Глава 1.
Миллионы семей. И все такие разные. Как листья на дереве, как деревья в лесу…
Наверняка кто-то найдёт в этом эволюционный смысл, но я мыслил проще: у кого-то всё складывается ладно, кто-то достоин лучшей жизни, кто-то смог устроить себе очень комфортную жизнь, а кому-то на земле лучше было бы и не рождаться. И очень многое зависит от самого человека.
Расскажу о своей истории.
У некоторых людей свои странности и «тараканы» в голове. Когда эти «тараканы» в голове талантливые, то не так обидно. О них и поговорим…
Мы с Татьяной знали друг друга с детства. До окончания школы жили в одном подъезде старого дома, часто встречались, но близко не дружили. Потом родители получили новые квартиры, а наш дом снесли.
Но встречи почему-то происходили. Не очень часто. Иногда случайно и всегда с обоюдной и не понятной для обоих радостью. Она страдала каким-то не очень тяжёлым психическим расстройством, которое выражалось тем, что иногда была очень весела, иногда без всякой причины, по её словам, впадала «в депрессуху». Принимала какие-то таблетки, чем всё лечение и ограничивалось. Отличалась Татьяна необыкновенной способностью к живописи. Чтобы нарисовать карандашом чей-то почти фотографически точный портрет ей хватало двадцати минут. Ожидаемо закончила академический институт имени В.И. Сурикова. Стала профессиональным художником. Писала картины, выставляла их на выставках в Москве и Питере. Картины своеобразные по содержанию. И стиль какой-то свой: смесь экспрессионизма с неореализмом и с обязательной рамкой, выполненной в кубической манере. Один раз смотровая комиссия утром посмотрев её картины, распорядилась выставку закрыть. Её и закрыли, но вечером. Прослышав о случившемся к этому времени практически все картины были распроданы и даже унесены покупателями от греха подальше домой.
С парнями я её никогда не видел, речь о возможном своём замужестве она не заводила, удивлённо вскидывая брови при таком моём вопросе: «Зачем?».
Я же напротив позволил себе на последнем курсе и несколько лет позже позволил себе вести весьма разгульный образ жизни. Пока не случилось событие, перевернувшее мою жизнь. Родители неожиданно для меня (стыдно признаться, но мне было не до них в те годы) развелись. Более того, я даже не очень переживал по этому поводу, так как отец переехал к новой жене, а мать – к новому мужу.
Я стал единственным хозяином небольшой двухкомнатной квартирки в Гольяново. Казалось бы можно развернуться во всю ширь, но своё я, видимо, отгулял. Приводимые всё реже красотки скрашивали вечер, ночевали, а потом почему-то исчезали, хотя я своим ростом и внешностью мог только гордиться. Но с ними быстро становилось скучно, что, видимо, приходящие «гостьи» сразу чувствовали. Да и работа всё больше требовала не только дополнительного времени (дежурства, вызовы), но и самостоятельного обучения.
И в один «прекрасный вечер», сидя перед потушенным телевизором, неожиданно почувствовал, что одному мне жить неудобно и плохо.
А в другой «прекрасный вечер» я встретился в метро «Щёлковская» с Татьяной.
Не поверите, но так случается.
Нет более неудобных мест для разговора: шум метропоездов, толпы людей. Но и более «отрезанными» от остальных мы почувствовали себя именно в этой толчее. Остановились у колонны и разговорились. Чего ради? Кто первый начал? Почему не ограничились дежурным «Добрый вечер»?
Не знаю.
Татьяна как-то проговорилась, что видела меня в соседнем вагоне и не очень торопилась идти к выходу. Но и я почему-то остановился около неё, а не прошёл мимо…
Вышли с перрона в одну сторону, но дальше дороги расходились. Мне – на Байкальскую улицу – двадцать минут ходьбы, а ей в противоположную сторону, где на Амурской состоятельные родители сняли для неё пустую двухкомнатную квартиру на первом этаже, которую Татьяна быстро превратила в свою мастерскую-ателье.
Я пошёл её провожать, благо это было недалеко от моего дома и уже начинало темнеть. А Татьяна у подъезда, как само собой разумеющееся, сказала:
- Заходи. Посмотришь в каких условиях я работаю.
Я и зашёл. Выпили по чашке кофе. Причём практически молча, если не считать первых минут, во время которых я старался что-то спрашивать и говорить, чтобы разрядить, как мне показалось напряжённую обстановку.
Жить в такой мастерской было практически невозможно, так как кухню сразу превратили в склад картин, банок с красками и рамок. В первой комнате стоял маленький столик с кофеваркой и стулом. В углу вдоль окна тянулся узкий и длинный диван. Остальная часть комнаты была свободна и судя по белоснежной стене больше подходила для писания на этом фоне заказных портретов. Только на полу, прикрывая плинтуса, тянулись по всему периметру стопки книг по искусству.
Вторая комната краткому описанию не поддавалась. С одной стороны стояли два мольберта – большой и маленький. Другая сторона представляла собой примитивную сцену провинциального театра. Набор задвинутых к стенам разного цвета штор, в центре деревянный пандус, декоративный стол, два кресла, похожие на театральные. И хорошо сохранившееся канапе, рядом с которым стояла круглая тумбочка с несколькими подсвечниками и канделябрами. Очередная порция реквизита. На стене («задник») висела абстрактная композиция, но было видно, что таких холстов там несколько – опять таки, видимо, на выбор. И по бокам три светильника на треногах.
Разные вещи – от фарфоровой, чаще со сколами и трещинами посуды до металлического оружия XVIII-XIX веков, которыми были забиты и завешены углы и стены комнаты, описывать пришлось бы очень долго.
Когда я впервые оказался в этой её квартире-ателье, то первое, что пришло в голову: мне для работы хватало одного небольшого стола, двух стульев (второй – для пациента) и одной шариковой ручки.
С Татьяной мы сошлись невероятно быстро (быстрее, чем это иногда показывают в кинофильмах), словно заранее об этом и договаривались.
Потом Татьяна произнесла:
- Вот и всё. А теперь я могу поехать ночевать к родителям, но они у меня на Ленинградке живут, долго ехать, или остаться здесь. Всё равно с утра надо работать. А тебе до дома далеко?
- Нет. Практически полчаса ходьбы. Но там никого нет. Темно. Скучно. И ещё надо что-то купить для ужина.
- Я знаю, что это вредно, но почему-то не полнею, поэтому питаюсь гамбургерами или пиццей. Когда ночую здесь, конечно. У родителей стол всегда накрыт на несколько персон. У меня ещё брат есть и младшая сестра. Целая семья. А уютнее и комфортнее мне почему-то одной в этом бедламе.
- Давай я сбегаю на Автостанцию, куплю пиццу и мы вместе поужинаем!
- Эта тумбочка, за которой мы сидим, маленький холодильник. И если не побрезгуешь, там есть два куска вчерашней пиццы. А кофе сварим ещё.
И я, удивляясь сам себе, остался у неё ночевать на диване, который был не шире полки в купе плацкартного вагона.
Несколько месяцев не виделись, случайно встретились и сразу легли вместе на один диванчик. Лежать на нём можно было только очень тесно прижавшись друг к другу. Часто такое встречается? Вряд ли… Но бывает и так.
- Ты можешь меня неправильно понять… Это на самом деле странно. Но я часто пишу ню, то есть обнажённые натуры – девушек, мужчин. И как-то привыкла к наготе. Ты можешь оставить на себе любую одежду, а я привыкла спать нагишом. И врачи, где-то читала, советуют… Тебя это сильно смутит?
- Нет, - ответил я, но изумления скрыть не удалось. - Заметив мою реакцию, добавила: - Тогда я трусики оставлю. А ты ложись в том, в чём тебе удобнее.
Я решил не нарушать гардеробную симметрию и оставил на себе трусы…
Утром Татьяна проснулась раньше меня.
