке. Здесь живые мужчины и женщины были привязаны к скамейкам и столбам, а зрители выстраивались в очередь, чтобы их насиловать. В основном очередь состояла из мужчин, однако были и женщины, желающие отведать иноземные тела. После изнасилования люди могли либо убить свою жертву, либо оставить следующим. По-желанию. При анархии не должно быть никаких ограничений.

Поэт увидел, как один мужчина пытался засунуть руку в ****у маленькой то-ли японки, то-ли китаянки. Бедная девушка орала от боли. Подняв оружие, Поэт пристрелил обоих. Захотелось вдруг взять автомат, и стрелять по этой толпе, по всем без разбора, пока не закончатся патроны. Однако, неожиданно, его взгляд метнулся в другую сторону.

На длинных спортивных скамейках лежали плашмя два больших негра. Их торсы были примотаны к лавкам мощными веревками. На неграх, радостно визжа и смеясь, прыгали две белых девушки. Несмотря на то, что эти несчастные мужчины были обречены на смерть, было видно, что они получали удовольствие. Природа была выше их сил. "Сколько они наших баб наверное изнасиловали, а теперь им еще и кайф доставляют", – с досадой подумал Поэт.

Сцена секса немного возбудила его, возникла даже шальная мысль поучаствовать. Одна из девушек была полностью раздета. Вторую он видел со спины, она сняла с себя лишь низ. "Красивая задница", – подумал Поэт, глядя на ее ягодицы, совершающие трахательные движения. "Где-то я такую уже видел". Однако, его раздумья не нашли своего развития. Девушка обернула голову, и все стало ясным как день. Это была Инна. Лицо ее было красным, и потным от возбуждения.

"Привет, иди к нам!", заорала она поэту, задыхаясь.
"Нет настроения", угрюмо сказал поэт, и выстрелил негру в голову.

Инна нехотя встала с члена трупа.

"Ну вот, весь кайф обломал", пожаловалась она.
"Я щас тебе кайф устрою", строго произнес сказал Поэт. "Просил же, не ходить сюда. А если бы тебя тоже тут?"

"Но я же беленькая, меня-то за что?", засмеялась Инна, переступая через ограду. "Посмотри, какая я беленькая." С этими словами, она подошла к поэту, развернулась, и выставила на показ свою круглую, белую попку.

Держаться не было сил. Он очень грубо взял ее прямо на стадионе, рядом с орущими от боли, насилуемыми иностранками. Инна истошно вторила им от наслаждения. "Однако, она экстремалка", пронеслось в голове у Поэта.

Солдаты, стоящие неподалеку, понимающе переглянулись. Все хорошо знали Поэта, и даже, в каком-то роде, любили его. Некоторые говорили, что это был лучший стрелок после Ворогеева. За это ему можно было прощать некоторые слабости.

Поэт и Инна не заметили, как стадион опустел. Лишь только уборщики выносили оставшиеся трупы, да старательно вытирали кровь.

"Обожаю тебя", сказал Поэт, и чмокнул Инну в щеку.
"Ты мой славный", ласково ответила Инна. Затем, подняла с земли свои джинсы, отряхнула с них пыль, и оделась. "Пойдем, погуляем на Балку. У тебя еще есть время?"

Взвод Поэта отправлялся из города только в десять часов, а сейчас было шесть.
"Пойдем", сказал он.

И Поэт и Инна очень любили Балку. Трудно было поверить, что в центре города могло существовать подобное место. Находящийся в нем забывал обо всем, полностью отдавшись пению птиц и величественным пейзажам природы. Терриконы, словно маленькие горы, возвышались среди зеленых рощ. Через балку проходили рельсы и линии электропередач, что придавало особой таинственности этому месту. Были здесь даже небольшой пруд и речка. Создавалось впечатление, что когда строили город, кто-то забыл застроить целый огромный район. Теперь он продолжал жить уже своей собственной жизнью.

Весной, когда все деревья одевались в молодую листву, здесь было особенно чудесно. В  воздухе царил букет цветочных ароматов. Поэт и Инна лежали вдвоем на траве, взявшись за руки, и смотрели в синее небо.

"Как красиво", сказала мечтательно Инна. "Вот бы мы с тобой чаще сюда выбирались. А то у тебя все дела, и дела."

"Да, здесь здорово", улыбнулся Поэт. "Небо как в сказке. Иногда хочется, чтобы ничего-ничего, кроме этого неба, и не было."

"Тут, наверно, все так и осталось со времен сотворения мира", сказала Инна.
"Кто знает", задумчиво ответил поэт.

Некоторое время они лежали молча. На небе стала заметна первая звездочка.

"Мне иногда кажется", нарушила тишину Инна, "что я тоже, словно эта звездочка. Сначала она одна, выделяется, заявляет о себе, забирает на себя все внимание. А потом, с наступлением темноты, появляются миллионы других. И она тает в толпе".

Поэт улыбнулся: "Зато она была первой".

Рядом, в кустах, совсем близко, зашевелилась куропатка.

"Тссс", прошептал поэт, "щас я ее." Он достал пистолет, и выстрелил не глядя, ориентируясь по звуку. Затем, сделал несколько шагов и поднял тушку птицы.

"Как у тебя так получается?", изумилась Инна.
"Уметь надо", усмехнулся Поэт. "Давай сделаем костер".
Когда город накрыла вечерняя тьма, Поэт и Инна уже вовсю лопали сочную куропатку, сидя у костра, под звездным небом, словно в первозданные времена.


Глава 9. Спуск.

Прибыв в город, Ваня полностью пришел в себя. Времени оставалось мало. Солнце ярко светило и пекло голову, но Ваня чувствовал, что наступление вечера не за горами, и это чувство давило на него, словно железная давилка клоунов. Вспомнив о клоунах, Ваня опять поморщился, отдавая себе отчет в том, что надо будет любой ценой проникнуть в автобус к Ворогееву. Однако, сейчас, необходимо было выполнить последнее поручение Босса. "Иначе меня из-под земли достанут", подумал Ваня, чувствуя какой-то тошнотворно-буквальный смысл в этих словах.

Он достал из кармана записку, и развернул ее. Написанное напоминало инструкцию и состояло из нескольких пунктов. В первом пункте Ваня прочел адрес. Незамедлительно сел на трамвай и отправился по нему. Поездка обошлась без особых инцидентов, за исключением какого-то вонючего бродяги, зашедшего на следующей остановке после Вани, и начавшего клянчить деньги. "Сумасшедший", подумал Ваня. Деньгами сейчас можно было разве что топить камин. Подошла кондуктор, и аккуратно перерезала бродяге горло.

"Как я устала от них", пожаловалась она Ване. "А ты симпатичный. Не хочешь перепихнуться?"
"К сожалению, спешу", вежливо отказался Ваня. С досадным видом кондукторша проследовала дальше по салону.

Прибыв на место, Ваня с удивлением обнаружил, что дом, на который указывал адрес, оказался тем же самым, откуда он вышел сегодня утром, после первого свидания с Боссом. Возле подъезда ребятишки играли с уже дочиста обглоданными костями бугаёв.

"Это любопытно", подумал Ваня, и прочитал следующий пункт инструкции: "Подняться на лифте на последний этаж".

Лифт был весь загажен, и Ваня решил подняться пешком. "Надеюсь Босс не рассердится за это нарушение". На четвертом этаже трое пацанов насиловали своего товарища, засунутого головой в мусоропровод. Несчастный вопил, и пытался вырваться. "Наверное провинился", подумал Ваня. Такие сцены были обычным делом в вонючих подъездах девятиэтажек. Заметив Ваню, один из подростков достал зажигалку и стал прижигать задницу несчастного мальчика. Истошные крики эхом прокатились по мусоропроводу. "Смотри, как он орать может, дядя!" –  окликнул подросток Ваню. Все трое залились хохотом. Ваня не стал трогать детей, а поспешил скорее подняться выше.

На седьмом этаже вся площадка была окутана облаком сигаретного дыма.  Дверь квартиры, из которой шел дым, была приоткрыта; оттуда доносилась музыка. Ваня прислушался, и узнал старую песню группы "Кино". "И слушает же еще кто-то такое дерьмо", с отвращением подумал он. Ваня ненавидел Цоя, и вообще подобную музыку.

Геолог Нашкоев встал с дивана, и захлопнул дверь в свою квартиру. "Ходят тут всякие", пробормотал он себе под нос.

На девятом этаже Ваня снова достал записку. "Подняться на крышу". Ваня быстро прочитал следующий пункт, ожидая увидеть слова "Прыгнуть вниз". Босс обожала подобные шутки. Но следующий пункт был: "Спуститься в зеленый люк". У Вани отлегло от сердца. На крыше он сразу увидел зеленый люк, находившийся у самого края. На люке висел тяжелый замок и Ване пришлось сделать несколько выстрелов, прежде чем открыть крышку.

В дыре он увидел железную стенную лестницу вниз. "Придется лезть". Внизу было темно, и Ваня решил прочитать последний пункт инструкции: "Спускаться до конца. Подробности у дежурного".

Запомнив информацию, не особо размышляя о ее смысле, Ваня начал спуск. На его удивление, по бокам открывалось пустое пространство. Две огромных стены – внешняя стена дома, на которой была прикреплена лестница, и стена, что находилась на метр сзади Вани, возвышались параллельно друг другу на всю высоту и ширину девятиэтажки. От ощущения этой пустоты тошнило.

"Как они это построили?", изумленно подумал Ваня. Во внешней стене, по которой он спускался, было множество окон. "Гениально!. Вот почему с улицы кажется, что эта сторона здания самая обычная", пронеслось в Ваниной голове. Вид огромной стены с никому не нужными окнами, уходящей далеко вниз был потрясающий. "Если и есть на свете анархия, то вот она", подумал Ваня.

Однако, несмотря на множество окон, вокруг царил полумрак. "Пыльные окна", решил Ваня. "Кто их помоет здесь. Пришлось бы нанимать бригаду пожарников, чтобы до них достать". Довольно быстро он спустился на уровень первого этажа. Вот последняя полоска окон. Однако здесь шахта не заканчивалась. Две параллельные друг другу стены продолжали уходить вниз, в подземную черноту.

"Ничего не поделаешь, придется спускаться дальше", подумал Ваня. В темноте его головокружение от высоты и пустоты прошло, так как ни хрена не было видно. Через пол часа такого спуска, подняв вверх голову, Ваня увидел лишь едва заметную серую полоску. Там была земля, там было небо.

"Как же низко я опустился", родилась в Ваниной голове мысль, когда внезапно его ноги нащупали твердую поверхность. Спуск был окончен. Ваня развернулся, и стал вглядываться в кромешную тьму, боясь сделать и шаг. Достав карманный фонарик, он осветил землю перед собой. Она была заасфальтирована, и уходила вниз под углом почти в 30 градусов. Набравшись решимости, Ваня двинулся дальше, осторожно, мелкими шажками.


Глава 10. Простор.

Некоторое время он спускался вниз по наклонному, асфальтированному коридору. Впереди уже различались какие-то огни. Коридор начал заметно расширяться. Еще сто метров, и перед Ваниными глазами предстало невиданное зрелище. Он вышел на небольшую смотровую площадку с перилами. Стены и потолок уходили куда-то вширь и ввысь. За перилами, внизу, был виден город. Огромный подземный город. Ваня не верил своим глазам. Он видел под собой несколько улиц, освещенных фонарями, поодаль множество многоэтажных домов, дальше все таяло во тьме. Грандиозная картина подземного величия. 

"Кто же это построил? Секретный проект военных?". Мысли путались в голове. Минут пять Ваня просто стоял и созерцал необычайный вид. Наконец, оглядевшись, увидел рядом с собой небольшую будку с дремлющим сторожем. "Подробности у дежурного", вспомнил Ваня слова из инструкции. Подошел к будке и постучал в стекло. Сторож поднял голову. Это был крепкий, сбитый старик, седой, с большим шрамом через всю щеку, одетый в камуфляж. "Видимо, десантник", сообразил Ваня.

"Пришел, милок", улыбнулся старик. "Тебя ждут. Спускайся вниз, чего стоять-то"
"Куда?", в недоумении спросил Ваня.
"Лифт рядом. Дальше прямо", сказал странный старик и снова уснул.

Ваня не стал его будить. Рядом с будкой, в стене действительно находились двери лифта. Ваня вызвал кабину и нажал кнопку "вниз". Когда двери снова раздвинулись, он ступил ногой на улицу подземного города.

Это выглядело очень гнетуще – длинная улица, с фонарями по бокам, без людей и без машин. Вверху, вместо неба, – черный мрак. Пустота и тишина. Только журчание подземных ручейков тут и там.

Достав на всякий случай оружие, Ваня двинулся вперед по проезжей части. Вскоре по бокам улицы пошли дома – девятиэтажные коробки, все похожие как одна. "Зачем столько домов, если здесь никого нет?", подумал Ваня. Впереди, над проезжей частью улицы висел огромный плакат, на котором белыми буквами на красном фоне блестела надпись:

ПРОСТОР

Ниже, более маленькими буквами:

Построен в 1977 году по распоряжению шестнадцатого отдела ГРУ.
Вместе к победе мирового пролетариата!

Под плакатом стоял мотоцикл с прицепом. На мотоцикле сидела Босс и радостно улыбалась.

"А, вот и ты", крикнула она. "Ну что, едем кататься?". Ваня подошел, и сел в прицеп. "Где вы откопали этот советский мотоцикл?", спросил он.
"Это все, что тебя удивляет?", засмеялась Босс.
"Все остальное просто поражает", серьезно ответил Ваня. "Что, как, откуда?"
"Все расскажу, потерпи"

Мотоцикл рванул с места. Около двадцати минут они петляли по улочкам и проспектам темного подземного города. Все здесь было одинаковым, и Ваня вконец запутался. Он поежился от мысли оказаться здесь одному, среди этих бетонных коробок и пустых улиц с фонарями. Босс словно почувствовала его страх: "Заблудиться здесь невозможно. Весь город имеет квадратную форму. Если не знаешь дороги, едешь все время прямо, до граничной стены, а затем вдоль нее, пока не увидишь лифты".

"И это всё построили военные?", спросил Ваня.
"Да, при СССР. Их военные время не теряли, не то что нынешние".

Босс выехала на набережную, и двинулась вдоль реки. Фонари освещали берега с обеих сторон, причудливо отражаясь в темной воде. Зрелище напоминало какой-то трехмерный компьютерный пейзаж.

"Подземная река?", спросил Ваня, любуясь отблесками фонарей и фар их мотоцикла.

"Искусственная река", ответила Босс. "Построена в аккурат под Кальмиусом. Когда город строили, в места, что под Кальмиусом, все время капала вода. Вот и пришла одному полковнику мысль вырыть здесь такую-же реку. Чтобы, на случай ядерной войны, офицеры, патриоты Донецка могли гулять вдоль нее и представлять себе прежний город".

"Сколько же средств было вложено в это все?", удивленно спросил Ваня.
"Должно быть не больше, чем мы с тобой наворовали за годы независимости", ответила Босс. "Это все мое. Я купила его. Нравится?", добавила она слегка кокетливо.
"Теперь я начинаю что-то понимать", ответил Ваня, все еще зачарованный чудесным видом подземной реки.

Впереди виднелись два здания, не похожие на другие. Они были высокие и построены из красного кирпича. Ваня попытался сосчитать этажи. От постоянного подскакивания мотоцикла это сделать не удавалось. "То ли четырнадцать, то ли пятнадцать", подумал он.

Возле первого дома Босс свернула, и въехала во двор. Здесь находилось четыре фонаря, освещающие небольшую детскую площадку, да гаражи, стоящие рядом.

"Господи, зачем здесь гаражи?", воскликнул Ваня.
"Для машин генералов", ответила Босс. В этих домах должна была жить элита советского командования".
"Я все никак не привыкну, что это настоящий город", сказал Ваня.

На одном из гаражей, он увидел надпись краской: "Юля, я тебя люблю".
"Даже слишком настоящий город", подумал Ваня.

"Пойдем, посидим на качелях", предложила Босс.

Качели были широкими, на них могло поместиться человека три.
"Давно я не катался на детской площадке", улыбнулся Ваня. Его начала забавлять ситуация, в которой он находился. Сидеть на качелях, рядом с Босом, в подземном городе. Этого он не мог себе представить даже в самом фантастическом сне.

"Ну, слушай", начала Босс. "Как ты уже понял, этот город был построен военными. Такие города были построены под каждым крупным населенным пунктом, на случай ядерной войны. Под Донецком, Луганском, Ростовым, Харьковым и так далее. Везде. Это был грандиозный, сверхсекретный проект. Но ГРУ разработало еще один проект, который, к сожалению, не удалось завершить из-за перестройки. Этот проект состоял в создании сети скоростных подземных поездов, соединяющих все города между собой. Сейчас функционирует только два туннеля, остальные недостроены. Один из тех, что работают, это Донецк – Чернигов. Сечешь?"

"Так вот, как будут переброшены войска!" – воскликнул Ваня.
"Именно. В подземке сейчас находятся основные наши части. К сожалению, невозможно наклонировать солдат. У нас слишком мало людей. Но у нас есть козырь, Ваня, огромный козырь. В каждом из этих убежищ заложена водородная бомба, достаточная для того, чтобы стереть с лица земли город над ним. Эти ГРУшники были настоящими маньяками"

"Почему же тогда вы до сих пор не воспользовались бомбами? Мы могли бы уничтожить Москву, вместе с Ворогеевым", поинтересовался Ваня.
"Эх, Ваня, какой ты жестокий", покачала головой Босс. "Уничтожать красивые города. Это последний метод. Однако, мы им воспользуемся, когда будет произведена перегруппировка сил. Мы уничтожим те населенные пункты, в которых сосредоточены основные силы анархов".

"Это победа!", воскликнул Ваня. На душе его стало тепло и радостно.
"Есть одна проблема", продолжила Босс. "Каждая бомба имеет свой код. Сейчас, приведение взрывной системы в действие вызовет детонацию всех бомб одновременно. А это значит полное уничтожение большинства крупных городов Евразии и 90 процентов населения бывшего СССР"

"Звучит устрашающе", отметил Ваня.

"Поэтому, необходимо расшифровать коды бомб и внести их в центральный компьютер. Тогда мы сможем управлять каждой в отдельности. Наши люди работают над расшифровкой. Однако, процесс займет еще несколько дней. Я уже расстреляла пятерых, чтобы они ускорились, но пока результатов нет. Вот почему от твоей миссии очень многое зависит, понимаешь? В Чернигове ты будешь руководить выходом отрядов из-под земли и прикрытием операции. Белорусы тоже ничего не должны знать".

"Я все сделаю, Босс!", сказал Ваня. Рассказ о бомбах вселил в него надежду и силу духа. Его страх перед будущим исчез в никуда. "Теперь все хорошо. Теперь все зависит от нас. Теперь надо действовать", стучали в голове радостные мысли.

"Я передаю тебе планы развертывания. Выучи, и уничтожь", сказала Босс, протягивая Ване коммуникатор. "Здесь слишком темно, ты не находишь?", спросила она после некоторой паузы. "На небе не хватает звезд".

"Да, пожалуй, не хватает и самого неба", заметил Ваня.
"Нажми ENTER", улыбнулась Босс в ответ.

Ваня нажал на устройстве кнопку ввода. У него уже не было сил удивляться, когда над ним, в вышине, возникло настоящее ночное, звездное небо с млечной дорожкой.

"На куполе города расположены прожектора, чтобы имитировать звезды. А говорят, военные – бездушные тугодумы", засмеялась Босс. "Ну а теперь, давай покатаемся. Эх, вспомним детство, Ванюша!". И, с этими словами, она принялась раскачивать качели.

"Ай да Босс!", думал Ваня, машинально помогая ей, "Ай да мозг!". Они долго так качались, то подлетая вверх, то падая вниз в колодце высотных домов пустого подземного города, под яркими, искусственными звездами.


Глава 11. Бункер.

В нескольких десятках метров над стальным куполом Простора находился бункер Ворогеева. Ворогеев обожал маленькие уютные бункера и старался выкапывать их повсюду, где только остановится глаз. Если бы Ворогеев узнал об огромном городе, что раскинулся под его бункером, врядли он был бы доволен. Однако, он нихрена не знал и спокойно попивал чай на кухне, глядя на покрытые ржавчиной металлические стены. На одной из стен висели часы с кукушкой, которые два раза в сутки показывали точное время. На большее их никак не хватало.
"Давно надо завести", подумал Ворогеев. "Хотя так даже более анархично".

