Глава 2.
Вечер длился долго, столько было воспоминаний с двоюродными братьями, сестрами, с дядями и тётями, знакомство с племянниками. В нашей огромной семье лишь один Савелий был не женат, да подрастающее поколение. Был в гостях и приятель моего детства, он ещё и дальний родственник по бабушкиной линии. Семён всё такой пронырливый и с бегающими глазами, и стал таким не приятным типом, даже отталкивающим, а в детстве вроде был всё-таки нормальный малый. Расспросы, расспросы, а мне так не хотелось ни о чём вспоминать. Разогревать свою и так постоянно ноющую боль в сердце. Через несколько дней день рождение деда, так он умудрился напроситься на праздник, Семён умел так. И как у него получалось, что не хочешь, а пригласишь? В конце концов, я ушёл в сторону от всей этой суматохи и сел под яблоней на траву, прислонился спиной к стволу. Оксана заметила, подошла и спросила.
– Максим, тебе плохо?
Я молчал. А, что я мог ответить? Мне действительно плохо.
Разбередили тебе душу, всем хочется знать, что и как.
– Ты, вот что, иди в дом, поднимись в мансарду и в левую комнату зайди, ложись, отдохни. Душ на первом этаже.
– Я помню, где душ, Ксюша, я пойду. А-а-а, сумка с вещами моими?
– Я принесу тебе, иди. Ты такой бледный, тебе надо отдохнуть.
И Максим ушёл, а ужин в честь него продолжался ещё долго. Слышал в раскрытое окно голоса родственников.
Проснулся, ещё было темно, его разбудили крики петухов. Он лежал, слушал раздольное пение петухов и улыбался. Затем снова уснул, разбудил его стук в окно. Он открыл глаза, уставился в потолок, вспоминая, где он. То, что ясно, что он не в той лесной избушки, заваленной снегом, он сразу понял. Солнце заливало комнату. Он долго не осознавал, где он и что с ним случилось. Казалось ему, что он только, что был в другом месте. Обрывки сна хочется сохранить в памяти, но как-то быстро уходили остатки сна, а ему казалось, что-то важное было в нём,
– Это всего лишь сон. А я в деревне. В деревне у деда. – Прошептал Максим.
Сон, в котором снова и снова он падал с развалившего вертолёта. На этот раз он почему-то развалился в воздухе. Слышался громкий стук, хлопок, и всё разваливается. И тишина. И комнате тоже стояла тишина, он осмотрелся, противоположная кровать была пуста.
– Ах, да, Ксюша же сказала, что мальчишки у неё в комнате поспят.
Произнёс Максим, и перевернулся на другой бок, хотел ещё уснуть.
Во всём доме ещё стояла тишина, и в этой тишине стук повторился уже яснее.
– Что это?
Тихо прошептал он, поднимаясь на локте, и повернулся к окну. В открытое окно дул лёгкий ветерок, качая тонкие ажурные занавески, свежее дуновение доставала и до его кровати. И светило солнце, лучами распространялось почти по всей комнате. Его мягкие лучи осветили белого голубя, который сидел на карнизе окна и стучал клювом по внутренней, комнатной стороне подоконника.
– Что? Милая птица, что ты хочешь мне сказать? Что ты мне предвещаешь?
Вдруг нервно спросил Максим. – Опять катастрофу?
Но птица, склонив голову набок, посмотрела на него одним глазом, что-то проворковал на своём языке, взмахнул крыльями и улетела.
– Что мне ожидать? – Спросил Максим в пространство. – Интересно это один и тот же голубь? А, где олива? – Запоздало обратился к голубю. – А-а, олива будет в третий раз. Что же подожду. Какой меня крах ещё ожидает, и где мой ковчег остановится. Мне кажется, что сильнее краха, чем сейчас у меня не будет.
Нет Верочки, а остальное ничего не меняет в моей жизни. Интересно, какая она стала? Ещё красивше, наверное. При знакомстве не очень то и обратил на неё внимание, а потом она была измученной и в горе, часто плакала, а после… ох, что вспоминать.
Но вспоминания вползли, что снова стало больно в сердце и чуть слышно с болью, прошептал.