- Тебе куда на работу ехать? У меня есть машина. Стоит прямо у подъезда. Но ездить на ней через Москву дольше, чем на метро. Подарил отец. Я ею пользуюсь когда закупаю продукты, краски, холсты и прочие вещи, которые сама до дома не донесу. Могу отвезти тебе на работу. В субботу машин чуть поменьше.
- А, - вспомнил и я, - сегодня же суббота! У меня свободный день. Значит сегодня мы с тобой пойдём знакомиться с моей квартирой.
- Хорошо. Ты полежи ещё минут десять. Я приму душ. В отличии от всех комнат ванная у меня на уровне 5-звёздочного отеля, сам увидишь.
«А у меня дома наоборот, - подумал я. – Даже неудобно будет перед ней. Впрочем, если до сих пор никакого неудобства друг перед другом мы не испытывали, то вряд ли она убежит из ванной, увидев, что она не сияет белизной».
Но моя квартира ей сразу понравилась. Сразу стало ясно, что жить вместе можно только в ней: девятый этаж, большие светлые стеклопакеты, чистый воздух, минимум мебели и – главное – двуспальная кровать.
Вот так странно наша совместная жизнь и началась. Не очень обычно согласитесь?
А через четыре месяца мы расписались, не устраивая самой свадьбы. Её родители восприняли наш брак спокойно и, как мне показались, не без мысли о том, что развестись они заставят дочку всегда – как только она достигнет европейской известности. Сходили со своими друзьями (две девушки с её стороны и два моих друга) в ресторан, где старались не очень громко шептать на весь стол: «Горько!»
Сама Татьяна, не любившая большого количества народу, была рада такому скромному проведению торжественного обряда.
Необычные поступки сопровождали Татьяну постоянно. Но свои художественные выставки она проводила уже без картин скандального содержания, которые продавала на дому уже знакомым коллекционерам. Эти деньги существенно поддерживали наш финансовый баланс, так как я работал врачом. Кроме небольшой заработной платы мне эпизодически перепадали не сотни тысяч рублей, как Татьяне, а бутылка коньяка от благодарного пациента.
Глава 2.
Очередную картину для выставки Татьяна писала в моей квартире. Она как-то могла настраиваться, в какой квартире какие картины легче писать. Все портреты и жанровые картины – в своём бедламе. Все «серьёзные» и требующие основательной проработки – только у меня.
Некоторые её поступки можно было бы назвать капризами. Но это были особенности её творческого процесса, особенности её патологической личности.
Например, стоит она с мольбертом перед незаконченной картиной, думает. Я тихо вхожу в её комнату и сразу слышу:
- Витюш, мешаешь.
Молча ухожу.
В другой раз, не успев открыть рта, слышу:
- Подойди, пожалуйста, поближе.
Подхожу.
- Обними меня посильнее.
Осторожно обнимаю её сзади двумя руками за грудь. В левой руке у неё палитра, в правой – убойного размера мастихин.
- Ещё крепче.
Обнимаю крепче.
Татьяна надолго задерживает дыхание, потом начинает выдыхать и я, естественно, ослабляю объятие. Затем повторяется привычная сцена:
- Спасибо. А сейчас выйди, пожалуйста.
Но мои объятья не всегда усиливали её вдохновение. И через пять минут раздаётся вопрос:
- Витюш, а когда у нас обед?
- Обеда нет. Я всё доел. А вот ужин я уже приготовил.
- А почему не зовёшь?
- Зову. Пора ужинать.
- Идём. Только быстрее, ладно.
Я забираю из её рук палитру и мастихин.
- Представляешь, - сразу делится Татьяна своим последним впечатлением, - мелькнул перед глазами такой чудесный цвет, но я его так и не смогла подобрать… Сейчас снова вернусь к себе домой, пока ещё не совсем забыла его... Так что по-быстрому ладно? До первого оргазма. Если я увлекусь, то из головы у меня все мысли вышибает. Ты сам тогда останови меня… - И ведёт меня не на кухню (забыла про ужин?), а в спальню, повторяя: - Постарайся побыстрее. Чтобы и я кончила, и ты не остался без ужина (вспомнила и о нём?).
Одежды на ней всегда minimum minimorum. Главное снять и не запачкаться об её грязный от красок халат. То бельё, что по какой-то причине оказывалось под халатом в счёт можно было не принимать. Его чаще и снимать не приходилось, лишь слегка сдвинуть в нужные стороны…
***
После ласки с облегчённым стоном потянулась.
- Вот ты мне ответь: соврал Пушкин или нет, когда написал, «Прошла любовь, явилась муза»? Наверняка наврал. Когда я тебя не люблю, мне и писать не хочется…
- Что значит «не люблю»?
- Ну когда я обижусь на тебя, когда не думаю о тебе, не вспоминаю твои ласки. Или когда депрессуха накинется, вообще ничего делать не могу, даже когда ты рядом. А к нему, видишь ли, сразу муза является…
- Я вообще-то, Танюш, о другом думал.
- О чём?
- Мы с тобой год живём вместе…
- Дольше. Плюс два месяца.
- Не спорю. Живём больше года вместе, не предохраняемся оба, а ты ни разу не беременела.
Татьяна села в постели и уставилась на меня?
- И почему же?
- Не знаю. Может у нас с тобой какая-нибудь генетическая несовместимость: гения с унтерменшем.
- Ты это брось. Я ребёночка хотела… Ну, не сейчас, конечно, а лет через пять - обязательно.
- За пять лет, думаю, сможем выяснить этот вопрос. А пока не думай об этом… Цвет свой вспомнила?
Татьяна быстрым движением вытянула торчащий угол подушки из наволочки, на которой я лежал.
- Ты когда перевернул меня на живот, я только на него и смотрела. Надо чуть-чуть добавить жжёной сиены. И получится то, что я хотела. Сейчас попробую.
Она вскочила с кровати и бросилась к двери. Татьяна иногда даже путала квартиры, но и я на ней уже не два дня был женат. Поймал, завернул в простынь и затащил в ванную.
- Умойся и причешись. Раньше не выпущу.
Достал из комода чистое нижнее бельё, грязный рабочий халат свернул в пакет.
- Пока не наденешь, не выпущу… Сверху надень шорты и футболку. Халат в пакете. Почему ты не хочешь его постирать или новый купить??
- Из суеверия. В нём у меня две отличные картины получились. Помнишь, за сколько их купили? И какой был резонанс!.. Теперь можно идти?
- Нельзя! Я тебя довезу. У тебя голова мокрая. Ещё простудишься.
У себя в квартире она сразу бросилась во вторую комнату. И через несколько секунд раздался громкий крик. Я даже вздрогнул. Такое проявление эмоций Наташе не было свойственно.
- Он! Он! Тот, что мне был нужен. Вот же гад какой! Как долго не давался.
Я заглянул к ней в комнату. О каком именно мазке она говорила, разумеется, не знал, но одобрительно кивнул головой и как можно более веско произнёс:
- Теперь ты понимаешь, что Пушкин не соврал? Может у него имела место такая же ситуация. Перевернул тебя в другую позу; а я знаю, что она тебе не очень нравится. И вот ты сразу забыла и про меня, и про любовь и – на тебе волшебная подсказка музы нужного цвета из наволочки!
- Да… Теперь всегда так делать будем, ладно?..
***
День на день у творческой личности не приходится. И настроение у неё соответственно менялось почти ежедневно. Заметил, что она, видимо, стала уставать, появилось неадекватная раздражительность. Устроившись поудобнее на диване и приласкав её я сказал:
- Танюш, я хоть по магазинам и на работу хожу. А ты здесь дышишь этими отравленными парами. Ателье называется. Мастерская художника должна быть раз в десять больше и просторнее. А у тебя весь свежий воздух: от подъезда до машины и обратно. Тебе надо «развеяться». Собери своих подруг, где-нибудь в кафе на свежем воздухе. Они же часто звонят тебе, только тебе поговорить с ними всё некогда. Там поболтаете, посмеётесь…
- Да. Ты прав. В эту пятницу устроим девичник. Сразу говорю, пить я не буду, не бойся. Мне одного глотка хватит, чтобы я веселилась весь вечер. Ты это знаешь. Я тот красный свет светофора еще не забыла, не бойся.