Где-то наверху шла чистка. Разбушевавшиеся граждане убивали и насиловали друг друга. Ворогеев не хотел сейчас думать об этом. Допив чай, он проследовал из кухни по длинному, ржавому коридору. Проржавевшие листы стали противно скрипели под его ногами. Навстречу по коридору шел соратник Ефим.

"Наконец-то ты прибыл", обрадовался Ефим. "Сделай что-нибудь с этой самкой! Наши мужики уже изнемогают, я их еле держу".
"Правильно, что держишь", одобрил Ворогеев. "Посмотрим, что это за птица".

Вместе с Ефимом они прошли в комнату, где на металлической скамейке сидела девушка. Взгляд ее бездумно сверлил стену.

"Как тебя звать?", спросил Ворогеев.

Никакого ответа.

"Мало того, что лупим людей, так еще и молчим?", покачал Ворогеев головой. Он не чувствовал к этой девушке никакой злости. Ему было скучно, и хотелось скоротать время. Видя полное отсутствие реакции, Ворогеев обратился к Ефиму.

"Что у нее?".
"Опасная живопись. Конфисковали картины. Дом сожгли, на всякий случай" – ответил Ефим.
"Хм. Опасная живопись, говоришь? Принеси-ка мне эти картины", попросил Ворогеев.

Через пять минут Ефим вернулся, неся в руках несколько тубусов.
"Можешь идти", сказал Ворогеев. "Я с ней сам поработаю".

Когда Ефим удалился из ржавой комнаты, Ворогеев открыл один из тубусов, и достал холст. На картине была изображена кучерявая девушка, стоящая на лужайке, с персиком в руке. Рядом росло небольшое деревце. Ворогеев стал с интересом рассматривать картину. "И что они нашли здесь антианархичного?", подумал он. "Может быть то, что дерево растет в ту же сторону, что и рука с персиком? Упорядочивание?".

"Осторожно, помнете", донесся вдруг голос арестованной.
Ворогеев изумленно поднял голову.

"Значит говорить умеешь все-таки", сказал он радостно. "Это твои картины?"
"Мои", угрюмо ответила девушка после некоторой паузы.
"Значит ты – Художница?", спросил Ворогеев. "А я Ворогеев. Вот и познакомились!", заявил он, не дожидаясь ответа. "Почему тебя арестовали?".

"Не знаю", все также угрюмо ответила девушка. "Отдайте картины! Зачем они вам?", попросила она.
"Бери, они твои", пожал плечами Ворогеев. "У нас здесь анархия, ни о чем просить не надо".

Художница подняла голову, и посмотрела на Ворогеева.
"Что со мной сделают?" спросила она с оттенком холода в голосе.
"Ну вот, почему все думают, что с ними обязательно должны что-то делать", сказал Ворогеев раздосадовано. "Это наверху щас всех делают", усмехнулся он чуть погодя. "А здесь, будь как дома".
"Вы верховный анарх...", то ли спросила, то ли констатировала Художница, тихо, все с тем же холодом в голосе.

"Не люблю, когда меня так называют", ответил Ворогеев. "Зови меня просто, Ворогеев. Или Воря".

"Я хочу обратно домой", сказала Художница.
"Вот тут проблемка будет", ответил Ворогеев. "Дом-то твой уже сожгли. Все-таки врагом анархии тебя объявили. И, вот, почему не пристрелили, ума не приложу. А мне противно стрелять в женщин".

Ворогеев посмотрел на Художницу. Та закрыла лицо руками и плакала. Он вдруг неожиданно почувствовал какую-то нестерпимую жалость к этой девушке.
"Ну, зачем ты так. Наверху щас нельзя появляться. Растерзают всё равно. Пойдем на кухню, чай попьем лучше".

Пять минут Ворогеев ждал, пока девушка немного успокоилась. "Делать мне нечего", думал он. "Надо операцию планировать. Хотя, у меня анархия, черт побери. Что хочу, то и делаю".

"Я закрою картины здесь, чтобы их никто не тронул", сказал Ворогеев. "А пока будем пить чай, можешь показать мне еще парочку. Интересно ведь".

"Здесь неприятно", сказала Художница. С неожиданной для самой себя решительностью она встала, и вышла из ржавой комнаты. Ворогеев прихватил с собой один из тубусов, и проследовал за ней, закрыв за собой дверь комнаты на ключ.

С другого конца коридора, донеслись пьяные крики и топот соратников. "Наверное, на представление бегут", подумал Ворогеев. Он не ведал, какая страшная опасность ему угрожала.

До этого, шестеро соратников из силового совета, возглавляемого Банкиром, долго резались в карты в приемной зале бункера. С ними коротал время и Ефим, следя за выполнением приказа Ворогеева. Делать это было нелегко. Соратников так и тянуло отведать тело Художницы. Когда вся водка была допита, а играть совсем надоело, они опять принялись клянчить.

"Сука-****ь, дай трахнуть бабенку", послышались просьбы.
"Запретили", строго ответил Ефим.
"Сука ну что такое, ну что за анархия? Я ***ю, запреты пошли", возмущался один из соратников. "Раньше Ворогеев был другим."
"Да, другим", подал голос Банкир, который, казалось, уже с пол часа дремал над пустой бутылкой. "С какой-то бабой связался. Раньше был, эх... А сейчас, что? Вообще не тот стал! Глядишь, и скоро женится".

"Да уж!", вторили остальные соратники.
"Дал бы нам ее", продолжал Банкир. "Мы бы ее как резинку натянули. А что он делает? Что происходит, я фигею! Дать друзьям отыметь бабу стало проблемой! Разве так поступают товарищи? Просто не тот человек!".

Банкир давил на самые низменные желания соратников и с удовлетворением чувствовал, как авторитет постепенно переходит в его руки. Еще чуть-чуть, и он пристрелит Ефима, а потом и самого Ворогеева. Недовольство людей все нарастало, обстановка накалялась. Руки некоторых уже делали движения в сторону своих пистолетов. Банкир внимательно наблюдал своими маленькими, лисьими глазками, в ожидании момента.


Глава 12. Ржавый чай.

Момент настал. Глаза соратников метали искры. Банкир нащупал одной рукой в кармане свой миниатюрный, дамский пистолет, и уже открыл было рот, чтобы проорать возглас непокорности: "Мочить гадов!".

"Успокойтесь!", вдруг резко встал со стула Ефим. "На верху представление щас! Свежих баб дохрена. Молодые негритянские сиськи и жопы, только привезли! Чего еще тут сидите?".

С улюлюканьем и криками "хой" соратники резко сорвались с места, и помчались к лифту из бункера. "Педик, обхитрил меня, чтоб он сгорел!", подумал со злостью Банкир, которому поневоле пришлось теперь бежать на представление вместе со своими людьми. При мыслях о горячих телах черных девушек, жажда восстания у соратников растаяла без следа.

Ефим презрительно улыбнулся, и взял со стола свою рацию. "Бледный, прием. Это Ефим", сказал он. "Сейчас на лифте поднимутся шестеро наших. Сбрось кабину в шахту. Не нравятся мне их разговоры". Выключив рацию, Ефим взял свернутую папиросу, и закурил. Он был верным псом Ворогеева, и не любил, когда кто-то сомневался в анархичности его хозяина.

На кухне Ворогеев и Художница вздрогнули от звука упавшего лифта. "Опять кого-то скинули. Просил же их, лифты не портить", с досадой подумал Ворогеев. "Спрошу потом у Ефима. Черт, совсем горячей воды не осталось. Придется снова чайник ставить".

Вода в бункере была слегка желтоватая, со цветом ржавчины. "Что поделаешь, другой нет", развел руками Ворогеев. "С заваркой будет не видно". Он наполнил чайник, и закрыл кран.

"Зачем вам это все?", спросила Художница, сидящая за металлическим столом, на котором стояла тарелка с овсяным печеньем.
"Как зачем?", удивленно обернулся Ворогеев. "Я чай люблю попить".

"Я не о том", сказала Художница. "Зачем вы делаете всё это? Зачем убиваете людей?"

"Взрослая, а такие наивные вопросы задаешь", ответил Ворогеев. "Да они сами себя убивают. Система изжила себя. Система саморазрушается. Что тут непонятного?"

Ворогеев поставил чайник на огонь, и уселся за стол напротив Художницы.
"Ты скажи, когда была в стране власть, тебя она устраивала?", спросил он с улыбкой.
"Не устраивала, но люди с ней мирились", ответила Художница. "Зачем было всё трогать?"

"Люди – странные существа", ответил Ворогеев. "Они сами строят себе гильотины. Сами строят над собой власть. А потом начинают рассуждать, а хорошая она или плохая? А мириться с ней, или не мириться? Потом, наконец, что-то созревает, они совершают восстание, революцию, и... ставят новую власть. Но, теперь, порочный круг разорван. Система уничтожает себя. Впереди –  самостановление нового человека – человека анархичного!"

"Вы считаете, убийство и разрушение – это оправданный метод ?", спросила Художница.

"Ты задаешь вопросы как все обыватели", заявил Ворогеев. "А кому нужна жизнь, если она в дерьме? Человек выходит, берет огонь и меч, и начинает жечь, рубить все, что ему не нравится! Все дерьмо жечь начинает. А пока его всё не сжечь, не искоренить дотла, солнца мы так и не увидим!", воскликнул Ворогеев. "Вот, возьми, пристрели меня. Я же тебе не нравлюсь? Я для тебя дерьмо. Ты имеешь на это право!", сказал он Художнице, положив перед ней на стол свой пистолет.

"Уберите оружие", ответила Художница. "Я его ненавижу".

Ворогеев убрал пистолет. "Одни ненавидят, другие любят. Следовательно, и методы расходятся. Но не важно, какими методами действовать. Главное результат. Мы очистим общество, и каждый человек будет жить по-новому, будет творить и реализовывать свои высокие порывы", сказал он более спокойно. "Ведь только анархия может дать полную свободу для самореализации личности, понимаешь?".

"То, что сейчас делают люди, можно назвать высокими порывами?", спросила Художница.

Эта фраза больно кольнула Ворогеева. К нему опять вернулись прежние нехорошие мысли. Стало холодно. "Так, давай чай попьем", сказал он. "Ты и голодная, наверное". Он встал, взял чайник, и налил чай себе и девушке. "Ешь печенье. Сегодня привезли".

Художницу не пришлось дважды просить. Она с утра еще ничего не ела. "Я в комнате с человеком, виновным во всех наших бедах. Еще и пью чай. И мне еще и еда в горло лезет. Это не я",  думала она.

"Покажи картины", попросил Ворогеев, когда чай был допит. Художница взяла протянутый ей Ворогеевым тубус, открыла его, и достала свернутый лист. Как назло, это была та самая, злополучная, недорисованная картина. "Она меня и здесь преследует", подумала девушка.

"Как здорово!", обрадовался Ворогеев. "Мне нравится такое! Природа посреди города! Это по мне! Как называется?"
"Она еще не дорисована", ответила Художница.

"По мне, так ничего и не надо больше!", удивился Ворогеев. "Но, твое дело. Можешь рисовать здесь. Я тебе дам комнату с отоплением. Краски, еду, одежду пришлют".

"Мне все равно некуда идти", согласилась Художница после небольшого раздумья. "Спасибо, что даете дорисовать картину. А потом, убейте меня. У меня больше нет причины жить".

"Ну зачем так? Убивать я тебя не буду, если еще не поняла", сказал ей Ворогеев. "И никто тебя здесь пальцем не тронет. Считай, что ты во временном убежище. Просто, издержки военного периода. Если захочешь отблагодарить, может портрет мой как нибудь сделаешь".

Художница вспомнила свою жизнь в квартире и плату, которую брали с нее рабочие. "Все же, здесь будет лучше рисовать", подумала она. "Потом повешусь. Проклятая картина. Из-за нее приходится столько терпеть".

Когда она сворачивала холст обратно в тубус, то заметила небольшой альбомный листок, лежащий на дне. Аккуратно вытряхнула его. Это был очень старый рисунок, написанный гуашью. Она давно считала его утерянным. "Эти сволочи, когда обыскивают, все находят", с удивлением подумала Художница. "На возьми", неожиданно для себя обратилась она на ты к Ворогееву и протянула ему рисунок.

"Спасибо!",  обрадовался Ворогеев. "Люблю собирать живопись, она иногда берет за душу". На картине была изображена детская комната. По всей комнате валялись поломанные игрушки –  плюшевый медведь с оторванными лапами, машина без колеса, две куклы, и еще какие-то предметы. Но больше всего привлекали внимание смятые листы бумаги, разбросанные вокруг, словно снег. Маленькая девочка, может Художница в детстве, а может и нет, сидела на полу посреди комнаты, с чистым листом бумаги и занесенным над ним карандашом.

"Что она пыталась нарисовать?", спросил Ворогеев.
"Мы этого никогда не узнаем", тихо ответила Художница.


Глава 13. Отъезд.

Весть о смерти Банкира быстро разнеслась среди работников контрразведки повстанцев. Ваня сидел в своей квартире, доедая остатки ужина и готовясь к отъезду, когда ему позвонили и дрожащим голосом сообщили новости. "Босс рвет и мечет. Сказала, если ты не выполнишь задание, то всех нас похоронит!", сообщил голос.

У Вани еда стала в горле. "Да что ж за день сегодня?!", подумал он, а затем посмотрел на часы. Было пол-восьмого вечера. Через пол часа Банкир пришел бы к нему, и они бы спокойно начали операцию. Но теперь, планы резко менялись. Ваня стал исступленно чесать в уме. "Остается только идти ва-банк, думал он. В любом случае, либо меня прирежут анархи, либо Босс. Босс это сделает больнее".

Несколько минут он ходил взад-вперед по кухне, после чего немного успокоился, открыл холодильник, и почти залпом выпил бутылку кефира. "Может быть, последний кефир в моей жизни", с грустью подумал Ваня. Затем подошел к телефону и набрал номер старого друга.

"Алло, Медведь? Привет. Как жизнь?... Я? Да так, работа всё... Тут проблемка возникла... Можешь принести обмундирование?.. И гитару не забудь... Спасибо, жду".

Через десять минут появился Медведь, и Ваня, взяв пистолет для предосторожности,  открыл.

Медведь протянул ему сверток одежды и старую, разрисованную гитару.

"Спасибо, удружил!", поблагодарил Ваня. "На, держи гречку. Сегодня ребята колхоз грабили, и нам перепало. Сможешь и кашу поесть, и обменять. Ваня вручил Медведю огромный мешок с гречневой крупой"

"Тяжеленный", сказал Медведь, взваливая мешок на плечо. "Спасибо!".
"Если что, заходи!", улыбнулся Ваня.

Захлопнув за Медведем дверь, Ваня занялся обмундированием. Сверток содержал старую, потертую одежду рокера-анархиста – кожаные штаны и куртку, усыпанные несметным количеством металлической фурнитуры. Надев костюм, Ваня повертелся перед зеркалом. "В самый раз", подумал он. "Вот только волосы у меня не очень длинные, но что поделаешь. На лысо стричься рискованно, могут принять за скина".

Ваня достал с полки баллончик лака для укладки, и придал волосам грязный, неряшливый вид. "Хорошо, что я сегодня не брился", отметил он. После этого, взяв гитару, сбацал несколько простых аккордов. "Отлично. Теперь я настоящий панк-неформал". Положив в карман кожанки свой любимый револьвер, Ваня вышел из квартиры.

Как раз в это время мимо его дома проезжали четыре укомплектованные автобуса с анархами, направляющиеся в аэропорт для окончательного группирования. Впереди и позади автобусов двигались дополнительные мотоциклетные эскорты. Следом за мотоциклами, гудя и дребезжа, ехала танковая рота. Замыкали шествие два БТР: один груженный оружием и провизией, другой – с девушками-разведчицами. Собравшиеся по обеим сторонам улицы граждане, забрасывали технику цветами. Сидящий в первом автобусе Ворогеев махал гражданам рукой, от чего на лицах у тех выступали слезы умиления.

Рядом с Ворогеевым сидела Художница. Сзади – Ефим со своими людьми. Узнав о сорвавшемся заговоре, Ворогеев расстрелял половину своего штаба командования, и приказал Ефиму смотреть в оба, уничтожая без дополнительного согласования всех, кто ему покажется подозрительным. Художницу Ворогеев решил взять с собой. "Ничего не поделаешь", сказал он ей. "Поедешь со мной. Люди мои, сама видишь, какие стали. А умирать тебе еще рано, кто мой портрет нарисует?" Шутить особого настроения у Ворогеева не было, и Художнице пришлось подчиниться.

Оставив свои работы в Бункере под замком, она взяла с собой лишь единственный тубус с недорисованной картиной, а также кисти, краски, и другие материалы, которые ей подыскали в штабе. Ворогеев также принес ей подранный, джинсовый костюм неформалки, и попросил переодеться. "Хоть на человека теперь похожа!", удовлетворенно отметил он.

Прибыв в аэропорт, они с Художницей остались в автобусе, пока Ефим руководил перегруппировкой отрядов.

"Мне страшно. Я боюсь всех этих людей", сказала Художница.
"Не обращай внимания. Война – не женское дело вообще. Ты в безопасности здесь, со мной", ответил Ворогев. "На, выпей на дорогу", предложил он, протянув ей пластмассовый стакан с водкой.

Глотнув водки, Художница немного успокоилась. "В конце концов, плевать", подумала она. "Жалко, пока автобус едет, нельзя рисовать".

Вошел Ефим, держа в руках два мороженных. "Угощайтесь, молодята", улыбнулся он во всю пасть.
"Я тебе за такие шутки зубы повыбиваю", огрызнулся Ворогеев.
"Ну не хочешь, как хочешь. Я просто помнил, что ты любишь мороженное", сделал Ефим обиженный вид. "А дама изволит?".

"Спасибо, не откажусь", улыбнулась Художница.
"Ладно, давай сюда мороженное", последовал ее примеру Ворогеев. "И, скажи всем ребятам, это наша полевая Художница. Я ее в штат взял, чтобы никаких сплетен не было".

"Сделаем", ответил Ефим. "Хорошо, что мы начали уделять больше внимания агитационной работе. Художники здесь нужны".

"Видишь, Ефим совсем не злой", сказал Ворогеев Художнице, когда тот удалился. "Если что, всегда обращайся к нему.

Перегруппировка была почти закончена, когда в автобус ворвался грязный неформал с гитарой. "ХОЙ!"- заорал он! "ХОЙ, Ворогеев!!! ХОЙ, панки!!! Да будет анархия!!!" Охранники автобуса вскочили, чтобы вытолкнуть наглеца, но Ворогеев жестом остановил их.
"Сбацай че нить", попросил он панка. "А то грустно как-то".
"Ща, сделаем!", радостно ответил тот, и заиграл.

Лишь разбитое кольцо,
Молчаливый птичий дождь,
Да винтовка без патронов
В свой последний Сталинград.

Но миром правят собаки,
Тела населяют собаки,
В мозгах завывают собаки,
И выживают здесь только собаки!

Взмывает в небо
За моим за окном
Непокоренная страна.

Освежающий патрон,
День Победы на Луне.
В потайном твоём кармане
Внеземные чудеса.

Но миром правят собаки,
Тебя настигают собаки,
Тебя пожирают собаки,
И здесь останутся только собаки!

Взмывает в небо
За моим за окном
Непокоренная страна.

"Браво, браво!", зааплодировали анархи! "Да, актуально", отметила Художница. "Люблю эту песню", кивнул Ворогеев. "Эх, развесил старика. Тебя как зовут?"

"Ваня", ответил панк.
Слушай, Ванюша, а поезжай с нами, будешь нам петь", предложил Ворогеев.
"Заметано", согласился Ваня. Солдаты освободили ему место на одном из сидений, предварительно обыскав на предмет оружия. Тщетно – Ваня мудро выбросил свой пистолет перед въездом в аэропорт.

Ворогеев подозвал к себе Ефима.
"Ну вот, у нас есть Художница, чтобы рисовать агитационные плакаты, и есть певец чтобы петь агитационные песни. Что скажешь?".

