Семилетний коренастый мальчуган, ползая на коленках, собирал лесную пахучую ягоду землянику в берестяной туесок. Ситцевая сетка от гнуса, плохо пропускавшая свет, мешала ему. Он поднял чумашик сетки на голову, открыв потное лицо, сияющее радостью. Большие серые глаза пробежали по полянке, где красным-красно блестели ягоды, освещенные ярким июльским солнцем. Хлопчатобумажные штанишки на коленках пропитались соком раздавленной земляники, но Ваня (так звали мальчика) не замечал этого, настойчиво собирая до самых краев туеска, чтобы порадовать маму: вечером братка Кеша пойдет в деревню к своей пассии и отнесет домой туесок земляники.
Он ползал, не замечая времени. Горсточками бросал ягоды в рот, сладко чмокая. Коленки совсем промокли. Земляники уродилось рясным-рясно, и он думал, что завтра обязательно вернется сюда. А теперь надо поторопиться: времени далеко за полдень. Ваня научился с точностью определять время по солнцу. Когда же выдавался серый, пасмурный день, он всегда чувствовал, сколько там на часах набрякало.
Напоследок Ваня решил посмотреть на муравейник. Подойдя к черемухову кусту, около которого лесные жители устроили свое жилище, он остолбенел: муравьиная куча разворочена, истоптана, измята. Муравьишки с безумной отвагой торопились восстановить свое жилье, но все их усилия были тщетны.
- Эй, ты, тонконожка, куда несешься!? И зачем, зачем ты ухватил такой крупный корешок? Смотри, не надорвись, это для тебя целое бревно, - с сочувствием произнес мальчуган, а в чуткое сердце его уже закралась тревога.
Ваня частенько бывал здесь. Он любил бросить беленький прутик на кучу с муравьями и ждать, когда те совершат чудо: веточку черемухи, старательно очищенную до белизны, облепят до восхитительной черноты маленькие живые существа и выпустят свой кисло-сладковатый продукт, который особенно любили тубинские ребятишки. Ваня обсасывал палочку, благодаря муравьишек. Он подолгу стоял, рассматривая жизнь своих друзей. Его удивлению не было конца, когда видел, как какой-нибудь малыш, едва передвигая ножками, тащил на себе крупную травинку, палочку-щепочку от сгнившего дерева или просто соломинку. Их трудолюбие поражало воображение мальчика.
Второе лето Ваня работал конюхом у старшего брата Иннокентия, зарабатывая свой трудодень и гордился этим. Чуть забрезжит рассвет, а Ваня уже на ногах. По траве, холодной от росы, бежит босиком за лошадьми, спутанными на ночь. Приходилось искать их в кустах, растущих вдоль берега горной речушки Тубы, а то и в лесу. Хотя и стреножены передние ноги лошадей, но за ночь в поисках сочной травы они уходили далеко. Получал подзатыльники от разъяренного братки, если вовремя не впряжет лошадей в сенокосилку – жесткое отношение брата считалось нормой.
Ваня пристально осмотрел все вокруг, увидел измятую траву, помет, следы когтей, отчетливо врезавшиеся в глинисто-песчаную землю. Его лоб, высокий чистый лоб умного и наблюдательного не по годам мальчика, покрылся капельками пота, а в груди как-то похолодало, защемило.
«Медведь!» - подумал он и побежал к зимовью, то и дело оглядываясь, всматриваясь в тихий темный лес, изгибом отделяющий покосы.
Солнечный июльский день, так счастливо начинавшийся, померк в сознании мальчика. Теперь легкие пушистые облака, беззаботно плывущие по бирюзовому небу, раздражали его. Ему захотелось дождя, сильного ливня, чтобы косить было нельзя, чтобы завтрашний день побыть дома, в кругу семьи.
Кеша докашивал большой участок покоса, одной стороной глубоко врезавшийся в лес. Сенокосилка дребезжала, подствистывая. Лошади стройно двигались, управляемые сильной опытной рукой. Слышалось неразборчивое пение какой-то песенки. Это ненадолго успокоило Ваню. Он вошел в избушку, взял котелок и отправился к реке, зорко всматриваясь в окрестность.
Внизу, под обрывом, росли кусты черной смородины, крупные ягоды которой еще не поспели, но ярко светились своей прозрачной зеленью под лучами уходящего солнца.
Спустившись с косогора, змеевидные уступы которого круто обрывались у самой воды, Ваня нарвал веток смородины, постоянно озираясь по сторонам большой выкошенной площади, окаймленной кустами черемухи. «Нет, нигде не видно бурого пятна. Бродит где-то в лесу, а может, лакомится земляникой. Медведи это любят», - думал он, поднимаясь с котелком воды на взгорок.
Стояла оглушительная тишина, пахло свежескошенной травой, лишь о чем-то отчаянно стрекотали кузнечики, перескакивая с травинки на травинку, а Ваня думал о предстоящей ночи, которую придется коротать в одиночестве.
Подъехал Кеша к избушке, выпряг лошадей, отдав поводья Ване.
- Братка, здесь бродит медведь.
- Где? – смеясь, спросил Кеша.
- Муравьиная куча разворочена. Я видел медвежьи следы.
- Сочиняй больше. Трусишь, так и скажи.
- Правда! Правда! – с жаром воскликнул Ваня.
- Ну да! Так я тебе и поверил! – с издевкой произнес Кеша.
Кеша торопился к своей подружке, а Ваня, оставшись один, натаскал хворосту, разжег костер, вскипятил чай, заварив его пучком смородины. Долго строгал топором жердину, вырубленную тонкую березку. «Спасет ли?» - думал он, смастерив запор.
Тревога, удушливая, поглощающая все его существо, схватила крепко и держала в своих объятьях намертво. И никаких сил не было, чтобы побороть страх перед предстоящей ночью.
Стемнело. Спутанные кони бродили неподалеку от зимовья, мягкими пухлыми губами захватывали соленую траву, вгрызались до самой земли, сладко причмокивая и изредка всхрапывая, чтобы отогнать кровососущих насекомых. Посыпав траву около избушки солью, Ваня надеялся, что лошади не уйдут далеко и рядом с ними ему будет спокойнее. Лежа на нарах, Ваня слышал их всхрап – это успокаивало его. Но сна не было. Картины одна страшнее другой вставали перед ним, мучая и заставляя содрогаться. Зарывшись в тряпье, он пытался заснуть, чтобы поскорее прошла эта угнетающая страхами ночь. Звон уздечек и колокольчика на Гнедке тепло отдавался в ушах, сердечко то замирало, успокаиваясь, то готово было выпрыгнуть, когда воспоминание о медведе грубой волной опрокидывало его. Ваня знал, что медведь – самое коварное животное, что справиться с ним у него не хватит сил, что были мужики и покрупнее и посильнее его, а не смогли сладить и погибли от острых кинжальных когтей внезапно набросившегося на них зверя. Он, радостно тревожный, заснул перед самым рассветом, уже не боясь ни за лошадей, ни за себя. Проснулся, услышав чутким ухом говор.
«Кто это? Братка? – подумал он. – С кем это он?»
- Эй, ты, соня, открывай! Я тебе горячих тарочек принес!
- Братка! – счастливо воскликнул Ваня и спрыгнул с нар.