О «светофоре с красным светом» - отдельная история, которая тоже характеризует Татьяну, как личность не только безусловно талантливую, но и полностью поглощённую своим творчеством до самоотвержения.
Она заработалась в своей квартире, но у нас была строгая договорённость, чтобы позже одиннадцати часов она там не задерживалась. Я в ту ночь дежурил в больнице. А у Тани, как она потом оправдывалась, «пошла масть». И она работала до четырёх часов утра, когда стало светать, а кисти вываливаться из рук.
Татьяна накинула на свой грязный халат чистый и недавно купленный дождевик, села в машину и поехала к моему дому. Десять минут езды. Три светофора. На втором перед ней загорелся красный свет. Татьяна закрыла глаза, так как красный цвет уже резал глаза (она что-то перед этим долго и много рисовала киноварью). Закрыла глаза и моментально заснула, положив голову на руль.
Там её полицейские и «повязали», приняв за пьяную или наркоманку. К счастью, все документы она всегда возила с собой. Оформили как нарушительницу и завели в «обезьянник», где Татьяна, не открывая глаз, легла на скамью и продолжала спать. В её айфоне без труда нашли мой номер телефона под лаконичным названием из трёх букв: «Муж». Позвонили мне: «Приезжайте и забирайте в восемь утра. Штраф она уже заплатила».
Татьяна долго не могла забыть тот ужас, когда проснулась уже на полу (народу прибавилось), за решёткой и не могла вспомнить, как здесь очутилась. Почему и за что её забрали? Может, она кого задавила, потеряла сознание и ничего не помнит?
- Товарищ полицейский, мне очень нужен телефон, чтобы позвонить мужу. Очень прошу вас, - и слёзы потекли по её щекам.
Лейтенант посмотрел на часы, ответил:
- Не волнуйтесь так гражданочка. Уже сообщили ему. Скоро подъедет. Все ваши вещи целы, никого вы не убили. А то что вы снаружи и внутри вся разукрашенная красками – это вина не наша. Специально приказал вас сфотографировать, чтобы нас не обвинили.
3 глава.
Девичник предложил я. Получается, что во всём случившемся я и виноват. И ведь была мысль навестить их компанию в кафе, где они заказали столик, но подумал: «Вдруг заметит меня, решит, что слежу за ней? И обида потом на всю неделю».
Мы решили, что когда соберётся домой, («мы разойдёмся вовремя, Витюша, я тебе обещаю») позвонит мне и я заеду за ней. Десять раз повторил ей, чтобы в излишне весёлом настроении в такси не садилась. В общем провёл профилактическую беседу и отпустил с Богом. Пусть хоть немного развеется.
В кафе поехала на такси. По пути заехала к родителям, где хранились её драгоценности. Кое-какие цацки с брюликами надела для солидности. Тогда-то Ростик и мог узнать, где она будет находиться.
На встрече Татьяну поначалу раздражали вопросы подруг вроде:
- Чего ты нашла в простом враче? Ты миллионершей скоро будешь, а он?
- Он добрый и любит меня. Мне с ним легко. И мне нравится, как он пахнет.
- Ты, подруга, совсем с катушек съехала. При разводе, как свои миллионы делить будете? Пополам?
- Мы не собираемся разводиться.
- Эх, какая в школе была с чудинкой, такая и осталась.
У какой-то более трезвомыслящей подружки хватило ума перевести разговор на детей, на школу, на моду и тому подобные любимые женские темы.
Домой привёз Татьяну в два часа ночи брат, которого все звали в семье Ростик. Свой телефон она где-то потеряла.
Об этом брате у меня имелись совершенно точные сведения от хорошего знакомого Анатолия Шилина, с которым вместе учились в школе и который сейчас служил капитаном в Следственном отделении. Он выразился кратко, но понятно: «Работает бандитом у папы-депутата. Ждём очередных перевыборов».
Ростик завёл в квартиру Татьяну:
- Держи свою ненаглядную, свояк! В целости и сохранности. Её телефон – не мой косяк. Оставила, небось, в кафе. Брильянты и женская честь на месте. Ну, пока, свояк.
Татьяна что-то говорила об автогонках, на которые отвёз её брат из кафе, обещая сразу же отвезти потом домой. Затем, как он гнал по пустым улицам (Татьяна всегда любила быструю езду, но сама за рулём быстрее 90 км/час не ездила) и они сбили какого-то мальчика. Сама она только видела, как детская фигурка отлетела в сторону от машины. Они не останавливались.
- Ростик сказал мне, если проболтаешься об этом, я устрою так, что сама под машину попадёшь. И очень быстро… А я вот сразу тебе всё рассказала. Теперь он меня убьёт?
- Значится так, товарищ художница, сейчас залпом выпиваешь эту таблетку… Глотай, я сказал… Раздеваешься. Посещаешь туалет. На всё это тебе пять минут. Потом ложишься и спишь до завтрашнего обеда. Тогда и поговорим. Время пошло.
Всю последовательность событий я восстановил только к вечеру следующего дня, когда мне позвонил Шилин.
- Виктор, я тебе сейчас вышлю фотку, уточни, это твоя Татьяна?
На фотографии довольно чётко, видимо, рядом горел фонарный столб, было видно лицо Татьяны. Она довольно улыбалась, прижимая руками к груди открытую бутылку Шампанского. Сидящий рядом в кадр не попал.
- Да, это она. И по времени, которое там указано, она как раз подъезжает к дому.
- Кто её привёз, знаешь?
- Да.
- Тогда разговор заканчиваем, но Наташку и тебя мы вызовем в качестве свидетелей для опроса. Обвинений вам никто предъявлять не будет, так что свою Танюху заранее успокой, чтобы там не было истерик.
- А почему водила в видеокамеру не попал?
- Ну вот так не повезло нам. Не в ту сторону смотрела.
- Понял, товарищ капитан.
***
На допрос (беседу?) вызвали в понедельник на десять утра. Самый неудобный для меня день: общая конференция врачей, разбор планируемой операции, в которой я должен принимать участие, и т.д. и т.п.
Первой позвали Татьяну. В допросной комнате с одной стороны сидели Ростислав Морозов и его седовласый адвокат, а напротив моя бедная жёнушка и следователь.
Следователь включил видеокамеру, объявил состав присутствующих лиц и время. Затем сказал:
- Со своей свидетельницей я уже беседовал, протокол составлен и вы с ним ознакомлены. Чтобы яснее было, почему мальчик вышел на проезжую часть задом, я написал, но сейчас вам поясню детали. Его отца недавно убили на фронте. Пришла похоронка и они устроили у своих старых друзей скромные поминки. Те живут как раз как раз в доме через дорогу. Да, жена погибшего была в нетрезвом состоянии, постоянно плакала и её надо было кому-то довести до дома. Почему это не сделал кто-то из присутствующих взрослых, сказать не могу. А десятилетний мальчик мог вести мать только за руки, как дети тянут санки, на которых кто-то сидит. Взял её за руки и тянул за собой, сам пятился задом, разумеется, меньше всего смотря по сторонам. Он боялся, чтобы мать не упала, так как вряд ли сам смог бы поднять её. Улицы и дороги, как понимаете, были в этот час пустыми. Ещё раз подчеркну, что мальчик не выбежал задом на шоссе, а буквально пятился, не торопясь, ведя за собой мать. Всё остальное вам известно не хуже меня.