"Отлично, с таким штатом мы всю Европу заанархируем!", усмехнулся Ефим. После Ваниной песни все в автобусе находились в приподнятом настроении.

"Но ты смотри за ним", сказал Ворогеев. "Все-таки, с улицы берем".
"Без вопросов", ответил Ефим, похлопав рукой свою кобуру.

В этот момент все четыре автобуса тронулись с места.
"В добрый путь, друзья!", заорал Ворогеев.
"Ура!!!", закричали в ответ соратники.
"Ну всё, поехали", улыбнулся Ворогеев Художнице.


Глава 14. Ночь.

Во втором автобусе ехали снайперы Ворогеева. Среди них был и Поэт. Он любил дорогу, находя в ней что-то завораживающее. Десять часов, проведенные в зале ожидания, могли показаться для Поэта пыткой, но столько же времени поездки пролетали как десять минут. В дороге он часто писал стихи.

До отъезда Инна успела сбегать домой, и принесла ему кулечек с пирожками. Сейчас, когда автобус тронулся, она весело махала на прощанье рукой. На душе Поэта было радостно и спокойно. Он уезжал из грязного города в предчувствии новых приключений.

Солдаты в автобусе занимались кто-чем. Кто просто смотрел в окно, кто уже резался в карты, кто завывал песни. Все знали, что поездка предстоит нелегкая, но ни у кого не было и тени страха. Всё таки впереди ехал их духовный наставник, сам верховный анарх Ворогеев. У передних сидений группа ребят открыла водку. Поэт присоединился к ним.

В бронетранспортере с разведчицами тоже было весело. Девушки, чтобы скоротать время, пели украинские народные песни да частушки, а также занимали друг друга рассказами об интересных случаях на их работе.

"Недавно пришлось потрошить одну регионалку", улыбаясь начала свой рассказ Полина, худая брюнетка с черными глазами и стервозным лицом. Очень бледная кожа ее лица контрастировала со цветом волос и придавала Полине особой демоничности.

"Парни ее немного полупили, а она ни в какую. Не колется. А я им и говорю. Идите отсюда на ***, вы не умеете с девушкой обращаться. Взяла ее на стульчик к себе, да электричку ей вставила по самое не хочу в ****енку".
"Ну это стандарт", заулыбались девушки.

"Так слушайте, еще не включала", продолжила Полина, "а она уже в слезы, просит не делать ничего, говорит, все скажет".
"А ты, че?", спросила Оксана, дородная баба, грубоватого вида.
"Я ее выслушала. Все записала как положено, а потом таки поучила ее, не зря же к стульчику привязывала"

"Ну, ты любишь это дело", заметила Оксана, "А она молодуха-то была?"
"Да, я затейница", улыбнулась Полина, "Молоденькая была такая, а как вырывалась! Когда я ей к клитору электрод подцепила, так забавно кончать стала", с удовольствием продолжила рассказ разведчица. "Потом и попку ей проверила. Этакая девочка, а растягивалась хорошо. Бутылочку ей ввела. Правда орала она как резаная. Ну, некоторые в обморок падали, а эта молодец оказалась, выдержала".

"И че потом?", спросила Оксана. По ее покрасневшему лицу было видно, как она возбудилась. У других девушек также сверкали глаза.

"А потом дала ее солдатикам. Она уже готова была. Они ее по три человека, и отпустили. Живехонькая пошла домой, потрепанная только слегка".

Девушки дружно зареготали.

"А ну, поди сюда, сучка", весело сказала Оксана. "Издеваешься над людьми, за это мы тебя проучим. Раздевайся!".

Когда дородная Оксана села ей на лицо, Полина едва не задохнулась, однако быстро адаптировалась, и начала делать языком то, что так хорошо умела. Другие девушки пустили в ход инструменты, и вскоре Полина почувствовала, как холодные железки распирают ее отверстия. Одна из подруг нацепила прищепки с зубцами на торчащие, черные соски разведчицы, резко выделяющиеся на фоне белой как мел груди. Было довольно больно, и в то же время приятно. Кричать не получалось, так как рот затыкала ****а Оксаны. Полина обожала унижать других, но не менее любила, когда такое делали с ней.

В автобусах водители погасили освещение, и большинство солдат уже мирно дремали на сиденьях.

"Ты знаешь", сказал Ворогеев Художнице. "Я люблю ночь. В ней больше тишины, спокойствия. Днем всё суета какая-то, метушня. А ночью можно посидеть, подумать. Спрятаться в конце концов от всего этого мира".
"В ночи есть какая-то тайна", согласилась девушка. "Да и рисовать ночью лучше. Город молчит, никто не мешает".
"Да, спокойствие. Покой – это не всегда хорошо, но иногда нам его не хватает", отметил Ворогеев.
"Иногда нам его не дают", заметила Художница.
"Может быть. Вот сейчас все эти солдаты спят, а завтра проснутся опять, бухать начнут. Они хорошие солдаты. Но дубовые. Убью их всех, когда полная анархия наступит", посетовал Ворогеев.
"Или они тебя", весело ответила Художница. "Их же больше".
"Ничего, мы с Ефимкой не пропадем", сказал Ворогеев. "Всю мразь замочим. В конце концов уже сейчас есть куча хороших людей, моральных, так сказать идеалов анархии. Правда, они не могут быть солдатами почему-то".
"Ты же не перед журналистами, Воря", сказала ему Художница. "Ты действительно веришь, что где-то остались такие люди?".

Ворогеев качнул головой. "В конце концов, Философ не должен ошибаться. Мы всё продумали. Хотя, знаешь, мне самому в последнее время кажется, что это путь в никуда. Хочется сделать людей счастливыми, свободными от предрассудков. А в результате сам оказываешься в плену у идеологии. И мне от этого противно. Ненависть засасывает нас. Но это не анархия".

"Знаешь, я не верю в анархию", задумчиво ответила Художница. "Потому что человек всегда начинает инстинктивно выстраивать вокруг себя какую-то систему. Сейчас ведь тоже есть система. Система озверевших гадов, но, тем не менее, система".

"Да, может ты и права", сказал Ворогеев. "Но выйти из игры мы уже не можем. Они не позволят. Придется идти до конца."

"Я вижу, что ты, должно быть, неплохой человек", сказала Художница после минуты молчания. "Что, если бы ты попробовал? Ведь жизнь – это тоже как картина. Любое пятно можно, если не стереть, то зарисовать".

"Ты думаешь?", грустно улыбнулся Ворогеев. "Ты еще слишком молодая. Жизнь не прощает ошибок". Затем, сделав паузу, он добавил: "Уже поздно. Давай спать".


Глава 15. Степь.

Ваня сидел на сиденье рядом с Ефимом, и боялся пошевелиться. Ефим всегда спал с открытыми глазами. На малейшее Ванино движение он реагировал тяжелым вздохом. "Ничего нельзя предпринимать", в отчаянии думал Ваня. "Пристрелит же меня сразу. Думай, Ваня, думай. Время еще есть".

От чувства беспомощности и неизбежности Ваню пронзал страх, но он взял себя в руки и начал размышлять. "Я знаю эти автобусы", думал он. Между туалетом и багажным отделением только тонкая  перегородка. Но этот пойдет со мной даже в туалет. Что делать?". В растерянности он схватился за большой железный крест на своей кожаной куртке. "Вот мой шанс!", вдруг пронеслось у Вани в голове. "Он не сильно острый, но если попасть в глаз или в горло... Ефим сильный. Но я должен быть ловчее. В конце концов, другого выхода нет. Надо пытаться. Буду ждать остановки".

До стоянки еще оставалось около часа, и Ваня попытался заснуть, но крепкий сон не шел. Мысли о том, что на кон поставлена его жизнь, не давали покоя. В голове была суматоха из детских воспоминаний и увиденного за сегодняшний день. Клацающие монстры носились по его воспаленному мозгу. Вот перед глазами засветилась огромная надпись "ПРОСТОР", под которой, словно крысы, копошилась куча маленьких Банкиров. Ваня попытался сосчитать Банкиров, но они бегали так быстро, что это было невозможно сделать. "Какие они мерзкие", подумал Ваня. Вдруг подошла Босс, собрала Банкиров в коробку, и сунула Ване прямо в лицо бутылку с кефиром. "На, пей!", крикнула она. Ваня вздрогнув, проснулся.

Автобус стоял. "Пора действовать".

Батальон сделал остановку на какой-то полуразрушенной бензозаправке, для того, чтобы сходить в туалет и произвести смену водителей. Была глубокая ночь. На небе ярко светили звезды, казавшиеся здесь, вдали от города, особенно низкими.

Ворогеев и Художница ушли подальше от стоянки, прогуляться по ночной степи. Они ни о чем не говорили, лишь любовались чудесным звездным небом да вдыхали запах степных растений.

Тишину нарушил громкий звонок рации Ворогеева. "Воря!", проорали в трубку. "Нападение! Террор на Широком! Уже нашли тела Калимова, Бродского и Устинова! Насчет остальных не знаю! Повсюду перестрелки. Да, Философа еле спасли. Подожгли его дом. Горит библиотека. Город взорвался после твоего приезда! Что делать?"

"Что делать?", ответил Ворогеев, оправляясь от оцепенения. "Мотай оттуда! Поскорее. Говоришь, бунтуют?"
"Ты должен приехать! Они хотят, чтобы ты был с ними! Орут, хотим видеть Ворогеева! Только ты можешь их остановить. Толпа сошла с ума. Они лезут и сюда. Мы еще отбиваемся. Не знаю, сколько продержимся".

"Разрешаю пользоваться всеми средствами! Можешь задействовать вертолет. Я сейчас не смогу приехать. Спасайся!" С этими словами, Ворогеев выключил рацию.
"Донецк взбунтовался", сказал он Художнице. "После моего приезда в города, такое случается. Но сегодня – черт знает что. Убиты лидеры. Сожжены трактаты".

"Что ты будешь делать?", спросила Художница.
"Я уже не знаю", мрачно ответил Ворогеев и сел на траву. "Сегодня сумасшедший день. Всем захотелось бунтовать. Еще эта чистка".

Художница присела рядом с ним. Через некоторое время она сказала: "Я хочу уйти. Раз и навсегда. Убежать в глушь, в деревню, где никто не найдет. Я не хочу жить среди зверей. Я больше так не могу".

"Ты не пройдешь и километра. Поиздеваются, и убьют", холодно бросил Ворогеев.
"Ты хорошо стреляешь", сказала Художница. "Пойдем со мной!"

Ворогеев удивленно поднял голову. "Ты предлагаешь мне, лидеру анархистов, бросить все вот так, раз и навсегда? Оставить моих людей, оставить все мои начинания, мои мечты?".

"Твои начинания породили лишь ненависть", сказала Художница. "Твои люди с тобой, пока ты их этой ненавистью кормишь. И о чем тут можно еще мечтать?".

"Да что ты понимаешь в анархии?!", не выдержал Ворогеев. "Как ты можешь такое говорить? Считаешь себя самой умной, умнее Философа, умнее меня, умнее людей, которые здесь жизни кладут за счастье других, да?!", прокричал он.

Некоторое время они снова сидели молча. Ворогеев неподвижно смотрел в землю.
"Ты решай за себя", наконец нарушила тишину Художница. "Посмотри на эту степь, вдохни этот воздух, посмотри на небо. Вот где анархия! Вот где девственная чистота и полная свобода, а не в книге твоего Философа. Я остаюсь здесь".

"А как же тогда твои картины?", спросил Ворогеев.
"Главная – со мной", сказала Художница, и подняла тубус. "А остальные, Бог с ними..."
"Я хочу остаться с тобой!", добавила она неожиданно. "Ты говорил, из игры нельзя выйти. Но при анархии ведь можно все, правда? Уйдем навсегда! Что скажешь?"

Ворогеев снял очки, и посмотрел в темные глаза Художницы. Даже здесь, ночью, в темноте, они светились каким-то забытым, сказочным блеском. "Где-то я уже видел эти глаза", подумал Ворогеев. "Что со мной происходит? Я должен быть там, со своими людьми. Я слабый. Надо встать и возвращаться в автобус".
 
Анархист и девушка сидели вдвоем на земле, посреди ночного поля, и смотрели то на звезды, то на колышущуюся степную траву, то на горящие вдали фары автобусов. Внезапный порыв ветра донес до ноздрей запах молодого бурьяна и начал весело трепать их волосы.

"Пойдем!", сказал Ворогеев, резко встав.
"Пойдем!", поднялась Художница. Они оба уже знали, что это означало.

"Эх, прощайте, ребята!", весело крикнул Ворогеев, повернувшись в сторону стоянки. "Да пребудет с вами анархия! Хой!".

В этот момент раздался выстрел. Ворогеев покачнулся, и медленно осел на землю.

"Фух, не промахнулся", удовлетворенно подумал Ваня, спешно скрываясь в густой посадке.


Глава 16. Спокойная ночь.

Ночь взяла свои права. Над городами, над степью, над посадками, над пустыми автострадами, она всё застелила своей непроглядной пеленой. В городах люди прячутся в квартирах, плотно запирая двери на стальные засовы. Над головами людей потолки, над потолками такие же испуганные, сонные люди. Над ними еще, и еще. И наконец, над чьим-то потолком не окажется ничего, кроме крыши. А над крышами ночь. Пустота. Лишь холодные звезды на самом верху безучастно созерцают происходящее.

Даже бродяги, без крова, живущие только оружием и сегодняшним днем, пытаются укрыться в кустах, найти себе приют, пережданьище, для того чтобы не оказаться голыми и беззащитными перед Ее Величеством Ночью. Но ночи пофиг. Она накрывает в равной мере и бродяг и богатых, и анархистов и социалистов, и мужчин и женщин, и города и степи. Ей даже плевать на горстки людей, которые не уважают ее, и продолжают воевать и суетиться, там, внизу, вместо того,  чтобы лечь спать. Она измеряет их презрительным взглядом своих абсолютно черных глаз, а им не остается ничего другого, как считаться с ней, и зажигать огни.

Люди сильно постарели за две тысячи лет. Они начали зажигать вместо факелов фонари, начали носить с собой огнестрельное оружие, вместо холодного, забыли что такое лошади, променяв их на двигатели внутреннего сгорания. Но Ночь, не в пример им, осталась прежней. Наряжаясь каждый день в брильянтовый звездный наряд, умываясь каждый раз перед тем, как уйти, в предрассветной расе, она не знает, что такое старость.

Иногда, коротая время, Ночь спрашивает подругу Луну: "Что там происходит внизу? Что делают все эти люди там?".

И мудрая Луна, познавшая суть человеческих страстей, отвечает: "Мы не меняемся. Ты вечно молода. Я вечная старуха. А они торопятся. Они – поток".

"Что такое поток?", спрашивает Ночь, тщетно вглядываясь в прогалины лесов и ущелья гор. А Луна лишь улыбается в ответ своей хитрой улыбкой.

Иногда к ним присоединяется Дождь, проливая свои слезы на темную землю и заставляя погасить огни даже тех, кто не пожелал склониться перед ее Величеством.
"Ты – поток?", спрашивает Ночь у Дождя. "Ты должен знать, что они делают там".
"Не знаю. Я не люблю их", отвечает Дождь. "Они слишком грязные". Когда я их хочу помыть, они прячутся от меня под зонтами.

Тогда Ночь тихонько заглядывает в комнаты тех, кто спит, и морщится от яркого блеска Снов.
"Кто вы такие ?", спрашивает Ночь у Снов.
"Мы Сны", громко звенят те. "Нас видят люди!"
"Вы очень яркие", морщится Ночь, и легким дуновением гасит Сны, словно пламя свечей.
Те, кто перестают видеть сны, тотчас встают, и начинают зажигать электричество.

"Какие странные существа", думает Ночь и переносится в темные леса, полные ночных птиц.
"Птицы, почему вам не нужен свет, а людям нужен?", спрашивает она.
"При свете нам нельзя появляться", объясняют птицы. "Люди сумасшедшие. Они на нас охотятся и садят в клетки".

И тогда Ночь забирается на вершины самых высоких гор, покрытые густым слоем вечных снегов.

"Почему люди такие?", спрашивает она у гор.
"Такие, такие", отвечает ей горное Эхо.

Ночь вздыхает и замечает за горами едва заметный блеск новой Зари.
"Я пришла", весело щебечет Заря. "Уходи!".

И Ночь нехотя повинуется, зная, что Заря никогда не уступит ей свои тайны.

--------------------------
Конец первой части.


Часть 2. Пустой день.

"...настанет время, когда не будет
власти ни кесарей, ни какой-либо иной власти. Человек перейдет в царство
истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть"

Михаил Булгаков. "Мастер и Маргарита"


Глава 1. Парк.

Новоиспеченный министр внутренних дел Ваня сидел в Мариинском парке в окружении своих телохранителей и наслаждался пением птиц. Тут и там сновали бригады скорой помощи, ищущие "безнадежных" – так с легкой руки Вани назвали тех, кто еще бредил идеями анархии. Ваня гордился отрядами милиции и скорой помощи, формирование которых было теперь поручено непосредственно ему. Вот, санитары понесли какое-то очередное существо, брыкающееся и орущее "хой!".

"Сколько же их еще", брезгливо подумал Ваня. "Никак не вычистим". Прошло уже больше недели после установления режима военной диктатуры, а Ваня все никак не мог очистить города от остатков анархии, даже несмотря на то, что ему в этом деле помогали тысячи людей. Ваня глянул краем глаза, как дворник – бабка Глафира тщетно пыталась отодрать чьи-то засохшие внутренности с памятника "Борцам за Советскую власть".
 
"А ну, капитан, пойди, помоги ей", приказал Ваня одному из телохранителей. Телохранитель с готовностью повиновался. "Хорошо, народ послушный стал", подумал Ваня, и вдохнул полные легкие свежего весеннего воздуха. С тех пор, как отряды повстанцев при поддержке беларусских формирований вошли в Киев, Босс провозгласила этот город столицей новой державы "Восточная Федерация", включившую в себя Украину, Россию, Беларусь и Польшу.

Взорвав ядерные бомбы в четырех крупных городах, Босс доказала, что сопротивление ей бесполезно, и даже наиболее анархичные граждане приуспокоилась. Многие откликнулись на предложение Центрального Военного Комитета вступать в добровольческие силовые отряды, формируя таким образом новые армию и милицию. Те, кто не откликнулись, были расстреляны, или увезены в психиатрические клиники Ваниными молодчиками. Сейчас полиция и скорая прочесывали города в поисках остатков непокорных. Анархисты создали несколько отрядов сопротивления, но, оставшись без Ворогеева и многих духовных лидеров, убитых при бунте в Донецке, они не смогли продержаться долго. Сегодня утром Ваня лично расстрелял Дятлова – последнего живого соратника Ворогеева и неудавшегося лидера попытки сопротивления.

Сейчас, когда Босс была в дипломатической командировке в Брюсселе, на Ване лежала практически вся ответственность за державу. Киев нуждался в особой охране. Еще несколько дней назад сопротивление народа здесь было самым ожесточенным. Бороться пришлось за каждый клочок земли. Однако, пользуясь многотысячными отрядами солдат, которые еще вчера были такими же анархистами, а теперь под страхом смерти пошли на службу, Ваня в кратчайший срок полностью освободил столицу от хаотичных анархов.

"Порядок прежде всего", с удовлетворением думал Ваня. У него было довольно много работы, но это только прибавляло радости. Сейчас, сидя в парке, Ваня поймал себя на мысли о том, что он, наверное, первый раз за всю свою жизнь был по-настоящему счастлив. Он чувствовал себя почти влюбленным в Босса, в систему, которую она установила, в огромный и светлый город Киев, в эту позднюю весну.

Ваня поднялся, и пошел по направлению к Министерству Здравоохранения. Через пять минут у него была назначена встреча с министром для обсуждения дальнейших планов развития медицины. Однако, он увидел министра на полдороги, идущего к нему на встречу. Это был низкий старичок, носящий очки и белый халат.

"Здравствуйте, коллега", улыбнулся он Ване. "Решил пройтись. Вы не возражаете, против беседы здесь, на воздухе?"
"Нет, конечно", ответил Ваня, сделав телохранителям знак немного отойти. "Погода замечательная".
"Да-с, погода благоприятствует", прокряхтел старикашка.

Министры медленным шагом направились в сторону бывшего здания парламента.

