Переход

Октябрь 1989
Я собирался на соболиную охоту и шёл на дальнюю, Михайлвскую избушку. Потратил целый день, чтобы добраться  до своей избушки и там остановился,  чтобы передохнуть. Груз большой, дорога трудная, да и посмотреть хочется, что здесь произошло? Целый год не был. Решил остаться на день. Сделать небольшой круг, разведать наличие соболей, где и в каком ручье каково их количество?


Погода стоит отличная, ясная, солнечная, тихая, но не для охоты. Нужно больше снега, а его всё нет. Настроение прекрасное, под стать погоде. Грудь расширяется до боли, так хочется вдохнуть, как можно больше свежего, чистого воздуха. Вечерами стоит такая тишина, такие изумрудные зори, стоял бы, любовался и слушал эту тишину.


Переночевал и утром рано пошёл проверить левый ручей, в вершине которого маленькое озерко. Дошёл до самой вершины и не встретил ни одного соболиного следа. Редко встречаются глухари, рябчики. Зато сохатые ходят и видны их свежие следы. Собаки тревожатся, убегают по их следам ненадолго. Мне сохатые не нужны, да и собак жалко, зря силы расходуют, ноги могут поранить. Повернул обратно к избушке и стал спускаться по другую сторону ручья. Пересёк след здорового соболя. След как дно гранёного стакана, но старый. Видимо тот, кого прошлый год в дупло поваленного загнали. Я его выкуривал, поставил на выходе капкан, заткнул дупло рукавицей. Он же, как-то умудрился вытолкнуть рукавицу, обошёл капкан, и был таков.


Спустился по ручью к основной речке, иду по тропе до своего ручья, и тут Норка меня догнала. Я обрадовался, что хоть не одному идти. Прошли немного. Вдруг Норка бросилась вперёд. Убежала, потом опять вернулась. Подхожу к этому месту, а там соболиные следы. Видимо, только,  только прошёл. Норка сразу хвост подняла, мечется в разные стороны, определяет в какую сторону бежать. Остановилась, посмотрела на меня, вроде спрашивает: « Догонять, не догонять?» Потом опять помчалась по тропе вперёд, и уже не останавливалась. Верный соболиный ход определила. Едва начал в следах разбираться, куда соболь побежал, а она уже залаяла. Лай у неё такой обидчивый от отчаяния, что соболь перед носом на дерево заскакивает, она на дерево прыгает, чуть за хвост его не словила. Такой лай подняла, визжит, плачет, ревёт, как будто несколько собак лают. Подошёл, одна. Привязал, стрельнул, тут и Дымок прибежал. Угостил собак, спрятал соболя в рюкзак.


Такие случаи я подарками называю. Весь день ходил, такие богатые, соболиные места проверил, и нет ничего. А здесь удача. Без большого напряжения, без больших физических затрат, без изнурительной погони, да по мелкому снегу, рядом с избушкой, и такой красавец, соболь. Через полчаса пришёл в избушку.


Притопал рано, времени для ночлега ещё достаточно, и я решил понягу с главным грузом отнести на основную речку. По ней мне идти дальше, чтобы утром рано, в темноте не спотыкаться с тяжёлой ношей по кочкам. Задумал, сделал. Понягу пристроил повыше, на сваленную толстую ель, чтобы утром было легче одевать её. Обратно льду в рюкзаке прихватил. Избушка в тридцати минутах ходьбы, вверх по ручью стоит, а там воды нет. Ручей с середины лета пересыхает.


Дымок ходил со мной. Норка же не пошла. Толстая как свинья, хитрая, но умная. Знает, что просто так пошёл. Что упитанная, то это хорошо, запас перед началом охоты обязателен,  моментом лишний вес слетает. Дымок же весь в свою мать, Найду. Как она меня не бросала никогда, так и он тоже. Так же, как и у Найды что-то с желудком неладно. Может раньше испортил, Когда мы вместе голодали в тяжёлых походах в молодости. У меня тоже болит позвоночник от затылка, и ниже. Приходишь после изнурительного перехода еле, еле до стоянки. Ляжешь с вечера, где тебя путь застал так, что повернуться невозможно, только к утру немного отходишь. Вот и завтра предстоит десяти, двенадцати часовой переход.