Адвокат благодарно кивнул головой и произнёс:
- Полностью согласен с вами Анатолий Сергеевич. У меня вопрос только один, но он требует доказательной точности. Кто сидел в этот момент за рулём? Большую часть пути машину вёл и наверняка излишне быстро мой подопечный Ростислав. Но подчёркивает, что его сестра гражданка Шишкина всегда любила быструю езду и просила ехать как можно быстрее. Справедливым будет заметить, это я узнал от своего подопечного, что сама гражданка Шишкина никогда не лихачила, такого греха за ней не отмечено, ни одного замечания со стороны ГИБДД. Также справедливым будет акцентировать следующее обстоятельство: наши молодые люди ехали с гонок, немного подвыпившие, излишне весёлые и возбуждённые, о чём свидетельствует имеющаяся в деле фотография. Съехав со Щёлковского шоссе, гражданка Шишкина стала настаивать, чтобы на Амурскую улицу к своему дому она подъехала сама. Причину такого желания она внятно объяснить в своих показаниях не смогла. Перед перекрёстком Уральской и Амурской улиц Морозов остановил машину и они с Шишкиной поменялись местами. Сам поворот машины был осуществлён гражданкой Шишкиной, которая в этот момент и сбила мальчика. Я готов учесть, что сидение водителя было несколько опущено (каждый его под себя подбирает). Что капот «Мерседеса» типа Гелендваген достаточно высок и закрывает первые метры перед колёсами. Как видите, я практически за вас перечисляю все оправдательные мотивы несчастного случая такой замены водителя. И мой подопечный, безусловно, в этом тоже виноват, так как не должен был уступать вождение постороннему человеку. Увидев, что случилось, Шишкина затормозила и с плачем пересела на заднее сидение. Морозов довёз её до самого подъезда и на руках внёс рыдавшую женщину в лифт и затем в квартиру. То, что ни Морозов, ни муж не позвонили при этом в полицию и не сообщили о случившемся, считая ошибкой обоих лиц. Кстати, никакой нужды беседовать с её мужем у меня нет. Мне лично дело представляется достаточно ясным.
Утром Татьяна попросила:
- Витюш, ты сейчас уйдёшь, а я одна с ума сойду или повешусь. Отвези меня к родителям. Там, если захочу одна в своей комнате побуду, захочу поплакаться матери, она всегда в гостиной сидит. Самое обидное, Витюш, что я за рулём не сидела. Мы не пересаживались. Он вообще ни разу нигде не притормозил, я его торопила быстрее доехать до дома, так как знала, что ты будешь ругаться. Да ещё этот проклятый телефон где-то оставила. Я во многом виновата. Не надо было ехать с ним на эти гонки, да там ещё, как дурочка махала пёстрыми флажками, когда стояла на старте. Понимаешь, мне нравилось смотреть, как мимо меня проносятся на большой скорости автомобили. У них в это время сказочным образом изменялась цветовая гамма кузова. Я это чувствовала и видела. Всё пыталась уловить… Дурочка… И потом, я же была с Ромкой, с братом. Думала, если ты и обидишься, то не очень сильно. А тут такое несчастье. И ещё его угрозы. Он уверяет, что мне ничего не будет, если я возьму вину на себя. Ростик сказал так:
- Тебя штрафанут, дадут условный срок и всё. Отец это дело мигом замнёт. А со мной так не получится. Один условный срок у меня уже есть плюс куча неоплаченных штрафов за превышение скорости. Здесь минимум лет пять впаяют моментально. Стариков пожалей. Мать этого точно не переживёт. Ты-то быстро выйдешь, а я там могу совсем пропасть. Отец же мечтает свой заводик передать по наследству мне. Готовит документы, а я «у хозяина» сижу и на «небо в клеточку» гляжу, - продолжала убеждать меня Татьяна, пересказывая доводы Ростика.
- Всё это мелочи, если за рулём ты не сидела. Ростик пугает тебя. Стой на своём: За руль не садилась и точка! У них прямых доказательств кроме слов твоего брата нет никаких. Главное, чтобы тебя не уговорили родители. Знай себе цену. Не губи жизнь. Ведь действительно лет пять за такое можно получить элементарно… Я больше всего боюсь, что тебя свои же родные элементарно и обманут.
- Нет! Папуля хуже мне не сделает. Он что-нибудь обязательно придумает. Другой вопрос, что на первом месте у него сейчас Ростика спасти, а за меня он не беспокоится. Со мной, значит, всё обойдётся хорошо.
Татьяне и Ростику до следующего заседания суда назначили «домашний арест», но уже через неделю Татьяну после очередного допроса перевели в СИЗО. Для Ростика это была реальная возможность смыться в ту же Турцию. Там у него и отца был какой-то бизнес и хорошие связи. За ним могли приехать на каком-нибудь катере или яхте.
После работы я заехал в кафе, в котором проходил девичник. Официантки оказались на редкость честными. Когда я набрал номер телефона Тани, то где-то на кухне раздался её звонок. Я сунул девушке пять тысяч (очень уж было неожиданно получить потерянный айфон) и спросил: когда вся эта «женская братия» разошлась?
- Мы после одиннадцати уже стали убирать со столов они и ушли. А которая телефон оставила в кресле, была малость подшофе. Её какой-то парень увёз гораздо раньше, часов в десять.
Глава 4.
Татьяна и Ростислав сидели за стеклянной клеткой (выражаясь судейским языком – бокс из закалённого стекла), держа друг друга за руки. Им ещё обняться там не хватало! Как же легко её уговорили и обманули!
Впрочем, я рос в своей семье единственным и наверняка избалованным сыном. Мне не за кого было жертвовать своей свободой. А они – брат и сестра. Может быть по этой причине я что-то не понимал?
Понял бы, если речь шла не о Татьяне. И не потому, что она была моя жена. Она становилась восходящей и перспективной звездой российского живописного искусства. Речь шла не только о потере жены. Речь шла о потере большого таланта.
Пересказывать «последние слова осуждённых» и долгого чтения судьёй своего заключения не стану. Бандит, торговавший и переправлявший, как я уже знал, наших девушек «на работу» в Турцию, (а далее их распределяли по гаремам), выглядел со слов судьи мелким пакостником по сравнению с убийством, совершенной Татьяной несовершеннолетнего мальчика.
Первый приговор судья зачитала Ростиславу Морозову. Он приговаривался к срочной оплате всех штрафов в ГИБДД, к штрафу в размере двухсот тысяч рублей и лишению водительских прав на срок в три года.
- Гражданин Морозов, вы можете покинуть зал судебного заседания, - объявила неожиданно судья.
Ростик чмокнул в щёку Таню, похлопал по плечу, вышел из бокса и скрылся в коридоре.
Судья стала зачитывать обвинительный приговор Татьяне Шишкиной. Повысив голос, подчеркнула, что обвиняемая сама и добровольно созналась в совершении данного преступления и не препятствовала следствию. Понимает, что оставила без единственного сына вдову практически на нищенское существование. На основании статьи 264 УК РФ гражданка Шишкина приговаривалась:
- к трём годам и трём месяцам лишения свободы с учётом времени, проведённого в СИЗО;
- к штрафу в размере пятистам тысяч рублей для выплаты матери погибшего ребёнка в качестве материальной помощи.
Во время своей речи судье приходилось дважды стучать молотком по столу и призывать присутствующих к тишине.
Но всем были слышны голоса:
- Зажрались мажорные ублюдки!
- Им пожизненное за убийство ребёнка давать надо, а не три года!
- Мало того, что отцы на фронте гибнут, так эта сволота наших детей машинами давит!
Разумеется, выкрики адресовались Татьяне, которая недоуменно смотрела на женщин, словно не понимая, почему они её обвиняют.
Судья объявила заседание закрытым.
Проходя мимо стеклянного бокса, я задержался. Татьяна, протянув руки в маленькое окошко в двери, ждала, когда ей наденут наручники.
Посмотрела на меня растерянным взглядом и попыталась улыбнуться. Слёзы невольно текли по её щекам.
- Ты не переживай за меня. Всё должно закончиться благополучно. Обещают послать апелляцию и всё будет о’кей.