"Собственно, проблема такая", сказал министр здравоохранения. "Босс требует от нас скорейшего исследования возможности аблации передних частей коры, но нам не хватает материала. Понимаете, недостаточно проводить опыты на особях мужского пола. Структура иная. Во первых, у самок миндалина имеет гораздо больше серотониновых рецепторов, во вторых гиппокамп, их дендридное дерево состоит..."

"Извините, коллега, мне это всё не очень ясно", оборвал его Ваня. "Вы конкретнее скажите, вам нужны женщины?".
"Именно!", подтвердил министр. "Раньше ведь умели производить легкомыслиц. Возможно, именно их секрет откроет нам ключ к проблеме".

Ваня улыбнулся. Легкомыслицами называли девушек, которым медики анархов проделывали специальную операцию на мозг, для того, чтобы они не могли думать ни о чем другом, кроме секса. В процессе установления анархии их часто использовали для ублажения толпы. Затем, Ворогеев, возглавив анархическое движение, запретил всякие принудительные операции, как насилие над свободой личности. Но, все же, некоторое количество легкомыслиц осталось в каждом городе.

Однако, секрет тех операций умер вместе с врачами, на которых Ворогеев устроил настоящую охоту, назвав их "предателями и шарлатанами". Теперь Босс хотела научиться делать что-то подобное со своими солдатами, для того, чтобы создать покорную и сильную армию.

"Легкомыслиц почти всех уничтожили, к сожалению. Когда наши войска брали власть, солдаты ими попользовались", сказал Ваня. "У нас осталось около двадцати в лагерях. Я пришлю штуки три. Но больше, только после согласования с боссом".

"И три сейчас будет архиважно", обрадовался старик. "Вы не представляете, Ваня, какой прогресс мы можем сделать". И министр снова пустился в свои любимые рассуждения на медицинскую тему.

Ваня украдкой посмотрел на часы. Через десять минут надо будет ехать на телевидение, и он наконец-то избавится от этого нудного старикашки.

"Ну что ж, пока придется терпеть", подумал Ваня, стараясь поддерживать разговор, и пытаясь вспомнить, какие еще вещи ему надо выяснить у министра здравоохранения. "Все таки, в моей новой должности есть и свои минусы".
"Ах да, забыл вас спросить", вспомнил Ваня. "Вы уже утвердили резолюцию на построение нового крематория в Оболонском районе?".


Глава 2. Дядя Сталин.

"Ешь, ешь кашу, внучек", сказал дед Степан, поглаживая свою густую бороду. "А я тебе, покамесь, сказочку расскажу". И дед принялся рассказывать свою любимую сказочку.

"Когда-то жил-был на свете дядя Сталин. И решил он вместе с дядей Лениным бороться с нехорошими помещиками и капиталистами. Вместе они победили всех злых помещиков и капиталистов, что угнетали простых людей, и дядя Сталин стал править всей страной. В той стране, внучек, жилось всем радостно и счастливо, а ежели появлялся кто плохой, кулак, враг, шпион англицкий, милиция тут же его находила, и в тюрьму. А если он совсем был пакостный, то пиф-паф, и всё тут. Да, внучек, такие времена были. Дядя Сталин следил, чтобы все люди трудились на совесть, и чтобы всегда был порядок."

"А что потом случилось?", спросил удивленно внук, откладывая ложку.
"Ты ешь", продолжал дед Степан. "Потом дядя Сталин умер, и на его место пришли подлые враги и предатели. Они стали снова угнетать трудовой народ, и продали нашу землю проклятым капиталистам. А капиталисты попользовались нашей землей и убежали, отдав ее анархам, внучек".

"Но анархов убили!", радостно воскликнул внук.
"Да, внучек", умиротворенно ответил дед.
"Это дядя Сталин вернулся, а деда? Он убил всех плохих?", спросил внук.
"Нет, внучек", грустно ответил дед. "Дядя Сталин уже не вернется. Но сейчас пришли тоже хорошие люди. Они наводят в стране порядок".

Словно в подтверждение слов деда Степана, за окном раздался визг шин. Внук и дед посмотрели вниз. На улице остановилась карета скорой. Из нее вышла толпа санитаров в белых халатах, больше напоминающих полицейских: в руках у них были автоматы. Санитары быстро зашли в их подъезд.

"Деда, а кто это?", испуганно спросил внук.
"Это за дядей Леней пришли", ответил дед. "Дядя Леня – враг, помнишь, я тебе говорил? Он у нас в подъезде мусор всегда оставляет, дверьми хлопает. А притворяется интеллигентом. А твой деда умный, он написал куда следует. Вот и забирают его нынче. Лечить будут, значит. Кушай давай".

Внук доедал кашу, когда в подъезде послышались громкие вопли. Из подъезда вывели дядю Леню, а следом его десятилетнюю дочурку Лену, всю в слезах. Дядя Леня стал вырываться, и орать. Тогда один из санитаров ударил его прикладом по голове.

"Это же Лена, мы с ней играли", удивился внук. "Она тоже враг?"
"Значит, тоже", строго ответил дед. "Больше не играй с такими. И если увидишь врагов, сразу говори деду", добавил он после некоторой паузы.

Карета скорой помощи, как ни странно, спешно покатила не в больницу, а в сторону Уголовного Розыска.

В Уголовном Розыске сидел Начальник и разговаривал со своим Подчиненным.

"Сколько сейчас в Киеве враждебных элементов?", сурово спросил Начальник.
"Меньше процента, товарищ полковник", ответил Подчиненный.
"Хорошо, хорошо", потер руки Начальник. "А сколько сейчас мирных жителей?"
"Пять процентов. Остальных уже расстреляли", ответил Подчиненный.
"Хорошооо", обрадовался Начальник. "Доведешь до трех процентов, и получишь повышение. Каждый мирный житель – это потенциальный враг, так? Те, кто не хотят в милицию, в армию,   на другую службу государства – это враги, так? А врагов надо уничтожать!"
"Есть довести до трех процентов, товарищ полковник!", ответил Подчиненный.

В комнату ввели мужчину в смирительной рубашке, и маленькую девочку.

"Отлично, а вот и враги", сказал Начальник. "Усадите его". Санитары посадили мужчину на стул, в то время как Подчиненный услужливо поднес Начальнику папку с делом мужчины.
"Ну что, сам расскажешь, как анархические стихи распространял?", устало спросил Начальник.
"Это какая-то ошибка! Я только учитель математики! Я не знаю никаких стихов! Зачем вы забрали мою дочку? Отпустите ее!", стал просить мужчина.
"Как же так? А вот соседи твои другое пишут. Нехорошо получается, значит. Обманываешь власть? А с властью надо сотрудничать. Но ничего, подведите сюда девочку", попросил начальник санитаров.

"Не трогайте мою дочку!", стал кричать мужчина. "Она ничего не сделала! Она ребенок!".
"Знаем, знаем", улыбнулся начальник. "Но придется повоспитывать. Всыпем по голому телу, пока папа не расскажет о своих преступлениях или пока кожа не слезет. Принеси-ка мою струну", обратился Начальник к Подчиненому.

"Не надо! Не делайте этого, я все скажу, только отпустите ее!", взмолился мужчина.
"Вот это уже лучше", одобрил начальник. "Уведите его в комнату допроса, и девочку туда же. Если не будет слушаться, вы знаете что делать", сказал он санитарам. "А ты пиши всё честно, тогда и дочка не пострадает", обратился он к мужчине.

В конце рабочего дня, проходя по плацу, Начальник увидел обнаженные трупы мужчины и его дочки, валяющиеся в выгребной яме. Тело малышки было все синее от побоев. "Какие все-таки мерзавцы мои люди", подумал Начальник с удовлетворением.


Глава 3. Интервью

Черный БМВ вез Ваню на телевидение, где он должен был дать свое первое интервью перед народом. Так как во время анархического режима многие уничтожили дома телевизоры, это интервью могло быть и не услышано теми пятью или десятью процентами жителей, которые теперь и являлись, фактически, народом в стране Босса.

Ваня знал, что под прикрытием борьбы с врагами, Босс сокращает население в основном потому, что сейчас нет никаких способов прокормить всю эту толпу. В стране, где все разграблено, сами прокормится пока что могли только военные, которые, будучи, к слову, бывшими анархами, умели добывать себе пищу оружием. В то время, как даже пять процентов гражданских ложились тяжелым грузом на плечи государства. Сейчас открыли по два-три гастронома в каждом из крупных городов. В них с утра выстраивались огромные очереди, чтобы получить положенный кусок заплесневелого хлеба и несколько костей, покрытых гнилым мясом. Однако, очереди с каждым днем редели, благодаря Ваниным полицаям, а также голоду и каннибализму.

Между тем, подготовленный Ваней рассказ о небывалом прогрессе в развитии экономики Восточной Федерации предназначался в первую очередь для граждан Европы, дабы начать формировать хороший имидж страны на внешнеполитической арене.

Проезжая по городу, Ваня в очередной раз порадовался порядку и строгости. По мостовым, уже очищенным от крови и прочей гадости, маршировали солдаты. Совсем не было машин, что вызвало у Вани некоторые ассоциации с Простором. Выезжать в город на машинах могли теперь только высокопоставленные особы, простым гражданам это было запрещено под страхом смертной казни.

На телевидении уже все было готово. Когда Ваня приехал, вокруг него засуетились многочисленные операторы и имиджмейкеры. В глазах их светились услужливость и страх. Весь текст интервью был заранее написан и заучен. Также организовали записи телефонных звонков на передачу, которые якобы должны были совершать граждане.

Ваня начал свой рассказ с того, что изменилось в государстве, как хорошо стало житься людям, какие меры предпринимаются для обеспечения сохранности закона. Через пол часа его монолога настало время вопросов, не менее тупых и однобоких, на которые Ваня все также отвечал заученными фразами о благополучии и процветании.

"А теперь, у нас есть несколько звонков в студию", радостно сообщил диктор, нажимая на кнопку прокрутки записи первого звонка.

"Ало, ало", раздалось в эфире, "Вам звонит Тамара Михайловна, город Днепропетровск".
"Да, очень приятно, Тамара Михайловна", ответил Ваня магнитофону.
"Я бы хотела поблагодарить вас, за очистку наших городов от бандитов, за все то, что вы для нас делаете. Теперь хоть на улицу можно выйти, спасибо вам родненькие!"
"Спасибо и вам", ответил Ваня, "Мы сделаем всё возможное, чтобы в кратчайшие сроки создать державу, где никто не будет бояться гулять даже в темном переулке в два часа ночи. Наша милиция всё для этого делает".

Следующий звонок был от веселого мужчины, который благодарил Ваню за возможность наконец начать свой бизнес. На самом деле это было полным абсурдом, так как даже деньги пока что видели только работники печатных станков, не говоря уже ни о каком бизнес-законадательстве. Но Ваня вежливо ответил и на эту магнитофонную запись, рассказав как страна собирается обеспечить предпринимателям все необходимое для развития их дела.

"Наше время подходит к концу, и у нас остается последний  звонок", сообщил диктор.
"Здравствуйте!", раздалось в рупоре. "Хотелось бы узнать, как государство борется с остатками отрядов бандитов, которые всё еще скрываются в лесах?".
"Мы делаем для этого всё возможное", с готовностью ответил Ваня. "Наши войска днем и ночью прочесывают леса, и, смею вас уверить, бандитов осталось буквально единицы. Так что, уже сейчас, можете смело идти в лес по грибы!"

"Спасибо", ответил голос. "Спасибо вам!".
"Спасибо и от меня", радостно заявил диктор. "Я, и весь наш канал желает вам успехов в этом нелегком деле, построении нового государства! Мы надеемся, что вы почаще будете появляться в нашей студии".
"Благодарю", ответил Ваня. "Вы видите, сейчас у нас всех уйма работы, но ведь, согласитесь, строить новую державу, строить новое счастье людей, это всегда настолько интересно!".

Так, в обмене любезностями, закончилось первое Ванино интервью.

"Диктора расстрелять", скажет Ваня своему заместителю через пять минут, при выходе из здания телеканала. "Но лучше сначала предложите, пусть сам застрелится".


Глава 4. Лес.

Полина не знала, сколько времени она скиталась по лесу. Стреляя птиц, иногда жарила их, иногда жрала сырыми. Благо, патроны еще были. После того, как их взводы попали в окружение, немногим удалось вырваться. Первые три дня она бежала как затравленная собака, укрываясь от погони. Но теперь, в глубине чащи, опасность уже миновала.

В лесу Полина привыкла жить словно животное. На ней почти не осталось одежды, лишь клочья и лохмотья. Ночью она спала, поддерживая время от времени костер, чтобы защититься от волков. Днем брела сама не зная куда. Ей уже было все равно. Служа в отряде разведки, девушка ощущала какую-то общность с подругами, какой-то смысл жизни. Теперь, оставшись одна, она подчинялась лишь своим инстинктам. Инстинкт самосохранения. И еще один, который заставлял ее иногда выть ночами. Трахаться хотелось жутко. Плоть разведчицы, привыкшая к постоянным извращениям со своими жертвами, теперь ныла и болела от полного одиночества.

В этот день Полина уже часа четыре искала воду. Обычно чутье не подводило ее в поиске реки или озерца, но сейчас, видимо, ближайший водоем был очень далеко. Несколько раз девушка падала, цепляясь за торчащие из земли корни деревьев. После очередного такого падения она готова была уже не вставать, когда ее глаза заметили сквозь кусты заветный блеск. Словно сумасшедшая, Полина бросилась вперед, срывая на ходу с себя остатки одежды, и, через несколько секунд, она уже вовсю плескалась в свежей речушке, жадно глотая ее прохладную воду.

Отдавшись реке, Полина потеряла счет времени, когда вдруг, ее талия почувствовала вокруг себя что-то до боли знакомое и приятное. Подняв голову, Полина не поверила своим глазам. Перед ней в воде стоял мужчина, руки которого, обвившись вокруг нее, притягивали к себе. Не думая, Полина протянула ладонь вниз, и быстро нащупав под водой торчащее достоинство мужика, умелым движением ввела его в себя. Мужчина схватил Полину руками за ягодицы, и стал легонько подбрасывать на своем члене. Ноги девушки обвились вокруг торса мужчины, руки остервенело обнимали его шею, тогда как рты молодых людей жадно впивались друг в друга.

"Сука, трахай меня, лапай меня, мацай меня всю!", крикнула Полина, чувствуя, что теряет рассудок от наслаждения. Ее ногти вонзались в кожу мужчины, оставляя на ней кровавые царапины. Мужик резко ввел ей палец в задницу, и Полина завыла от сильнейшего оргазма. В глазах потемнело, девушка потеряла чувство реальности. Ее удовлетворенное тело начало отчаянно падать в какую-то бездонную пропасть.

Полина не знала, сколько продолжалось падение, когда чернота вокруг стала понемногу рассеиваться, и перед ее глазами открылся Ад, во всем его величии, такой, каким она его всегда себе представляла. Огромное поле, состоящее из огня, было заполнено толпами обнаженных мужчин и женщин, орущих и носящихся в тщетных попытках скрыться от пламени, пожирающего их тела. Время от времени на людей набрасывались жуткие монстры, хватая их, сдирая с них кожу, вырывая конечности и внутренности.

Полина с удивлением обнаружила, что, хотя пламя обвивалось и вокруг нее, оно не причиняло ей боли. Наоборот, возникало чувство некоторого уюта. Оглядевшись вокруг, она двинулась вперед, по огненной земле, между толпами страдающих людей. Монстры не трогали девушку, испуганно отодвигаясь при ее приближении. Полина подняла голову, и увидела над собой необыкновенное небо тускло-оранжевого цвета. Под этим небом, на горизонте, возвышалась огромная гора, с которой стекали вниз потоки лавы.

Полина почувствовала необыкновенную, манящую силу, исходящую от горы. Ей вдруг ужасно захотелось оказаться там, на ее вершине. Подчиняясь своему влечению, девушка побежала что есть сил по огненной полосе, когда почувствовала, как ее тело, оторвавшись от земли, само по себе стремительно полетело к цели. От высоты кружилась голова.

Сверху Ад был особо красив. Полина увидела, что кое-где по огненной земле текли блестящие реки из расплавленного золота, которое жадно пили огромные сфинксы, собравшиеся у берегов. Однако, вдоволь налюбоваться красивым пейзажем Полине не удалось. Очень быстро ее тело оказалось на вершине горы, где она предстала перед Хозяином.

"Ты вернулась", мягко сказал Хозяин. Его голос был похож на треск горящих дров.
"Я всегда здесь", ответила Полина, сама еще не понимая, что заставляет ее говорить это.
"Ценю тебя", сказал Хозяин. "Помнишь ли ты себя?". При этих словах, тучи воспоминаний, словно чудовища набросились на Полину. Война, огонь, крики людей. Несчастные, привязанные к пыточным столбам, кипящая смола, заливающая тела, клацающие гильотины, все это в один момент воскресло в ее рассудке.

"Я – созданная из тьмы, обращенная к свету", ответила Полина.
"Ценю тебя", снова сказал Хозяин. "Но помнишь ли ты себя?".
"Я – демон страдания, повелительница боли", ответила Полина.
"Ценю тебя", произнес Хозяин в третий раз. "Помнишь себя?". В этот раз его вопрос звучал как нарастающий рев.

"Я дочь твоя, посланная отдать тебе то, что есть твое", закричала Полина, чувствуя какую-то звериную мощь, растущую в ее груди.

"Так ступай же, и сверши сие! Не дай Ему разрушить царствие мое. Ибо я был, есть и буду Хозяин мира сего", промолвил Хозяин.

"Ты, и только ты есть Хозяин мира сего", ответила Полина.
"Даю тебе ключ от силы моей", сказал Хозяин.
Его ладонь открылась, и в ней появился большой ключ, переливающийся всеми оттенками пламени. Полина взяла его, и прижала к своей груди. Она почувствовала, как ключ входит в ее тело, заливая все внутри адским огнем.

"Даю тебе ключ от знания моего", сказал Хозяин.
Этот ключ был серым и довольно потертым. Полина вобрала его в себя, и почувствовала, как умирают в ней все вопросы, которые она когда-либо себе ставила, заменяясь ответами.

"Даю тебе ключ от подземелий моих", сказал Хозяин.
Этот ключ был маленький, фигурной формы. Когда Полина прижала его к груди, в ушах ее зазвучал резкий звук поезда метро, а перед глазами начали проноситься странные цифры.

"Простор открыт! Ступай же, и отрази меч Его!", закричал Хозяин.

Необыкновенная сила схватила Полину и потянула ввысь. Некоторое время она снова летела в пустоте, в полубессознательном состоянии. Затем, внезапно, тьма одернулась, словно простынь.  Полина обнаружила себя лежащей на земле, возле берега реки. Над ней сидел Поэт, поливая ее лицо водой.

"Слава Богу, ты очнулась!", сказал Поэт. "Хорошо мы с тобой в речке повеселились, я уж за тебя испугался".

Полина собралась с мыслями, начиная осознавать происходящее.
"Спасибо, что трахнул меня", улыбнулась она. "Было классно, мне очень понравилась".
"Как хорошо, что я тебя встретил", сказал Поэт. "Здесь так одиноко в лесу".
"Как тебе удалось выжить?", спросила девушка.

И Поэт рассказал ей свою историю. Как он бежал из окружения, как скрывался в лесу, как его схватили солдаты и хотели казнить, но ему удалось вырваться. Рассказал он ей также обо всем том, что он услышал, будучи в плену. О государственном перевороте, о новой системе и о новом порядке.

"Идем", сказала Полина. "Мы должны  идти!"
"Но куда ?", спросил Поэт.
"Я знаю. Иди за мной, и останешься жив", ответила девушка. Что-то такое было в ее голосе, что Поэт не мог не подчиниться.

"Возьми, хоть, оденься", сказал он. "Я тут с****ил форму у солдат". Поэт протянул ей сверток с одеждой.
"Не анархическая форма, но на безрыбье и рак – рыба", засмеялась Полина, спешно одеваясь, "Идем!".

Два бывших солдата Ворогеева, стрелок и разведчица, двинулись в путь, прокладывая себе дорогу в густой чаще.


Глава 5. Пир.

