Александр Копалин
КЛЮКВА-ЯГОДА
Рассказ
- Баб Ань! – звонкий крик ребячьих голосов с улицы заставил вздрогнуть хлопотавшую у плиты бабушку Аню.
- Ах ты, Господи, вот оглашенные, чуть сковороду из-за них не выронила, - проворчала она в сердцах, а у самой душа возликовала, заслышав голоса внуков.
Да и как было душе не ликовать, когда бабушка Аня и дед Семен все глаза проглядели за лето, ожидаючи внуков в гости. Вот только внучата с первых дней летних каникул в лагере отдыхали, а потом с родителями на море уехали. Так за суетой да разъездами и лето закончилось. Школьная пора началась. Старики внуков и ждать уж отчаялись.
Сентябрь принялся по деревьям краски разбрасывать, да призадумался – бабье лето приспело. А вместе с ним и внуки тут как тут, у ворот топчутся, в дом просятся.
Братья-двойняшки десятилетние Серёжа и Дима первыми выскочили из машины и бросились в объятия бабушки. А потом и сестра, вслед за отцом, появилась. Бабушка от радости слезу уронила. А дед приосанился: эх, молодцы Павел с Алёнкой, каких внуков старикам подарили на радость. Мальчишки что тебе боровички растут, крепкие да ладные. Малы были – не различить, а теперь Серёжа ростом стал чуть выше Димы, да волос черней. А Наташа – красавица: стройна, кареглаза, волос волнистый в косу заплетён, двенадцать лет, а ростом отца догоняет.
В доме дед с бабкой не знали, куда усадить да чем угостить гостей дорогих. За угощеньями расспросы пошли: где были, что повидали, почему без мамы приехали? и много ещё всего хотелось узнать старикам.
На следующий день бабушка Аня с утра пораньше пироги затеяла - внучат с сыном порадовать. Только успела с делами справиться, как мужики поднялись. А следом и внуки проснулись. Наскоро позавтракав пирогами с чаем, собираться вдруг стали. У бабушки глаза округлились:
- Это куда ж вы, родимые? Неужто домой засобирались, не погостив ни сколько? Али обидели мы вас с дедом чем? – дрожащим голосом промолвила бабушка Аня, поднося подол передника к глазам вытереть невольно выступившие слёзы.
- Окстись, старая, несешь что непопадя, - уркнул на неё дед Семен, натягивая сапоги. – До лесу мы собрались. Вон вёдро какое на дворе стоит. Грех дома-то сидеть. Ещё насидятся и нагостятся.
- Ну что ты, мам, - обнял её сын, - мы на болото только съездим за клюквой и вернемся. А у вас еще и завтра весь день будем до вечера.
- А робята-то? - кивнула она на внуков. – Их-то почто с собой тащите. Вон, глаза трут, не проснулись еще чередом, и позавтракать им как след не дали.
- Ни што, пущай и оне привыкают, - пробурчал дед, - а то так и не узнают, как клюква та произрастает. А что рано-то, так ранней пташке Бог подаёт. К обеду вернёмся, и нече тут мокроту разводить. Поснедничать собери-ка лучше.
- Поснедничать, как же, - ворчала баба Аня, укладывая в корзинку пироги и прочую снедь, - это ты не забыл, чёрт старый. А как мне ввечеру сказать об том, что по клюкву надумали, так тут нет тебя.
Проводив гостей с дедом в лес и потихоньку успокоившись, бабушка Аня занялась домашними делами, а ближе к обеду решила блинов испечь – внуков побаловать.
А вскоре и звонкий крик ребячьих голосов с улицы возвестил об их возвращении. Отложив все дела, бабушка Аня заспешила на двор встречать внуков.
В калитку, толкаясь и мешая друг другу, протискивались Серёжа и Дима, никак не желающие уступить друг другу дорогу. За спинами у братьев болтались небольшие, но туго набитые рюкзаки, а в руках каждый держал по корзинке, доверху наполненной спелой клюквой. Наташа, стоявшая сзади в красно-синем комбинезоне, в сапогах и бейсболке, под которую были убраны волосы, выглядела как их старший брат, спокойно взирающий на возню сорванцов. Наконец братья протиснулись через калитку и наперегонки устремились к бабушке.
- Баб Ань, баб Ань, смотри, сколько мы клюквы насобирали! – перекрикивая друг друга, кричали ребята.
Они закрутились вокруг бабушки, показывая ей мешочки за спиной и корзинки в руках, и глаза их светились от счастья и гордости.
- Ой, какие же вы молодцы! И как же вы так дотащили-то этакую тяжесть? А одни-то почто? – бабушка Аня внимательно огляделась, ища мужиков. - Где дедко-то с батькой вашим? Куды уволоклися?