Я не смог удержаться от возмущения, проходившего в этом балагане, и слишком громко произнёс:
- Дурочка! Зачем согласилась на враньё? При апелляции могут за обман следствия добавить тебе ещё год. Эх, Танька, Танька…
Но её уже выводили в коридор и последние мои слова она вряд ли слышала.
Так вышло, что эти слова были последними, которые я сказал своей жене. Не ободряющие, не успокаивающие фразы, а обвиняющие её ещё и со своей стороны.
Следующий раз я увидел Татьяну не через три, а через четыре года.
Глава 5.
Я не знаю, насколько сильно и чем именно отличается жизнь у мужчины, у которого жена оказалась в тюрьме. Могу судить только по себе.
Как бы циничным не показалось читателю, но минусов я не находил. Громадный минус мог оказаться, если бы я остался, допустим, с маленьким ребёнком… Но о таком варианте думать и тем более анализировать его мне не хотелось. Никакого ребёнка у меня (у нас с женой) пока не было.
Зато наличие большого (в моём представлении) количества денег открывало передо мной несколько возможностей, которые без них я бы или не совершил, или их свершение тянулось бы, как и у большинства мечтателей, до гробовой доски.
Учитывая, что я не мог разбрасывать деньги налево и направо, в конце концов абсолютное большинство из них было получено за счёт продажи картин Татьяны. Вот я и решил начать трату с таким расчётом, чтобы в основном они приносили пользу ей.
Учитывая, что намеченные дела были связаны с живописью, а вернее с коммерческими делами, имеющими отношение к живописи, браться за решение всех проблем без совета профессионала одному было бы легкомысленным.
Из близких подруг-художниц Татьяны я знал только одну «Синичку», как её все звали. Официально она была Мадлен Синицына. Одного возраста с Татьяной (вместе закончили Суриковский институт) только ниже на голову, худенькая, с острым носиком и чем-то действительно похожая на птичку. Отец француз и мать-русская жили во Франции, где училась в гимназии их дочка. Потом она уже одна вернулась на родину и одинаково свободно говорила на обоих языках. Плоховато у неё было только с самой живописью. Да и с личной жизнью с первого раза не вышло. Жила в хорошей квартире и даже имела бардовый «Ниссан Мурано».
Созвонились. Встретились в кафетерии.
- Я всё ждала, когда ты позвонишь. Первой звонить Татьяна не велела, - удивила она меня первой же фразой. - Ей кто-то напел, что ты с ней развёлся. Не хотела унижаться, но переживала за картины, что вполне понятно. Им разрешают звонить один раз в месяц по субботам. Может чаще, но мне звонит по субботам.
- А почему не позвонит мне?
- Страшно обижена, что ты вместо прощального поцелуя обозвали её «дурочкой», а когда узнала, что развелся, тогда вообще наложила табу на личное общение.
- А я и при тебе повторю: да, она дурочка, что взяла на себя вину. Четыре года будет без практики. Представляешь, сколько картин она смогла бы написать за это время?! Вряд ли там специально для неё откроют художественную мастерскую. Будет, как все, или рукавицы шить, или коробки делать. А о разводе и говорить нечего. Неужели я похож на подлеца, который, имея на руках все деньги и картины жены, разведётся с ней?
- Эти два вопроса мы с тобой решили. Теперь давай решать вопросы искусствоведческого и коммерческого характера.
- Точно сказала, Синичка. Ничего, что я тебя так называю, как и Таня? Или надо Мадлен?
- В присутствии особ иностранной державы величай меня madame Verne-Sinycinn или ma ch;re Madelene. А за столом или в другом частном месте я сама больше привыкла к «Синичке».
- Может сразу договоримся о встрече?
- Хорошо. Для начала лучше в каком-нибудь открытом кафе. Утром, когда ещё малолюдно. Но потом всё равно придётся объезжать все ваши многочисленные квартиры. Картины в одно место не собрал?
- Думаю, что их надо собрать с умом. Или тематически, или хронологически. Сам не знаю. У меня не тот ум. Нужен твой.
- Тогда скидываю тебе адрес и маршрут кафешки. Ты ещё безработный? Значит в десять часов – самое подходящее время. Тебе подходит?
- Вполне. Тогда до встречи.
- До свидания, соломенный муж.
- Это ещё что за выражение?
- Я его неправильно употребила? Но ведь есть же у вас выражение «соломенная вдова»!
- Вдова есть. А мужа нет. И не порть нам русский язык. Его уже настолько засорили со всех сторон, не хватало самим уродовать ещё больше.
- Прошу прощения. Теперь буду знать, что так не говорят и свои идиомы выдумывать не стану. До встречи, Виктор. A bient;t Victor!
- Пока, Синичка… Подожди-ка! А ты не научишь меня французскому языку? Чтобы говорить хотя бы мог. Я его в школе и институте учил, но без особого успеха.
- А ты успеешь за четыре года? Произношение у тебя оставляет желать лучшего.
- Если постараемся, то успеем. Работы с картинами много. Их надо не только систематизировать и устроить хранилище, но и продавать. Aidez-moi, s’il vous plait.
- А мне что за это?
- Один урок – один оргазм.
- У кого?
- Разумеется, у тебя. Мои в счёт не пойдут.
- Смотри, тебе придётся для этого постараться.
- Так когда мы начинаем?
- Я на этой неделе решу свою проблему с кружком французского языка в Доме культуры. А потом… Знаешь, мне, видимо, придётся переехать к тебе. Каждый день мотаться из одного конца Москвы в другой – c’est un mauvais choix.
- Разумеется, так будет тебе удобнее. Надо будет, на своём «Ситроене» всегда и к себе сможешь съездить.
Вдвоём и на двух машинах работать было быстрее. Для четырёх больших картин заказал специальную машину. Обмотали холсты бумагой и рулонами плотной материи. Остальные картины, поменьше габаритами перевезли на своих машинах. Разместили в моей квартире, а прочие – почти в пустой квартире Татьяны, которую она специально и приобрела для хранения картин и копий. «Ателье» с игрушками, шторами и канапе продали за два «лимона». Первый этаж. Окно во всю стену. Разбить и ограбить – два раза плюнуть.
Умудрились устроить неофициальный аукцион у знакомой Синички, (якобы бывшей балерины Большого театра) для её близких друзей. Выставили вдоль одной из стен пять картин эротического, но вполне приличного содержания. Был такой период у Тани, когда она копировала фигуры с картин старых классиков. Цену назначили «от фонаря» - каждую оценили в 450 тысяч рублей. Бывшая балерина удивлённо подняла бровь, но сказала:
- С одной стороны люди придут зажиточные; с другой, имя Шишкиной в узких кругах уже известно. А для вас, молодые люди, полезен любой исход. Не купят, значит переборщили; разберут все, будете знать, что можно было бы и дороже продать.
Гостей собралось семь человек: две семейные пары и трое одиноких мужчин. (Нам все были представлены только по имени и отчеству). Расселись вокруг большого стола, отодвинутого к окну; пили вино, кофе с различными печёными изделиями и конфетами. Торговля разгорелась только вокруг одной картины, которую купил один из мужчин за полтора миллиона. Мы с Синичкой с трудом сохраняли спокойствие на лицах. И затем уже по номинальной стоимости супружеские пары купили каждая по одной картине.
Другими словами, за три картины мы получили почти два с половиной миллиона рублей. Вернувшись ко мне домой, на радостях решили, что десять процентов от выручки мы можем с чистой совестью разделить между собой. Что и сделали, придя к выводу, что Татьяна возражать против этого не станет. Это узнаем, когда она в субботу позвонит Синичке.
А пока можно было не торопясь заниматься каждым своим делом: Синичка кратко описывала в специальной тетради картину, потом передавала её мне для упаковки, а затем писала поверх упаковки номер, соответствующий тетрадному.