Вечером прилетела Босс, и Ваня лично встретил ее у трапа самолета. Вместе они проследовали в здание правительства, где все уже было готово к торжественному вечеру. За время их кропотливой работы по захвату власти это был, можно сказать, первый момент, когда они могли по-настоящему расслабиться. В огромной зале накрыли стол на 148 персон. Собрались все министры со своими дамами, начальники уголовных розысков по округам и другие особо важные лица.

"Как прошла встреча?", поинтересовался Ваня у Босса, когда они следовали по коридору здания правительства.
"Отлично, Ванюша, отлично. Признают нас в течении недели. А что они могут вякнуть? У нас бомбы. Ступят на нашу землю, взорвем на хрен", усмехнулась Босс.
"Да, у нас сила", согласился Ваня. "С такой силой грех в своих стенах сидеть".
"Все будет, Ваня. Потерпи, и все будет. Я разрабатываю план. Я уже оформила закупку партии ракетоносителей. Сейчас мы усыпим бдительность запада. А потом ни одно государство в мире не устоит перед нашей мощью".
"Отлично", потер руки Ваня. "Я уже чувствую себя у короны мира".

"Но-но, только не надо головокружения от успехов", сказала Босс. "Как ты видишь, для достижения цели надо пахать, и много. Ты расскажи лучше, как идут дела с операциями на мозг?"
"Очень успешно", ответил Ваня. "Я предоставил минздраву трех легкомыслиц, и как раз час назад доктор мне сообщил о первых результатах. Возможно, дня через два-три мы сможем начать оперировать граждан".
"Быстрее бы", сказала Босс. "Мне надоело тратить столько средств на эту милицию. Я хочу чтобы всё это быдло и подумать не могло нам сопротивляться".
"Будет сделано как можно быстрее", ответил Ваня. "Более того, хирурги обещают нам возможность даже программировать людей на определенные действия".
"Я рассчитываю на это", сказала Босс. "Никогда тебе до этого не говорила, но в будущем я бы  хотела прооперировать всех. Кроме тебя и меня".
"Ха-ха-ха", рассмеялся Ваня. "Мы вдвоем на планете овощей, работающих только на нас! Вот это да. Ницше не мог и представить!".
"Ну ладно, меньше мечтать, больше делать!", улыбнулась Босс. "Ну а сейчас, немного отдохнем".

Под громкие аплодисменты всех присутствующих, Ваня и Босс вошли в праздничную залу.

"Ура! Ура! Ура!", кричали чиновники. "Да здравствует Босс! Да здравствует господин министр!".

"Прошу всех уважаемых гостей за стол", произнесла Босс в микрофон, который ей услужливо вручили при входе.

Гостей не пришлось упрашивать дважды. Они с готовностью расселись за огромным столом, каждый на заранее подготовленном для него месте. Начали подавать всевозможные блюда. Многие ингредиенты для них Босс приказала закупить за границей, так как в разграбленной стране тяжело было что-либо найти. Гости начали жрать и пить вино.

"Ну вот, Ванюша", сказала Босс, налегая на поросенка. "Это тебе не анархия. Почувствуй наконец себя у власти!".
"Да, здорово", ответил Ваня, прожевав форель, "Нам бы еще народ прокормить".
"А за народ не беспокойся", сказала Босс. "Его не так много осталось. А после операций он и помои уплетать будет".

Тут встал Министр экономики и финансов и начал поднимать тост.

"Друзья! Сегодня мы собрались здесь для того, чтобы отметить необыкновенное событие в нашей жизни! Да что там говорить, необыкновенное событие в истории всего человечества. Мы с вами создали новое государство, новую дружную семью народов, в которой нам теперь предстоит счастливо жить. И какие бы трудности перед нами не возникли, я думаю, что все вместе мы преодолеем их. И в первую очередь, благодаря этому гениальному человеку, нашему великому Боссу! Так выпьем же за ее здоровье и за ее великий ум, друзья!".

Повсюду раздался звон бокалов. Музыканты заиграли на скрипках. Пир был в разгаре.

"Хорошо говорит", сказала Босс Ване, сделав глоток вина. "Расскажи его дело".
"Этот?", улыбнулся уже немного захмелевший Ваня. "Этот был ответственным за снабжение Москвы при Ворогееве".
"Ха, значит тоже бывший анарх", усмехнулась Босс. "Как они все перекрасились быстро. А ты говорил, люди за Ворогеева будут горой. Хотя, может быть и были бы", добавила она. "Я не забуду твой подвиг, Ванюша". С этими словами Босс похлопала Ваню по плечу.

"Да что там", скромно ответил Ваня. "Это было не трудно. Я ж говорю, старику прямо в затылок пулю всадил".
"Так и надо мерзавцу", улыбнулась Босс. "А девку, что с ним была, ты зря не пришил. Мало ли?"
"Да ее либо анархи растерзали, либо наши при прочистке леса. Куда бы она делась", ответил Ваня.
"И то правда", согласилась Босс. "Ты того, расстреляй этого министра – бывшего анархиста. Неудобно как-то получается".

В это время речь взял Философ.

"Господа", промолвил он. "Я, со своей стороны, хочу присоединиться ко всем пожеланиям, что здесь звучат, и хочу поздравить всех нас со свержением анархического беспредела! Наконец-то мы сможем начать двигаться к новому обществу, где каждый человек займет соответствующую нишу в структуре социума! Вот, послушайте, как писал Кумар...". И Философ принялся рассказывать о принципах построения гражданского общества.

"Нудный старикашка. Вот его бы я с удовольствием расстрелял. Он и анархам, говорят, трактаты писал", заметил Ваня, когда тот наконец угомонился и сел на место.
"Ты его не трожь, нам такие люди нужны", сказала Босс. "Идеологическая база для наших лохов будет. Да и просто, приятно, когда при дворе есть умные люди. Пожалуй, его тоже не будем оперировать".
"Умные люди – это хорошо, но когда их не слишком много", заметил Ваня.
"Эх Ваня, если бы их было много, мы бы с тобой щас здесь не сидели и не пировали", улыбнулась Босс. "Пойдем, потанцуем. Обожаю этот вальс".

Встав из-за стола, Ваня с Боссом пустились в пляс, перемешиваясь с танцующими парами министров и их дам.


Глава 6. Пробуждение.

Когда тьма накрыла лес, Поэт и Полина устроили привал на небольшой полянке. Доев убитую дичь, и вдоволь натрахавшись, они сидели у костра, глядя на огонь.

"Теперь можно и отдохнуть", сказала Полина, кладя голову Поэту на плечо.
"Да, устали мы за сегодня", ответил Поэт.
"Ты меня утомил", улыбнулась Полина. "Ты настоящий жеребец".
"Мне с тобой очень хорошо", сказал Поэт. "Хочется быть с тобой. Знаешь, мне кажется, я начинаю в тебя влюбляться".

"Вот этого не надо", серьезно ответила Полина, опустив голову. Уже несколько часов она сама боролась с чем-то подобным.

"А ты давно работала у Ворогеева?" – поинтересовался Поэт.
"С самого начала", ответила Полина, "Я люблю свою работу".
"Почему?", спросил Поэт.
"Не знаю. Люблю секс, люблю всякие извращения. Раздевать людей, насиловать, ну ты понимаешь".
"Да, ты извращеночка", улыбнулся Поэт, погладив Полину за плечи.

"А ты и до анархов был солдатом?", задала вопрос Полина.
"Нет, я раньше был просто поэтом. А потом жизнь заставила".
"Ты пишешь стихи?", удивилась Полина. "Как интересно. Почитай что нибудь".
"Я вообще стесняюсь читать стихи вслух", начал было Поэт.
"Ну пожалуйста", попросила Полина. "Тут все свои".
"Хорошо, слушай. Это вообще не стих. Это песня. Но сейчас нет гитары, так что я расскажу, как стих".
"Давай, валяй", улыбнулась Полина.
"Называется "На зоре заката".

На зоре заката
Два война сидели,
Один усыпанный льдами,
Другой прожженный костром.
 
И белые метели
Им песню сочиняли,
Что не слышна в начале,
А лишь перед концом.
 
Один хотел промолвить,
Тот стих, что подарил им,
Сойдя с высот небесных,
Бездонно чистый лик.

Но занемели губы,
Уста снега укрыли.
И вместо слов чудесных
Зубов раздался скрип.
 
Другой же поднял знамя,
И грудь свою раскрыл он,
И сердце хотел вынуть,
Путь людям осветить.
 
Но вековое пламя,
Давно мечты спалило,
И там где сердце было,
Лишь чернь золы горит.
 
И вскоре дрогнут скалы.
И солнце почернеет
И зверь придет кровавый,
Чтоб гимн войны запеть.

Но лед в крови расстает,
А дождь огонь умерит,
И вера вновь восстанет,
И задохнется смерть.

"Классно!", воскликнула Полина. "Мне очень нравится". С этими словами она снова впилась губами в губы Поэта. Полина целовалась очень жадно, погружая свой язык на всю глубину рта, иногда больно кусаясь, как бы желая съесть уста своего любовника.

"Как ты классно целуешься", сказал Поэт, оторвавшись от нее. "Меня еще никто так не целовал".
"Я снова хочу тебя", застонала Полина. "Давай, возьми меня, мой жеребец!".

Последовала очередная бурная поебка, после которой, они оба, обессиленные, легли на траву, у костра.

"Давай спать", улыбнулась Полина, обнимая Поэта.
"Давай", ответил Поэт. "Спокойной ночи".
"Знаешь", сказала Полина, после паузы. "Я тоже в тебя влюбилась. Чуть-чуть".

Несмотря на сжимающий стыд, разлившийся в ее душе при этих словах, она уже не могла воспрепятствовать тому странному, доселе незнакомому ей жжению, что она чувствовала в области сердца. "Простор открыт", вдруг пронеслось в голове, и Полина снова вспомнила о своем плане действий, который словно паяльником был кем-то выжжен в ее мозгу.

"Завтра с утра начнем действовать. Малыш мне поможет", подумала она, тут же пристыдив себя за такой дурацкий эпитет, данный своему любовнику. "Я никогда так никого не называла", родилась в голове мысль, и странное тепло стало снова разливаться в груди, когда она провалилась в глубокий сон.

После сотни мелких сновидений, ближе к утру, Полина снова увидела Ад. На этот раз она была не внутри, а смотрела на огненную долину откуда-то сверху, как бы наблюдая кино. На горе сидел Хозяин, а рядом девушка-демон с черными крыльями, в которой Полина узнала себя. Внезапно, вверху заискрился свет. Полина увидела, как красивый ангел, одетый в ослепительно белую мантию, возник над огненным полем. Хозяин и демон закрыли руками глаза, прячась от ангельского сияния.

В руках этот ангел держал огромный меч, переливающийся голубым и белым цветами. Вот, ангел медленно занес над собой меч, и вонзил его прямо в пылающую землю. Полина была почти оглушена раскатом грома, прозвучавшим в тот же миг. С неба на долину хлынули потоки ливня. Языки пламени, дьявольски шипя, потухали под его напором. Вода поднималась. Очень быстро она достигла вершины горы, и Полина увидела, как демон, вместе с Хозяином, корчась в адских муках, пошли на дно образовавшегося моря. Заиграла какая-то необыкновенно красивая мелодия, и послышалось пение ангельского хора.

"Не позволь Ему совершить сие! Не позволь Ему разрушить царствие мое! Не позволь...", раздался вдруг ревущий голос Хозяина. "Я не позволю, отец, я не позволю!", закричала Полина, и проснулась.

"Вставай, вставай, утро уже", стала она будить Поэта. "Мне тут кошмары снятся".
"Что тебе приснилось?", сонно спросил Поэт, нехотя продирая глаза.
"Да так, фигня всякая", ответила Полина, окончательно отойдя ото сна. "Стихи всякие мне на ночь читаешь, вот и снится фигня. Вставай, нас ждут великие дела".

"Вставай, нас ждут великие дела", в этот момент ту же самую фразу сказала девушка, находящаяся за сотню километров от места ночлега Поэта и Полины. Адресовалась фраза мужчине, который безмятежно спал на кровати в сельском домике.

"Давай, вставай, хватит спать", строго сказала Художница.
"Встаю, встаю", проворчал Ворогеев. "Башка опять болит".


Глава 7. Новое время.

"Тебе, милок, остаться бы еще", сказала добрая баба Дуня, наливая Ворогееву и Художнице чаю из самовара. "Чтобы головушка твоя-то зажила".

"Не могу, бабуль", посетовал Ворогеев. "Надо идти людям помогать, в стране вон что творится. Спасибо тебе, бабушка, за всё".

Ворогееву было за что благодарить бабу Дуню. Это она, выведя утром в поле корову, обнаружила его с Художницей и помогла отнести Ворогеева к себе домой. Там они вместе с девушкой ухаживали за больным, который быстро пошел на поправку. Несколько раз за чашкой чая Художница пересказывала бабе Дуне историю их чудесного спасения.

"Прячься быстрее. Это бунт. Меня оставь, здесь", сумел вымолвить Ворогеев, пролежав несколько минут без сознания, когда Художница уже считала его мертвым. Она не послушалась, что спасло жизнь им обоим. Еле передвигая ноги, девушка затащила Ворогеева в глубь посадки, где тот опять потерял сознание. Художница залегла рядом с ним и боялась пошелохнуться, слыша как анархисты ходят рядом, крича и ругаясь. Она уже готова была умереть от страха, когда наконец услышала шум отъезжающих автобусов и танков.

Художницу спасло еще то, что после того, как анархисты обнаружили труп Ефима, никто не пытался долго искать Ворогеева. Гораздо легче оказалось объявить своего лидера мертвым, поставив фальшивый крест на том месте, где его видели в последний раз. Очень быстро появилось несколько новых "верховных", которые, собрав приверженцев, устроили между собой настоящую резню. Немногим удалось тогда выжить, да и те были впоследствии уничтожены, попав в окружение повстанцев.

Ту ночь Художница запомнила надолго. Рана Ворогеева сильно кровоточила. Он то приходил в себя, то снова терял сознание. Художница перевязала его голову куском своей футболки, который быстро сменил цвет с темно-зеленого на ярко-красный. В попытке остановить кровотечение она подкладывала под повязку найденный неподалеку подорожник, и что есть силы прижимала его к ране. Это все, что она могла сделать, основываясь на своем опыте первой помощи, полученном на уроках гражданской обороны в школе.

Однако, Ворогееву повезло. Ваня стрелял из непривычного ему пистолета, который он забрал у убитого Ефима, и потому, в спешке, не смог правильно взять прицел. Пуля прошла вскользь, оцарапав кость, но не задев мозг. Стремясь поскорее скрыться, Ваня не стал устранять Художницу и удостоверяться в смерти Ворогеева. А зря.

"Зря, зря я эту мразь взял в автобус", сказал Ворогеев, когда первый раз встал с кровати в доме у бабы Дуни и прочитал новости в свежей газете. "А думал-то, что это наши меня хотели шлепнуть".

"Что делать будем?", спросила Художница. "Новое время пришло. Стало еще хуже, чем при тебе. В стране диктатура. Всех мочат без разбора".
"Да, жопа", ответил Ворогеев. "Не знал, что люди так легко предадут анархию. Даже газеты стали издавать. А еще, эти бомбы. Мне надоело все, не знаю. Хочу подохнуть нафиг".
"Значит, как строить анархию, так можем", сказала Художница. "А как исправлять то, что сделал, так подохнуть хочешь. Нет уж, милый. Ты уже не подох, потому что не хочет там наверху кто-то тебя так просто отпускать. Ты это сделал, ты и исправляй".

"Наверное, ты права", тихо сказал Ворогеев после некоторого молчания. "Но что мы можем теперь сделать?"
"Выйди на улицу, призови снова людей. Они, узнав о твоем воскрешении, пойдут за тобой свергать режим", ответила Художница.
"Никто за мной не пойдет уже", поморщился Ворогеев. "Взорвут еще пару городов и они уссутся. Да и потом, даже если бы пошли, не хочу всё снова. Я устал от насилия. Это путь в никуда, и я не хочу опять по нему идти".

"Да, в ситуацию мы попали", покачала головой девушка. "Блин, мне самой еще несколько дней назад было плевать на все, а теперь..."
"И мне теперь не плевать", произнес Ворогеев. "Я думаю, я должен хотя бы попытаться что-то изменить. Знаешь, иначе я вообще потеряю право называться человеком. Я пойду".
"Я с тобой", сказала Художница.
"Не надо", отрезал Ворогеев. "Это верная дорога к смерти. Ты чиста. Ты не виновата в этом всём. Это мой крест, и я его донесу. А ты... оставайся здесь, с бабой Дуней. Поможешь ей по хозяйству. В деревню эти сволочи еще не пробрались".

"Я не останусь, я пойду с тобой", повторила Художница.
"Я сказал нет, значит нет!", сказал Ворогеев. "Будешь настаивать, запру тебя в чулане".
"Не буду настаивать", улыбнулась Художница.
"Что ж это за глаза у нее такие?", успел лишь подумать Ворогеев, когда вдруг обнаружил, как губы их слились в поцелуе.

"Знаешь что, тебе еще надо денек полечиться, а потом подумаем", весело заявила Художница, оторвавшись от анархиста.

Ворогеев ничего не ответил. Он находился в полном оцепенении. Второй раз за всю свою жизнь он поцеловался с девушкой, которую любил.


Глава 8. Геолог Нашкоев

"Ты сумасшедшая, остановись!", заорал Поэт, когда Полина выскочила на автостраду, по которой ехали мотоциклы с вооруженными солдатами.
"Не подвезете, ребята?", прокричала им Полина.
"Ну все, теперь нам каюк", сказал Поэт, выйдя к ней на дорогу.

Вид Полины был абсолютно отрешенный. Три мотоцикла с прицепами остановились перед ними.

"О, свежие анархисты!", обрадовались солдаты. "Давай, девочка, иди к нам. Мы тебя научим анархии". Все дружно заржали.

"Ах вы суки! Попробуйте только ее тронуть!", крикнул Поэт.
"И что ж ты нам сделаешь, урод?", заржал один из солдат. Поэт не знал, что ответить. Он разве что мог кинуть в солдат своим автоматом. Все патроны давно закончились.
"Пристрели его!", сказал командир, сидящий на соседнем мотоцикле.

Солдат уже поднял ствол, когда раздался голос Полины. Взгляд ее, который теперь пылал и смотрел в то же время куда-то в пустоту, напугал Поэта гораздо больше, чем ощущение близости смерти.
 
"Стойте!", сказала она. "Отдайте нам оружие, мотоциклы, и бегите отсюда".

"Правду говорят, что анархисты сумасшедшие все", засмеялись солдаты. Автоматчик навел дуло на Поэта и собрался произвести выстрел. Того, что последовало дальше, не ожидал никто. Солдат не успел нажать на курок, как нога его предательски подскользнулась на машинном масле, которое он случайно разбрызгал утром на полу прицепа. Его туловище развернуло, и, вместо того, чтобы выпустить очередь в живот Поэта, он выстрелил прямо в бензобак своего мотоцикла. Взрывной волной Поэта и Полину отбросило на обочину дороги. 

"Бляяядь", только и смог вымолвить Поэт, поднимаясь и наблюдая, как пылают три мотоцикла и шесть человеческих трупов. "Ты цела?", обратился он к Полине.
"Абсолютно", улыбнулась Полина как ни в чем не бывало. От ее демонического взгляда не осталось и следа.
"Да ты просто в рубашке родилась!", сказал Поэт ошарашено.
"Я родилась в чем мать родила", кокетливо ответила Полина, и чмокнула Поэта в губы. Идем, малыш. У нас теперь нет мотоциклов, зато есть автоматы. Они не сгорят.

Обобрав обгоревшие трупы и вооружившись до зубов, Поэт и Полина двинулись вдоль автострады.

"Нам нужна машина", заявила Полина через несколько минут пешей прогулки.
"Щас машины запретили", ответил Поэт. "Давай пойдем в лес, а то опять нарвемся на патрули".
"Милый", улыбнулась Полина. "Вот, посмотри, едет машина. А ты говоришь, запретили".

Поэт не поверил своим глазам. По дороге, на встречу им ехала желтая "пятерка". За рулем сидел геолог Нашкоев, и как всегда курил, слушая свою любимую кассету Цоя.

