ДЦО «Лагуна Север», Киселёв Иван, он же «Кир».
Первые два этажа я преодолел, что называется, на одном дыхании. Отец однажды при мне обмолвился, что сложнее всего сделать эти самые первые шаги. Потом сами собой включаются естественные для человека мужского пола инстинкты защитить от опасности слабого и беззащитного. Если человек и правда… мужчина. Он, если что, оказался абсолютно прав! Внутренний голос, советовавший мне остановиться на первых восьми ступенях лестницы, на девятой внезапно заткнулся.
Почему я остановился сейчас? Просто здесь, на технической площадке было на что посмотреть. Во-первых, рядом с лестницей, на самом виду, валялся замок со сломанной дужкой. Во-вторых, в самом углу, рядом с красным пожарным щитом, валялось то орудие, с помощью которого с замком расправились столь варварским способом. Самый настоящий ТПП — топор пожарный поясной с шип-киркой на одном конце. Я аккуратно повесил его на место и покачал головой, оценив ту ярость, с которой был произведён этот взлом руками хрупкой на вид девушки.
На чердак я попал легко, а вот на конёк крыши уже с трудом. Но смог справиться и с этой трудностью. Забравшись, я сел на кровлю справа от Дары. Не только потому, что именно это место предложила мне она, а для того, чтобы в случае необходимости моя правая рука сделала захват. Сел, и подобно моей новой знакомой, свесив ноги с края крыши, молча посмотрел вниз.
Я считал себя достаточно честным человеком, но в тот момент разговор мне пришлось начать с гнусной лжи. Причем инициатором беседы должен стать не я. Кто дрогнет первым, тот имеет большие шансы проиграть.
— Ну, — нарушила затянувшееся молчание Дара. — И зачем ты сюда забрался? Что тебе-то надо от меня?
Первое правило в такой ситуации простое. Не признаваться в истинных мотивах ни в коем случае, иначе сразу получишь враждебное отношение к себе.
— Как будто у меня не может быть поводов сидеть на крыше, свесить ноги вниз и плевать сверху на асфальт, ибо всё задолбало.
Мой плевок попал ровно в центр заасфальтированной дорожки, а я, окончательно оценив ситуацию, понял нехитрую вещь. Падать на неё будет не просто смертельно, но и мучительно больно, к тому же здесь какой-то штырь торчит.
— Ах-ах, — отреагировала на мой «подвиг» девушка. — Мальчик хочет показать передо мной свою крутость. И впечатление заодно произвести на бедную девушку. Будто бы он что-то в этой жизни понимает…
— Понимаю, многое понимаю, — начал отвечать я, аккуратно переводя свой взгляд с асфальта на сидевшую рядом со мной Дару. — Понимаю, каково быть ненужным, ибо круглому сироте приходится по жизни рассчитывать только на самого себя, и то не всегда всё получается.
— Иди ты, — выдохнула моя собеседница, сделав то же самое движение, что и я мгновением ранее — оторвала взгляд от манившей её до этого мига земли и посмотрела на своего собеседника, то есть меня. — Ты что, и правда…
Я молча кивнул. Ложь, замешанная на такой убийственной правде, крайне действенна. Междометье, выдохнутое Дарой, её далеко не красило, но в данной ситуации иначе и быть не могло.
— Сор-рян, я просто не знала. Сочувствую тебе. И каково это?
Ни Цицерона, ни ханжу я из себя строить не стал, ибо не был ни тем, ни другим. Потому ответил достаточно грубо.
— Хреново! Ты даже не представляешь насколько хреново осознавать то, что ты никому в этой жизни не нужен. И ладно, когда такое случается с самого рождения, когда ты просто не знаешь и не представляешь, что всё может быть иначе, что жизнь — не такая унылая помойка. Тогда ты просто варишься в стенах ЦСР в среде тебе подобных, как…
— Как лягушки в котелке, — подхватила Дара. — Они привыкли, а для тебя…
— Да! Для меня подобная обстановка сродни кипятку. У меня же до двенадцати лет были и любящие родители, и дед, — тут я сделал паузу перед переходом в наступление. — А самое главное знаешь что?
— Что? — заинтересованно спросила меня девушка.
— Что каждая попытка жить в том ключе, в котором я жил раньше, пресекалась в четырёх стенах самым решительным образом. Если хочешь аналогии, лягушонка, что имел наглость выпрыгнуть из кипящего котелка, ловили и снова бросали в кипяток. Вот кончатся эти двадцать дней, которые я чудом вырвал для себя из пасти Рока, и всё вернется для меня на круги своя. Мир снова будет ограничен пространством из четырёх стен, где даже одежда на мне и то… не моя, а казенная. Существование без смысла и даже без общения, ибо лягушки, как известно, не разговаривают.
— Они, вроде как, квакают, — попыталась поправить меня Дара.
— Квакают, — согласился я. — Но эти «ква» сродни нашему «Ну, привет», брошенному походя.
— Эх, как же я тебя понимаю…
— А я вот никак не могу понять, что здесь, рядом со мной делает такая красивая девушка, у которой всё есть. Всё, начиная от обеспеченного будущего и заканчивая живыми родителями.