В уме держали, какие картины попроще можно было бы ещё раз попробовать продать. На самые лучшие губы не раскатывали: они явно стоили дорого, а с большими деньгами связываться не хотели.
Так как оба переволновались, то решили изучение французского языка отложить и спать легли пораньше. Я старательно «отработал» первый, ещё не проведённый урок. А утром спросонья и под хорошее настроение вновь обнял Синичку, прошептав:
- Если у тебя будет и сейчас оргазм, можешь его не считать. Я больше ради самого себя. Очень уж ты податливая, мягкая и гибкая… Прелесть, а не девушка…
Отдышавшись Синичка ответила:
- Глупыш! Ты поверил, что я буду после каждого оргазма где-нибудь на стенке палочки ставить, чтобы не сбиться со счёта? Чудак-человек.
В отличие от Татьяны, которая всегда ложилась обнажённой, Синичка была «мерзлячка». Белые байковые носочки. Свободно сидящие на бёдрах шортики. И что-то вроде короткой рубашонки без пуговиц на груди.
- Тебя что-то смущает?
- Как-то многовато на тебе всего…
- Шортики я снимаю за одну секунду. А эта рубашонка чему тебе помешает?
- То я тебя обнял и везде чувствую гладкую нежную кожу. А тут одна материя, ниже другая да ещё на резинке.
- А разве не приятно запустить руку под эту резинку и на ощупь определить, что там прячется?
В общем достигли обоюдного консенсуса.
В следующую субботу Синичка приехала ко мне чуть ли не в слезах:
- Ты представляешь! Когда я Таньке всё рассказала, не называя правда, цифр, она так разоралась и ещё матом. Я даже подумала, что это не она. Ругалась, как не знаю кто. Сказала, чтобы мы до её картин не дотрагивались и ничего не продавали. А десятью процентами можем подавиться. Это как понимать, Виктор?
- Очень просто. Десять процентов отработаем, чтобы можно было потом послать её куда подальше с гордо поднятой головой. Те картины, которые у меня, перевезём в её квартирку. Пусть там до её возвращения как на складе и лежат. Там можно установить сигнализацию для очистки совести. Потому что я ходить туда и проверять, всё ли на месте, больше не буду. Всю перепись сохрани обязательно. А я отвечаю за сохранность денег, которые лежат на её картах. И продолжаем жить так, как жили раньше. До изучения французского языка. Чего расплакалась, глупенькая. Ну был у неё может нервный срыв. Опять же не в санатории, а в тюрьме находится. Забудь. Сможешь снова набрать для себя кружок для рисования?
- Наберу. С голоду не помру. А ты устроишься на работу?
- Думаю, что получится. Мне предлагали недавно, я отказался. Это, правда, под Москвой. Сейчас же перезвоню. Участковым невропатологом в большой поликлинике. В сторону Реутова ехать. Работа моя, но придётся уезжать на целый день. А вечерний приём заканчивается у них в восемь часов.
- В эти вечера езжай сразу ко мне. Ближе, чем до твоего дома. Час сэкономишь на одних "пробках". И ужин будет и последний урок французского повторим.
- Merci beaucoup madam! - галантно ответил я.
Татьяна оставила мне четыре дебетовые карты. На трёх были её деньги, а четвёртая, «расходная», на которой оставалось тысяч четыреста, она разрешила мне расходовать на «дозволенные джентльмену удовольствия». Вышло так, что до последнего времени я обходился своими деньгами и теми, которые получил за её проданное ателье. Всеми остальными не пользовался. И теперь решил ни рубля с них для себя не снимать. Вложил все карты в футлярчик для визитных карточек и засунул в дальний угол одного из ящиков письменного стола.
Буду жить самостоятельно. Не хватало, чтобы меня содержала женщина, сидящая в тюрьме. Хуже, что именно к этому моменту наличных денег у меня оставалось – кот наплакал.
Синичка, разумеется, как только мы закончили упаковку картин, уехала к себе на Соколиную Гору. Два раза в неделю, когда у меня был вечерний приём, я обязательно заезжал с ночевой к ней.
Однажды в субботу и довольно поздно, я уже заснул, позвонила Синичка.
- Представляешь, Витюша, что-то там у неё случилось, о чём Танька не может или не хочет говорить. Просит извинения за прошлый разговор. Разрешает нам поступать с её картинами по своему усмотрению. И оставлять себе десять процентов. Хотя она мне и подруга, но на этот раз, выслушав её, разоралась я. Послала её сам знаешь куда, обозвала всякими словами и впервые, не закончив разговора, отключила телефон. Что там у неё могло случиться?
- Откуда мне знать? Ты же знаешь, что она психически не очень устойчива. Никаких лекарств, нормализующих настроение, ей там, разумеется, не дают. Знаю только, что она находится не в Доме отдыха, а в Исправительной колонии. Ты не переживай. Поступила правильно, как сердце твоё велело. Никуда она не денется, через месяц перезвонит, тогда уже станет что-то яснее и поговорить с ней сможешь спокойнее. Но от моего имени скажи так: картины все упакованы и переписаны. Продавать мы ничего не будем. Деньги, которые она оставляла лично мне, я не расходовал и к ним не прикасался. Если она тебя о чём-то попросит, то уже на мою помощь не рассчитывай. Ключи от её квартиры, где все картины, я тебе могу отдать в любой момент. Нужен будет тебе помощник, ищи кого-нибудь, кого не надо будет параллельно обучать французскому языку.
- На меня-то ты за что обижаешься и кричишь?
- Прости. Я не кричу, просто сам расстроился. Ты не забывай, что Татьяна формально моя жена. Судя по тому, что она не хочет общаться со мной, решила, скорее всего, расстаться. Это её право. Я для неё теперь перестал существовать. Но и она мне тогда не нужна. А на тебя разве можно обижаться? Так что если ты не против, во вторник у меня вечерний приём.
- Разумеется, я буду ждать тебя. Просто, как подумаю, что ещё целый месяц ждать и думать, что там у неё случилось…
Ждать и думать месяц не пришлось. Уже через несколько дней мне позвонил Ростик (не разговаривали с ним со дня суда):
Глава 6
- Привет, свояк, прими мои соболезнования.
- Кто-то умер?
- Хуже. В ответ на апелляцию, на которую так надеялась Танька, пришёл убийственный ответ. Ты сам, наверное, видишь, что шум вокруг «мажорных убийц» или как там пипл нас называл, не прекращается, а только набирает силу. У Таньки по приговору было три года и три месяца. Ей для ровного счёта добавили ещё девять месяцев. Причём без права на УДО. То есть – сидеть ей четыре года день в день, как наш любимый УК РФ и предусматривает.
- А ты чему радуешься?
- Я не радуюсь. Просто пьяный. И жду, когда меня самого вот так за жабры возьмут. Ну, бывай.
- Спасибо за инфу, Ростик.
***
Жизнь потекла снова по старому руслу. К картинам и деньгам Татьяны я действительно не прикасался, зато дважды в неделю плюс воскресенье проводил с Синичкой. Больших успехов во французском не достиг, но вдвоём жить было интереснее и легче. Сходили на несколько мюзиклов, все нам понравились. Синичка была покладистой и легко смирялась с моими редкими вспышками раздражения. Сам я понимал, что Синичка в них не виновата (она наверняка тоже это понимала, так как глупенькой отнюдь не была). Виноваты были мои воспоминания о Татьяне. Моим долгом перед ней и даже, если можно так сказать, её картинами, которые выгодно можно было продать. А пройдёт ещё два-три года и кто будет помнить о какой-то Шишкиной?!
Как-то между прочим Синичка произнесла:
- Если бы ты был разведён, то мы могли бы пожениться. У меня есть французский паспорт. И уехали бы вдвоём во Францию. Небольшую квартирку родители нам бы всегда обеспечили.