Встал в половине пятого. Всё вроде собрал ещё с вечера, но всё равно провозился целый час, пока вышел из дома. Вот так, вроде и собирать нечего, а время уходит. Мигом проскочил налегке, на ту сторону речки. Тут и тропа моя появилась, а по ней идти значительно легче. Дошёл до поняги, дополнительно подвязал к ней валенки, маленький рюкзачок с котелком и продуктами на дорогу. Каркас поняги из алюминиевых трубок, тем и хорош, что на него можно увязать большой груз. Со стороны посмотришь на неё в полном снаряжении, так покажется, что это гора, и поднять её невозможно. Но я подлез под неё, поправил лямки, встал. Плотно, удобно лёг на спину груз, почувствовалась знакомая тяжесть. Как будто крепкой рукой отец на плечо надавил, как в детстве, проверяя меня на крепость. Эта тяжесть уже скажется через час ходьбы, заговори о себе до обеда, и пригнёт к земле к концу дня.

 
Выходил из избушки, когда начало светать. Морозец, утро ясное, пар изо рта. В такую погоду быстро ногами шевелить приходиться. Ноги в резиновых сапогах, задержек не позволяется. Чуть остановишься, мороз сразу ноги прихватывает. Валенки одевать рано, в них тяжело, да и намокнут быстро, и ручьи необходимо преодолевать. В середине дня и после обеда отпускает. Ясное солнце ещё достаточно греет, поэтому в обед можно и подремать на солнцепёке. По тропе шагаю ходко. Зайцы с росомахой её в этом месте хорошо утоптали. Видимо росомаха здесь охотилась на них. Сидит в укрытии, караулит зазевавшегося зайчика. А  он, бедный, прыгает потихоньку в разные стороны, кормится, не замечает её. Она же выберет момент и бросается на него, моментально схватывает. В подтверждении моей мысли, капли крови, клочок белой шести на следах. Как результат трагической развязки.


Дошёл до перевального ручья, отдохнул немного перед подъёмом и стал подниматься. Хорошо мы тут с Михаилом натоптали тропу, старались ходить след в след по снегу. В мороз ломались маленькие веточки, трава, мох, мелкие кустики. Они ломкие в мороз. Вот и остаётся чуть заметный след после того, как сойдёт снег. А затем, с каждым годом тропа натаптывается. Сейчас, хотя тропа и еле заметная, но я иду по ней. Иногда пропадает местами, но у меня есть надёжный проводник. Норка уверенно идёт по ней впереди, указывая правильный путь. Собаки идут чётко по тому месту, если они однажды проходили по этому пути. Мне по Норке легче ориентироваться, легче ступать. Иногда чуть ступишь в сторону, ноги сразу оседают в мягкой подстилке и мха, и идти значительно тяжелей.


Поднимался по ручью медленно, с трудом добрался до перевала. Приходилось отдыхать минут по пятнадцать. Вот тут начал сказываться груз. Лямки вдавились в плечи, немела шея, затылок, хребет. Иногда останавливался, наклонялся вперёд под прямым углом, чтобы груз не давил на плечи, кровь спокойно поступала в руки, расслаблялись напряжённые мышцы. Наступало небольшое облегчение, казалось, вместе с кровью  разливалось по организму какое-то спокойствие.


Вниз идти значительно легче. Пройду немного лесом до истоков моей речки, а затем левым берегом, вдоль  русла, заросшего ерником, несколько часов ходьбы до Михайловской избушки. Норка убежала по оленьим следам. Мы с Дымком идём вместе. Перешли потихоньку речку, метров десять шириной. Кочки, трава, мелкий кустарник. Я хватаюсь за него, удерживая равновесие. Опять вышли на тропу, и пошли вниз, по течению речки. На тропе встречаются старые следы глухарей, соболь проскочил своими двойными отпечатками лап. Стали подходить к ручью, где прошлый год собаки учуяли сохатого. Несло на нас тогда от него запах сильно. Собаки на поводке были, вставали на дыбы, рвались вверх по ручью, но мне не до сохатого было, поэтому собак  не отпускал.


Смотрю, Дымок потянул потихоньку в тот же ручей. Голову поднял, нос по ветру и побежал в высокоствольный лес возле гари. Скрылся из виду и вскоре залаял. Перед лесом была открытая местность, и я стал пересекать её. Лай стал удаляться. Затем мелькнула чёрная спина с горбом между деревьями, и они убежали. Ух,и жирный был сохатый, но не наш. Я сильно не расстраивался, уж очень далеко до избушки пришлось бы таскать мясо. А такие моменты поднимают настроение, отвлекаешься от нудной, тяжёлой работы по перетаскиванию груза, отдыхаешь немного. Потом идёшь, и заново переживаешь, просматриваешь все перипетии охотничьего момента. У меня и сейчас, через десятки лет, стоит перед глазами эта убегающая, чёрная спина с горбом в высокоствольном лесу.


