Звонок телефона был словно набат. Схватив трубку, услышала металлический голос: «Приезжайте на опознание». Такси, покрытые замызганным кафелем стены, два человека в милицейской форме, стол...
Задержав дыхание, подошла и... Не она, не она, Господи, слава тебе, слава!
Слез уже не было, за этот год выплакала все...
ГДЕ ТЫ,ДОЧЕНЬКА?!.
Уже год нет вестей от Полиночки, ее кровиночки, ее красавицы... Ирина Михайловна опустилась на скамейку, сердце уже так привычно щемило. Опять подняла глаза к небу, умоляя про себя вернуть ей дочь.
Полинке исполнилось в прошлом году 18 лет. Мать, хоть и жили небогато, решила порадовать девушку и купила ей путевку в Турцию. Но через неделю никто не прилетел. Господи, как же тогда она кричала! Бегала по посольствам, по милициям, умоляла, упрашивала...
Никаких вестей не было. Она дозвонилась до бывшего мужа, с которым развелась десять лет назад и который теперь жил на Дальнем Востоке с новой семьей. Сергей прилетел, как только смог. Он тоже бегал вместе с нею, потом купил билеты в Турцию им двоим, слетали в тот отель — но там им ответили, что всех отдыхающих увезли в аэропорт...
Кто же скажет правду?.. Они вдвоем обошли чуть ли не весь курорт, показывали фотографии Полины — безрезультатно. Прилетев домой, Ирина подняла на уши всех, кто хоть чем-либо мог помочь.
Она даже ходила к экстрасенсам и гадалкам. А чего не сделаешь ради спасения дочери?! Но нет...
К душевным терзаниям добавилась еще и нехватка средств. Нужно было подыскивать подработку, и Ирина Михайловна устроилась в онкодиспансер уборщицей. Уставала ужасно, но эта усталость была для нее своеобразной терапией — придя домой, сразу же валилась в постель, спала без сновидений. Хотя бы так, но мозг отдыхал.
...Сегодняшний приход в морг далеко не первый. И с каждым разом в груди вновь загоралась искорка надежды, что Полина жива, что она обязательно вернется. «Я тебя дождусь, моя девочка, я верю, что ты жива!» - так думала женщина почти ежеминутно.
ВСЕМИ ПОКИНУТЫЙ
Полгода уже она работала в онкодиспансере, кого только не повидала! Кому-то из больных лечение помогало, кто-то, к сожалению, уходил в иной мир. Вот и вчера освободилось, так сказать, место в палате, а сегодня на койке уже лежит подросток лет двенадцати.
Почему-то в палате, кроме него, никого не было. Он, как сначала показалось Ирине Михайлоне, дремал, поэтому она старалась не сильно шуметь. Но вдруг тоненький голосок спросил:
- А как вас зовут?
- Ой, напугал прямо... Для начала — здравствуй!
- Простите, пожалуйста, - мальчик уже сидел с ногами на кровати. - Конечно, здравствуйте. Меня зовут Саша, а вас?
- Ирина Михайловна.
- Ммм... А можно мне называть вас тетей Ирой?
Такая просьба как-то странно подействовала на женщину. За этот год она практически ни с кем не общалась, жила словно в панцире, сделанном из боли, печали и тоски. В такую твердь не могло просочиться сочувствие коллег, подруг, родни... А вот ребенок сумел вызвать на ее лице вымученную улыбку.
- Ну если тебе нравится, то зови.
- Отлично. Тетя Ира, скажите, а я когда умру, в рай попаду или в ад?
От такого вопроса Михайловна почувствовала, как мурашки бегут по рукам — господи, такие страшные по своему смыслу слова, а как обыденно их произносит этот паренек!
- Да ты что, Саша! Тебе умирать-то еще ой как нескоро! Сейчас и лечение хорошее, и вообще...
- Лечение хорошее, но дорогое. А за меня платить некому.
