Сегодня я буду в Париже, как легко просыпаться с такой мыслью. Герда выпорхнула из под одеяла, и через секунду капли радостно забарабанили по её идеальной в своих выпуклостях и впуклостях фигуре. Они стекали по тёмно пшеничным локонам и смешиваясь со слезами радости щекотали щёки. Неужели Париж ,ах Париж ,ах Париж… И паришь, ты паришь и паришь и в мечтах и в любви, ты меня обними, ты меня закрути -и чудес конфетти, не вставай на пути злой судьбы козерог … Слова сплетались в стихи и она их мурлыкала на мотив французского шансона и хотелось кружиться и кружиться.
Через минуту глазунья подмигивала ей своим оранжевым глазом, и тост с клубничным джемом хрустел загорелой корочкой. Москва ещё спала, пока машина неслась по пустым улицам в Шереметьево. Новые кроссовки слегка тёрли пятку - хотя какие это пустяки ,если её самолёт уже пылесосят и заправляют, а пилот наверняка похожий на Алена Делона инструктирует узкобёдрых французских стюардесс, нет уж если узкобёдрых то непременно стюардов - подумалось ей в эту минуту.
Она уже представляла как подтянутый и слегка небритый, чем то похожий на Джо Дассена ,нашёптывая себе под нос,что то азнавуристое, подаёт ей ломтик сыра с маленькой как кулончик линзочкой янтарного мёда, виноградинкой и орешком. Ну и конечно же бокал «Cote de Rohne», да именно стеклянный бокал, а не пластмассовый стаканчик как у всех в эконом классе. Ведь у неё в руках билет в конвертике Air France именно в бизнес, ещё бы ведь она подруга самого модного стилиста и модельера Москвы, а может после показа коллекции в Париже он сделает ей предложение, и она вернётся уже невестой.
Голова кружилась толи от того, что слегка перебрала со своими любимыми духами .А может от сладкого ощущения видений, как в Тюильри, почему то это слово так ласкало ей ушки и звенело как колокольчик, а где же ещё. Ей так нравилось это - волшебное Тюильри, тот самый сад где тайно встречались влюблённые. И вновь её манил этот романтический сон, где он склонив одно колено просит её руки и она, она порхает ему в объятья.
- Девушка,вас нет в списках пассажиров,ваш билет аннулирован . Нет это был даже не холодный душ,даже не ледяная прорубь, из которой её вытаскивали в четвёртом классе. Это была бетонная плита, из под которой она уже никогда не выберется. И вот теперь у неё перед глазами пронёсся весь этот фильм в конце которого золушка должна была превратиться в принцессу, а превратилась в жалкую ещё тёплую коровью лепёшку грязно болотного цвета, смачно чавкнувшая от падения на неё той самой серой плиты, с торчащей ржавой арматурой. Да похоже нет места мне в этой сказке ,она совсем с другими принцессами,последнее ,что она успела подумать, и ноги перестали держать и вместе с этой мыслью сползла прямо тут же у стойки регистрации на каменный пол. И на глазах офонаревшего регистратора постарела посерела и скукожилась, как портрет Дориана Грея .
Больше она ничего не помнила .Её душа оказалась вновь в том прошлогоднем августе. Тогда в коммуналке, после того взрыва в переходе , жизнь закончилась навсегда и она навсегда, упала лицом в подушку. Две недели она почти не вставала ,и лишь сделала видимость выздоровления, чтобы у мамы не пропала путёвка к морю.
Из последних сил ей пришлось изображать интерес к пище и собрав волю в кулак пыталась отвечать впопад даже на самые простые вопросы. И как только за родителями закрылась дверь, с облегчением вздохнула,потом подперев кулаком подбородок долго смотрела на себя в зеркало.Нет писать ничего не стала, да и зачем, ну о чём писать, о том что она как магнит притягивает к себе беду. Её глаза набухли и снова заплакала теперь уже в голос.