- А они, это… - начал было объяснять Дима, но Серёжа, смеясь, отпихнул его в сторону:
- Да они там, бабуль, на болоте где-то потерялись.
- Это как же так - потерялись? Очумели они, что ли, одних вас оставлять? И как же вы тогда добрались до дому? – недоверчиво, чувствуя какой-то подвох, спросила бабушка, напустив на себя видимую сердитость. – Почто не покричали-то их?
Братья дружно захохотали:
– А мы взяли и убежали, пока они нас не видели.
- Не слушай ты их, баб Ань, выдумщиков этих, - спокойно заговорила подошедшая Наташа. - Папа с дедушкой сначала нам помогли клюквы насобирать, потом папа на машине нас сюда привёз, а сам к дедушке снова уехал.
- Ну, вот и ладно, коль так. Ух, шалуны, - погрозила она ребятам, - напугали бабушку. - Ну, что, устали, поди? Так давайте, давайте, - заторопила она внучат, - ягоду-то в сени несите, да и сами разболакайтесь. У меня уж и обед наварен, и блинчиков я напекла ваших любимых.
После сытных щей братья налегли на блины с клубничным варенье и чаем из самовара, не забывая при этом дурачиться: в блинах стали делать дырки для глаз, носа, рта, прикладывать блины к лицу и гримасничать. Бабушка, чтобы приструнить шалунов, приложилась к их лбам деревянной ложкой, так, тихонечко, больше для острастки. Наташа, смеясь, поддержала её:
- Так их, бабуль, так. Будут знать, как за столом баловаться.
Братья насупились, погрозили сестре кулачками и стали молча пить чай, подражая бабушке: чай из чашки наливать в блюдца, блюдца брать в руки и дуть на чай, соревнуясь у кого пузыри будут больше. Бабушка, глядя на них, только головой качала и улыбалась украдкой.
- Что-то долгонько мужиков-то наших нету, - заметила она, подходя к окну и, улыбаясь, добавила, - наверное, и правда заблудились.
- Ага, как же, заблудились, - пробурчал Дима, наливая чай из чашки в блюдце. – Нас отправили, а сами, наверное, самолёт ищут.
- Какой такой самолет? – удивилась бабушка Аня, возвращаясь к столу.
- А такой, который в болото упал. Дедо нам так сказал, - поддержал брата Серёжа.
Бабушка усмехнулась:
- Нашли, кого слушать, деда нашего, он вам ещё и не то наговорит.
- А что, бабуль, скажешь и самолёта там нет никакого? Наврал, что ли, дедко? – не сдавались братья.
Бабушка Аня потрепала их вихрастые головы.
- Нельзя так про дедушку говорить. Он врать у нас не умеет. Только на болоте окромя клюквы больше ничего не найдёшь.
- Да? А ещё дедо нам сказал, что самолёт тот немецкий был, - упрямо проговорил Серёжа, не спуская глаз с бабушки.
- Вона как, - бабушка Аня тяжело опустилась на свой стул. - Был ли, не был ли, чего теперь вспоминать об этом.
Отвернувшись к самовару, она стала наливать себе чай.
Братья посмотрели друг на друга, перевели взгляд на сестру. Она на их немой вопрос только пожала плечами.
- Ну, что переглядываетесь? И вам чаю налить? Али напились уже?
- Бабуля, а что, там и правда самолёт упал? – тихонько, боясь рассердить бабушку, спросила Наташа.
Бабушка Аня отставила чашку, о чём-то задумавшись, внимательно посмотрела на внуков.
- Раззадорил вас дедко, как я погляжу. Ну слушайте, коль так.
***
В войну всё это случилось, вот как война началась, так через лето, осенью, и случилось.
Вы-то, ребятки, ещё малы, уж и не знаю, рассказывал вам кто, али нет, только в вашем городе во время войны был госпиталь. До наших-то мест война не добралась, немец на Москву целился, а у нас тихо было, вот госпиталь-то в городе и открыли, да солдатиков, израненных на войне, и стали сюда привозить на излечение.
Узнали мы про это в школе от учительницы нашей Нины Павловны. Хоть и война была, а в школу мы ходили исправно, да и учились прилежно. И я, и дедушка в третий класс тогда только пошли. Малы ещё были, но про себя-то думали, что мы уже большие.
До той поры мы про госпиталь ничего и не слыхивали. Да и где было услышать, когда из нашей деревни до города надо было полночи да весь день ещё добираться по реке пароходом. Дороги ведь тогда никакой не было, не как сейчас. А уж как учителка про госпиталь это прознала – не ведаю я.