– Ну, зачем надругался над ней, ведь она невинна, и это было заметно, но нет, привык всё получать, и здесь нахрапом взял её, и ведь не помешали сломанные и с рваными ранами ноги. А ведь она спасла мне жизнь, вытащила из обломков развалившего вертолёта, тащила к заброшенной избушке, то ли зимовье какое-то, толи заброшенный домик лесника. Домик, пропахший сыростью, и подгнившие местами доски пола проросли мхом, который позже в тепле зазеленел. И надо же, словно для нас припасли, оказывается, здесь был и дровник заполненный дровами, наколотыми, и как она потом сообщила, можно до весны зимовать, и даже возле печурки сложены были дрова.
Потом ещё и припасы были в железных банках, что очень удивляло, а её восхитило, что пока их найдут, голодать не придётся. А вокруг нас непроходимый лес. И нашлись ведь силы у неё. Притащила и меня, и брата, и Виктора пилота, и Игоря, хоть те уже были трупами. Сложила их в дровнике от голодных зверей. Выхаживала меня, и даже потом, а могла уйти, в тот же день. А может, это было в моём воспалённом мозге? Может, и не было ничего? Порой я находился в безсознательном состоянии, бредил, и разные галлюцинации были.
Вот и это мне это тоже приснилось?
Эти мысли давно его преследовали, что всё ему привиделось в бреду. И никак не мог осознать до сих пор, где был бред сопровождавшимся жаром, а где было явно. Но обмороженные её щёки были и потом ещё шелушились у неё, и пальчики её не сразу стали подвижными. Она ведь почти ежедневно ходила дорогу искала к людям.
Как из своего сознания, из своей памяти вытащить правду?
Сколько мне психологи говорили оставить всё и согласиться с тем, что я был в бреду, и это привиделось мне. Но она-то была. Была и от этого не уйти. Была, и нет её....
Воспоминание прекратили голуби, стаей пролетели мимо окна так, что чуть не влетели в открытое окно, услышал свист, и голуби почти вертикально взмыли снова вверх.
Он поднялся, подошёл к окну и посмотрел в небо. Над садом, высоко в небе кружилась стая голубей. Он оделся, заправил кровать и спустился из мансардной комнаты, прошёл на кухню. Ему хотелось пить, горло нещадно драло, то ли от беззвучного крика во сне. Он помнит он там кричал. Кричал, звал Веру. Он вошёл в кухню и увидел бабушку.
– Доброе утро, бабуся.
– Максимушка, а отчего это ты рано проснулся? Доброе утро родной мой.
Целуя внука, поинтересовалась бабушка. – Я и то ещё только проснулась, рано ещё, пять утра ещё только доходит. Дед и то не проснулся.
– Я выспался, бабуль, собственно меня голубь разбудил. Решил он, наверное, хватит мне спать.
– Голубь? А-а-а, так это наши голуби, Санёк Валентина помешан на голубях, как и его отец.
– Дядя Валентин? Так выходит Санька его сын? Я вчера ещё днём с ним познакомился. В малиннике у Савелия.
– Нет, не дяди Валентина, его дочери сынишка, а у неё муж тоже Валентин, уж такой голубятник. Он не местный, но давно здесь живёт, приехал ещё юношей. Сразу влюбился в нашу Валентину. Их так и звали сладкая парочка, Валентин и Валентина. А ты, что разве не помнишь его? Вроде на свадьбе вы были все. Я помню, были.
– Не помню, бабусь. Сложно, я вчера кого вспомнил, кого нет, у нас такая большая родня, я всех и не запомнил. Кого знал, кого не знал до вчерашнего дня, а кого и подзабыл.
– Будешь, чаще приезжать к нам и всех будешь знать. А этот сорванец наш, знать опять спозаранку на крышу полез, голубей всё своих выгуливает. Шельмец и Изборку, наверное, потащил. Оксанке надо сказать.
– А Изборка, он чей? Слышал вчера, Оксана говорила родители уехали, а его ей оставили.
– Так и есть. Оксана сдружилась с Марьяной, подругами, что сёстры стали, роднее родных. Она музыку преподаёт в школе, и ещё Оксане в поликлинике помогает.
– Чем? – Бабушка молчала, а Максим переспросил. – Чем может музыкант помочь врачу? Полы моет? Удивился он.
– Нет, Максимушка, она ещё очень хороший психолог. Это её второе образование. У неё на приёме побывало, наверное, всё село и не по разу.
– Интересно! Может мне пройти курс лечения у неё? Может, восстановится моё равновесие?