Бумага намокла и стала образовывать пузыри,там куда капали тяжёлые капли. Слёзы ударялась о лист в клеточку, синие линии квадратиков становились кривыми, как на картинках сюрреалистов… Нет сонных таблеток в доме не было, ванна противная с тёмно рыжими ржавыми дорожками от горячего крана и облупленными чугунными краями, и чёрной плесенью окантовавшей весь её периметр. Нет представить, что тебя будут вынимать оттуда… Нет ну не могла Джульетта принять яд на помойке или рядом с отхожим местом… Оставалось самое надёжное и простое…
Ремень сразу нашёлся в шкафу и крюк к счастью был пуст.Перед отпуском отец снял люстру, там коротил какой то провод. И мысленно попросив прощения, она шагнула в вечность
Жуткая боль исказила её прекрасное лицо, крик вырвался из неё словно вздох,но острая боль почему то пронзила её пятку и ещё то место куда утыкается кость в попе. Она лежала на полу,крюк запутался в волосах, сверху на неё ссыпались остатки штукатурки, обнажив ощетинившуюся дранкой дыру в потолке.
Первое что сорвалось с её надкушенных губ было то жуткое слово ,которое и произнести то было невозможно из за его мерзости. Но вот тут то оно подошло и даже стало немного легче. Встать она не могла и даже не стала пытаться. Лёжа на полу смотрела в щель между половицами и скривилась от глупой усмешки, разглядев ту самую швейную иголку, ту ,что они с мамой так и не смогли найти две недели назад.
В дверь постучали - она промолчала, снова прикусив опухшую губу. Когда стук повторился хотела сказать нет или ещё что то более резкое, но из её уст прозвучал хриплый стон. И тут дверь распахнулась и Кай , худющий почти белого ,как мел цвета оказался в створе открытой двери . Нет совсем по другому ему представлялась их встреча, после того как он выкарабкался буквально на зубах и ногтях из сырой ямы, ямы практически уже готовой к принятию набора ненужных никому человеческих деталей. Но то, что открылось его взору не поддавалось никакому разумному объяснению.
Первое что он сделал - освободил шею от жуткого кожаного ремня,а уж потом отволок её прямо по паркету и с огромным трудом взгромоздил на старенький диванчик ,что стоял возле окна.
Она смотрела на Кая, так и не понимая, почему на том свете её вместо ангелов встречает сосед с лицом белого мрамора и грубым шрамом на переносице. Ей захотелось что-то спросить, но вместо слов выходил воздух с противным хрипом, как из пробитого гвоздём волейбольного мячика.
Кай сел возле неё и произнёс тихим ,но твёрдым голосом : - скорую, вызывать нельзя тебя тут же упекут в психушку. Просто лежи и молчи, пройдёт и это, так кажется было написано на кольце царя Соломона.
В комнате было тихо, она лежала не шевелясь, и если бы не мокрые дорожки от слёз и чуть подрагивающая синяя жилка возле красного вспухшего обода на её шее, можно было подумать что она заснула навсегда. Потом начались запоздалые судороги и перемежающиеся зубным скрежетом и всхлипываниями. Кай сунулся в холодильник в надежде обнаружить, хоть что нибудь хотя бы отдалённо напоминающее лекарство. И увидев на дверке начатую бутылку водки взял её, а из того что сейчас по его мнению могло помочь, попался лишь сироп шиповника. Смешав оба компонента в обычном стакане, половину влил,впавшей в трясучку Герде, остальное выдохнув в сторону выпил сам .
Он нашёл какое то одеяло и укрыл её по самый подбородок . Сам же тихонько приподняв её голову сел на диван, положив её себе на колени. Волосы Герды рассыпались золотым дождём, и он беря их тонюсенькими прядками начал заплетать в тоненькие тоненькие косички. Всхлипывания и судороги становились всё тише и всё реже ,И когда он заплёл, расплёл и заплёл их по новой, она затихла провалившись куда-то в глубины царства Морфея.