Когда Нашкоев узнал об установлении нового режима, он решил, что пора отправляться в экспедицию. Он взял свое снаряжение, и поехал сначала в Артёмовск. Там он сутки копал землю, и бухал водку с местными жителями. Потом, по привычке, Нашкоев начертил две таблицы. В первую он записал замеры грунта, а во вторую количество выпитых грамм водки по часам. Нашкоев очень щепетильно относился ко всевозможным таблицам. Эта привычка была выработана у него еще с института.

Затем геолог поехал в Великие Проходы и пол дня бухал там. Затем он побывал в Чугуеве и в Диканьке. Патрули иногда встречали желтое жигули Нашкоева на дороге. Они пожимали плечами и не трогали его, думая что едет какой-то министр. "Уж очень желтая машина", говорили испуганно командиры патрулей. Видать, кто-то знатный едет.

"И че они тут ездят", думал Нашкоев, машинально провожая взглядом мотоциклы. Наконец, он добрался до Городище-Пустоваровки, где бухая местный самогон, решил, что пора возвращаться домой, в Донецк. Здесь, на автостраде, он и увидел двух молодых людей, обвешанных стволами и гранатами, которые жестами предлагали ему остановить машину. Нашкоев пожал плечами, и остановился.

"Здорово, братуха", сказал Поэт. "Куда путь держишь?".
"В Донецк, вот", спокойно ответил Нашкоев.
"Кайф, нам туда и надо. Подбросишь?", улыбнулась Полина.
"Почему же не подбросить", ответил Нашкоев. "Садитесь".

Поэт и Полина разместились на заднем сиденье автомобиля.
"Класс, обожаю Цоя", сказал Поэт, когда Нашкоев включил свою кассету.
"Я тоже", ответила Полина. "Потрясающая его музыка!".
"Да, Цой – это то что надо", согласился Нашкоев. "Когда я езжу в экспедиции, то только его и слушаю, чтобы скоротать время".
"А ты историк, значит ", спросила Полина.
"Нет, геолог", ответил Нашкоев.
"Вау, как интересно", сказала Полина. "Наверное, приключений много в жизни".
"Не так уж и интересно", скептически ответил Нашкоев. "Земли много. Хотя и приключений хватает".
"Ух, я даже не представляю себе подробности профессии геолога", воскликнула Полина. "Ты копаешь много?".
"Да, приходится. Скважины бурю", ответил Нашкоев.
"А глубоко?", поинтересовалась Полина.
"Да нет, не сильно, когда-как", пожал плечами Нашкоев. "А почему ты спрашиваешь?".
"Да так. Я люблю глубоко копать", усмехнулась Полина.

В это время машина заурчала и остановилась.
"Черт, бензин кончился", заявил Нашкоев, тщетно дергая ключ зажигания. "У меня больше нет канистры".
"А шланг есть?", спросила Полина.
"Есть, но при чем тут шланг?", с досадой ответил Нашкоев.
"А при том, что будем из бензобака мотоцикла бензин переливать", сказала Полина.
"Какого мотоцикла?", спросили Поэт и Нашкоев одновременно.
"А щас приедет, я уже слышу. Одиночный", ответила Полина. "Выйди и пристрели. Только аккуратно", обратилась она к Поэту.

Поэт вышел на дорогу и действительно увидел, как издалека подъезжает мотоцикл с патрульным. Застрелить его не составило никакого труда. Через минуту Поэт и Нашкоев занимались переливанием бензина из бензобака мотоцикла в свой.

"Девушка у тебя что надо", сказал Нашкоев, отплевываясь от бензина и засовывая шланг в бензобак.
"Да, не жалуюсь", улыбнулся Поэт.
"Жениться не собираетесь?", спросил Нашкоев.
"Да какое там, жениться. Видишь, что делается на свете. Но, вообще, хотелось бы. Я ее очень люблю", ответил Поэт, сам удивляясь тому, насколько сильно он стал обожать Полину за эти два дня.

"Ну, дай Бог вам счастья", сказал Нашкоев.


Глава 9. В последний бой.

Попрощавшись с бабой Дуней, которая надавала им в дорогу всевозможной еды, Ворогеев и Художница вышли на сельскую улицу. Ярко светило солнце, кое-где резвились дети. Из соседнего переулка вышла стая гусей и деловито пересекла дорогу. Здесь все было настолько мирно, что жители знали о событиях в стране лишь из газет. Однако, спокойствие казалось только внешним. Ворогеев и Художница понимали, что стоит им выйти из села, как их тут же схватят. По всей стране сновали отряды военных. Надежд было немного.

"Давай думать, что мы знаем", начал размышлять вслух Ворогеев. "То, что пишут в газетах. А чего мы незнаем? То, чего в газетах не пишут".
"Логично", ответила Художница.
"Значит, мы знаем, что существует некая подземная сеть бункеров, в которых заложены ядерные бомбы. Знаем также, что есть некий центр управления, откуда Босс взрывала города", сказал Ворогеев. "Следовательно, в этом и ее слабость. Если бы удалось захватить этот центр, мы могли бы заставить власть капитулировать. В крайнем случае, мы могли бы уничтожить Киев, вместе со всеми этими подонками".

"Ну нет", сказала Художница. "Я против массового уничтожения мирных граждан, даже если там их осталось немного".
"Я тоже не хотел бы этого делать", ответил Ворогеев. "Да и вряд ли нам придется".
"Думаю, если мы захватим центр управления, то власть не будет сопротивляться, в любом случае", сказала Художница. "Только, даже если предположить, что нам удалось это сделать,  то кто придет на место власти? Опять анархия?".
"Хотелось бы", сказал Ворогеев. "Но, ты видишь, анархия не может существовать среди этих гадов. Опять придет какой нибудь новый Босс".
"Согласна", ответила Художница.
"Мерзкий народец", посетовал Ворогеев. "Им пытаешься создать условия для свободы самореализации, а они лишь убивают друг друга".

"Когда-то я читала, что некоторые философы предполагали наличие народного суда и милиции при анархическом устройстве общества. Для того, чтобы обеспечивать людям эту свободу", заметила Художница.
"Нет, нет, нет", отрезал Ворогеев. "Это утопия. Милиция – это уже власть. Анархия – это полное отсутствие ограничений. Анархия – это не когда человека контролируют извне, а когда он сам контролирует себя. Когда им движет любовь и стремление к духовному обогащению".

"Странно", пожала плечами Художница. "Я не представляю себе такое общество. Может разве лет через тысячу?"
"Я пытался  построить такое общество", ответил Ворогеев. "Видишь, что из этого вышло. Я думал, пройдет самосокращение, естественный отбор, и в кратчайшие сроки будет уничтожена вся мразь. А получилось – всё наоборот. Поэтому, пусть живут как знают. Надо поставить к власти просто порядочных людей, а потом уедем отсюда. Покинем навсегда эту грязную страну. Не хочу больше. Если, конечно, останемся живы".
"Да, что вряд ли", заметила Художница.

"Я люблю тебя", сказал Ворогеев. "Поэтому не хотел, чтобы ты отправлялась со мной. Если ты это сделаешь, у тебя больше не будет дороги назад".
"Мне не нужна дорога назад. У меня нет прошлого", ответила Художница. "Нам с тобой больше нечего терять. Поэтому, я пойду до конца".

Ворогеев обнял девушку и прижал ее к своей груди. "Что ж, возможно ты и права. Спасибо тебе. Не знаю, что бы я без тебя делал".

"Ха, без меня бы ничего и не случилось!", рассмеялась Художница. "Не пошел бы ты гулять в степь. Не позволил бы Ване себя пристрелить. Я разрушила твою анархию".
"Да уж, черный у тебя юмор", сказал Ворогеев.
"Давай тогда подумаем серьезно над нашими безумными планами", ответила Художница. "Как мы собираемся в центр управления проникнуть? Кого поставим на место новой власти?"
"А вот кого", радостно сказал Ворогеев, и указал на кузницу. "Идем вовнутрь, поговорим с кузнецом".

В кузнице было очень жарко. Полуобнаженный, лысый кузнец занимался выделыванием розы из куска раскаленного металла. Вот он, аккуратно завив все лепестки, опустил раскаленную розу в ведро с водой. Раздалось сильное шипение.

"Глядите", улыбнулся кузнец посетителям. "Ничего вышло?".
"Красиво", сказала Художница. "Здорово у вас получается".
"Спасибо", ответил Кузнец. "Я люблю делать цветы".

"Цветы это хорошо", заявил Ворогеев. "Но не всегда к месту. Я предпочитаю ковать мечи".

Кузнец поднял голову, и железная роза выпала на пол из его рук.

"Товввварищ, вверховвный ...", только и смог вымолвить он.
"Тише", прошептал Ворогеев. "Я больше никто. Меня нет. Меня убили".

Следующие пару минут они вместе с Художницей приводили кузнеца в чувства, поливая его водой из ведра.

"Зря ты так", сказала Художница, "Человек может и не оправиться от шока. Тебя ведь действительно все считают мертвым".
"Ничего, ничего", усмехнулся Ворогеев. "Если мы хотим чего-то сделать, то нам нужен именно шок".

"Оружием владеешь?", спросил анархист у Кузнеца, когда тот окончательно пришел в себя.
"Да, товарищ верховный!", ответил ошеломленный кузнец. "Пистолеты, автоматы, немного РПГ". А кто щас не владеет? Без этого никак".
"Отлично, отлично", потер руки Ворогеев. "Страна в опасности. Ты нам будешь нужен. Слушай сюда". И Ворогеев с Художницей поведали Кузнецу об их новых планах.

"Ну что, товарищ, готов послужить Родине в последний раз?", спросил анарх.
"Ясен пень, о чем речь", ответил Кузнец. "Я ненавижу этих тварей, что засели в Киеве".
"Рад видеть, что не все еще продались", улыбнулся Ворогеев. "Нам надо собрать людей. Много у тебя в деревне здоровых мужиков, как ты?".
"Ну, человек сто наберется", почесал свою лысину Кузнец.
"Отлично. Пройдемся еще по соседним деревням", сказал Ворогеев.

"Что, отлично?", спросила Художница. "Ты собираешься людей с голыми руками в бой посылать?"
"Обижаете, сказал Кузнец. Пойдемте". С этими словами он отошел в глубь кузницы, где стоял большой металлический шкаф с разнообразными изделиями.

"Помогите мне", попросил Кузнец Ворогеева, и они вместе отодвинули тяжелый шкаф. За ним  виднелся узкий спуск вниз. Кузнец, Ворогеев и Художница проследовали один за другим в темную подземную комнату, где стены с пола до потолка были обвешаны всевозможными стволами. По углам стояли сундуки, полные гранат. На полу комнаты были аккуратно сложены пулеметы и ручные гранатометы.

"Ух, да здесь хватит, чтобы целую армию вооружить!", воскликнул изумленный Ворогеев.
"А то", ответил Кузнец. "За годы независимости насобирал. Вот и пригодилось".

"Блин, как же вы, мужики, любите всю эту гадость", посетовала Художница. "Жуткая комната".
"Придется и тебе привыкнуть к оружию", сказал Ворогеев. "Раз уж решила страну спасать".
"Да уж", ответила Художница. "Привыкнуть постараюсь. Но полюбить вряд ли смогу". 
"А никто и не просит его любить. Только использовать", сказал Ворогеев. "Знаешь, если у нас все получится, я решил, что больше никогда не возьму в руки ствол".
"Спасибо!", ответила Художница. "Я это ценю. Главное, чтобы у нас все получилось".

"Ты – парень не промах. Будешь нашим министром обороны", сказал Ворогеев Кузнецу.
"Есть, товарищ верховный анарх!", бойко ответил  Кузнец.
"Давайте звать меня лучше просто, командующий, например", предложил Ворогеев. "Ненавижу эту кличку, верховный анарх".

"Будем звать тебя Генерал", улыбнулась Художница, с нежностью посмотрев на Ворогеева. "Мой Генерал. Идёмте наверх, пора собирать народ".


Глава 10. Танец на крыше.

На въезде в Донецк машину Нашкоева остановило ГАИ.

"Выходите по одному! Не думайте сопротивляться. Вы под прицелом!", закричали менты. "Давно вас ждем, сволочи".

"Вот и приехали", грустно сказал Нашкоев, и выключил Цоя.
"Спокуха", улыбнулась Полина. "Возьми оружие, выйди и расстреляй их всех", попросила она Поэта.

"Но как?!", удивленно спросил Поэт. "Меня же в миг изрешетят. Мотоциклов тут нет, даже взрываться нечему".
"Я сказала, иди и стреляй!", резко ответила Полина, приказным тоном. "Не бойся милый, всё у нас будет хорошо", тут же мягко добавила она, и нежно поцеловала своего любовника.

От этого поцелуя всё смешалось в голове у бывшего солдата Ворогеева. Он почувствовал, как необъяснимая, звериная мощь наполняет его всего до краев. Больше не оставалось ни страха, ни сомнения. Лишь железная решимость, да память о поцелуе своей возлюбленной, который до сих пор жег его губы. Поэт взял автомат, и вышел из машины. Двенадцать патрульных открыли огонь одновременно, посылая в Поэта очереди патронов. Поэт уже почему-то знал, что ни одна их пуля не попадет в цель. Он спокойно поднял свой "калаш", и одиночными выстрелами уничтожил одиннадцать ментов. Двенадцатый в панике побежал прочь.

"Стой!", заорал Поэт, и выстрелил два раза по ногам беглеца. Застонав, тот упал на землю.

"Вот видишь, милый", улыбнулась Полина, выходя из машины. "Никогда ничего не бойся со мной. Посидите в машине. А я пойду, узнаю у этого гадика кое-какую информацию".
"Может, мы сами?", предложил ничего не понимающий Нашкоев.
"Давай останемся", сказал ему Поэт. "Надо делать то, что она говорит".

Нашкоев почувствовал, что лучше не спорить.
Полина подошла к лежащему мужчине и сняла с него милицейскую рубашку, обнажив торс.
 "Вот мы и встретились, Олег", сказала девушка тихо. "Он тебя уже давно ждет".
После этого она достала солдатский нож, и начала работать.

Находясь словно в каком-то гипнотическом сне, Поэт и Нашкоев старались не смотреть, слыша жуткие вопли несчастного. Полина делала все аккуратно. Ни одна капля крови не испачкала ее руки. Когда она закончила, то просто вытерла нож о подол своего кителя и вернулась к машине.

"Поехали, мальчики", заявила она весело. "Мы перекантуемся денек у тебя на флэту, если ты не против", попросила она Нашкоева.
"Конечно не против, что ты", ответил перепуганный геолог.

Проезжая по Донецку, Поэт отмечал, как он изменился. Абсолютно, пустые улицы, без машин и без людей были до блеска вымыты. Окна домов, в которых раньше часто можно было увидеть парочки, занимающиеся сексом, или же показательно повешенные тела врагов анархии, теперь все казались одинаковыми и серыми. Поэт заметил, что большинство окон было заколочено.

"Наверное, уже всех расстреляли", подумал он. "А нет, всё же, еще не всех". У проспекта Мира Нашкоеву пришлось притормозить машину. Улицу перекрыли санитары, выводившие из подъезда какого-то мужчину. Шел он спокойно, не сопротивляясь.

"Это начальник анархической пропаганды по Киевскому и Ворошиловскому районам", сказала Полина.
"Да, видать знатный мужик, ишь как гордо шагает", заметил Нашкоев.

Поэт ничего не сказал. Он в недоумении наблюдал, как к толпе санитаров резко подъехала роскошная иномарка, и оттуда, в сопровождении охраны, вышла Инна.

"Здравия желаем, товарищ командующий!", вытянулись санитары.
"Вольно, мальчишки", сказала Инна. "Ну что, поймали тебя, наконец?", обратилась она к закованному в наручники мужчине. "Вот так вот, славный. Повезло тебе, что мне надо ехать в Киев. А то бы лично тебя допросила".

Инна села в машину, которая исчезла столь же быстро, как и приехала.

Никто из собравшихся так и не замечал желтую "пятерку", стоящую поодаль. Нашкоев нажал на газ, и скрылся в переулке.

"Не могу поверить", думал Поэт. "Она продалась повстанцам! Как она могла? Хотя, она всегда была скользкой тварью". Поэт поймал себя на мысли, что ему, по большому счету, уже совершенно пофиг. Сейчас возле него сидела самая необыкновенная девушка в мире, которую он очень боялся и очень любил. Рядом с ней любые мелкие неприятности забывались довольно быстро. Поэт притянул Полину к себе, и они снова принялись целоваться.

Нашкоев уверенно довел машину до своего дома. Войдя в квартиру, Поэт и Полина умылись и сидели в прокуренной комнате на большом диване, в то время как Нашкоев хлопотал на кухне, готовя завтрак.

"Любовь моя, как я тебя обожаю", сказал Поэт, целуя Полину в губы.
"И я тебя! Хочу, чтобы ты всегда-всегда был рядом", со страстью ответила Полина.
"Я всегда буду рядом", пообещал Поэт.
"Надеюсь на это", мечтательно сказала девушка. "Нам осталось немного совсем. Мы выполним задание, и больше никто нас не сможет разлучить".

"Какое задание?", удивленно спросил Поэт. Тут он поймал себя на мысли о том, что никогда до этого даже не пытался поинтересоваться целью их путешествия, воспринимая все действия Полины как должное. Между тем, Поэт все больше стал замечать странности в ее поведении. Казалось, поступки этой девушки не были подчинены никакой человеческой логике. Она словно  жила лишь своими чувствами и инстинктами. Даже когда Поэт заключал ее в свои объятия, он ощущал, насколько неподконтрольной может быть та сила, что таится в ней. И от этого ему становилось страшно. Но, от этого же, он еще больше ее обожал. 

"Ты очень скоро узнаешь. Потерпи, милый", с нежностью произнесла Полина, и Поэту снова не осталось ничего, кроме как повиноваться. На кухне Нашкоев включил магнитофон, и в прокуренном воздухе квартиры зазвучала группа ДДТ.

Весь день Поэт и Полина занимались друг другом, делая пару раз перерывы, чтобы поесть. Нашкоев курил в кухне, и слушал рок.

К вечеру, когда стемнело, квартиранты легли спать – Поэт и Полина, сжав друг друга в объятиях, на нешироком диване в зале, Нашкоев – на своей кровати в спальне. Он уже видел третий сон, когда его разбудил голос девушки.

"Мы пойдем", сказала Полина. "Спасибо за гостеприимство".
"Может, до утра побудете?", предложил Нашкоев из вежливости. На самом деле, он был рад, что это демоническое создание покидает его квартиру.
"Нет, к сожалению, нам надо срочно идти", ответила Полина.
"Хорошо, удачи вам!", сказал Нашкоев. "Я вставать уже не буду, ладно? Захлопните дверь".
"Ок, спасибо за все и не поминай лихом", улыбнулась Полина. "Еще увидимся".

Она прошла в зал, где спал Поэт. "Вставай, соня. Нам уже пора", сказала девушка, тормоша Поэта за плечо.
"Что так рано?", спросил сонный Поэт. "Ночь же".
"Надо, значит надо", сказала Полина. "Пора!". Поэт вдруг почувствовал на себе толчок той неумолимой энергии, которая тянула сейчас его девушку прочь.
"Хорошо, встаю", проворчал он, спешно одеваясь.

Покорно следуя за Полиной, он уже совсем не удивился, когда оказался на крыше девятиэтажки. На ночном небе ярко светили звезды. Поэт поставил на землю сумку с оружием, и стал оглядываться по сторонам.

"Нам сюда", сказала Полина, указывая на открытый люк. "Надо будет спускаться по лестнице. Осторожно. Будь рядом со мной".
"Мрачно, там", ответил Поэт, заглядывая темноту провала.
"Жизнь – вообще мрачная штука", ответила Полина. "Это наш последний этап, малыш. Скоро всё будет кончено".
"Я верю тебе", улыбнулся Поэт, обняв девушку. "Знаешь, что? А давай немного потанцуем. Всегда мечтал потанцевать ночью на крыше". И он закружил Полину в странном вальсе без музыки, на осмоленной крыше высотного здания.

"Ха, ну ты затейник", усмехнулась Полина, подчиняясь беззвучному танцу. Она чувствовала, как некий зов тянет ее туда, вниз, в люк. Однако другая, не менее страшная сила призывала ее повременить и потанцевать здесь, под звездами, со своим возлюбленным. "Возможно, я в последний раз вижу небо", вдруг подумала Полина, и две слезинки медленно скатились из ее глаз.