При упоминании последнего моя знакомая поморщилась, а в её глубоких глазах я разглядел такую тоску, что мне стало жалко свою новую знакомую.
— Живые родители у меня, положим, формально есть, как и стразики на шлеме. А вот всего остального — нет! Нет ни моего будущего, ни, тем более, любви ко мне. Так что, считай, я тоже, вроде тебя, как бы сирота. Почти как ты, поправочка. Хочешь, расскажу?
На это предложение я кивнул головой, приготовившись вслушиваться в сказанное. И вовсе не потому, что это было необходимо по неким инструкциям, а потому, что она… потому, что к ней я и правда стал испытывать странную симпатию, происхождение которой сам не мог объяснить. Кажется, это называется словом «наваждение».
— Даже не знаю с чего начать-то. Вот кажется, это так просто, взять и рассказать, а на деле… а, ладно, плевать уже, слушай! Итак…
Итак, Дару и правда звали не Дарьей-Дашей, а именно Дарой, то есть Дарианой, если полностью, как в метриках написано. Её мама, не последний человек в менеджменте российского сегмента одной из транснациональных корпораций, в самом начале тучных 2010-х решила, что материнский капитал и льготная ипотека ей тоже не помешают и «пошла за длинным рублём». В результате на свет появилась девочка, получившая в духе «приобщения к общемировым ценностям» европеизированный вариант имени. А вот фамилия подкачала. Ибо даже здесь, в России, вызывала странные, хотя и закономерные улыбки.
Дариана Масянова — сюрреализм наших дней, едва не ставший для самой девочки самой настоящей трагедией. О! Как она ненавидела эти восемь букв, особенно самую первую, эту ненавистную для нее «М»… Да и своих родителей тоже! Причём, вполне заслужено.
Едва ей исполнилось два… даже не года, а месяца, она была перепоручена заботам гувернантки и искусственному вскармливанию. Малышка, выполнив свою функцию для получения материнского капитала (её брату, старшему Дары на 12 лет, в этом плане повезло больше), уступила место в школе ценностей мамы, топ-менеджера, торговым оборотам и бонусам. Даже приходя домой, та сразу садилась за телефон и, ругаясь на трёх языках, рулила финансовыми потоками, или, для разнообразия интересовалась тем, во сколько карат оценивается камушек на новом колечке у коллеги. Отец, бывший почти всё время в разъездах, тоже виделся с дочкой хорошо, если раз в месяц.
Но так продолжалось лишь первые семь лет её жизни. Дальше стало ещё хуже. В заграничных головных правлениях корпораций сначала бразды правления захватили воинствующие феминистки, убеждённые сторонницы догмы: «Все мужчины — сволочи!» (Мама Дарианы незамедлительно развелась, чтобы оставаться в тренде), а потом и вовсе…
Потом на целых четыре года более половины мест в генеральном офисе правления, расположенного в Осло, заняли представители ЛГБТ. Впрочем, на самой Даре это тогда пока не отражалось. Ну, уходит теперь её «типа мама» порой на ночь к иностранной коллеге в номер отеля, и пусть себе к ней чешет. Даже если бы осталась дома, разве она обратила бы внимание на неё, Дариану, стала бы вникать в её жизненные проблемы? Она могла их только усугубить, что регулярно и происходило.
Первые два класса Дариана проучилась в самой обыкновенной школе, в которой легко смогла найти друзей, как среди девочек, так и среди мальчиков. И те общались с ней не из-за денег, а просто как с интересным на их взгляд человеком. Она вместе со всеми лезла на стенки, скатывалась с горок, строила глазки и показывала язык, училась средне, избегая попаданий в разряды как «батанов» так и откровенных лодырей. Но такая идиллия длилась недолго.
До непутевой мамы, наконец, дошло, что дочка может стать для неё через некоторое время выгодной инвестицией, особенно, если получит дальнейшее образование в надлежащем на то месте.
Гимназия имени Шлёцера, наиэлитнейшее заведение всего Волго-Вятского региона, славилось, помимо своей углубленной учебной программы, весьма существенным имущественным цензом для поступления и жесточайшей конкуренцией среди учеников. Конкуренцией, доходивший до прямого стукачества по поводу запрятанных шпаргалок, стукачества, за которое в её прежней школе объявили бы всеобщий бойкот.
Да и какие могут быть друзья в сфере бизнеса? Никаких! Тут есть только конкуренты! Молодая поросль финансовой элиты с пелёнок училась ведению так называемого бизнеса, но это было абсолютно противно живой и общительной натуры Дарианы… Кларксен.
Да-да, как не странно, но после невероятной победы на пост мэра Осло человека, прославившегося своими радикально консервативными взглядами, её мама, уловив новое направление ветров, вышла замуж за одного из его ярых сторонников, будучи в трёхмесячной заграничной командировке. С новым отчимом Дариана провела не более недели, но он ей запомнился как единственная отдушина в её беспросветном бытие.