– А что, это будет верно. К Марьяночке из других мест приезжают. С ней поговоришь, душа парить начинает. Приедет, вот надо с ней поговорить о тебе. Поможет, как пить дать, поможет твоей душе, твоему сердечку.
Максим попил воды и сказал.
– Бабусь, тебе чем-нибудь помочь?
– Да, чем ты мне поможешь? Здесь всё отлажено, видишь, сколько техники мне сыновья надарили. И в основном Алексий присылал. Тесто на пироги и то само вон месится, картошку и ту руками теперь редко чищу. И скоро Оксана проснётся, она и поможет.
– Тогда я прогуляюсь?
– Иди, иди, погуляй, поздоровайся с землёй. Поутру завсегда приятно на солнышке побыть да на земельке постоять. Помнишь, как в детстве вас дед строил?
– Помню, бабуль, помню. Рассмеялся Максим и вышел из кухни.
Выйдя из дома, он пошёл по вчерашнему маршруту, и, дойдя до калитки, что вела к соседям, остановился. Потрогал калитку, она была закрыта, и не просто закрыта на запор, а забита.
«А для чего было её вообще делать? – Подумал максим. – Хотя мало ли, что было после нас».
Но ему очень захотелось попасть в своё детство, и Максим осмотрелся по сторонам и перепрыгнул через низкий забор, попал в густой кустарник, едва не расцарапав своё лицо. Вовремя подставил руку. Раздвинул кусты и оказался, как бы в другом измерении. Он оказался в райском саду. Сад был красив, даже не выдохнуть, как его заворожило пространство. Здесь природная жизнь вовсю кипела, а сад был такой красоты, что Максим изумлённо и восхищённо застыл на месте. Зелёная лужайка с мелкой густой травой обрамлялась цветами, белыми, жёлтыми, розовыми, голубыми. По краям брусчатых дорожек цвели самые настоящие розы.
Он пошёл по этой дорожке и увидел беседку, которая была увита мелкими розами и ещё какой-то красивой лианой. Аромат в этом саду был такой, и подействовал так, что у Максима чуть ли не закружилась голова. Он и не знал от чего, то ли от красоты такой, где всё пропитано солнечными лучами и они отражались ещё в оставшихся капельках росы или от аромата. Он стоял и вдыхал сладкий аромат роз и других цветов, над которыми летали труженицы пчёлы, шмели, летали и садились на цветы разноцветные бабочки.
Стояла звенящая тишина, а в ней раздавалось лишь жужжание пчёл и шмелей, и ещё словно в музыке, подпевали какие-то птицы. Максим стоял и с восхищением смотрел, и за метил, что в этом восхищении он едва дышал, как бы боясь нарушить эту райскую идиллию.
Он прошёл дальше, розы отгораживали маленький огород и теплицу. Изумительно, каждую грядку обрамляли низкорослые цветы различного окраса. Чуть дальше стояла теплица, а вокруг неё зрела земляника, крупные ягоды, как бы нехотя подставляли свои бока солнцу.
За этим созерцанием его застал Избор. Он шёл с дальнего конца сада.
– Дядя? А, как вы вошли? У нас хитрые запоры и никто кроме нас не знает, как их открыть.
– О, малыш, а ты откуда в такую рань? Спросил смущённый Максим.
– Вы не ответили на мой вопрос, а я первый задал вам.
– Малыш, ты так серьёзен и разговариваешь так, как будто тебе не шесть лет, а целых шестьдесят.
– Мне намного больше. Очень намного.
Серьёзно без улыбки ответил мальчик и пошёл дальше, оглянувшись, добавил.
Что стоите, дядя, идёмте, я вас провожу, открою вам калитку. Ответьте, как вы вошли?
– Мне стыдно признаться, но я не вошёл, а перепрыгнул. Через забор, где калитка была. Ты извини, малыш….
– Избор. Меня зовут Избор, и я хочу, чтобы так меня все называли.
– Хорошо, Избор. Дело в том, что этот дом когда-то был нашим, и мне хотелось посмотреть каким здесь всё стало.
– Посмотрели? – Спросил мальчик, открывая калитку. – Не понравилось?
– Что, ты, мал…, Избор. – Быстро поправил Максим, вырвавшее слово малыш, на имя. – У вас самый настоящий рай в саду.
– Благодарю. – Гордо ответил Избор и высоко поднял подбородок, посмотрел в глаза Максиму своими изумительными глазами. – Мы старались, и всегда помогали мамочке и дедушке.