Собак нет. Решил их подождать, и попутно и пообедать. Развёл костёр, сварил чай. Прибежала Норка, а это уже хорошо. Покричал Дымка, через некоторое время, и он пришёл. Пока обедал опять, подумал, хорошо, что сохатый ушёл, пришлось бы ночевать в лесу. Пообедал и пошёл дальше. Вышел на ерники.

 Тут простор большой открывается. Чем дальше по течению речки, тем шире ерники. От моей кромки леса до кромки леса, на той стороне речки, расстояние постоянно увеличивается от нескольких десятков метров, до сотен метров. Ерник высотой по пояс, где по колено, где по грудь, очень густой, с прямыми, жёсткими прутьями, с листьями похожими на берёзовые, но величиной с ноготь большого пальца руки. Делают из него мётлы, некоторые вяжут веники для парилки в бане. Среди ерника растут мелкие, нежные, красные побеги тальника, которыми питаются сохатые. Они выходят  на ерники в ясную, тихую погоду по утрам, вечерам и ночью, чтобы покормиться.

 
В вершине речки, русло, представляет из себя кочкарник с густой травой и ерником. Чем дальше по течению, в русле появляется вода, лес подступает ближе к речке, образуются обрывистые берега, ерник исчезает. Но это превращение происходит через десятки километров.


Вот и я уже больше часа шёл по кромке леса вдоль ерников. Местами речка просматривалась на километр и больше. Стал подходить к развилке, где сливаются два истока моей речки под острым углом. Здесь ерник широкий, до полукилометра. В голове всякие мысли, если что-то хорошее, то отвлекаешься от этой тяжёлой работы, не замечаешь пройденного расстояния, тяжести перетаскиваемого груза. В самые сильные морозы на ерники выходят питаться сохатые. Охотники пользуются этим и подъезжают на вездеходных машинах очень близко, и расстреливают сохатых в больших количествах. Глядя, на эти ерники, на меня нахлынули воспоминания.


Вспомнился разговор в небольшой компании таких охотников, в которой я оказался случайно со своим приятелем. Мой приятель стал воспитывать охотников на колёсах. Разве это охота. Ездите целыми днями на вездеходном автомобиле, пока не заметите сохатого, стреляете его в упор, как в тире. Разве это охота? Вот мой друг, указывая на меня, охотится по- настоящему. Пешком с собаками, испытывая все прелести охоты, добывает, когда надо и сколько необходимо для пропитания. Иду, вспоминаю об этом рассказе, эпизоде. До избушки часа два пути осталось. Пора, думаю, и рассказ друга оправдывать.


Иногда так случается, что твои мысли, как по волшебству, превращаются в явь. Смотрю вдоль речки. Далеко просматривается. Сохатый что ли стоит посередине ерника? Плохо видно, но точно сохатый. Остановился, присмотрелся внимательно, вроде двигается. Прошёл ещё немного, выбрал место для остановки, снял понягу, привязал собак. Сделал вид, что я остановился на отдых, чтобы они не беспокоились.

 Собаки у меня приученные. Если я остановился, то падают от усталости и тут же засыпают, особенно на таких больших переходах. Для большей убедительности сделал вид, что я собираю сучья для костра, прихватил ружьё, потихоньку удалился и стал скрадывать сохатого. Прошёл немного лесом. Тишина, солнце светит, тепло. Ветерок чуть потянет, зашелестит в ветках деревьев, и опять тишина. Слабый ветерок чуть, чуть тянет от сохатого вверх по речке в мою сторону. В природе такой закон, что днём, в такую погоду, ветерок   вверх по речке или ручью тянет, а вечером обратно.