Я ничего не ответил. Вернее ответил малопонятным для неё и для самого себя вздохом. Но вскоре выяснил, что мужчинам призывного возраста и с медицинским образованием выезд из страны запретили. Страна всё больше превращалась в закрытую военную зону…
***
- Приветики, свояк, как делишки?
- Спасибо. Нормально.
- Сеструха моя «откинулась». Не знал?
- Откуда? Мне вы ничего не сообщаете, она сама мне не звонит. Твои родители попросили не беспокоить их звонками. Сейчас к телефону Татьяну можно позвать?
- Лежит больше часа в ванне, отмокает от тюремного запаха.
- Понял. Передавай мои поздравление. Если её интересуют вопросы, связанные с её картинами, пусть звонит.
- Передам. Пока о них и не вспоминала. Сказала только, что придумала и держит в уме какой-то «Тюремный комикс». Круто, да? Теперь ей надо его срочно зарисовать, пока не забыла детали.
- Да, оригинальное название и, видимо, содержание. Спасибо, что известил меня о её приезде.
- Подожди, док. Ты на меня зла не держишь?
- Если бы мы держали друг на друга зло, то этот разговор вряд ли состоялся по причине смерти одного из нас.
- Ха-ха! Это ты точняк заметил… Я ей передам, что звонил тебе. А дальше решайте свои дела сами.
Глава 7
Таня позвонила вечером ровно в одиннадцать часов. В прошлой жизни именно в это время мы договорились тушить свет и ложиться спать. Хотя получалось это далеко не всегда…
Только я потушил стоящую рядом с кроватью на тумбочке настольную лампу, раздался телефонный звонок.
- Добрый вечер, Виктор, - раздался её тихий, но ставший более грубоватым голос.
- Здравствуй, Танюша. Как себя чувствуешь?
- Могло быть хуже. Спасалась тем, что рисовала всем их портреты: от полковника до надзирательницы. Так что физически всё нормально. Вот закурила там, но здесь пока держусь. В общем не санаторий, но…
- Понятно. Если не хочешь, то детали не обязательны.
- Мне сказали, что ты не разводился. Это так?
- С кем?
- Со мной?
- Какая идиотка тебе это наплела?
- От родных узнала.
- Тогда нормально. Это в их духе. И, видимо, в их плане: рассорить нас ещё больше. Обманывать им не впервой.
- Мне надо получать новый паспорт. Ставить там штамп о браке или нет?
- Это сама решай. Хочешь остаться женой, покажи им Свидетельство о браке. Если не хочешь, не ставь такой штамп.
- Понятно. Подумаю, но главный вопрос я выяснила из первых уст. Чтобы ты знал, я не звонила тебе и запрещала всем сообщать адрес моей почты именно после того, как узнала о так называемом разводе. Меня в очередной раз дёшево купили. Ладно. Второй вопрос: о картинах. Где они? Все ли на месте? В каком состоянии?
- На этот вопрос одним словом не отвечу. И вообще этот разговор лучше вести при встрече и даже не по телефону. Есть такая служба: Налоговая инспекция. Я коммерсант плохой. Упаси Боже, если наш разговор на эту тему кто-нибудь из этой службы услышит. Эту тему нам лучше обговорить втроём: с тобой и с Синичкой.
- Разумно. Я её попросила с тобой связаться. Насколько знаю, вы с ней уже сработались.
- Да. Поначалу сомневался, не является ли она очередной подставой от твоей семейки. Так что сработались. Более того: вся бухгалтерия, учёт картин, продаж, стоимость и тому подобное у неё на руках. Я следил и отвечаю только за деньги. Помнишь, ты мне оставила 4 дебетовые карточки? Вот по ним я и распределял, когда перепадали какие-то суммы. До сих пор переживаю, имели ли мы право продать некоторые картины анонимно? Так что думай, где и когда собраться втроём, чтобы рассказать тебе обо всём. Новостей в этом отношении вполне достаточно. Синичка успокаивает, но…
- Синичка, Синичка… Тебе понравилась Мадлен? Переспал с ней уже?
- Тань, я предлагаю вопросы сексуальной жизни твоей ТАМ, и моей ЗДЕСЬ или вообще закрыть, или обсудить в самую последнюю очередь.
- Да, видимо, ты прав. Я буду тебе звонить всегда в это время. Тебе удобно?
- Да.
- Встречаться ещё дня три-четыре не будем. Хочу привести себя в приличное состояние: приодеться, причёска, веки и так далее до педикюра.
- Три дня можно и подождать. Дольше ждал. Ты наверняка уже схватилась за свои кисти и что-нибудь набрасываешь?
- Сначала набросилась на них, даже расцеловала, а потом чувствую, что не могу писать. Знаю, что надо, сюжетов в голове масса. А не могу. Не хочу. Даже противно. Больше к ним не прикасалась.
- Придёт любовь, придёт и муза.
- У Пушкина разве есть такие слова?
- У него нет. У меня есть.
***
Не сказал бы, что арест Ростика оказался неожиданным для всех, но такие случаи всегда вызывают чувство оторопи у родных: Как так? За что?
Только я один подумал: «Наконец-то».
Арестовали сразу и жёстко. Видимо, давно следили и материал уже был собран. Родители надеялись на адвоката и твердили друг другу: "Они же сами хотели туда поехать. Никто их силой не заставлял". Но никто из допрошенных в основном турецкой полицией девчат не отрицал, что платил по десять тысяч евро деньги Ростику за нелегальный перевоз на специальной рыбацком судне девушек в Турцию. Неуплату налогов нашему государству со столь громадной суммы (давших показания девушек набралось за эти годы больше сотни) ему и поставили в вину. Добавился тот факт, что у него ещё не закончился условный срок за предыдущее преступление (мошенничество). Отец, хотя уже и не избранный вторично в депутаты, связи не растерял, сам от всех обвинений выкрутился и нанял хорошего адвоката. Приговор Ростику объявили по 198 статье УК РФ: штраф в 700 тысяч рублей и полтора года лишения свобода.
***
Во время последнего вечернего телефонного разговора Татьяна наконец-то сама предложила встретиться. Тот факт, что она ничего не спрашивала о состоянии моих глаз, свидетельствовало о том, что родные просто хотели преподнести ей неприятный сюрприз в моём лице. Ну что, все люди разные. Кому-то нравится приносить людям радость, а кому-то – гадости.
- Татьяна, - не объясняя причины своей просьбы сказал я, - мне сложно далеко уходить от дома. Давай совместим полезное с приятным.
- Я думала, что тебе захочется быстрее меня увидеть.
- Я то же думал, когда четыре года ждал твоего звонка, что тебе захочется меня услышать.
-Давай не будем вспоминать то, что прошло.
- Согласен. Предлагаю встретиться в нашей пиццерии в час дня. И пообедать.
- Тоже согласна, но на час позже. В два часа.
- Договорились? В четырнадцать ноль-ноль я буду тебя там ждать. А тебе на машине не составит труда добраться от дачи до нашего дома…
В пиццерию я всегда заходил уверенно, так как помнил здесь каждую ступеньку, каждый выступ и каждый поворот крутого коридора. Но в самом зале мне было уже сложнее. И ещё забыл: работает сегодня Даша или нет?
Тросточкой аккуратно нащупал ножки двух стульев по обе стороны от себя. Значит проход передо мной. Теперь можно идти по нему до самой стены. Встречные официанты или узнают меня, или должны обратить внимание на трость в руке и большие чёрные очки.
Но мой пиццерийный ангел-спаситель уже шептал в правое ухо:
- Приветики, дядя Витя. За вашим столиком сидит обалденной красоты женщина. Вас к ней вести?
- Да. Проводи, пожалуйста, чтобы я случайно кого не задел.
Под руку с Дашей идти было легко и быстро. Успела шепнуть:
- Она слева от окна села. Вы садитесь спиной к окну. Вам будет удобнее разговаривать с ней и тарелками не столкнётесь.
Я молча занял указанное место и повернул голову в ту сторону, где должна была сидеть Таня.