"Почему ты плачешь, миленькая?", спросил Поэт с удивлением.
"Наверное, от счастья", прошептала девушка. "Пойдем, хватит танцевать. Нам пора!", добавила  она строгим голосом. Молодые люди начали спуск.


Глава 11. Вторжение.

Отряд захватчиков дремал. Через час должны были забрезжить первые лучи рассвета, а это значит начало вторжения. Все было рассчитано. Генерал с Кузнецом собрали в общей сложности 205 человек. Посовещавшись, командующие решили, что этого должно хватить для небольшой ударной группы. По просьбе Генерала Кузнец, пройдясь по селу, подыскал несколько геологов, ничего не понимающих и бухающих водку. Не вдаваясь в объяснения, Кузнец прихватил геологов с собой.

"Вся соль будет заключаться в неожиданности нападения", сказал Генерал. "Я рассчитываю уже к полудню взять Борисполь". О своих дальнейших намерениях Генерал пока не сообщил никому, кроме Художницы. Дело в том, что под аэропортом Борисполя он когда-то выкопал небольшой бункер. Сейчас этот бункер был в запустении, однако в нем сохранилось все необходимое бурильное оборудование. Именно таким образом рассчитывалось проникнуть в подземные убежища Босса. Генерал еще не имел понятия, насколько огромным сооружением является то, что он окрестил "убежищами".

Лежа в предрассветном забвении, Художница видела странный сон. Она находилась на полуразрушенной бензозаправке, той самой, где остановились автобусы Ворогеева в ту злополучную ночь. Перед ней стояла старая скамья, на которой сидели Ворогеев и Ефим. Между ними, на всю скамью, лежал труп мужчины. Лицо его было накрыто соломенной шляпой. Художница с интересом подняла шляпу, и увидела под ней лицо Ворогеева. В ужасе она обернулась, и взглянула на второго Ворогеева, что сидел на скамье. Анархист беззвучно хохотал. Художница заорала и проснулась.

"Что-то приснилось?", спросил Генерал, успокаивая девушку. Художница рассказала ему свой кошмар.
"Не переживай, это всё уже позади, всё хорошо", сказал Генерал, успокаивая ее.
"Обещай мне", сказала Художница. "Что бы не случилось, куда бы война не заставила нас отправиться, мы всегда будем вместе".
"Хорошо, я обещаю", улыбнулся Генерал. "Я не оставлю тебя".
"Спасибо", сказала Художница и заключила мужчину в объятия.
"Пора нам в путь", сказал Генерал. "Кузнец, командуй подъем!"

Две сотни озлобленных захватчиков быстро собрались и двинулись в дорогу. Штурм Борисполя прошел без потерь. Так как разрушенный еще при анархии аэропорт потерял свое стратегическое значение, в этом районе войск Босса было минимальное количество.

"Стрелять на поражение. Никому не позволять уйти! Все провода и другие системы связи сразу уничтожать", приказал Генерал. "Мы должны проникнуть вовнутрь до того, как Босс будет предупреждена".

Собрав по пути трофейное оружие, и приняв в свои ряды еще добровольцев, ударный отряд занял здание аэропорта.

"Товарищ генерал, имеется двое пленных офицеров. Приступить к допросу?", спросил Кузнец.
"Приступай!", разрешил Генерал. "Мне нужны как можно быстрее все сведения об убежищах. План, глубина и так далее. Узнай, обязательно, расположение центра. У нас есть не больше пятнадцати минут. Возьми сколько тебе нужно людей, пусть помогают".

Генерал взял бинокль и поднялся вместе с Художницей на диспетчерскую вышку аэропорта.
"Как красиво тут", сказала Художница, любуясь видом.
"Щас не о красоте думать надо, а о том, чтобы враг не подоспел", ответил Генерал. Однако, горизонт и небо были совершенно чистыми. Не прошло и пяти минут, как появился Кузнец.
"Все готово, товарищ Генерал", пропыхтел он. "Они всё рассказали. Центр управления бомбами находится в Донецке. Ребята щас рисуют план с их слов. Под нами огромные города".

И Кузнец рассказал Генералу то, что ему сообщили о Просторах пленные солдаты.

"Ну и ну", присвистнул Генерал. "Грандиозно. Вот что, ступай быстро с ребятами на склад и неси парашюты. Выберешь сотню самых крепких мужиков, они отправятся с нами в подземелье. Да и геологов не забудь. Остальные будут держать оборону здесь. Что ты узнал о коммуникациях между подземными городами?".

"Они не информированы об этом. Говорят только, есть какие-то туннели с поездами. О местонахождении молчат. Похоже, правда не знают", ответил Кузнец.
"Ну, вы их еще потрясите", сказал Генерал. "Поживее бы всё".
"Да, и вот еще что", добавил Кузнец, улыбаясь. "Босс сейчас внизу, в киевском Просторе, в своем кабинете. Они сказали местонахождение".

"Вот это везуха!", радостно воскликнул Генерал. "Беги, браток, беги скорее. Чтобы через пять минут здесь были люди и парашюты! Мы начнем спуск в мой бункер".
"Есть, товарищ Генерал!", ответил Кузнец.

"Хороший Кузнец", сказал Генерал Художнице. "Ефимку мне чем-то напоминает. Эх, жаль Ефимку".



Глава 12. Прыжок.

Прошло чуть больше пяти минут, когда сотня захватчиков, груженные парашютами, оружием и горючим, один за другим проследовали к ступенькам, ведущим в подвал аэропорта. Во главе процессии шли Генерал, Художница и Кузнец.

Девушка держала в руке фонарь, освещающий путь. Она уже сбилась со счета лестничных площадок, уходящих одна за другой всё глубже под землю в кромешной тьме, когда, вдруг, Генерал приказал остановиться.

"Здесь", сказал он. "На этой площадке находится дверь в мой Бункер".
"Ступеньки ведут и дальше вниз. Что там?", поинтересовался Кузнец.
"Это обманка", ответил Генерал. "Для чужих. Я не позавидую тому, кто спустится туда, ниже".
"Понятно", сказал Кузнец. "Не будем проверять".

Генерал подошел к большой, очень ржавой двери, находящейся в стене и принялся крутить  входной вентиль. Дверь открылась медленно, как бы нехотя, с жутким скрипом.

"Входите, братья", обратился Генерал к захватчикам. "Не забывайте вытирать ноги".

Художница заметила, что этот бункер был совсем не такой уютный, как тот, в котором она уже успела побывать, хотя и не менее ржавый. Дело было в том, что здесь все отдавало какой-то пустотой и необжитостью. Длинный пыльный коридор с комнатами по бокам, пустыми и одинаковыми, без единого намека на мебель. Пройдя в конец коридора, Генерал отворил дверь в большую техническую комнату, где стояли три буровые установки.

"Привести сюда геологов и еще пять мужиков в помощь", скомандовал Генерал. "Ты, Кузнец, будешь руководить. Заправляйте машины".

Начался быстрый и кропотливый труд по заправке застоявшихся, давно не используемых бурилок.
"Хоть бы оно заработало", сказал Генерал, помогая одному из геологов дотащить канистру с бензином до установки. "Вся надежда сейчас на эти аппараты".

И аппараты не подвели. Пыльные, долгое время никому не нужные, они словно снова начали дышать, когда геологи завели их двигатели.

"Бурить начнем прямо здесь", скомандовал Генерал. "Это уровень 80 метров. Какая глубина до купола Простора?".
"Здесь двести тринадцать метров, товарищ Генерал", ответил Кузнец.
"Отлично, стало быть, сто тридцать три метра пройти", потер руки Генерал. "Могло быть и хуже. Начинайте ребята. И откройте все рты".

Предупреждение было не лишним. Страшный грохот заполнил весь бункер, когда первая буровая установка, пробив стальной настил на полу, начала вгрызаться в земляную породу.
"Когда они заткнутся?", проорала Художница. "Я не выдержу долго".
"Потерпи", закричал ей Генерал. "Это хорошие бурилки. Японские. Должны быстро справиться".

Звук бурилки, уходившей все глубже, затихал. Все захватчики, наводнившие Бункер, замерли в  тревожном напряжении. Наконец, воздух сотряс обрадованный возглас геолога, глядящего на свой пульт.

"Прошла!", проорал он. "Есть пробитие!!! Ребята, мы сделали это!".
"Молодцы, братухи!!!", закричал Генерал и принялся обнимать геологов. "Простор открыт! Поздравляю вас, товарищи! Пускайте второй бур!".

Захватчики разразились криками восторга и аплодисментами.

Когда последний бур окончательно сформировал стены шахты, Художница с Генералом аккуратно подошли к краю, и заглянули вниз. Ничего не было видно, кроме черноты.
"А где же свет в конце туннеля?", спросил Генерал. "Вы уверены, что пробурили насквозь?", поинтересовался он у геологов.
"Мы свое дело знаем", обиженно ответили геологи, дыхнув на Генерала перегаром.
"Да вы не серчайте, я ж шучу", улыбнулся Генерал, похлопав геологов по плечам. "Вы настоящие герои, товарищи! Я вас представлю к награде. Надеть всем парашюты!", скомандовал он захватчикам.

"Товарищ Генерал. Разрешите мне первым прыгнуть", попросил Кузнец.
"Разрешаю", ответил тот. "Всегда ценил в бойцах храбрость. Перед прыжком всем приготовить автоматы и включить фонари. Никто не забывает, что дергать кольцо только после того, как увидите, что вылетели из-под купола. Если ваш парашют откроется в шахте, то он зацепится за стены и запутается. Когда коснетесь земли, сразу хватайтесь за оружие. Вокруг могут быть враги", проинструктировал он захватчиков.
"Ты, стой у шахты и помогай мне смотреть, чтобы все прыгали правильно. Между каждым выдерживаем паузу в пять секунд", обратился Генерал к Художнице.

Один за другим, сотня солдат начали прыгать в дырку, выкопанную в полу технической комнаты бункера. Наконец, в помещении не осталось никого, кроме двоих влюбленных.

"Ну, раз голова последнего отсюда не торчит, значит шахта точно сквозная", пошутил Генерал.
"Мне страшно", сказала Художница. "Это абсолютная неизвестность. Что нас ждет там? Может, наши люди уже мертвы".
"Но но, без паники", ободрил ее Генерал. "Мы с тобой решились на это предприятие. Значит, нам нечего уже нельзя боятся. Бог на нашей стороне".
"Ты веришь в Бога?", удивленно спросила Художница.
"Приходится", ответил Генерал.
"Обними меня", попросила девушка. "Давай полетим вместе".
"Хорошо, я помню свое обещание", сказал Генерал. "Держись за меня очень крепко".
"Я держусь", засмеялась Художница, и прижалась к своему возлюбленному.
"Ну, полетели!", закричал Генерал, и они вместе прыгнули в пропасть.

Некоторое время влюбленные самозабвенно целовались, пребывая в свободном падении во тьме буровой шахты, когда, вдруг, резкий свет ослепил их. Они увидели, что находятся в огромном, открытом пространстве, а над их головами стремительно уходит вверх гигантский купол, весь увешанный ярко светящими прожекторами и какими-то механизмами. Генерал дернул кольцо парашюта.
 
"Ты только глянь!", воскликнула Художница.

Полюбоваться было на что. Под ними, далеко внизу, словно тысячи светлячков, светились огни киевского Простора.
"Да, это какая-то фантастика!", сказал Генерал, наслаждаясь видом.
"Смотри, мы с тобой парим!", закричала Художница. "Мы летим над подземным городом! Я лечу, лечу!", смеялась она.
"Да, никогда я еще такого кайфа не получал", захохотал Генерал. "Посмотри, а наверху-то звезды! Вот, зачем нужны были эти прожектора!".
"Супер!", закричала Художница. "Давай, целуй меня!".

В долгом поцелуе Художница и Генерал убили основное время полета до земли.

"Ну, вот и вы прибыли!", радостно поприветствовал их Кузнец. "Все наши добрались благополучно. Военных тут нет. Зато посмотрите, сколько девятиэтажек. И кому они тут нужны? Лучше бы кузницу построили".
"Идем, идем", сказал Генерал. "Потом налюбуемся".
"Рота, вперед!", заорал Кузнец, и отряд захватчиков уверенно зашагал по Простору.


Глава 13. Босс.

Босс сидела в своем подземном кабинете и читала интернет. Ее компьютер был один из первых, которые подключили к интернету после налаживания контакта с западом. Босс чувствовала, как нормальная, цивилизованная жизнь начинает внедряться в ее страну. Во всяком случае, в ее кабинет.

Боссу было скучно. Она посмотрела на массивные мраморные стены и зевнула. Там, за толстыми стенами, находился киевский Простор. В нем трудились рабочие, отстраивая и реставрируя старый город. Здесь же строились огромные операционные, и уже начались первые операции по отуплению граждан. Босс рассчитывала, что, впоследствии, киевский Простор позволит в кратчайшие сроки прооперировать всех жителей страны. Но это позже. Сейчас, в основном, врачи занимались операциями над солдатами, или "тугодубами", как их шутливо окрестил Ваня. Вышедшие из операционных солдаты действительно были жутко тупы, но столь же исполнительны. Однако, опыты еще не завершились, и многие погибали через несколько часов после операций. Босс дала Министру здравоохранения еще десять легкомыслиц, лишь бы он побыстрее исправил все недочеты.

Напротив Босса, на стене, висели две огромные электронные карты. На первой было изображено постсоветское пространство, всё усеянное зелеными лампочками – отметками Просторов. На второй карте, более современной, был детально вычерчен киевский подземный город – один из самых больших и глубоких секретных городов, располагающийся практически под всей Киевской областью. ГРУшники называли его тропическим за жару, что царила внутри – на некоторых участках глубина города достигала более тысячи метров.

Босс посмотрела на центральную часть карты, где ярко-красным цветом был изображен недостроенный туннель Киев – Полтава. Рабочим было приказано соединить его в кратчайшие сроки с туннелем Донецк – Чернигов, для того, чтобы обеспечить быстрый подземный доступ к Донецку. Именно в донецком Просторе находился секретный центр управления всей системой самоуничтожения. Той самой, благодаря которой Боссу удавалось держать в страхе всю страну.

Босс расстреляла всех, кто помогал ей расшифровывать коды бомб, поэтому она теперь была единственным человеком, способным управлять взрывной машиной. Сейчас в новом туннеле "Киев-Донецк-Ч" были полностью проложены рельсы, однако один участок оставался сильно затопленным подземными водами. Для их откачки требовалась доставка импортных помп. Босс заказала помпы в Германии, и ждала их в конце сегодняшнего дня.

Снова зевнув, Босс закрыла обозреватель интернета. "Все та же фигня", подумала она. "Серость и пошлость. Когда я захвачу мир, интернет будет другим. Да и мир станет другим".

Босс силой заставила себя прекратить фантазировать. С детства она была приучена поменьше предаваться мечтам, и побольше трудиться для того, чтобы эти мечты осуществлять. Босс родилась в бедной семье. Отца она не видела никогда, ее мать была алкоголичкой. Уже в шесть лет девочка знала, как живут люди на самом дне общества, и была взрослой не по годам. Именно тогда она решила во что бы то ни стало добиться для себя другой жизни, не такой, в которой она выросла. И Босс преуспела в этом. Во многом благодаря своей хитрости, во многом – былой обольстительной красоте. Но, самое главное, по мнению ее самой, было то, что она никогда не останавливалась на достигнутом. Даже сейчас, когда у ее ног была одна шестая планеты, она стремилась к большему, желая заполучить весь мир.

Босс никогда не думала о смерти. Она предпочитала жить сегодняшним днем, и не предаваться всяким наводящим тоску мыслям. Смерть для Босса существовала только лишь когда речь шла о других. Сейчас на ее столе лежала пачка приказов о расстрелах, которые она подписала еще утром. Убийство давно стало для нее обычной рутиной. Она подписывала эти приказы лениво и не глядя.

Часы на стене запищали, показав три часа дня. Босс встала, налила себе из графина стакан воды, и осушила его почти залпом. Было жарко. "Нужны новые кондиционеры", подумала она. "Блин, сколько проблем, когда становишься во главе государства". Случайно увидев свое отражение в огромном зеркале на противоположной стене, Босс улыбнулась. "А ведь вправду, сказал кто-то, государство – это я", пронеслось у нее в голове. "Так, пора пойти, проверить как идут работы".

Босс подошла к выходному порталу своего кабинета, и нажала на кнопку. Раздвижные двери открылись. На пороге перед ней стояла толпа злых, вооруженных людей во главе с Генералом Ворогеевым, собственной персоной.

"Вы арестованы, Босс", сказал Генерал, наставляя на нее дуло пистолета. "Поднимите руки вверх. Не думайте сопротивляться. Следуйте с нами".

Шок был настолько сильным, что две секунды Босс пребывала в полном оцепенении. Однако, лишь две секунды. Полная бурных событий жизнь научила ее смотреть в лицо любой ситуации.

"Вам не удастся!", крикнула Босс захватчикам, пятясь назад к стене. "Сейчас здесь будут солдаты. Вас всех уничтожат!".
"Ничего, солдатики твои не успеют. Входы блокированы", улыбнулся Генерал.
"Подошла сюда, быстро", заорал Кузнец. "Убью ведь!".
"Ok, ok, я иду", сказала Босс тихим голосом. Лицо ее побледнело. "Ой, что-то мне нехорошо", пробормотала она, и, пытаясь опереться рукой о зеркало, стала медленно съезжать на пол.
"В обморок упала, что ли?", спросил Генерал у Художницы.
"Я не думаю, Воря", прошептала девушка. "Не спускайте с нее глаз".

Опасения Художницы подтвердились. Внезапно, пол под Боссом раскрылся, и она мгновенно исчезла в проеме. Захватчики тут же начали стрелять, но их выстрелы лишь разбили большое зеркало, осколки которого посыпались в образовавшуюся дыру.

"Прекратить стрелять!", заорал Генерал. "За ней!".

Захватчики бросились к дырке в полу.

"Я полезу", заявил Кузнец, и нырнул под землю.
"Там шахта лифта", сказал он, показавшись через несколько секунд на поверхности, весь в пыли. "Кабина вверх пошла".

"Черт, она сейчас возьмет вертолет, и полетит в Донецк, к чертям всё взрывать!", воскликнул Генерал.
"Посмотри сюда!", крикнула Художница, исследуя экран карты. "Вот, где находится туннель!".
"А это наш шанс", произнес Генерал, подойдя к карте. "Быстро, вниз, к туннелям!".

Толпа захватчиков спешно выбежала из пустого кабинета.


Глава 14. Туннель

Отряд несся по улицам подземного города. Иногда по пути попадались испуганные, ошарашенные охранники, которых тут же расстреливали, не давая опомниться. Дорога начала уходить вниз, и бежать стало легче.

"Вот он! Вот вокзал!", крикнул Генерал, указывая на свет впереди. Солдаты остановились перед огромной платформой, на которой трудились несколько десятков рабочих.
"Взять их!", скоммандовал Кузнец.

Захватчики бросились вперед, и в течение минуты повязали несчастных, даже не пытавшихся сопротивляться рабочих.
"Не убивай этих людей", попросила Художница Генерала. "Они здесь поневоле".
"Я и не собираюсь", успокоил ее Генерал. "Когда все закончится, мы выведем их на поверхность. А сейчас нам надо кое-что узнать".

Кузнец подвел к Генералу испуганного Прораба.

"Куда ведут рельсы?", спросил Генерал у Прораба.
"К черниговскому туннелю", ответил Прораб услужливо. "Рад, что вы вернулись, товарищ верх...".
"Порадуешься дома", оборвал его Генерал. "Как я могу добраться до Донецка?".
"Вам следует сесть на поезд, который стоит в черниговском туннеле", сказал Прораб. "Но туда сейчас добраться можно только на дрезине. А еще, на последнем участке рельсы затоплены. Мы не можем откачать воду, нет насосов".

"Какова длина участка затопления?", спросил Генерал.
"Два километра, сто метров", ответил Прораб. "Я вам дам лодку. Надувную. Мы ей пользовались при работах".
"А сейчас есть рабочие в туннелях?", поинтересовался Генерал.
"Нет, всех вывели", ответил Прораб. "Вы хотите захватить центр? Тогда вам понадобится вот это. Здесь план всех Просторов, с указанием стратегических объектов и системой контроля". С этими словами Прораб протянул Генералу планшет.