 
Остановился и наблюдаю за сохатым. У меня одноствольное, курковое ружьё, шестнадцатого калибра. С ним хорошо охотиться. И пернатую дичь на суп можно добыть, соболя с белкой стрелять, да и на зверя не откажет при умелом обращении с ней. Самое главное её достоинство, что она лёгкая, прикладистая. До сохатого с километр. Видно, что он перемещается. То меньше, то больше тёмное пятно-это он, то боком, то вдоль ко мне поворачивается. Времени около часа дня. Ложиться отдыхать в это время должен, а он кормится. Видно нагулялся, набегался за лосихами, гон закончился, вот и откармливается на зиму. Одиннадцатое октября сегодня, а активный гон у них заканчивается в конце сентября, начале октября.
В такую погоду его трудно  скрадывать. Слух отличный, два уха, как два локатора, любой шорох на любом расстоянии засекут, не говоря уж об обонянии. Стал подходить осторожней. Зайду в лес, под ноги смотрю внимательно. Не дай бог, чтобы на сухую ветку или на сучок наступить. Через некоторое расстояние выхожу потихоньку на опушку леса и отыскиваю его взглядом.


 Мне, с моей одностволкой, минимум на пятьдесят метров подкрасться необходимо. Подошёл поближе. Уже можно разглядеть его лучше. Здоровый сохатый, рога большие, на месте не стоит, ходит по ернику, ломает его, только хруст стоит. С середины ручья на мою сторону речки направляется. Словно корова пасётся на лугу. Медленно передвигается из стороны в сторону, потихоньку приближаясь всё ближе и ближе. Это мне на руку. Может подождать, и он сам подойдёт на выстрел? Я уже потерял счёт времени. Хорошо ему, корма много, разморило его от удовольствия. Голова всё время внизу. Только изредка поднимет её, посмотрит, прислушается, убедится, что опасности нет, и опять начинает кушать. Понимает, что на открытом месте стоит, осторожничает.

 
Я сначала двигался кромкой леса и не очень скрывался. Чем ближе подходил, то уже выбирал время, когда можно идти, а когда останавливаться. Передвигался тогда, когда он ест, опустив голову, или двигается в сторону. Чем ближе, тем яснее его видно. Мне приходилось прятаться за деревья, подолгу останавливался, выбирал место, где идти, куда ступать. Время летит быстро, а расстояние между нами сокращается медленно. Хорошо, что сохатый в мою сторону идёт и на мою сторону речки переходит.  Иногда скрывается в лощине, и его не видно. Тут я стараюсь идти быстрее и не шуметь, не скрываюсь сильно, стараюсь не наступить на сухие ветки, пока его поднятую голову не увижу. Если поднимет голову и прислушивается, то приходиться выжидать. Начинаю передвигаться только тогда, когда он опустит голову, и только его чёрный горб видно.

  Речка и ерник уходят далеко влево. Мне приходиться выходить на чистое место. Сажусь на корточки и передвигаюсь на корточках, как гусь. До него уже метров сто, сто двадцать, и это открытое место. Остановился и кормится на одном месте. Слышно, как он с хрустом откусывает зубами тальнички. Мне же на верный выстрел надо подойти. Но хороший! Здоровый, чёрный, рога большие, с них что-то свисает. Такой случай, такой трофей уникальный! Надо действовать, это от меня, от моего умения зависит. Кто кого.


Как назло, он не двигается. Повернул голову в мою сторону, поводит ей туда, сюда, ловит малейшие струи воздуха. Хорошо, еле заметный ветерок тянет в мою сторону. А я удалился от опушки, не повернуться, не присесть, весь на виду. Ноги затекли, шея онемела, но держусь. Сохатый видит плохо, но движение заметит. Сейчас только не шевелиться, терпеть. Он не поймёт, пень это высокий, или человек. Стою, замер, а в голову всякие мысли приходят.

 Вспомнил рассказы про заключённых, как они на лесоповале применяют один из способов побега из-под стражи. Заключённые устраивают деляну в лесном массиве. Определяют квадрат, и по его периметру прорубают просеки шириной метров двадцать, тридцать. Ставят по диагонали с двух углов вышки для часовых. Каждый часовой просматривает две стороны квадрата длиной по сто метров. Затем заводят в этот квадрат заключённых, которые там заготавливают лес. Заключённый, который решил совершить побег, должен пересечь эту просеку, просматриваемую вооружённым часовым, отделяющую его от вожделённой свободы.

 
Для совершения побега он применяет следующий способ. Замаскировав себя ветками, начинает лёжа, очень медленно переползать открытое место через просеку, в самом  дальнем конце от часового. Передвигается миллиметрами, очень медленно. Глаза часового видят этот кустик, привыкают к нему, а движения не замечают, так как движения очень медленные. Длится это часами, и через несколько часов этот кустик оказывается на середине просеки, а затем и минует её всю. Утром начал, а после обеда переполз, и на свободе. Часовой даже не сознаёт, что кустик исчез. Такие мысли отвлекают меня, помогают времени незаметно идти.


