Домой Михаил привёз два бинокля: один большой, морской, другой – поменьше, полевой. Им был награждён Игорь за хорошую работу. После окончания семилетки он перешёл в вечернюю школу, а сам устроился работать в оптическую мастерскую в соседней части. На бинокле была гравировка, подтверждающая его заслуги.
Бинокли эти очень пригодились. Осенью 1957 года был запущен советский космический аппарат – первый в мире искусственный спутник Земли. Миллионы жителей наблюдали ночное небо, где между звёзд можно было видеть движение редких летающих объектов. По вечерам Михаил выходил на улицу с большим биноклем, около него всегда толпились соседские ребятишки и ждали, что дядя Миша им доступно объяснит что к чему.
В августе 1960-го космический полёт на советском корабле «Спутник-5» совершили две собаки Белка и Стрелка. Вот уж было тогда радости у ребятни, когда они по очереди, выхватывая друг у друга тяжёлый бинокль, старались рассмотреть этих космонавтов. А Михаил, пытаясь разжечь интерес, стоял рядом и удивлялся:
– Ну и как же вы не видите? Вот у Белки лапка торчит, а у Стрелки хвост видно.
Ребятня верила: «не может же дядя Миша так обманывать».
Изо всех сил вглядывались в звёздное небо, ничего не видели и не понимали, но стараясь казаться знайками, с умным видом подтверждали, что видят и лапку, и хвост.
Вообще Михаил любил заниматься с детьми. Когда выпадало свободное время, он собирал вокруг себя соседских ребятишек и что-то им рассказывал. Иногда помогал чинить старенькие велосипеды. У него, как у Плюшкина, под рукой всегда были и ключи, и отвёртки, и гайки, и всякая мелочь, которая бывает нужна в самый подходящий момент.
Прожив долгое время в городе, а потом на Дальнем Востоке, где не было ни сада, ни огорода, он с удовольствием занимался разными экспериментами.
В нижнем конце участка, где даже в самое сухое лето земля оставалась влажной, он посадил несколько кустов чёрной смородины. Как он ухаживал за ними! Ягоды были крупными, сладкими. Чаще всего сам собирал долгожданный урожай. В обязательном порядке ставил два ведра, ящик, на который садился, и время переставало существовать.
Все жёлтые, скрученные листья он складывал в одно ведро, а чистую, калиброванную ягоду – в другое. Ни одной ягодки не оставалось на кусте.
Повреждённые и заражённые листья сжигались. Не было года, чтобы смородинник простаивал.
В конце огорода бежал ручей, который по весне разливался, захватывая даже посевные места, но вода быстро сходила. Смородинник чувствовал себя вольготно и несколько кустов обеспечивали семью на целый год вкусным, ароматным вареньем.
Как-то однажды Михаил привёз небольшой куст крыжовника. Посадил около бани. На удивление, тот быстро принялся и, разрастаясь вширь, перебрался на соседний участок. Ягоды были крупные, сладкие. За всё время никогда не предъявлялись претензии соседям, которые тоже лакомились витаминным даром.
Уже после смерти отца Валентина решила выкопать куст и увезти в свой сад. И тут он не подвёл своего хозяина. Плодоносил долго и обильно, как будто чтил память о бывшем хозяине и доказывал, что может ещё долго служить людям. А вот когда семья Валентины собралась переезжать ближе к городу, крыжовник захирел, ягоды покрылись какой-то паршой, и со временем его пришлось выкопать и уничтожить.
Любую лесную ягоду собирал тоже тщательно. Ребятишки ходили за малиной группами, собираясь ранним утром в условленном месте. Они брали с собой по куску хлеба и большому огурцу и пешком шагали несколько километров за село Кизнер. Там были небольшие делянки, и в некоторые годы можно было собрать неплохой урожай.
Михаил предпочитал ездить за малиной на машине. Личных легковых в ту пору не было, поэтому по выходным дням выделялись рабочие грузовики. Во дворе предприятия собирались семьями, предварительно условившись, сколько своих приведёт каждый работник. Существовал лимит. Чужих вообще не брали. В кузове устанавливались доски-лавки, закреплялись за борта, и люди, не беспокоясь о соблюдении правил безопасности, отправлялись в дальнюю дорогу. Километров сорок-пятьдесят до делянки было нормой.