Ирина хотела было спросить «почему?» но вовремя осеклась — скорее всего он сирота. Мальчик словно бы угадал ее мысли и продолжил:
— Я ведь детдомовский, меня вот сюда наши врачи отправили. Когда мне стало... ну, когда я начал себя чувствовать нехорошо, меня стали лечить от простуды, потом еще от чего-то, а потом... Вот я сюда и попал.
Женщина молча подошла к мальчику и погладила того по лысенькой голове. Он зажмурился вдруг, а потом схватил ее руку в свои худенькие, почти просвечивающие пальчики и поцеловал...
По щекам Ирины Михайловна струились слезы. Она уже вышла из больницы, уже практически дошла до дома, а они все текли не переставая. Перед глазами стояло лицо Сашеньки, хрупкого, несчастного мальчика.
«Господи, да за что же это ему? Ведь совсем еще не пожил ребенок, а уже столько горя хлебнул!» - в сотый раз думала женщина. В этот вечер она зажгла перед лампадкой две свечки: одну поставила для Полины, вторую — для Сашеньки.
Добрая душа
На следующий день Ирина Михайловна купила большую шоколадку, апельсины и сок. Эти нехитрые гостинцы отдала Саше. Тот радостно выкрикнул: «Спасибо!» А потом попросил:
- Тетя Ира, если вам не трудно, можете мне купить маленькую тетрадку и ручку?
- Конечно, милый. А что, будешь рисовать?
- Нет, потом узнаете. Я ее положу в тумбочку, а вы потом возьмете.
- Когда потом?
- Ну... когда... меня не станет.
Он с такой обреченностью сказал это, словно знал, что ему оставалось совсем немного. Женщина вновь почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы. Поэтому с напускной строгостью сказала:
- Ты давай-ка гони от себя такие мысли. Доктора делают все, так что ты поправишься.
Но Саша мотнул головой, а потом спросил:
- А почему вы все время такая грустная? У вас что-то случилось?
Не сдержавшись, она расплакалась и рассказала мальчику всю историю о пропаже Полины. Он держал ее за руку и гладил по плечу. Наконец она выплакалась, затихла и только молча пожимала в ответ его ладошку.
- Тетя Ирочка, я верю, что ваша дочь жива, что она вернется к вам. Не может быть такого, чтобы она не нашлась. И вы тоже верьте в это. Говорят, что наши мысли хорошие все сбываются.
- Добрый ты человек, Сашенька. Спасибо тебе. Знаешь, я куплю тебе самую большую, самую красивую тетрадку, и ручек много-много — пиши, рисуй, если тебе этого так хочется.
Он кивнул и улегся на подушку, видно было, что ему тяжело долго сидеть. Ирина Михайловна в этот же вечер подошла к медсестре и спросила про Сашу. Та со вздохом покачала головой, а потом пояснила:
- Там все очень плохо. Мы ему каждый день колем сильные обезбаливающие, но... Легкие совсем уже в критическом состоянии. Он так мужественно терпит все процедуры, такой храбрый мальчишка, - она всхлипнула, помолчала и продолжила: - Родителей нет, вернее, были, но их лишили прав из-за пьянки. Сашка в трех детдомах успел побывать. Один раз его даже усыновили, но через год вернули назад. Тьфу, прости господи, словно собачонку какую-то! А он — ничего, не озлобился. Светлый ребенок, добрый.
- Сколько ему осталось? - с замиранием сердца спросила Ирина Михайловна.
- Месяц — максимум.
Ответ ошарашил, заставил схватиться за сердце. Лицо медсестры расплылось — Ирина заплакала от горя и несправедливости жизни.
"ДОРОГОЙ БОЖЕНЬКА, ЗДРАВСТВУЙ!"
Прошло две недели. За это время она очень сблизилась с мальчиком, старалась хоть как-то скрасить его дни: приносила ему разные вкусности, даже умудрилась показать по смартфону какой-то мультфильм. Ребенок был рад, он с такой любовью смотрел на женщину, что ей казалось, в ее оледеневшую душу входит долгожданное тепло.
