11.
Чего, чего не пережила я в последние минуты. Способна ли теперь любая неожиданность удивить меня или ошарашить? Сердце сокрушалось: оно создано для удивленья. Открыла я калитку, вошла во двор … обомлела! У Степановых гостил Славка, мой муж… Пока развод не оформлен, жена остаётся женой, муж остаётся её мужем…. Саша… остриги ей волосы – каменное изваяние. Я понимала её. Она не слепая, она видела, как открылась калитка и к ней шагнул её брат. Первый, а не девятый или сколько их она отыскала. Откуда? С этюдника? Со стены? Из городского парка? Даже я не могла догадаться.
Что оно вытворяло – это божье чудачество?! Он играл в классики на каменных плитах, положенных во дворе «на ширину детского шага». Скакал то на одной, то на другой ноге и скалил зубы. И зубы скалил по-разному, подбирая как бы нужную ногу. Меня он узнал, но это разве тронуло его? Ничуть. Повернулся спиной и поскакал к рыдающей Саше. Или он принял её рыдание за смех? За смех, вызванный тем, как увлекательно скачет он по плитам? Как умел он скакать, этот двадцатипятилетний актер аэродромного театра? Ошибся, если это так. Мне ли надо было расспрашивать цыганку, какой она способна быть в горе и в радости? Около неё, почти у коляски, он разворачивался и скакал к калитке. Мимо меня… Муж? Не ко мне – к яблоне припал он щекой. Сорвал яблоко и грыз белыми зубами так громко, что проснулся и взвизгнул Тарзан. Ему, может быть, успели шепнуть, что я закрутила с философами, поломала треугольник на четырехугольник?
Саша перестала плакать.
- Чего ты ломаешься, комик?- точно подметила она. – Как ты мог оставить жену, ты представляешь, что она тут испытала?
«Да тебе-то,- укололо меня,- кто сообщил, что это мой муж? Брата не узнала?»,- как было обращаться к комику, я не знала. Но ему откуда известно, что комнату я снимала у Степановых?
Радостный, бросился к Саше он с объятиями. Поднял на руки, прижал к груди, целовал-зацеловывал. Она влепила ему пощечину! Молодец, колдунья.
- Отпусти меня, бабник!- возмутилась она, сверля его полными слёз глазами.
Он отпустил, ухватился за штакетину в заборе, и мы услышали его притворно-детское произношение:
- Тям майцик!
Майцик. Усадив Тарзана на цепь, к забору подошел верзила, Васька Кривонос.Вовремя слинял из больницы, угодил к встрече с детским приятелем.
- Вася, поколоти его!
- Просьба или приказ? Ты что за начальник?
- Я – Александра Павловна Степанова!
- Ты и есть Павловна?- он опять поднял её на руки. – Шурик-мурик ты, вот ты кто.
- Оставь меня,- кричала Саша.- Мужики, дьявол вас расхватай, так и липнут. Отбою нет. Мама…- словно за помощью, словно для того, чтобы избавиться от Славки, взмолилась она к вышедшей на шум Дарье Игнатьевна.
Дарья Игнатьевна стояла в проеме двери, придерживаясь руками за дерево. Худая, седая, беспомощная. Как она не падала? Сердце подсказывало: сын во дворе? Не эта ли подсказка вызвала в ней беспомощность?
- Мама…- эхом повторил Славка слово сестры и с нею на руках шагнул к матери.
Дарья Игнатьевна настороженно всматривалась. Сомневалась? Ничего не подсказывало ей сердце? Из ясных синих глаз её хлынули слёзы.
- Сын… Се… Сере…- произнести имя она не решалась.
Славка обнял её свободной рукой.
- Как вас зовут, мама?- спросил он. – Я помню вас, только имя позабыл. Помню я дворик, сад, мальчика в соседнем дворике, отца… Жив отец? Погиб? Если бы встретил на улице – узнал бы, непременно бы узнал отца. Вы изменились, мама. Вас не узнал бы я. Кто это? Это сестра моя? Что с нею, мама? Я все помню. Всё-всё. Как вас зовут, мама?
Она не отвечала, Не могла.
- Как меня зовут, мама? Точно Вячеслав? И фамилия у меня Смирнов? Мама?
- Се-ре-жень-ка…- заголосило материнское её сердце.
- Вы узнали меня, мама? Я вырос.
- Узнаю.
- Вы рады, мама?
- Не спрашивай. Я сейчас умру, сынок. Позовите батюшку.
- Попа? Что вы, мама?
- Отца, сынок. Павла Сергеевича. Маму твою зовут Дарьей Игнатьевной.
- Мама Даша! Папа Паша! Как в детстве!
- Почти… Вася-сынок, приведи Павла Сергеевича.
Не осилила Дарья Игнатьевна груза нахлынувших на неё чувств. Мы перенесли её к кровати.
- Не полная победа пришла к нам тогда- говорила она. - Идет… Возвращаются домой души и несут победу. Долго будет идти. – Спросила дочь: - Встречались вы с Сережей, что ли Шура? Ты же с него, с него срисовывала портрет его по годам жизни.- Пальцем показала она нам портрет сына Сергея на стене.
- Осторожней, мама, а то и этот портрет воскреснет. Я видела его таким, мама, мысленно, в воображении, мама…
Дарья Игнатьевна метнулась к сыну… к невыразимой радости своей, к мертвому своему сердцу и сердце остановилось. Мы не знали ещё, что навсегда. Она могла и забыться, и заснуть.
- Как ты нашел меня?- спросила я мужа, не чувствуя себя чужой у Степановых.
- Конспиратор,- взглянул наконец он в мою сторону.- По твоему письму красным следопытам. Найти Таганрог труда не составляет… Какая она холодная, - он опустил сестру на кровать, умостил рядом на одну подушку. – Холодная как лед.
Скрипнула половица под ногой Павла Сергеевича Степанова.
- Они скончались. Обе.
К о н е ц