«Ну, как Баратов, такой же взгляд. – С удивлением подумал Максим. – Но у Андрея не было семьи, а может, была? Да, нет, нет! – Неслось у него в мыслях. – Он постоянно носился с сестрой, мать умерла, отец болел, да вдобавок бывало и выпивал, как говорил сам Андрей. Он у них в клинике почти постоянно был»
– Что вы так смотрите на меня? Дядя?
– А ты не боишься один? И как тебя оставили одного? – И подумал: «И, что за мать такая, оставила шестилетнего малыша?»
– Я не один, я с тётей Оксаной. И ночевал у неё в комнате, раньше, когда оставался у тёти Оксаны, спал в той комнате, где сегодня спали вы. Дедушка Сергей и бабушка Арина позволяли мне. Просто я рано проснулся. Вчера Саня мне обещал взять утром с собой, голубей запускать. Знаете, это очень интересно, когда с твоих рук голубь ест, а затем с ладони взлетает.
– А куда мама уехала? И где твой папа?
– Папа гуляет.
– В каком смысле? –
Максим даже содрогнулся, глядя в чистые глаза ребёнка, ставшего взрослым и мудрым не погодам.
– Он пьёт спиртное? Пьяный, что ли?
– Нет, вы не поняли, гуляет, это не значит быть пьяным. Просто гуляет по просторам, летает. – Мальчик развёл руками, показывая тем, что везде. – А, где летает? Нам не известно. А мама с дедушкой повезли бабушку, ей куда-то надо, я не спрашивал, а Фаню на повторное обследование.
– Фаня это кто?
– Сестра моя, Стефания, мы близнецы. Нет не так, но в общем мы родились вместе в один час. Мама так её назвала. Мама говорила, мужское имя Степан, а женское Степанида, но маме нравится Стефания, это красивее и загадочнее. А у неё слабое сердце. И в этом папа виноват.
– А почему? Он, что запугивал вас или бил?
– Нет, что вы, мы его никогда не видели, это по роду от него предалось. Дедушка нам говорил, Стефанька силу сердца отдала нашему отцу. Мою он взял чуточку только, а Стефанька она лучезарная, она много отдала.
– Зачем? – Удивлённо спросил Максим.
– Я ещё не знаю зачем, но думаю, спасали отчего-то.
– Но ты говоришь, вы его не знали.
– Это мы, здешние не знали, а там знали.
И малыш повёл рукой, поднимая её вверх, а Максиму показалось, что сияние его глаз усилилось.
– Ох, малыш, откуда у тебя мудрости столько? Мне бы хоть немножко.
– А вы хотите помудреть? Дядя?
– Откуда ты всё знаешь? Избор?
– Из сердца. – Улыбнулся мальчик.
– А твоя сестра тоже такая мудрая?
– Да, и ещё она очень добрая, только она плаксивая, сердечко её донимает, значит она всегда связана с нашим папой. Ей плохо, а она сразу чувствует, что ему плохо. Она такая лучезарная. Стефанька уже выздоравливает, значит папа выздоровел. До свидания, дядя, заболтался я с вами, а мне ещё Барсика покормить надо.
И закрыв калитку, повернулся и ушёл.
– Да-а-а! Вот так просто. Просто серьёзный взрослый и не скажешь, что ему всего шесть лет. Даже нет ещё, вчера он сказал, что шесть ему будет в сентябре.
Произнёс Максим и направился домой к деду, не осознавая, отчего его заинтересовал этот мудрый мальчик, который казалось, прожил на этом свете не шесть лет, а целых сто. И всё-таки кого-то мне он напоминает?
Потом его отвлекли родственники, воспоминания детства и прочее. Однажды он с группой родственников, и двоюродных братьев стояли на улице, возле калитки. Как к соседнему дому подъехала серебристая «приора» но Максим увлечённый разговором, не видел, как из неё вышел высокий мужчина неопределённых лет, но моложавый и стройный, открыл заднюю дверцу, помог выйти молодой женщине и маленькой девочке, и вытащил из багажника дорожную сумку. Взяв девочку на руки, а сумку в руки пошёл вслед за женщиной, где их встретил Избор. Но услышал, как кто-то сказал.
– Савелий, твоя зазноба приехала.