- Здравствуй, Татьяна.
- Здравствуй, Виктор, - механически повторила она. – У тебя что-то с глазами?
- Разве тебя родные не предупредили? Значит решили сделать тебе ещё один неприятный сюрприз. Это в их духе.
- Что с глазами? – повторила Таня.
- Сейчас всё расскажу. Сделаем сначала заказ. Ты сама перекусишь что-нибудь? Время-то обеденное.
- Не знаю. Пока всё не расскажешь, мне кусок в горло не полезет.
Услышал, как подошла Даша и обратилась к Татьяне:
- Вам меню оставить?
Я ответил за Таню:
- Меню оставь, заказ она сделает чуть позже. А мне всё как всегда.
- Хорошо. Через 10 минут принесу.
Даша отошла, а я снова повернулся к Тане:
- Извини, но очки я снимать не буду. Зрелище малоприятное. Очень рад слышать твой голос. Мне кажется он стал более жёстким. Не простудилась?
- Я там много курила. Последний месяц бросила, но, видимо, уже поздновато.
- Ничего страшного. Ты не певица, а живописец. Пальцы, руки целы?
- Обошлась без тяжёлых травм.
- Ну и слава Богу. Снова начнёшь писать портреты. Очень жаль, что я не могу посмотреть на тебя. Официантка сказала: «Вас ожидает женщина обалденной внешности».
- Это она приврала. Обалденная, пока не смылся с лица макияж. Жду, когда скажешь, что у тебя с глазами.
- Четыре месяца назад призвали в армию. Не на фронт, а в лабораторию как медика. Знали бы они, как это далеко от моего опыта. Но Горвоенкомату один чёрт. Лаборатория занималась каким-то отравляющим веществом. То ли сами синтезировали, то ли производили, не знаю, так как моя воинская служба продлилась всего четыре дня. Первые два дня устраивался в общежитии и учил правила поведения и работы с отравляющими веществами. На третий стали подбирать мне экипировку. Переоделся в скафандр, как у космонавтов. На мой рост нашли. А вот противогаз на мою башку подобрать не смогли, все были меньше. Волосы свои стричь не дался.
Старшина, который подбирал мне одежду, сказал: или одеваетесь как полагается, или вас пошлют дальше по этапу. То есть на передовую. Я кое-как натянул на себя противогаз и с дежурным офицером пошёл знакомиться со своим местом работы. Продержался до обеда, а потом стал терять сознание, но успел сказать, что мне «сильно жжёт глаза».
Очнулся на больничной койке в Москве. Так и хочется добавить «в объятьях смазливой медсестрички». Но кто там со мной возился, ставил капельницы, катетер, капали постоянно что-то в глаза, я уже не видел.
- Улучшение есть?
- Если только немного. Последнее время стал отличать свет от тьмы. Свет утром во всяком случае вижу. Предметы – нет… Возьми себе хоть бокал вина. Выпьем за встречу.
Подошла Даша с моим заказом: 200 грамм «Белуги», овощной салат с курицей, стакан томатного сока и мои любимые фокачча с сыром.
Татьяна спросила:
- Девушка, в графине какая водка?
- «Белуга» со льда. Самая дорогая у нас.
- А не со льда можно. Просто холодную.
- Конечно. Из холодильника.
- Мне принеси, пожалуйста, стопку такой водки грамм на 50. Второй графин только не тащи. И какой-нибудь овощной салат. Вот хотя бы этот – «Греческий». Есть такой?
- Сейчас сделаем.
Даша, правильно оценив обстановку, буквально побежала в сторону буфета. Но до этого, как всегда, налила мне сама (я бы не смог аккуратно это сделать) полную рюмку. Когда принесённая стопка появилась в руке и у Татьяны я сказал:
- Давай выпьем за то, что мы наконец-то встретились. Вернёшься ли ты ко мне я сомневался все эти четыре года. Сейчас сомневаюсь ещё больше. Тебе нужен помощник, а не инвалид, за которым надо ухаживать. Но мы всё-таки встретились и наполовину увиделись.
Когда оба закусили, я спросил:
- А ты на машине приехала? За руль садиться уже нельзя.
- Я надеюсь, ты пустишь меня в нашу квартиру переночевать. Мы с тобой муж и жена и нас никто не разводил, если не считать все эти сплетни.
- Об этом и речи нет… Ты извини, но фокачча я люблю погрызть. Не шокирую тебя?
- Ты вряд ли сможешь придумать что-либо такое, что могло бы шокировать меня после отсидки четырёх лет в двух разных колониях. Включая и твою слепоту… И плесни мне сам из своего графина половину стопки.
- Это не перебор?
- Я там один раз пила тосол, растворённый каким-то спиртовым дезодорантом. Выжила. А сейчас я хочу выпить за то, чтобы ты выздоровел. Кстати, как освободилась, ни разу не выпивала, даже вина. Один раз узнала, чем это закончилась, до сих пор помню. А сейчас не боюсь, потому что с тобой. И пока я не приду в норму, ты меня от себя не отпустишь. Бояться мне нечего и некого. По пути зайдём в гастроном, купим, что там надо на ужин и завтрак... У тебя, небось, холодильник пустой. И вот сейчас, пока я пьяная, но ещё соображаю, могу сказать тебе… Не знаю кем и как ты меня обзовёшь на этот раз. В общем за тем рулём был Ростик, а не я. У меня сил не было из машины вылезти, не то, чтобы её везти. Вот так. А сейчас ничего не говори, пока я не допью тост за твои глаза.
Татьяна лихо опрокинула полстопки в рот и запила моим томатным соком.
- Вот. А сейчас можешь материть меня. Можешь даже, когда придём домой, избить. Слова не скажу… Меня три раза сильно били. Но за четыре года это мелочь… Отсидела за брата... Действительно дура... И давай уходить, Витюша. А то мне что-то плохо становится.
***
Прогулка по воздуху немного привела её в чувство, но я видел, что она, как говорится, у пропасти на краю.
Когда Татьяна начала раскладывать покупки по полкам холодильника и уронила какую-то банку, я крикнул из ванны:
- Поставь всё на стол. Я сам уберу.
- Слушаюсь, гражданин начальник.
Подошёл вплотную к ней. Она слегка пошатывалась. Надо её укладывать в постель, пока не упала прямо здесь на пол. Я отнёс её в спальню.
- Я хочу ощупать твоё лицо, шею, чтобы узнать, какая ты стала.
- Щупай. Только не задуши.
Я медленно, чуть касаясь кончиков волос провёл руками над её головой. И комментировал свои ощущения: «Стрижку короткую сделала». Осторожно провёл руками по бровям: «Бровки не красила. Правильно. Они у тебя и так густые. А веки чуток подмазала. Шея у тебя такая же тонкая и гладкая». Расстегнул верхние пуговицы блузки. Спросил: «Там под солнцем не приходилось работать? Кожа на груди белая?»
- Белая, белая, успокойся. Я в основном карандашные портреты рисовала всей это публике за пачку сигарет.
Дошёл до бюстгальтера.
- Здесь что за липучка?
- А ты дёрни за верёвочку, дверцы и откроются.
Я разлепил застёжку из липучки и две гораздо больше, чем раньше, упругие груди сами опустились мне в ладони. Я стал их целовать, пока не услышал:
- Витюш, ты долго будешь меня мучить? Пока до пяток не дойдёшь?
Я рывком сдёрнул с себя тонкий свитер и брюки. Лёг рядом.
- Ты знаешь, что я хочу? - спросила Таня. - Уж прости зэчку за такие выражения. Но давай без всяких поцелуев. Я в эти сосалки уже там наигралась досыта. Трахни меня посильнее и поглубже. Да так, чтобы я взвыла от наслаждения. Соскучилась по тебе неимоверно…
Я сделал всё, на что хватило сил, и мы оба остались вполне удовлетворены совершившимся.
А как мы будем жить дальше, подумаем завтра.
***