Утро. Шея болела так, что она не могла, даже толком повернуть голову. Приоткрыв один глаз увидела, что её голова лежит на коленях, у не пойми откуда взявшегося, соседа.
Через три дня смогла говорить, а через недели полторы о случившемся лишь напоминал дивный свинцово фиолетовый «воротник» на её ангельской шейке. К возвращению мамы лишь желтоватый ободок,напоминал о случившемся. Умудрённая происшедшим, Герда ещё неделю заматывала горло шарфом и имитировала для мамы регулярные полоскания.
Теперь она приходила к Каю почти каждый день , он читал ей Лермонтова и Есенина и ещё что-то не из школьной программы. И эти строчки она слушала, полузакрыв глаза откинувшись в старой скрипучей венской качалке. Каждое слово, каждая буковка заползали в душу постепенно замещая и выдавливая её горе. И горе тонуло погружаясь всё глубже и глубже на самое дно, её нахлебавшейся стольких несчастий и испытаний души.
А ещё они рисовали сначала персонажей стихов, а потом она нарисовала куколку и начала придумывать ей наряды. Кай тут же подхватил эту идею и вскоре целый альбом был заполнен модными тогда силуэтами, она рисовала от балды силуэт, а он начинял его пуговицами, фактурными тканями, тенями и бликами, да так, что и наши модельеры могли бы иной раз поучиться. Иногда он наоборот начинал раздевать модель ,орудуя ластиком как волшебник из мультика. Добиваясь неожиданного эффекта так ,что Герда смущаясь прикрывала глаза.
В октябре он отвёл её за ручку в текстильный институт, там преподавала двоюродная сестра его мамы. Герду взяли на вечерний вопреки опозданию.
Жизнь потихоньку налаживалась, шрамы на сердце сначала зарубцевались, а потом и вовсе рассосались уступая напору молодости и жизненной силы. С Каем они виделись теперь только по выходным, она приходила к нему садилась в старое скрипучие кресло и журчала как ручеёк, пока он за неё выполнял все задания по рисунку, композиции и моделированию.
А потом они пили чай и она ложилась на диван и он вновь перебирал золотые нити её волос сплетая тысяча косичек, как это принято в Африке. Но как только его пальцы начинали скользить ниже, она порывисто вскакивала и убегала к себе.
Он еле себя сдерживал и всё таки надеялся, глядя как она закрывает глаза и спокойствие разливается по её прекрасному лицу, что он всё таки сплетёт из её же волос сети, из которых она уже никогда не выпутается.
Правда сдерживать себя в рамках ему становилось всё труднее и труднее… Ночами он писал её портрет, нет не портрет конечно же, а всю её в водах голубого озера ,причём Герда погружалась в прозрачную гладь по самые глаза, а волосы плавали на поверхности как золотой ковёр или как само солнце купающееся в воде.
Было в этой картине, что-то такое мистическое от чего шёл мороз по коже, может быть от её взгляда, а может от совершенства самой живописи и передаче кристальной прозрачности и хрупкой и чистой целомудренной красоты изгибов её девического тела.
В декабре в институте случился день приглашения лучших модельеров Москвы, и даже сам Матвей Плисов проводил мастер класс. Под конец лекции, он снял с плечиков свадебный кардиган, его новое изобретение, и вдруг пригласил Герду сидящую поодаль пройти на сцену для примерки.Якобы для объяснения характерных ошибок при моделировании. Уже взойдя на сцену она вдруг густо покраснела , и захотела провалиться сквозь землю. Но под его взглядом успокоилась и отдала себя в полное распоряжение маэстро, как если бы это был её отец, который подбрасывал её высоко высоко под самый потолок, и всегда вовремя ловил своими крепкими и надёжными руками. Дальше она уже ничего не помнила…
Утром Плисов бережно напоил её кофе и отвёз на занятия в институт. Опять сладкая пелена укутала её с ног до головы и дурманящий запах успеха, исходящий от Матвея усыпил и обездвижил, сделал её покорной и готовой ради него на всё, что он от неё пожелает. А пожелал Плисов, увидев её рисунки, совсем немного помощи в создании колекции для показов в Париже. Да в чём в чём ,а уж в профессиональном чутье Матвею отказать было сложно.