Максим повернулся посмотреть, но увидел лишь, как Избор уже закрывал калитку.
– Красивая Марьянка, когда сватать-то будешь?
Спрашивали Савелия, но тот молчал и глупо улыбался, затем ответил.
– Да, разве она пойдёт за меня? Да и староват я для неё.
– А интересно за кого она пойдёт? – Спросил кто-то из родственников.
– В нашем селе, ни за кого. – Ответил всем дед Сергей, который вышел за калитку к внукам и сыновьям, и только присел на скамейку.
– Это почему? Дедусь? Она, что у вас здесь особенная? – Спросил Максим, а все рассмеялись.
– Особенная. – Ответил дед Сергей. – Более чем особенная и предназначена одному единственному, единожды и навсегда. Так, что зря вы все здесь перед ней петухами фигурируете.
– Интересно. Даже интриговано. Откуда ты знаешь? Дедусь?
Поинтересовался Максим.
– Так я уже живу десятый десяток, и кое-чему жизнь научила. И научился видеть и понимать людей. А её вижу, для меня она прозрачна.
Но тут завязался другой разговор, и соседка деда перестала интересовать.
Последующие дни прошли в отдыхе. Савелий был свободен от работы, ходили на реку, купались, рыбачили. К ним присоединялись родственники, Максиму не было времени скучать и тосковать, и спать ложился поздно, засыпал сразу и спал без сновидений, что по утрам ему казалось, что прошлое отступило и здесь в деревне он каждую ночь высыпается и спит без кошмарных снов.
Верочка, конечно не забывалась, но как-то спокойнее стало на сердце. Или боль притупилась. Или ещё что-то новое, необозначенное, постепенно входит в его сердце, а Верочка появляется в его видении в том бальном платье, что однажды станцевала, перед ним лежащим, под песню, что напевала сама, и слова-то забыла, то ли от смущения, то ли на самом деле забыла, вальс на лощёном паркете.
Бог, мой! Какая она была очаровательная в тот миг.
Сердце его нежно трепещет, как вспоминает её кружение, словно вот, вот она появиться.
Избора он больше не видел, мама его приехала, но её он ещё не видел. Лишь однажды шли с Савелием и Семёном от реки мимо её дома, на крыльце мелькнула женская стройная фигура, но Максим не успел даже посмотреть, дверь закрылась, а Семён произнёс какую-то пошлость, что получил от Савелия хороший хук под дых.
– А что ж она корчит недотрогу? – Простонал Семён. – Двое детей и всё недотрога. Чёж ты сам не женишься? Только всё ухаживаешь, да другим не даёшь к ней подступиться. Мне, конечно, не по зубам эта интеллигентка, ходит всё как будто княжна. Аристократка хр..., да ещё там у неё бабка настоящий цербер. Но помяни моё слово, я её всё равно поймаю, где-нибудь. Поймаю и заломаю.
Зло произнёс Семён, отдышавшись от удара.
– Поймай, если хочешь остаться глухим слепым, немым и с переломанными конечностями. Тебя и так все грозятся кастрировать. Рассмеялся Савелий. – Ты её отца видел?
– Отца нет, только её бабку-цербера.
– Ну, увидишь, тебе цербер покажется невинным кутёнком.
– Что такой страшный? – Спросил Максим.
– Нет, вполне, можно сказать красивый, и даже очень интеллигентный человек. Но, что касается его дочери или внуков, то раз сто отмеришь, чем подумаешь, хоть что-то плохо о них помыслить, а что говорить, если сделать. Так прожжёт взглядом, что самому жить не захочется.
– На себе испробовал? – Улыбнулся Максим.
– Нет, не пробовал, но знаю, видел его взгляд.
На этом разговор закончился, Семён пошёл домой, а Максим и Савелий к деду.
**************
И вот наступило воскресение, день рождение деда Сергея. И с вечера и утром женщины приготавливали угощения и не только в доме родителей, но и каждый у себя, и несли уже готовые блюда.
Дед волновался и принимал поздравления и подарки со слезами на глазах. И всё приговаривал.
– Дорогие мои деточки, вы сами для меня подарки дорогущие, а внуки и правнуки ещё дороже. А уж про праправнуков и говорит не чего, сплошное счастье. И маленьких правнуков, не только целовал, а и подкидывал вверх под их радостный визг.