Сколько уже я крадусь?  Солнце сначала слева, потом прямо, а сейчас справа находится.Снега мало, но, кажется, так громко скрипит, что меня оглушает. Ерник о куртку царапает, шум создаёт. Я передвигаюсь на корточках, ползти нельзя, ерник сплошняком растёт, будет ломаться, шум создавать. Подолгу сижу и выжидаю порыва ветра. Хоть и слабый он, но ветки деревьев шумят, и я успеваю сделать два, три шага, как на глухарином току. Вспоминаю, как к глухарям подкрадывался. Временами сижу, прислушиваюсь, боюсь поднять голову. Смотрю на снег, разглядываю, кустики, травинки у себя под  ногами. На него стараюсь долго не смотреть. Говорят, что животное чувствует на себе пристальный взгляд. Вдруг слышу сильный шум впереди. Поднимаю тихонько голову, а сохатого нет. Пока сидел, опустив голову, он успел в лес скакнуть. Встаю тихонько во весь рост, как же так, как же я его прокараулил?  Когда надо, он стрелой мчится, даже не ожидаешь от такой громадины этакой прыти.

 Я совсем на открытом месте. Вдруг невдалеке увидел рога и быстро присел. Метров восемьдесят до него. Перевёл дыхание, успокоился. Здесь, он голубчик, здесь. Ещё бы метров тридцать подойти и стрелять можно. Наелся и лёг отдыхать.
Очень медленно делаю несколько шагов, потом сижу и долго прислушиваюсь. Перед тем, как опустить ногу, на этом месте руками раздвигаю прутики, не дай бог, не нашуметь. Последние метры очень долго подходил. Решил посмотреть, для убедительности, чем заряжено ружьё?  Патрон оказался с дробью, вот стрельнул бы! Осторожно поменял патроны. Метров за пятьдесят от него, мне кажется, что я даже слышу, как он шевелится. Я тут совсем затаился, ещё сильнее пригнулся.

 Представил себе, как волки таким же образом подкрадываются к сохатым. Им хоть и ближе подкрасться необходимо, для завершающего  прыжка, но зато у них лапы мягкие, бесшумно ступают, шерсть не создаёт шума, соприкасаясь с ерником.

 
Вижу только рога. То торчат, то медленно поворачиваются в разные стороны, потом наклоняются к земле и затихают на некоторое время. Видимо дремлет. Разморило его от сытой еды на солнышке. Тепло, хорошо. Теперь я уже не осторожничаю. Встал во весь рост, и иду, весь  наготове. В любом случае успею выстрелить, хоть он и вскочит. Лежит, как на ладони, весь виден. Голову уткнул в ноги, как собака, чёрная спина, только кончики волос коричневые. Оказывается, это лоскутья оставшейся шкуры висят на рогах. Странно это, что до сих пор она не сошла? Можно уже стрелять в любое место. Но подумал, что это я спящего стрелять буду, как-то не честно? Рассчитывал, что когда он подниматься будет, то немного задержится, да и до опушки леса он должен был бежать поперёк, подставляя левый бок. Мы предполагаем, а обстоятельства располагают.

 
Я подошёл совсем близко, метров тридцать осталось, а он дремлет. Тогда я стал нарочно твёрдо ступать ногами, создавая шум. Не успел после этого сделать и трёх шагов, как он тут же вскочил, и с несвойственной такой громадине резвостью, рванул с места так, что только ноги замелькали. Я рассчитывал, что он побежит к лесу кратчайшим путём, но он стал удаляться от меня под острым углом. Вскинул ружьё, немного повёл за ним, держа мушку на крае груди, и выстрелил. Показалось, попал. То ли сохатый всхрапнул, то ли пуля ударилась в него? Сохатый же, как бежал, так и не замедлил хода. Бежит рысью, но как быстро. Ноги так мелькают, что их не видно. Кажется, одно тело летит вперёд. Успел подумать, что смазал, доигрался. Но вот он так же резко остановился, не добежав до леса, низко опустил голову и замер. Всёа-подумал я. Постоял немного, и потихоньку стал пятиться назад. Пусть ляжет, успокоится, а я пока за понягой и собаками схожу. Да и патронов у меня больше пулевых нет. Пока собак обманывал перед уходом, забыл дополнительный пулевой патрон взять. Самому необходимо быстрее убираться с открытого места. Хоть, и тяжелораненый сохатый, но ещё сможет растоптать, или рогами ударить. Пусть полежит, разболеется, ближе подпустит, поэтому я решил дать возможность ему лечь, успокоиться. Да и собакам дать возможность, как будто  сами смогли его самостоятельно найти. Почувствовали, что для хозяина доброе дело сделали.