В выходные она не работала. Еще в пятницу Сашенька сказал ей: «Тетя Ира, тетрадку, что вы купили, я положил в тумбочку. На всякий случай». Она прижала его к себе, поцеловала и прошептала:
- Мальчик мой, ты же сам говоришь, что надо верить в хорошее. Вот и сам верь.
- А я верю. Со мной ничего плохого не будет.
Он улегся поудобнее, Ирина накрыла его одеялом, подоткнула (ей почему-то казалось, что Саше холодно) и, перекрестив мальчика, вышла...
В воскресенье она пошла в церковь, долго стояла у иконы Пантелеймона-Целителя, просила здоровья для Саши. Потом не мигая смотрела на огоньки свечей, и в их ярком и теплом пламени ей виделось улыбающееся лицо дочки.
Шла и ревела, от слез не разбирала дороги. Как вернулась в квартиру, даже не могла вспомнить. Плакала долго, выливая свое горе — потом заснула.
В понедельник почти бегом шла в больницу, сердце болело. И не зря... Пустая палата, свернутый трубой матрас, медсестра с покрасневшими глазами. В носу закололо булавками, а ей казалось, что слез уже не осталось.
Сашенька ушел. Она присела на сетку кровати, все еще не веря в это, но как тут не поверишь. Потом, спохватившись, открыла тумбочку и вынула красивую, в зеленых листочках толстую тетрадку. Открыла — и словно что-то обожгло ей горло, немой крик пытался вырваться наружу и не мог.
На клетчатом листочке было крупным детским почерком написано: «Дорогой Боженька, здравствуй! Я скоро умру, я это знаю, но я не боюсь. Мне почему-то захотелось поговорить с тобой, потому что в последнее время и говорил только с врачами. Ну, надеюсь, что мы скоро встретимся. Давай так: каждое утро я буду с тобой здороваться вот здесь, в тетради. Все равно же мы когда-нибудь увидимся. Ну все, пока что заканчиваю. Спокойной ночи».
Она перевернула страницу, и вновь запись: «Тридцатое ноября. Здравствуй, Боженька. Завтра наступает зима. Я очень бы хотел увидеть снег. Последний снег в моей жизни. Знаешь, я помню, давным-давно, как меня на санках катал папа, а мама смеялась. Хотя это было так давно, что, наверное, и не было никогда, я это себе просто придумал. В детдоме мы не очень любили зиму, потому что одежда у нас была не очень теплая, и еще есть хотелось постоянно. Ладно, не буду жаловаться, ты и сам все видишь. Ну, пока, до встречи».
Она читала эту исповедь, этот дневник и поражалась силе воли этого удивительного ребенка. Нет, она бы так точно не смогла.
«Боженька, я же говорил, что ты меня услышишь — спасибо за снег! Очень красиво. Ты знаешь, я думаю, что мне осталось совсем немного. Ну, наверное, там, куда ты меня потом определишь, мне будет лучше. Сегодня у меня все болит, но все равно не очень сильно. Я терпеливый, да и привык. Надеюсь, что до завтра. Может быть, даже и до послезавтра. Не обижайся, это я так шучу. Хотя почему с тобой нельзя пошутить? Спокойной ночи».
Читать эти строчки становилось все сложнее, но дочитать до конца было на данный момент самой главной задачей, поэтому она вновь, вытерев глаза, всмотрелась в буквы.
«Боженька, здравствуй. Что-то сегодня мне совсем плохо, поэтому я быстренько. У меня две просьбы, прости, что так много. Во-первых, очень прошу тебя — сделай все быстро со мной, чтобы вот раз, и я уже у тебя. А еще вот о чем хочу попросить. Есть одна хорошая женщина, зовут ее тетя Ира, у нее пропала дочка. Прошу, пусть она вернется. Пожалуйста. Спокойной ночи и спасибо».
Все. Теперь уже можно зарыдать во весь голос...
ПО ВЕРЕ - ВОЗДАСТСЯ ВАМ!