Однажды, когда Дариана ещё училась в пятом классе (и до того, как стала Кларксен), она на улице случайно встретила свою бывшую одноклассницу из старой школы. Нужно ли говорить, что после этого и в школе, и дома Даре устроили выволочку за то, что она общается с «плебеями, не достойными даже случайно брошенного нами взгляда». А ведь Наташа была и осталась даже спустя три года для неё подругой! После такой отповеди, она, проревев полвечера в подушку от обиды, в первый раз села на подоконник семнадцатого этажа, свесив свои ноги над тротуаром. А её мама так ничего и не заметила за очередным пустопорожним телефонным разговором со своей коллегой.
С тех пор и вплоть до знакомства с человеком, который в силу своего понимания начал давать её то, что должны давать отцы, таких балансирований на краю для девушки был не один десяток, причём поводы были самые разные. Был ли это «гусь» за четверть, который хотя после поощрения «училки» превратился в «хорошо», но заставил маму раскошелиться, а это — прямые убытки. Или та знатная истерика, что была устроена её мамой по поводу того, что четырнадцатилетняя Дара вновь остановилась на улице, чтобы поболтать с мальчиком из бывшего второго «в» класса бывшей Дарианиной школы. Более того, Дара разрешила тому мальчику во время разговора держать себя за руку, а на прощание поцеловать себя в щечку. Сама никогда не страдавшая излишней нравственностью, Наталья Масянова (фамилию она не сменила специально, чтобы вызывать большее сочувствие у коллег-феминисток на Западе, огорошенных таким ущемлением прав женщин в «дикой» России) считала, что её дочь спокойно обеспечит её, Натальи старость, когда ляжет под…
— Вот почему ты, Ваня, ещё счастливее меня! Ты хотя бы собой, своим телом можешь распорядиться по своему усмотрению. А вот я только таким, единственно доступным мне образом…
Дара разревелась в голос, уткнувшись в мою грудь, как в подушку, а я ласково гладил её по волосам, намного нежнее, чем в детстве свою таксу, периодически создавая своим выдохом ветерок, слабо колыхавший её волосы. Происходи подобная сцена лет двадцать назад, телефоны всех экстренных служб накрыл бы шквал звонков, исходящий из всех окрестных «трубок», лет пять назад мы бы стали главными героями youtube, а видео с нами собрало бы десятки тысяч лайков и тысячи комментариев. Сейчас же, во времена всеобщей геймификации… мы были будто одни в огромном тёмном мире. Мы не существовали даже для тех, кто сейчас находился пятью метрами ниже нас.
Я разглаживал её волосы, стараясь заправить отдельные взъерошенные волоски за мочку её уха, а она продолжала говорить о том, что неделю назад мэр Осло под всеобщее улюлюканье был отрешен от должности (неправильно обратился к гендеру тридцать второго вида, чем яко бы смертельно оскорбил всех здравомыслящих людей «свободного мира»). Что она, Дариана, боится того, что её мама вновь затребует развода с соратником такого нерукопожатого главы города, что она лишится последнего человека, который до этой поездки, то есть до встречи со мной, Иваном, искренне говорил ей приятные вещи и ободрял её.
— Дар, а тебе никто не говорил, что твоё имя похоже на имя героини космического блокбастера?
— Шутишь? Я вон единственное что могу, так себе руку ножом порезать. Ну а потом её же и перевязать. И то, благодаря игре, навязанной мне ради неких будущих бонусов моей же маманей. Даже довести до конца… Тоже мне, героиня!
Фрекен, во всех смыслах, фрекен Кларксен неожиданно встрепенулась, снова посмотрела на меня и, подумав, спросила:
— Слушай, Кир! А что если именно ты сейчас поможешь мне… В общем, как тебе моё предложение?
Сердце моё было полно жалости к испытавшей столько боли девушке, гнева на нынешнее время «всеобщего процветания, свободного выбора и бесконечного счастья» и моей твёрдой убеждённости в том, как мне надо поступить дальше.
— У меня есть к тебе другое предложение, Дар. Правда, я не знаю, примешь ли ты его.
— Хочешь сказать, что ты, как в дешевых мелодрамах, внебрачный сын миллиардера, который может мне обеспечить новую жизнь?
— О, нет! Такого я точно пообещать не могу. А вот предложить тебе приключение мне вполне по силам.
— А ты не шутишь? — после этих слов чернота в глазах Дарианы стала проясняться. — По тебе вижу, что нет, всё всерьез. Это… это очень щедрое предложение, Кир, и я даже не знаю, смогу ли я за него расплатиться.
— Сможешь! — с полной убеждённостью ответил я. — Как раз ты и сможешь. И я сейчас говорю лишь про твои знания основ науки, созданной, если верить иным источникам, ещё Асклепием и Гиппократом, а не про что-то иное…
— Даже если это так, то подобные дела не решаются с бухты-барахты, — покачала головой моя… (как там говорил мой отец?), а, «Подопечная». — Мне просто надо подумать. Хотя бы одну ночь.
— Так я и не прошу отвечать мне сейчас. Завтрашнее утро, после завтрака, не подойдёт? Киваешь, значит согласна! А теперь, Дар, дай мне руку, чтобы я помог тебе спуститься вместе со мной. Естественно, по лестнице…