Народа собралось много, семья огромная, да ещё родственники, да знакомые. В доме такого стола не накрыть, так столы поставили в саду на просторной полянке, что отвели для игр детям. Но там места много, от самого дома, до калитки, сплошной газон. От солнца натянули тент, украсили, что одно приготовление создавало праздник. А уж поздравлениями создался целый концерт.
А бабушка за компанию с дедом, тоже улыбалась и то и дело вытирала свои глаза. Слёзы счастья текли у неё.
«Шутка ли, любимому супругу девяносто пять лет. А вот осенью ещё один праздник, шутка ли, прожили вместе целых шестьдесят пять годочков. Ох, уж, сколько он ждал меня, пока я подрасту. Радостно улыбалась Арина. – И сама-то я уж думала, уведут его у меня взрослые молодки. Но нет, ждал и ни на кого не смотрел. Ждал пока мне исполниться восемнадцать лет. Ох и времечко было. Да и сейчас любовь у нас продолжается, а мне-то уж тоже восемьдесят третий годок идёт. И деток у нас много, ах про внуков, что и говорить. Хорошие у нас детки выросли».
Радостно вздыхала бабушка Арина и с удовольствием смотрела, как танцевали маленькие правнучки.
Праздник вели младшие внук и внучка, у каждого был микрофон, Максиму понравилось.
«Не хуже, чем в ресторане. – Подумал он. – Повидимо они заткнули за пояс самого виртуозного тамаду. С шутками и прибаутками, видно готовились серьёзно. Молодцы!»
Стали садиться за стол, и дед спросил Оксану.
– Оксиния, а голуба, где? Марьяна придёт?
– Придёт, дедусь, она чуть задержится, но придёт. – Ответила Оксана.
– Не волнуйся, я сама ходила с утра к ней ещё раз пригласить.
Успокоила его супруга. – Просила не ждать её, она придёт, как будет готов торт. Ох, красивый торт тебе она сотворила.
Порадовалась бабушка Ирина. Максим видел, как у деда просветлело лицо, видно, как он обрадовался. И удивился этому.
«И от чего так дед волнуется о ней? Радуется, как своей дочери или внучки»
Он спросил рядом стоящего Савелия, а тот пожал плечами, но ответил.
– С первого дня, как она появилась здесь, он так обрадовался, что мы уж сами не понимали в чём дело. Уж думали, может дочка внебрачная, хотя за отцом никогда такого не замечалось. Гадали, гадали, да, что гадать? И спросили его напрямую. «Уж не дочь ли это твоя?». А он и ответил.
«Эээеехх! Дурачьё несмышлёное, почти все уж дедами стали, а туда же. Такое подумать об отце, родителе кровном своём. Иль не ясно вам, что душами могут быть роднее родных? Чать рода-то древние, вот и встречаются в этой жизни родственные души. Я не разобрался, кто мы были раньше, но очень крепкая родня по крови».
Вот так он нам ответил. И с её отцом он сдружился, тот сейчас реже приезжает, а первый год почти постоянно жил. Только о муже мы ничего не знаем. Отец как-то спросил её отца, а тот поморщился, как от оскомины, но ничего не сказал. И мама наша её приняла, как родную, чуть ли пылинки с неё не сдувает.
– Интересно и занимательно. Усмехнулся Максим. – Я с сынишкой её познакомился, так тот вообще мудрец.
– Да, Избор, он такой, порой смотришь на него, и чувствуешь, и думаешь, а ведь он видит тебя насквозь. Как рентген.
Праздник был в разгаре, поздравления продолжались, звучала музыка, внуки и правнуки продолжали свой концерт. К Оксане подошла её дочка, подала телефон. И она сказала в телефон: «Иду», бросила телефон и свою салфетку Максиму, сидевшему рядом с ней, побежала к калитке.
– Куда это она? – Спросил он у племянницы.
– Маме позвонила тётя Марьяна, помочь ей торт донести.
И вскоре в микрофон раздалось.
– Внимание ещё одно поздравление. Наша всеми любимая соседка Марьяна берёт себе слово, поздравить юбиляра.
Максим оглянулся и в буквальном смысле обалдел. К столу приближалась Верочка. Он встал, затем плюхнулся на стул. Он онемел. Она шла, в длинном до пола воздушном платье, нежно розового, но больше переливающего персикового цвета.
Она шла, а Максим не мог пошевелиться, не мог сказать ни единого слова.