Лесные дороги считались «фронтовыми» – ухаб на ухабе. Зато в дальних делянках и просеках малины было столько, что можно было набрать не одно ведро. С бидончиками не ездили. Как-то несерьёзно.
Когда после обеда раздавался сигнал к общему сбору, Михаил выходил с полной посудиной. Многие завистливо поглядывали в его сторону: «Надо же, мужик, и так быстро собирает. И ягоды чистые, крупные». Дома его малина сразу поступала на переработку, а вот сбор Валентинки требовал обязательной сортировки и очистки.
Всю дорогу туда и обратно люди шутили друг над другом, смеялись, Михаил рассказывал какие-то анекдоты, случаи из жизни. Он всегда был душой компании.
– Давай, Корнилыч, трави байки, – просили мужики. И он, как из рога изобилия, сыпал анекдотами, какими-то весёлыми историями, которым не было конца
В выходные Михаил отправлялся на рыбалку. Прикорм готовил с вечера, а ранним утром, когда семья спала, уходил на Люгу или на пруд. Было далековато, но рыбака это ничуть не смущало. Часам к десяти улов уже лежал на столе. На небольшой рыбник или небольшую жарёшку всегда хватало.
Позднее, когда Валентина с семьёй перебрались в Крым-Слудку - большое село на реке Вятке, он с удовольствием два-три раза за лето приезжал туда. Вот уж где можно было отвести душу.
Рыбачил на удочку или закидушку. Сети и сак не признавал. Обычно уходил куда-то за излучину, где никого не было, в тишине просиживал не по часу. Зато уловом был всегда доволен. Вятка в ту пору была чистой, полноводной, рыбы было много.
Однажды в отпуск прибыл Игорь. Вместе с отцом решили съездить в гости к Вале. Побывать в Крым-Слудке и не порыбачить? Да быть такого не могло. На реку отправились втроём. У Анатолия были свои прикормленные места, Михаил выбрал обжитое ранее, а Игорь долго бродил по берегу, закидывая удочку то тут, то там. Молодая хозяйка знала, что без улова мужики не вернутся. Но когда к вечеру увидела своих рыбаков, лишилась дара речи. Ящик со снастями и сумка были полны отборной рыбы, Михаил нёс добычу на кукане, как делал это дома, а у Игоря на шее висели штаны-трико полные рыбы.
- Подвалило нам счастье, - радовались добытчики, - линь попал и даже стерлядка на закидушку клюнула. А мелочёвка-белорыбица косяком шла. Не выбрасывать же. Вот Игорь и придумал. Снял трико, штанины связал, резинку стянул, получилось что-то вроде мешка.
Переживать за разделку и переработку улова Вале не пришлось. После обеда все дружно взялись за дело. Чистили, солили, жарили, варили. Домой Михаил с гостем возвращались не с пустыми руками.
***
Лето он считал самым лучшим временем года. Любил собрать вокруг себя ребятишек и весёлой гурьбой отправиться за земляникой. Ягода капризная. Поспевает – лови момент. Прошляпишь – высохнет на жарком солнце и весь аромат потеряет. Не каждый год бывает обильный урожай. Но если уродится – знай собирай, не ленись. Места он знал, шли целенаправленно. Обычно – за воинскую ближе к Ягулу. Полян в том лесу было множество. На залитых солнцем просеках и опушках зрела душистая ягода. Можно было и душу отвести: набрать целую посудинку и досыта поесть.
Самой большой страстью Михаила была «тихая охота». Заядлый грибник просыпался в нём в начале лета, когда на лугах и склонах логов он находил бледные подорожники. Грибы нежные, слабенькие, внешне похожие на поганки. Но вкусные и ароматные. А потом приходила пора подберёзовиков и красноголовиков, свинушек и сыроежек, иногда совсем неподалёку от посёлка можно было набрать целое ведро волнушек. Грузди считались деликатесом. Надо было знать место и время.
С вечера он готовил свой «сидорок», «сидор» – самодельный рюкзак. Брал обычный мешок, в углы которого укладывал по картофелине средних размеров, ловко делал узлы и завязывал сверху. Заплечный мешок готов. И главное – безразмерный. Туда хоть два, хоть три ведра входило.