Постепенно отступал задом, потом повернулся и пошёл быстро. Оглянулся на сохатого, он продолжал стоять, низко опустив голову. Дошёл до леса и вприпрыжку побежал к собакам. Взял груз, отвязал собак и пошёл к месту охоты. Довольно большое расстояние оказалось. Прошло больше трёх часов с начала скрадывания.


Заметил издалека, что он лежит, виднелись его рога. Собаки схватили струю воздуха, запаха, наносимого на них от сохатого, и помчались вперёд. Наткнулись на место лёжки, потом по следу доскакали до него. Тут же, сходу стали облаивать. Сохатый резко вскочил, и стал кружиться на месте, поворачиваясь то к одной, то к другой собаке, как будто ничего не произошло. Я долго не стал выжидать. Выбрал момент, когда он повернулся ко мне левым боком, и выстрелил. Услыхал характерный звук, попавшей пули, и она как будто какую стену свалила. Стена рухнула, это сохатый свалился. Собаки тут же наскочили на него, стали рвать за  ноги, за уши, шерсть драть с хребта. Ох уж злые они были на него.


Я снял понягу, успокоил их и занялся разделкой сохатого. Когда подошёл поближе, бросилось в глаза, какой он мощный, здоровый. Такие экземпляры редко встречаются. Рога с большими лопатами,  двенадцатью отростками, мощное туловище, чёрная спина, тёмно-коричневые бока, толстые ноги. Пока возился с ним, стало темнеть. Разделывал по частям, потому что переворачивать его не было сил. Отделил одну сторону, выпустил внутренности, а остальное оставил на завтра. Взял немного мяса с собою покушать, сложил в рюкзак, оставил груз, и налегке пошёл в избушку. Шёл в темноте. Вела меня на поводке Норка. Она белая и её хорошо видно в густом ернике. Норка привычная, знает, что в избушку идём, и нигде не собьётся, так и шла чётко по тропе.


Перед тем, как подняться к избушке, зашёл на речку за льдом. Привязал Норку к рюкзаку, и положил его на снег возле себя. До избушки необходимо немного пройти через густой лес, поэтому Дымка не подманивал, пусть проверит избушку, может, медведь в ней спит.


Лёд оказался толстым, сантиметров двадцать, поэтому долго провозился, вырубая лёд. Топориком это делать несподручно. Только вырубил первую льдину, вытащил её на лёд, как Норка с лаем, вместе с рюкзаком бросилась к елям на берегу речки. Я её отвязал, она подскочила к елям и начала лаять на одну небольшую ёлку. Тут же  из темноты появился Дымок и стал с азартом помогать ей. Что думаю такое, может белку выпугнули из гнезда, где её тут заметишь? Подошёл всё же поближе. Собаки лают на небольшую, полусухую ель. Может, что и увижу. Луна светит. Я обошёл ель так, чтобы разглядывать её напротив луны. Стал внимательно смотреть и заметил, что кто-то ходит по веткам и старается перепрыгнуть на другое дерево. Вроде белка, может соболь. Я прицелился и выстрелил, но никто с дерева не свалился. Стрелять бесполезно. Присматриваюсь хорошенько, а этот кто-то соболем оказался. Спускается совсем низко, хочет спрыгнуть. Собаки ревут, он опять выше поднимается. До соседнего дерева тоже не допрыгнуть, а внизу собаки. Как он на это дерево заскочил, непонятно. Я выломал длинную палку и стал дожидаться, когда он спустится ниже в очередной раз. Или раненный, или смелый такой? Один раз чуть рукой его не схватил. Потом всё же улучил момент и сшиб его палкой на землю. Собаки бросились на него. Норка завизжала, видимо поранила ногу. Дымок схватил его и убежал на лёд. Я потихоньку подошёл к нему, разжал зубы и забрал соболя. Похвалил, погладил собак, положил лёд в рюкзак и поднялся к избушке.

 
Избушка оказалась сохранна, медведи не хозяйничали в ней. Растопил печь, попил чаю, накормил собак, покушал сам и рухнул на постель. Вот такой удачный переходной день у меня оказался.

                10 мая 2013 года.          МАГ.