Ну, так вот. Хоть и далёк от нас был город, а солдатикам тем, что в госпитале лежали, уж очень нам захотелось помочь чем-нибудь. И надумали мы тогда клюквы насобирать на болоте, на котором вот вы-то сегодня были, да туда, в госпиталь и отправить, чтобы раненые поправлялись быстрее.
В выходной день, как в школу идти не надо было, мы и отправились по клюкву. Дедушка Тимоша вызволился тогда с нами пойти. Его в деревне у нас все Будённым прозывали за усы его большущие, да за то, что лошадок любил. Старый он был совсем, вот на войну-то его и не брали, а уж в лесу-то, да на болоте он как у себя дома ходил, все тропинки там знал. Ну и учительница с нами тоже пошла. Дедко-то Тимоша лошадку в колхозе выпросил, такую же старую, как и сам, усадил нас всех в телегу, мы и поехали.
Приехали на болото, лошадь в перелеске оставили, а сами по ягоду пошли. Вот дело-то и пошло у нас споро. Мы ведь в деревне с самого с измальства в лес бегали: и по ягоды, и по грибы хаживали, так что все к этому делу были привычные.
Ну вот, собираем мы, значит, клюкву, промеж собой перекрикиваемся, а дед Тимоша смотрит, что бы ни кто в сторону не убегал, а ходил там, где он указал. Да ещё он смотрел, у кого корзинка-набирушка полнилась, так ягоду из неё он в большую корзину и высыпал.
Не знаю, сколько и времени прошло, только одна-то корзина уже полная была и в телеге стояла. Перекусили мы быстренько той едой, что из дома взяли, да другую корзину принялись наполнять. Уж больно нам хотелось клюквы-то много насобирать, чтобы морса или киселя, который в госпитале-то наварят, для всех солдатиков хватило.
Ну вот. Берём мы клюкву, поспешаем, и вдруг в небе гул какой-то непонятный услышали.
Мы головами крутим, да только ничего и не видим. А Нина Павловна, учительница наша, вдруг и кричит нам:
- Ребята, смотрите, смотрите, самолет летит!
А уж тогда-то и мы углядели. Раньше-то ведь мы самолёты только на картинках разглядывали, а здесь в первый раз настоящий увидели! Мы обрадовались, давай кричать, да руками махать, но уж больно высоко он тогда летел.
Самолёт улетел куда-то, мы глазами его проводили, да и дальше стали ягоды собирать.
Прошло какое-то время, как вдруг слышим опять этот гул в небе. Мы головы снова позадирали, а самолёт-то назад летит, но уже ниже, не как давеча. Мы опять давай кричать, да руками махать, это чтобы лётчик нас увидел. А он и правда увидел, да и крыльями нам помахал. Мы ура закричали. А дедко Тимоша вдруг как зыкнет на нас:
- А ну тихо всем! Не нашенский это, ребятки, самолёт. Немец это, ребятки, немец!
Хоть и старый он был, а глазастый: сумел знаки-то немецкие разглядеть на самолёте.
Мы тут и присели все от испуга. Про войну-то вон ведь какие страсти в деревне рассказывали, упаси Господи.
А самолёт-то уже совсем и не улетает, а кружит: то к озеру улетит так далеко, что его и не видать, и не слыхать, то опять над нами появится, будто высматривает чего.
Мы, девочки-то, ягоду берём да в небо поглядываем, боязно, как-то, стало, друг к дружке жмёмся ближе. А парни храбрятся, друг перед дружкой выхваляются: как только самолёт над болотом появится, так давай кулаками ему грозить, да обидные слова всякие кричать. Мы на их шикаем, чтобы не делали этого, а им хоть бы что, и не слушают никого. А дедко-то наш, озорник такой, вот ведь что учудил: когда самолёт в очередной раз над нами-то пролетал, он снял портки, да и выставил свою голую задницу к самолёту. Уж и не знаю, увидел лётчик это из своего самолёта, или нет, а только Сёмка-то ещё и ладошкой по заднему месту своему хлопает и кричит, на, мол, поцелуй меня в жопу. Вот ведь какой он был охальник тогда.
Парни хохочут, за животы держатся, так, кричат, так его фашиста проклятого. Хотели тоже штаны поснимать, да только дедко Тимоша так рявкнул на них, что они и присмирели. Да и самолёт уже улетел. Некому стало зады-то показывать. Мы с девчонками, да и Нина Павловна тоже, скраснелись все от стыда от этакого, что Сёмка сотворил, бесстыдником его ругаем. А дедко Тимоша за ухо его поймал, да хворостиной и угостил.