Свои умения он щедро передавал детям. Учил, как распознавать грибные места. Рассказывал, например, где за воинской можно было найти берёзовые грузди, в каком лесу растут сырые, где в смешанном перелеске в изобилии водятся волнушки и белянки.
Каждый год ходили в дальний лес к деревне Яксер или Лексер, называли по-разному. Там километрах в трёх от воинской в посадках было видимо-невидимо маслят. За сезон они поспевали раза три. Прошёл один слой, жди второй, если дожди будут. Упругие, маслянистые, без единого червячка, как на подбор, они большими семьями даже не прятались под листвой и хвоей, а словно просились в корзины и вёдра. Правда, стоило чуток опоздать, как весь слой пропадал: червячки тоже хотели есть.
По осени всей семьёй ходили ко льнозаводу. У Михаила были там заповедные места, тайнички. В урожайные годы опят приносили не по одному мешку. Сушили столько, что хватало на зиму не только себе, но и детям. Им отправляли посылки.
Солили грибы сырым способом, не варили, просто укладывали в кадушку рядами, пересыпая солью. Ни укропа, ни лаврушки. Грибы сохраняли свой родной лесной аромат. Зимой они подавались на стол с растительным маслом и шли в пироги. Если кто-то пытался убрать лишнюю хвоинку, застрявшую в шляпке гриба, Михаил одёргивал: «Оставь, пусть лесом отдаёт».
Заядлый грибник он и на Дальнем Востоке удивлял сослуживцев, когда, возвращаясь со службы, приносил домой авоську белых грибов или подберёзовиков.
Большинство офицеров были в прошлом горожанами, не понимали смысла тихой охоты, не знали, какой гриб годен в пищу. Не знали и не рисковали. Иногда посмеивались, когда видели, как нанизанные на нитки грибы связками сушатся возле дома Ёлышевых.
Позднее, работая в пищекомбинате, он пользовался кое-какими «привилегиями». Конюх Василий Петрович никогда не отказывал в просьбе дать на выходной рабочую лошадку. Тогда собирались всей семьёй в дальние леса. На телегу ставили большой фанерный ящик, укрепляли борта, и ранним утром отправлялись за воинскую. Ближе к Верхней Тыжме. Грибов там было видимо-невидимо. Волнушек – хоть косой коси. Грузди надо было разыскивать. Они прятались под слоем листьев и хвои. Зато найдёшь один – ищи всю семейку.
Когда солнце поднималось, всей семьёй садились обедать. Нюра доставала варёную картошку, яйца, зелёный лук, ломти чёрного хлеба. И банку кваса. Никаких сладостей и деликатесов. Если грибникам приходила удача, они находили заросли брусники. В тыжминском лесу было немало таких мест.
Когда ящик и все вёдра с корзинками наполнялись, отправлялись домой. Взрослые шли пешком. Валентинку устраивали на телегу, но она то и дела соскакивала и бежала впереди лошадки, собирая на ходу ягоды-оборыши, которые ещё оставались на опушке и по обочинам лесной дороги.
Зимой все любили и пироги с грибами, и жарёшку, и грибной суп – губницу.
Ещё одним традиционным семейным занятием была засолка капусты. Покупали всегда много и в мешках привозили на телеге. Определялись два дня, и работа начиналась. Как на конвейере. Один очищал кочаны от верхних листьев и заносил на кухню, другой разрезал на дольки, третий шинковал, в деревянном корытце рубили сечкой на мелкие части. Самый ответственный момент – закладывать всё в кадушку. Ёмкостью в пять-шесть вёдер, хорошо пропаренная с ветками можжевельника, она стояла в прихожей. На дно укладывали ароматные листья хрена, укропа, а потом чередовали слои рубленной капусты и крупных долек. Между ними хозяин старался положить яблоки-дички или ягоды рябины. Слой за слоем кадушка наполнялась, потом пару дней стояла в доме, когда появлялись признаки брожения, её спускали в погреб.
Работали всегда быстро и с настроением. "Как на военном заводе", - шутила Нюра.
На всю зиму хватало этого витаминного богатства. А уж как кролики были рады!
На фото: Нюра. 50-е годы.
Продолжение:
http://proza.ru/2023/03/13/1238