Рядом с ней шли два его двоюродных брата, они несли на огромном подносе двух ярусный огромный торт, которого хватит угостить и сто человек.
Ей подали микрофон и она заговорила.
– Дорогой дедушка Сергей…..
Услышав её голос, в голове зашумело и дальше Максим не слышал, в нём началось невообразимое. Да, да, так и есть.
При виде её так близко от него, он снова ощутил болтанку, и, причём не понятно, где она эта болтанка, внутри него или снаружи.
Прозвучал хлопок и стремительное падение. Кого? Его? Или вертолёта?
Видение резко высветило ему. В голове послышался треск.
В голове или всё-таки в вертолёте?
Непонятно, но он увидел, как появилась щель в обшивке вертолёта.
Щель в его голове? Или всё же в вертолёте?
Видение в сознании показало прямо перед ним.
Нет, нет, всё же трещина в вертолёте и Максим пытался за что-то ухватиться, как почувствовал, что проваливается. Перед этим видел, как треснула обшивка, Андрей схватил сестру, каким-то манером он успел её усадить на колени и плотно прижал к себе её спиной к своей груди. Я успел увидеть широко раскрытые глаза сестры Андрея, ужас стоял в них, и рот открыт в крике. Первыми упали пилот и Игорь, за ними падал я, и упал на дерево, оно чуть задержало меня. Видел, как Андрей падал, держа сестру прижав к себе, как ему умудрилось перевернуться так, чтобы упасть на спину, мне до сих пор было не понятно. Но это так.
А я падал, и чувствовал острую боль в бедре, и ещё было не выносимо страшно. Упал на один из обломков бортовой обшивки, ещё сильнее ударила боль уже в обеих ногах. Чувствовал, что от болевого шока теряю сознание. Вроде бы я не слабак, но боль добавилась ещё и в руках, я ими цеплялся за дерево, не смог, упал на камни, снега в этом месте было мало, а что было, то поползло вниз вместе со мной на куске железа, который раздирал моё бедро, сползал в обрыв.
Я помню, как пытался ухватиться за острые камни, и всё же смог сменить траекторию падения. Страх, он бывает разным. Во мне не было панического ужаса, наоборот, мысли работали на спасения, оттолкнувшись ногой от очередного камня, стал падать в нужном направлении. А может, и не надо было?
Упал бы в ущелье, может всё было по-другому. Что и как не было времени раздумывать и уже повернут в этом падении, и снова упал с отвесной горы, где уже был густой лес.
Моё последнее падение встретило меня взрывной болью во всём теле. Весь мой организм подчинился этой боли, казалось, не было места, где бы не болело. Сердце моё отсчитывало последние удары, невыносимая тошнота, всё болит и в глазах темнеет, хотел пошевелиться, чтобы отогнать тот туман, в который я проваливался, но боль, выворачивающая кости, не давала мне это сделать, и кровь уходила от меня, и жизнь моя делает последний отсчёт. Пытаюсь вдохнуть колючий морозный воздух, но не получается, но вот мне удаётся вдохнуть воздух, и боль обожгла лёгкие и, как бы отступила в других местах. Но всё равно очень больно, зная, что мне никто не поможет, все уже мертвы. И меня скоро не будет.
Откуда я в этом был уверен, не осознавал, но знал, что и я скоро умру. Заледенеет моё тело, и вкусный завтрак утром будет зверью.
Не понятно, как, но я снова парил над землёй, поднимаясь выше и выше, и вроде так стало свободно и безмятежно, и нет никакой уже боли. С высоты облаков я упал и разбился и вот снова поднимаюсь к облакам. В низу лежали бесформенные тела, почти все рядом, а между них металась девушка.
Мне отчего-то стало её жалко, и сквозь туман шума в голове услышал её дикий крик. Захотелось ей помочь, но раздумал и полетел ещё выше, но что-то меня не пускает в тот полёт в небеса, я стал дёргаться и оглянулся в низ, какая-то нить, соединявшая меня с моим безвольным телом, не отпускала меня. Так сильно натянулась, что стало мне больно и меня потянуло назад. И дикая боль снова разорвала моё тело, я застонал, что-то тёплое падало на моё лицо сверху. Открыл глаза, и увидел девушку, мутным своим взглядом разглядел в ней сестру Андрея. Она плакала, слёзы ручьем текли по щекам её и капали на моё лицо. Плакала и что-то быстро, быстро говорила, наконец, я расслышал, её радостную речь.