"Спасибо", ответил Генерал. "Почему ты так охотно помогаешь нам? Мы же пришли уничтожить твоих лидеров".
"Вы разве не видите, у власти стоят безумцы", ответил Прораб. "Стало еще хуже, чем при анархии. Пожалуйста, помогите нам, товарищ верховный".
"Хм, мы сделаем все возможное", ответил Генерал. "Дрезин сколько у вас?"
"К сожалению, только одна, на три персоны", ответил Прораб.

"Мрачно", почесал в затылке Генерал. "Значит, в Донецк поедет три человека. Остальным держать оборону здесь, в Киеве. Кузнец, назначь старших. Поедешь с нами".
"Я тоже с тобой!", воскликнула Художница.
"Я бы очень не хотел тебя брать", мрачно ответил Генерал. "Оттуда мы можем не вернуться живыми. Но я помню о своем обещании".
"Да", сказала Художница. "Если мы и умрем, то умрем вместе. Без тебя я все равно не захочу здесь жить".
"Тогда поехали. Грузите дрезину", приказал Генерал.

Прощание заняло около десяти минут. Генерал, Художница и Кузнец лично подошли к каждому из захватчиков и поблагодарили их за прекрасную службу.

"Не сдавайтесь, товарищи, держите оборону", сказал Генерал. "Чую, скоро наша возьмет!".
"Удачи вам!", "Да пребудет с вами Господь!", "В добрый путь!", слышались возгласы захватчиков, когда дрезина, урча и дребезжа, двинулась по подземному туннелю.

Когда они ехали уже около двух часов, Художница начала дремать, положив голову Генералу на плечо.
"Эх, быстрее бы", обратился Генерал к Кузнецу. "Возможно, мы щас едем, а города уже все взорваны. Или нас будут поджидать".
"Да, но другого варианта нет", сказал Кузнец. "Тут, как говорится, пан или пропал".
"Да уж", вздохнул Генерал.

Ни Генерал, ни Кузнец, ни Художница не знали о том, что Босс по личным причинам решила отложить на несколько часов свой перелет в Донецк, и находилась сейчас высоко над ними, в загородном домике допросов. В комнате, помимо нее, было два человека – министр внутренних дел и командующая отделом операций специального назначения.

Босс посмотрела пронзительным взглядом на Инну, подвешенного к потолку Ваню, затем в окно, и изрекла:
"Ходят слухи, что ты, дорогой Ваня, стукачек..."
"Я ео маагн..."
"Ну, что скажешь. Обмануть хотел... Бабу не проведешь, она сердцем чует..."
"Так я жемпек..лщо..буа..муууу"
"Да ты не бойся. Мы тебя не больно зарежем... Инна, неси плоскогубцы..."
"СУУУКИИААААААААААААААААААА", – слышалось далеко за пределами комнаты допросов в этот весенний тихий вечер...


Глава 15. Свидание.

Трое людей плыли на надувной лодке по затопленному туннелю. Повсюду был слышен стук капелек воды, падающих откуда-то сверху. Иногда под потолком проносились несколько встревоженных летучих мышей. Генерал размеренно греб, вглядываясь в темноту перед собой. Кузнец закрыл глаза и о чем-то мечтал. Художница, опустив ладошку в воду, наблюдала, как за  ней остается небольшой след.
"Крокодил укусит", сказал Генерал.
"Шутишь", засмеялась Художница, "Разве что водяная крыса".
"Кто его знает", мрачно ответил Генерал. "В этих лабиринтах Босса все что угодно может водиться. А вот и берег", добавил он все тем же мрачным тоном.
"Ура, поезд!", закричали Кузнец и Художница.

Действительно, чуть выше, в тусклом свете прожекторов, можно было увидеть рельсы черниговского туннеля, на которых одиноко стоял поезд, словно дожидаясь своих пассажиров.

Друзья быстро разгрузили лодку, и поднялись к рельсам.
"Ну, здравствуй, поезд", сказал Генерал. "Отвезешь нас в Донецк?".

Поезд ничего не ответил. Он продолжал стоять на рельсах без единого признака жизни.
"Интересно, а он вообще работает?", спросил Кузнец.
"Щас проверим, сказал Генерал", и, пошарив в данном ему Прорабом планшете, нажал на какую-то кнопку. Художница  и Кузнец зажмурились от резкого сияния фар вагонов.
"Ты смотри, смотри, нажмешь не то, он уедет без нас", сказал Кузнец.

Двери поезда раскрылись, и друзья устроились на сиденье в первом вагоне.

"Ну, теперь держитесь". С этими словами Генерал выбрал на своем КПК маршрут Чернигов-Донецк, и нажал Enter. Заревели двигатели, и поезд рванул как сумасшедший. Вскоре, прожектора, висящие кое-где на стенах туннеля, слились от скорости в единую, яркую линию.
"Вот это скоростюга", удивился кузнец. "Умели же метро строить в СССР".
"Да, в советские времена, да", согласился Генерал.

Художница молчала. Она снова достала из тубуса свою картину и внимательно всматривалась в холст.
"Не будем ей мешать", тихо сказал Генерал Кузнецу.

Так прошло несколько часов, когда поезд начал плавно тормозить.
"К оружию!", скомандовал Генерал. "Мы въезжаем в Донецк!".

Босс не услышала шума поезда. Она была полностью поглощена компьютером в комнате управления. Набрав какие-то коды, женщина с удовлетворением потерла руки. Затем она взяла микрофон, и начала говорить:
"Граждане террористы! Где бы вы не находились, предлагаю вам немедленно сдаться! В противном случае, я начну взрывать города, по-одному. Первый на очереди Киев. Повторяю еще раз, советую немедленно сдаться. Киев будет уничтожен через 10 минут. Время пошло".

Громкоговорители эхом разносили голос Босса по всем Просторам и по улицам крупных наземных населенных пунктов. Граждане, гнездящиеся в своих квартирах, в страхе внимали каждому ее слову.

"Не так быстро", сказал Кузнец, что первым ворвавшись в комнату, приставил пистолет к виску Босса. "От ваших речей, дамочка, уши вянут".
"Немедленно отключи взрывную систему!", приказал Генерал, вошедший вместе с Художницей следом за Кузнецом. "И не пытайся сопротивляться. На этот раз тебе некуда бежать, пристрелим вмиг".

Босс поняла, что это конец. Медленно и неохотно она деактивировала код уничтожения Киева. "Вы выиграли эту битву", сказала она голосом, полным ненависти. "Но вы еще не выиграли войну".

Неожиданно, в комнату управления вбежали двое молодых людей.
"Бросить оружие!", заорала Полина Кузнецу, подняв свой автомат. "Руки вверх! Босс, арестуйте, пожалуйста, этих смутников!".

"Вот так то!", обрадовалась Босс, поднимаясь со стула, когда Генерал, Кузнец и Художница подняли руки. "Мои солдаты не зевают. Теперь вы видите, кто проиграл!". С этими словами она подняла пистолет и выстрелила в Кузнеца. Тот, издав стон, упал замертво.

"Что ты делаешь?", изумился Поэт, обращаясь к Полине. "Ты не можешь быть одной из них, я не верю! Скажи, что это не так!".
"Я не одна из них", спокойно сказала Полина. "Босс служит моему отцу. Я пришла сюда, чтобы отдать отцу то, что принадлежит ему по праву. Малыш, не волнуйся. Скоро все закончится", добавила она своим нежным голоском.

"Ты сошла с ума! В этом была твоя миссия?", закричал Поэт. "Любимая, если Босс останется у власти, ничего не закончится ни для нас, ни для кого из людей. Я не могу этого позволить!". С этими словами Поэт подбежал к Боссу и направил на нее пистолет.
"Ну вот, а теперь опять я пленница", безразлично сказала Босс. Ее уже начала доставать эта ситуация.

"Отойди!", закричала Полина диким голосом. "Отойди, или ты умрешь!".
"Если хочешь, то стреляй в меня!", сказал Поэт. "Помни, я все равно тебя люблю!".
"Если любишь, отойди!", заорала Полина. "Не шевелиться!", крикнула она попытавшемуся дернуться Генералу.
"Я люблю тебя, и всегда буду любить!", сказал Поэт. "Но я не отойду! Я паскудно прожил жизнь, но не хочу паскудно помирать. Я обязан это сделать! Пойми, милая! Помоги нам! Брось автомат, и иди ко мне. Любовь моя, иди сюда!".

Слова Поэта словно колокол звучали в воспаленном мозгу Полины. Ее сущность будто разделилась надвое. Одна ее половина выла адским голосом Хозяина: "Убей его! Убей его! Не позволь!". Но другая половина отвечала нежно, словно журчание ручейка. "Это мой любимый. Я не могу в него стрелять. Он зовет меня! Хочу к нему!".
"Сделай это!", ревел в голове Хозяин.
"Мой милый", звенел голос-ручеек.

Полина почувствовала, что еще мгновение, и ее голова взорвется. Она перестала видеть, слышать, и воспринимать реальность. Перед ее глазами стояли огромные столбы адского пламени, в котором она ярко видела своего возлюбленного.
"Ко мне! Иди ко мне!", звал он ее.

Словно наваждение, Полина увидела, как жуткий монстр, возникший из огня рядом с ее любимым, начал с остервенением его душить.
"Помоги, помоги!", кричал Поэт. "Иди ко мне!".
"Я иду, милый!", заорала Полина и выпустила автоматную очередь по жуткому монстру.

Босс схватилась за грудь, и упала на пол.

"Милая, я знал, я верил в тебя", закричал Поэт, бросаясь в объятия к девушке.
"Любимый, где я? Что случилось?", не понимала Полина и плакала.
"Теперь все кончено!", сказал Поэт, и почувствовал, как слезы начали скатываться и из его глаз. "Всё позади. Я люблю тебя!".
"Я тоже тебя люблю, мой хороший!", выдохнула девушка и, вздрогнув, неподвижно застыла.

Командующая отделом операций специального назначения Инна, вбежав в комнату, успела  выпустить пулю в спину разведчице, прежде чем в воздухе раздался выстрел Генерала, пробивший командующей лоб.

В исступлении, Поэт продолжал звать и трясти свою возлюбленную, не понимая, почему та не отвечает. Наконец, руки его разжались, и мертвое тело Полины медленно опустилось вниз.

Поэт посмотрел на тела двух девушек, что лежали перед ним – труп его бывшей любовницы и труп возлюбленной. Еще секунд пять он стоял так, в оцепенении, когда ноги его перестали слушаться, и он осел на пол, содрогаясь в беззвучных рыданиях.

Ворогеев и Художница с ужасом наблюдали за происходящим. Тишину нарушил хриплый голос Босса, доносящийся словно из-под земли.
"Вы проиграли войну...".

Резко обернувшись, Ворогеев увидел, как Босс, с трудом привстав, дернула большой рычаг, и упала бездыханная. Глаза ее остались открытыми. На лице застыла жуткая гримаса ненависти и жажды мести.

"600 СЕКУНД ДО ПОЛНОГО УНИЧТОЖЕНИЯ", донесся из динамика холодный голос робота.
"Сука, как это вырубить?!", закричал Ворогеев, дергая рычаги, и нажимая на все клавиши компьютера".
"Бесполезно", сказал вдруг Поэт, приподнимаясь. "Я знаком с такими системами. После того, как активировано полное уничтожение, бомбы можно обезвредить только непосредственно. Бегите!".
"Надо бежать!" – сказал Ворогеев Художнице. "Идем-же", обратился он к Поэту.
"Я никуда не пойду", ответил Поэт с полным безразличием и холодом в голосе. "Я останусь с ней". Обняв безжизненное тело Полины, он снова затрясся в рыданиях.

"525 СЕКУНД ДО ПОЛНОГО УНИЧТОЖЕНИЯ".
"Мы не можем оставить его здесь!", сказала Художница. "Надо забрать его".
"А ну иди сюда", сказал Ворогеев, пытаясь силой поднять Поэта.
 "Отойдите от меня, иначе я застрелюсь!", воскликнул Поэт, приставив пистолет к своему виску. "Идите, я вам приказываю! Тебе еще есть для чего жить", сказал он Ворогееву. "Спасай ее! ИДИ!".

Ворогеев и Художница стояли несколько секунд в раздумьях.
"Тогда прощай, снайпер", произнес Ворогеев. "Мы никогда не забудем твою службу".
"Прощайте и вы. Идите...", тихо произнес Поэт.

"485 СЕКУНД ДО ПОЛНОГО УНИЧТОЖЕНИЯ".
"Бежим!", крикнул Ворогеев, в глубине рассудка уже осознавая абсолютную невозможность спастись от масштабного ядерного взрыва. В отчаянии, схватив Художницу за руку, он побежал с ней к ближайшему лифту.

Время, проведенное в кабине, показалось молодым людям вечностью. Когда двери лифта, наконец, раскрылись, влюбленные выбежали из темного подъезда какого-то жилого дома, и жадно вдохнули ночной воздух микрорайона Широкий.


Глава 16. Пустой день.

Накрытая ночью страна разразилась громом. Подземные взрывы не были видны, зато их можно было хорошо слышать. Оглушающий грохот раздался в тысячах уголков евразийского материка. Земля просто проваливалась вниз, вместе с городами, домами, квартирами, людьми, ютящимися в них. Солдаты, марширующие по улицам, машины с санитарами, едущие за очередной партией "безнадежных", все это со страшным шумом в один миг скрылось под землей.

Большинство из горожан, спящие, или занятые своей повседневной суетой, не успели даже заметить, как земля вдруг ушла у них из-под ног, отправляя их самих в бездонную пропасть. Мучители в кабинетах допросов продолжали еще несколько секунд издеваться над своими жертвами. Начальники уголовных розысков еще успели подписать два-три постановления о расстрелах. Дворничиха, бабка Глафира успела увидеть еще кусочек сна о том, как она отдирает  чьи-то кишки с асфальта. Однако, через несколько секунд, все они стали частью единого месива обломков. Закончило свое существование Восточная Федерация – молодое государство, так и не успевшее стать на ноги.

Ворогеев и Художница сидели на траве, наблюдая чудесную картину смерти мира вокруг. В сиянии предрассветных звезд рушащиеся здания выглядели особенно красиво.
"Сейчас дойдет и до нас", сказала Художница. "Поцелуй меня на прощанье".

Слившись в прощальном поцелуе, влюбленные не заметили как грохот стих так же внезапно, как и начался.
"Посмотри!", закричала Художница, открыв глаза. "Мы остались".

Ворогеев огляделся, и понял, что они действительно остались. Небольшой островок суши с полуразрушенными домами и козами, спящими поодаль на лужайке, чудом уцелел после подземного взрыва. Дальше земля обрывалась вниз, в черноту.

"Какой ужас", сказал Ворогеев. "Даже сейчас умереть не дадут".
"Видно, мы с тобой счастливые!", засмеялась Художница, вскочив на ноги и кружась на траве. "Посмотри!".
"Вот это да! Море!", только и сумел вымолвить Ворогеев, глядя, как чернота вокруг их острова стремительно заполняется бурлящей водой "Море пришло!".

Художница с Ворогеевым смотрели, не веря своим глазам. Теперь они находились на настоящем острове, до самого горизонта окруженные со всех сторон водной гладью.

"Так вот, оно какое, Донецкое море!", воскликнул Ворогеев.
"Я знаю!", радостно воскликнула Художница. "Я поняла!". Спешно достав картину и краски и включив фонарь, девушка принялась что-то рисовать.

"Вот!", сказала она Ворогееву, закончив работу. "Посмотри! На картине не хватало моря!".
"Теперь мы живем с тобой в этой картине", улыбнулся Ворогеев, глядя на пейзаж вокруг и сравнивая его с холстом.

"Да!", воскликнула Художница. "Мы с тобой очутились в новом мире! Мы вдвоем! Только взгляни! Вот она, наконец, настоящая анархия. Вот она!"

"Анархия!!!", закричал что есть мощи Ворогеев, и его голос эхом отозвался в ночном небе.

Скинув с себя всю одежду, Художница и Ворогеев бросились в прохладные волны новорожденного моря. Словно дети, они радостно смеялись и беззаботно плескались в воде, пока за горизонтом не забрезжил кусочек солнечного диска. Раздалось блеяние коз, которые, пробудившись ото сна, тупо смотрели на воду, не понимая, что произошло.

"Вот и новый день настал!", воскликнул счастливый Ворогеев. "Давай сделаем костер!".   

Вдоволь накупавшись и обсыхая у разведенного костра, влюбленные заметили небольшой листок бумаги, застрявший в траве.

"Ну-ка", обратилась Художница к Ворогееву. "Что это?".
"Похоже на стихотворение", сказал Ворогеев с интересом. "Почитай".
"Не бывает", начала Художница, развернув листик.
         
Поворотов в жизни не бывает,
Это просто тени от витрин.
В облаках дождя опять мерцают
Отраженья сморщенных гардин.

И асфальта вовсе не бывает,
Это только каменный настил.
Землю на минуту прикрывает
Он от тех, кто грязь себе простил.

Нет просвета меж двумя домами,
Нет, и быть не может никогда.
Камень притирается об камень,
Чтоб всегда стояли города.

Впрочем, городов ведь тоже нету,
Выдумали их поводыри.
Проходя от изгороди к свету,
Испугались солнечной игры.

И идей ничьих не существует.
Это понимаешь лишь когда
Клевер полевой вдруг нарисует
Тот узор, что был в душе всегда.

Нет машин, нет в мире расстояний,
Лишь тропинка через балку вспять
Увела в запретное свидание,
То, что был не в силах угадать.

Там, под небом, откровенно чистым,
Под весной, упрятанной людьми
Понял я – нет даже анархистов
Просто, то, что есть – это они.

Мне обидно, что вот так бывает:
Часто в пыльных, суетливых днях
Верим мы лишь в то, что не бывает,
А все то, что есть, мы топчем в прах.

Влюбленные посмотрели друг на друга и улыбнулись. Они уже оба знали, что смогут жить в этом новом мире.


Эпилог.

С огромной скоростью Полина падала на дно Ада, не чувствуя в себе никакой способности сопротивляться. Внутри нее была лишь пустота. Вскоре она обнаружила себя на знакомой горе, рядом с Хозяином. Полина заметила, насколько маленьким и жалким казался он теперь.

"Что ты наделала?!", вскричал Хозяин. "Ты предала меня!".
Полина молчала.
"Ты, сотворенная из материи инферно, ты предала меня!", сказал Хозяин.
Полина молчала.
"Ты, дочь моя единственная, что ты натворила?", спросил ее Хозяин.
"Я просто полюбила", тихо ответила Полина. "Я больше не твоя".

"Что ж, может это и к лучшему", с неожиданным спокойствием произнес Хозяин. "Но теперь, ты сама примешь смерть от творения рук своих".
"Я готова умереть", сказала Полина. "Я узнала самое дорогое, что есть в этой жизни".

Ад содрогнулся. Огромный ангел, стоящий босиком на огненном поле, вонзил свой меч в пылающую землю. Тотчас с неба хлынули потоки ливня. Полина заметила, что небо стало плавно менять свой цвет с оранжевого на серый, затем на темно-синий. Очень быстро вода достигла их горы. Полина увидела, как Хозяин, оказавшись в воде, тут же пошел ко дну.

Следующая волна захлестнула и ее саму. Однако, к удивлению девушки, вода, вместо того чтобы поглотить, начала поднимать ее все выше и выше. Раздалось необыкновенно красивое ангельское пение. Полина, закрыв глаза, всецело отдалась течению, которое куда-то несло ее, нежно лаская.

Когда девушка огляделась, то увидела, что лежит на поверхности реки с чудесными берегами, покрытыми зелеными растениями и цветами. Над берегами возвышались огромные горы, вершины которых утопали в облаках. Солнце ярко сияло в голубом небе. Полина вздрогнула, когда ее тела коснулись руки мужчины, такие привычные и родные.

"Привет!", прошептала девушка. "Ну вот мы и снова вместе. На этот раз – навсегда".

-----------------------
В произведении использованы стихи автора, а также тексты песен группы "Гражданская Оборона".
Все права сохранены © Alan Leif – 2005, 2023.