Последующие недели были ужасными. На душе снова пустота, снова боль и тоска. Куда идти, кому пожаловаться, во что верить? Нет ответа на эти вопросы. Не могла найти себе место. Каждую ночь снова снилась Полина, а еще — Саша. Во сне все было так радужно, что не хотелось прерывать эту иллюзию.
В субботу, как обычно, у нее был выходной. Ирина Михайловна долго смотрела в ночное небо, видела, как одна за одной загораются звезды. Почему-то вдруг сжалось сердце...
Звонок в дверь. Она удивленно пошла в прихожую, ноги внезапно стали ватными, в горле пересохло. Открыла дверь, а на пороге... Полина...
- Мамочка моя, родная, я вернулась, я дома!
Прижала к груди дочку, словно боялась, что это видение, а потом, поняв, что держит ее в объятиях, живую, теплую, разрыдалась и медленно осела на пол. Полина тоже крепко вцепилась в мать, тоже плакала и целовала ее в щеки, в руки.
На площадку выбежала соседка и заполошно закричала:
- Полинушка, детка, нашлась! Живая! Живая!
...Только тот сможет понять чувства матери, нашедшей своего ребенка, кто сам это испытал. И пусть никому не придется переживать такое испытание!
Когда же все немного успокоились, Полина рассказала, что она с двумя подругами была на пляже. Там им предложили экскурсию на катере. Два улыбчивых красавчика угостили девушек напитком. Конечно, было жарко и поэтому никто не заподозрил ничего странного в таком угощении. Потом — провал.
Очнулась Полина в странном темном месте. Долго кричала, а позже пришел один из ее похитителей и... В общем, ее, как и тех двух девчат, увезли в какой-то заброшенный стриптизклуб. Там девчонки не только были вынуждены танцевать, но и, естественно, ублажать клиентов. Сопротивляющихся либо избивали, либо накачивали наркотой, либо и то, и другое.
- Мама, я думала, что не выдержу, но что-то останавливало меня, не позволяло покончить с собой. Мы все были рабынями, а потом... Ты знаешь, то помещение, в котором мы находились, вдруг загорелось. Такая поднялась паника, и я... и мне удалось сбежать. Выбежала на улицу и поняла, что в каком-то то ли лесу, то ли... Деревья большие, темнота, ночью дело было. Я в чем была — в шортах и майке, в том и выбежала, босиком.
Ирина Михайловна смотрела на дочку, на ее круги под глазами, на страшные кровоподтеки по плечам, и снова начала плакать. Полина ладошкой вытерла ее слезы, свои и продолжила:
- Бежала как заяц, куда глаза глядят. Потом упала, в какую-то яму попала, лежала в ней, пока не начало светать. Потом долго шла и вдруг услышала гул машин. Значит, впереди — дорога. Побежала на звук, точно — трасса. Ехала какая-то фура, я чуть ли не под колеса ей кинулась. И ты представляешь: водитель русский оказался, из Москвы. Он меня спас, дал денег на дорогу домой, билет помог купить, одежду дал... Мамочка, никогда больше без тебя никуда не поеду.
И снова были слезы, но уже счастливые, долгожданные.
СПИ СПОКОЙНО, САШЕНЬКА
На кладбище людей практически не было. Возле свежей могилы, укутанной снегом, словно теплым одеялом, стояли они — Ирина Михайловна и Полина. С креста на них с улыбкой смотрел лысенький мальчик.
- Вот, доченька, этот тот самый Сашенька. Ты знаешь, я думаю, что Бог все-таки прочитал его дневник.
- Мама, я в этом уверена. Надо потом будет памятник поставить ему.
Они еще постояли немного, а потом, медленно повернувшись, пошли домой. На выходе из кладбища росла большая ель. Полина присмотрелась и увидела на ее лапах маленькую забавную птичку. Ирина Михайловна вдруг не зная сама почему махнула ей рукой и сказала:
- Ну вот, Саша, вернулась моя Полюшка, услышал тебя Бог.
Птичка весело и задорно что-то прощебетала в ответ, а мама с дочкой, обнявшись, как по команде сказали: «Спи спокойно, Сашенька!»