Оказывается, она радовалась, что не одна осталась, что ещё есть рядом с ней живая душа.
Все это в моём сознании пролетело, так мгновенно, пока все восхищались её изумительным тортом, я постепенно приходил в себя.
– Марьяна, ты волшебница, какой торт, восхитительное творение.
– Надо его с солнца убрать в холодник, на лёд, он пока ещё не нужен. Ребята отнесите.
Слышался Максиму знакомый голос, но чей не узнал.
Все что-то говорили вокруг. Я не подходил, меня остановило «Марьяна»
Марьяна? Задал я себе вопрос. Почему Марьяна? Она же Вера. Верочка. Моя Верочка.
Ура! Я её нашёл, нашёл! Он готов закричать на весь мир от приступа радости, Нашёл! Вот только, как теперь объявиться перед ней. Но, почему же все её зовут Марьяной?
Жизнь очень странная штука, и сколько ты её не планируй, она всё равно преподнесёт тебе неожиданный сюрприз. И какой ещё сюрприз будет в следующий день. Не знаешь. Не сразу, но жизнь сделала ему сюрприз,
Однажды всё той же зимой в уходящем году, где мы продолжали быть затерянными в снегах и лесах.
Вера ушла, куда, он не знал. Она никогда мне не рассказывала. Она почти ежедневно уходила, где она бродила, не говорила, а на вопросы не отвечала, придёт, перевяжет ему его раны, покормит, напоит, помоет, отдохнёт и вновь уходит, сколько он не умолял её остаться с ним, она уходила.
А однажды не вернулась, а потом пришёл какой-то человек, похожий на лесовика, с огромной бородой в овчинном полушубке, с острым и проницательным взглядом, осмотрел меня, как я не противился, но он всё равно сделал свой осмотр. Сделал перевязку, смазал раны на бедре какой-то остропахучей мазью, что Максиму стало дурно от противного запаха. Поправил прибинтованную кору дерева на другой ноге. Затопил печь, накормил и напоил меня чем-то вкусным. И всё было без слов, и какие бы вопросы Максим ему не задавал, он молчал. Лишь один раз сказал,
«Всё будет хорошо, скоро прибудут за тобой», и ушёл.
Верочка пришла через несколько дней. Ох, как я обрадовался, говорил ей о любви своей. Рассказал ей о посетителе, но это на неё не воспроизвело никакого впечатления. Она собрала свои вещи, которые оставались после катастрофы, вещи Андрея, села подле оконца, и неотрывно смотрела в него. Так она просидела какое-то время, потом встала и надела шапочку, шубу и снова села к окну. Потом встала, произнесла.
– Скоро придут.
– Кто придёт? – Спросил я.
– Спасатели твои, а я ухожу.
– Куда уходишь? В монастырь, что ли?
– Тебе не стоит знать, а хоть бы и в монастырь. Тебе какая печаль? Меня ничего не держит здесь.
– Вера, я тебя люблю.
– Тебе кажется, ты привык, что я рядом, и ухаживала за тобой, но с тобой рядом находиться опасно. Ты и себя не любишь, а где уж тебе кого-то полюбить. А я тебя простила. Живи с миром. Прощай.
Взяла обе сумки на колёсиках, и свою, и Андрея и вышла из избушки. Я ей кричал.
– Верочка остановись, я действительно тебя люблю.
Если бы я мог хоть встать, но по своей дурости и удара в мой мозг, овладеть ею, все раны привёл ещё в худшее положение. И действительно появились люди через минут пять, и слышал её голос, она говорила им.
– Здравствуйте. Проходите он здесь.
Но, когда меня вынесли на носилках, я позвал её. Спросил спасателей.
– А, где Вера? Но её не было.
Я кричал, постоянно кричал, звал Веру. Кричал на весь лес до хрипоты, пока меня несли к вездеходу. Я не хотел уезжать без неё. Но её нигде не было. Просил отца искать, искали, но не нашли. Отец и спасатели сами удивлялись, они её видели, она их встретила возле двери, но они вошли в избушку, а она исчезла.
Куда?
И как, одна в дремучем лесу могла куда-то ещё уйти.
И теперь увидев её, сердце давало какие-то сбои, и не совсем понимал, что это с ним.
продолжение следует.....
Таисия-Лиция.
Фото из интернета.