На суде Зюкин отрицал все предъявленные ему обвинения, но это не помогло. И не могло помочь: его судили как Парамонова, который уже давно был в розыске за совершённые им многочисленные преступления.
Олег Борисович получил пятнадцать лет строгача и был отправлен в колонию, которая располагалась на берегу Чукотского моря.
"Зона" встретила Зюкина недружелюбно. Его даже пытались порешить, приняв за ментовскую подставу. Дело в том, что с воли братве пришла малява, в которой сообщалось: "Авторитета Толчка нет в живых. Он погиб под колёсами транссибирского экспресса".
Олег Борисович пытался доказать обратное. Но лишь после того как он, с помощью пудовых кулаков, отшиб напрочь несколько бритых голов и наломал с дюжину костей в виде: носов, челюстей, рёбер и ключиц, босота успокоилась и согласилась выслушать, что же на самом деле с ним произошло.
Выпучив глаза, с каплями пота на лбу, Зюкин-Парамонов начал свой "остро-сюжетный рассказ".
- В Уссурийске, на "хате", меня обложили менты. Я пробился через тройное заграждение и стал уходить в лес. На пятки наступал спецназ. Мне удалось вскочить на проходящий транссибирский экспресс. Спецназ какое-то время преследовал поезд на лыжах, но потом безнадёжно отстал.
Я уже расслабился и шёл в вагон-ресторан, чтобы выпить за здоровье всей братвы, как сверху, с вертолёта, на крыши вагонов словно горох посыпался десант краповых беретов. Я понял, что попал в ловушку.
Чтобы сбить с толку преследователей, я под дулом пистолета раздел проводника вагона, быстро переоделся в его униформу, а самого бросил под колёса поезда. Опера подобрали обезглавленный труп, и объявили, что Толкач, то есть - я, погиб. Словом: закрыли, мудаки, дело, чтобы у них не было "висяка".
Прибыв в Москву, я в целях конспирации, сделал себе пластику: сменил лицо. Затем решил - раз уж я в столице, надо провернуть здесь какое-нибудь выгодное дельце. Но не подфартило: спалился. По ходу следствия выяснилось, кто я такой на самом деле. Накрутили срок по полной и... - "по тундре, по железной дороге", вернули меня в знакомые с детства края, и прописали в общей камере, где в данный момент и нахожусь.
- Ловко! Молодец, Толкач! - поблескивая фиксами и вяло хлопая в ладоши, загалдели зеки.
Авторитет Миши Парамонова был восстановлен, а со временем и приумножен.
Прошли годы... Зюкин-Парамонов стал на "зоне" паханом. Из общака на воле, проплачивалась его отдельная, с европейским ремонтом и видом на залив Чукотского моря, камера. В его холодильнике не переводились деликатесы, бар всегда был заполнен лучшими винами и коньяками. Раз в неделю его развлекала молоденькая жрица любви, выбранная им по каталогу.
В любое время он мог открыть заднюю дверь камеры и выйти прогуляться по безлюдному берегу северного моря, и даже искупаться в его пенистых волнах, не будь вода такой холодной. Но главное - бывший пятый зам Коридорова продолжал заниматься бизнесом. Через интернет он управлял компаниями и корпорациями, не выходя из камеры. Деньги текли рекой, пополняя не только общак братвы, но и его личные офшорные счета...
Надо признать, что амбиции Олега Борисовича Зюкина, пусть странным образом, но - реализовались. Он стал "финансовым королём" нехилого по размерам региона России. А то что рабочим кабинетом и местом прописки была тюремная камера, - это его не смущало. Даже - наоборот! Зюкин постоянно внушал себе: он не сидит в тюрьме, а находится под ее защитой.