Наругали мы Сёмку, да снова присели над кочками, клюкву берем, торопимся – а вдруг самолёт-то вернётся, да бед каких наделает.
И верно ведь, не успели очухаться, как этот аспид-то и выскочил вдруг из-за леса, да низко-низко над нами и пронёсся. Мы завизжали, к кочкам прижались, а он пролетел так, что ветром от него нас даже обдуло, да стрелой вверх и умчался.
Учительница совсем испугалась, стала нас созывать, чтобы с болота в перелесок всех увести. Дедушка Тимоша тоже нас поторапливает.
Не успели мы собраться, как немец-то тут-как-тут, да теперь сверху, с самой высоты, в которую до этого стрелой улетел, как коршун на нас и падает.
Все закричали, бросились кто куда, корзинки свои побросали, а у меня словно ноги приросли к болоту. Стою, шевельнуться не могу – будто окаменела вся, и глаз не могу оторвать от самолёта. А он над самым-то болотом выровнялся, да и летит прямо на меня низко-низко, так что колёса-то под крыльями у него чуть кочек не достают. Я уж и лётчика в кабине вижу, улыбку его на лице, глаза его страшенные, а сдвинуться с места не могу.
Тут меня в спину как турнёт что-то, я только руками взмахнула, да носом в мох и зарылась. И тут же надо мной самолёт-то и пролетел. А уж что там потом с ним сталось, один Бог и ведает. Только, как потом рассказывали, корзинка моя с клюквой, когда я падала, из руки моей вырвалась, да в самолёт и угодила. От корзинки одни щепки полетели, клюква брызгами кровавыми разлетелась, а самолёт пролетел ещё сколько-то, да почто-то на бок стал заваливаться и одним крылом в мох-то и влез. Целая борозда за крылом потянулась. А уж за крылом и весь самолёт всей своей этакой махиной в болото клюнул. А болото-то только сверху кочки да мох, а копни, так там топь бездонная. Вот самолёт-то туда и стало затягивать.
Тишина наступила, только слышно, как пузыри на болоте булькают, там, где самолёт затягивало.
Ребята стоят, рты пораскрывали, глазищи круглые. Сёмка, а это он и пихнул меня тогда в спину, да ещё и сам потом на меня упал, на коленках стоит, головой мотает и мычит не понятно что. Учительница с дедом Тимошей подскочили, меня поднимают, а меня ноги не держат, они поднимают, а я валюсь. Подхватили они меня тогда под руки, да ну тормошить, а я ни чего не слышу, по сторонам глазищами зыркаю, да ртом воздух хватаю.
Семён, спаситель-то мой, стоял, стоял, да вдруг как вскочит и к тому месту бегом, где самолёт тонул, от которого уже только один хвост и торчал из болота, подскочил, да ну в его мох кидать. Близко-то не подходит - самого в болото утянуть может. Вот он мох-то кидает да и кричит громким криком:
- Гадина, гадина, гадина!!!
И слёзы у него по лицу ручьём.
Я как увидела это, так и тоже разревелась вся, и слышать вдруг стала. Тут и все заревели в голос, да к нам побежали. Так бы и ревели до вечера, только дед Тимоша одним словом у всех слёзы вытер:
- Ну-ка бегом все отсюда! не дай Бог, ещё самолёты какие налетят.
Вот такая, ребятки, клюква-ягода нам тогда досталась.
***
- Бабуль, а дальше-то что? – явно не согласные с таким концом, удивленно спросили внуки.
- А что дальше? – удивилась и бабушка.
- Ну как? А клюква, а госпиталь?
- А что клюква? На пароходе и отправили её в госпиталь всю до ягодки.
- И спасибо никто не сказал? – настырно допытывали бабушку внуки.
Баба Аня закачала головой:
- Вы как тот репей, что прилипнет, так не отцепить. Сказали, ребятки, сказали нам спасибо. Как посыльные из города возвернулись, так всем спасибо и сказали. Да ещё и за самолёт тот наругали нас всех вдобавок. И учительнице, и деду Тимоше, и нам попало. Надо было, сказали, в лесу всем скрыться, да домой быстрей уходить, а не ждать, когда лётчик со своим самолётом глумиться над нами станет.
- Так а чего он прилетал-то сюда?
- Ну, это уж одному начальству ведомо, нам не докладали.
Закончив на этом рассказ, бабушка Аня внуков гулять отправила. Тяжко вздохнув от воспоминаний, она перекрестилась на образа Иисуса Христа и Богородицы:
- Господи Иисусе, Матерь Божья, спасите и оберегите детей и внуков наших от годины лихой, от войны треклятой.