Рисунки Кая сразили его наповал, ведь именно Кай и отрисовывал все просмотры и курсовые Герды. Сияющая Герда пришла в тот момент ,когда бедный Кай валялся с температурой, укутывшись под горло в старое байковое одеяло, его зверски трясло, а всё потому, что простыл на сквозняке под куполом храма. Уже месяц, как его взяли учеником реставратора живописца. И он почти неделю проработал в сыром неотапливаемом храме. Ватник ,который ему выдали постоянно мешал, так что пришлось работать стоя на лесах в одной старой курточке. Герда приложила свою длань ко лбу и тут же отдёрнула,словно от пышущего жаром утюг. Потом влажными губами коснувшись лба зашептала в ухо. Милый, ну пожалуйста ,до субботы нам нужна новая коллекция, прошу тебя, ну мне так это важно, как никогда. Она даже прикоснулась губами к его губам, но тут же их отдёрнула, поцарапавшись о сухую и раскалённую словно в пустыне вымученную улыбку Кая.
Он просиял, да совсем немного и они пойдут рука об руку куда-нибудь за горизонт ,и она предстанет перед ним, нет лучше сойдёт с его картины, вся сверкающая в бриллиантовых каплях того лазурного озера. Сегодня она поцеловала его сама, а может завтра, он даже на минутку снова закрыл глаза и вновь растянулся в блаженной улыбке.
Он нашёл остатки жаропонижающего и проглотил зачем то двойную дозу, через час обливаясь холодным потом и укутывшись в одеяло и покрывало, он взялся за карандаши . Пять дней он пылал горячкой, толи это организм сражался с вирусами и микробами ,а может в нём горел огонь творчества и фантазий, а может это был общий всё поглощающий факел.
Но вот только к понедельнику ,когда Герда оказалась у него на пороге, он лежал обессиленный, провалившийся в глубокий сон, а рядом с ним лежала стопка с новой коллекцией. На заглавном листе витиеватая надпись:- коллекция «Эрмитаж» .
Когда Они вместе с Плисовым открыли папку,Матвей понял «золотые ножницы» его. И равных или даже минимально, приближающихся к этому шедевру нет. Все модели словно сошли со стен лучших музеев мира, но были выполнены из современных тканей и потрясающей органзы, аж дух захватывало... Простая но эффектная фурнитура и перья страуса придавали роскошь и тот необходимый в Париже шарм .
Герда перестала появляться в институте ,да и зачем, на носу поездка в Париж,лишь раз в неделю набирала мамин телефон, чисто машинально. Матвей творил он был неприступен для всех, как шаровая молния утром влетал в своё ателье, и как дирижер властвовал и добивался, чтобы не проскочило даже малейшей фальшивой ноты в произведении, которое он уже считал совершенно своим. Зато ночью он оказывался в руках Герды, и она могла обладать им всем вдыхать его миндальный аромат, и шептать и ласкать, и ластиться и даже просто наслаждаться видом заснувшего Дафниса.
И вот сегодня ей оставалось ,только заскочить домой собрать чемодан и приготовиться к тому как Париж вместе с Матвеем упадёт к её ногам . Дома никого не было и даже у Кая из под двери которого, не горел свет ,как обычно .Ну ладно объяснюсь с ним после поездки подумала она облегчённо выдохнув.
До самолёта оставалось девять часов, подумала она ,падая от усталости , закутываясь головой в своё такое уютное домашнее одеяльце…