...
- А что мне ваш график? Если воды в кране нет. – Между прочим поведала о своей жизни молодая женщина. – Я уже год снимаю себе квартиру на набережной.
- Вы приезжая?
- Ага. Блокадная скиталица с Щорса (улица, близко параллельная центральным проспектам Донецка).
- Так… что же происходит…
- А то, что на наш кряжистый утёс вода не доползает. Нет давления. Моя квартира на пятом этаже, считай, смертельный номер. – Женщина вызывающе рассмеялась. – А что же мне делать? Булькает что-то в кранах, по трёхдневному графику, на уровне первых-вторых этажей дома, а дальше – спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Слыхали?
-…
- К слову, отопления в нашем доме тоже нет.
- Как так нет!?
- А вот так. Стали запускать тепло, слесари-калеки бегали по подвалам, суетились, да трубы в подвале насквозь гнилые. Менять их, или чинить кто будет? Из лета в лето ничего никто не делал. Жильцы годами писали письма, куда-то, жаловались. А потом, кто как может – соседи врубают кипятильники, печки. Отключается свет. Электрической проводке – больше полувека. Я съехала оттуда. Теперь вон в том доме – указывает рукой на многоэтажку у берега Кальмиуса – я и живу.
- А там вода есть?
- Ура! Есть! Моя квартира на первом этаже. Слушайте! Теперь это самый надёжный в городе этаж. Вода из крана течёт день и ещё немного больше, потом может часами тонкой струйкой шевелиться по трубам. Относительно тепло. Квартира не угловая. Да мне сейчас всё равно… Работаю на удалёнке. Хватает. Но из подвала той девятиэтажки вонище… Мама моя дорогая… Гниль кругом, вонючая радость бытия.
- Вы в городе одна?
- Почему это дна. Родители у меня здесь. Папа меня здорово опекает.
К слову, пока мы с незнакомкой разговаривали, вокруг нас озорно бегала вприпрыжку её мохнато озорная собачка, одетая в меховой комбинезон, со смешным капюшоном на половину собачьей головы. Милашка, так её звали, то резво убегала от хозяйки, то весело, чуть ли не запыхавшись, возвращалась к ней.
- А лапы собачке как моете?
- Да стоит у меня в коридоре пластмассовый таз с водой, вот сейчас придём домой, я её туда и поставлю. Раз-раз и всё. – Незнакомка громко похлопала в ладоши. Милашка, в своё удовольствие весело покрутившись по кругу, вернулась.
Вспомнила я об этой случайно не случайной встрече с молодой женщиной, когда вернулась домой и, стоя у крана с лихо льющейся из него водой, наполняла этой водой пластиковые бутыли. В те самые, которыми теперь переполнено всё свободное пространство в квартире, после получения питьевой воды, в виде гуманитарки из России. Гуманитарка, уже несколько месяцев, как прекратилась. Питьевую воду, как и все горожане, покупаю. А часть гуманитарных бутылей выбросила, но большинство, по необходимости, оставила. Потому что тем водным запасом, что сейчас плотно убутылится полными бутылями пол кухни и ванной комнаты, я смогу пользоваться пару дней. При экономии расхода воды – часть её останется до следующего дня подачи воды, предусмотренным графиком. Но вечер подачи воды, один раз в три вечера, с 19.00 до 21.00 – это не поездка на Канары.
Надо накипятить воду, чтобы перестирать загрязнившиеся вещи, перемыть, с яростной спешкой в мыслях и с чистящим порошком в руках, предметы туалетного декора, надраить кастрюли. И, оживлённо напевая вслух – главное в жизни это семья - довести до блеска мутно мытую несколько дней в тазике посуду. Потом – и о себе время позаботиться. И ещё потом, расслабленно, наконец-то, нежно балуя вкусным пахнущим кремом кожу своих рук, уныло поразмышлять: как же тяжко приходится женщинам, кто меткой, целенаправленной пулей летит в такие водные дни с работы домой.
Молча наблюдая за жизнью, вяло вытекавшей прошедшими годами в бездонность бессмыслия, давно знакомой мне кассирши, в соседнем магазине, однажды, в испуге поразившего меня открытия, заметила: как же мрачно обесцветились её когда-то красивые голубые глаза, как выразительно-грубо и увядающе шершаво обветрились на холодных сквозняках донецкого безвременья её тонкие, всегда на виду руки. Устало, подобно износившимся крыльям, истрепавшимся в нескончаемом перелёте в чудную страну не испробованного на вкус женского счастья, женщина, по годам ей – чуть больше тридцати лет, клала кисти своих рук у кассового аппарата. Выжидала, когда покупатели пересчитывали деньги из своих кошельков. Женщина, всегда исподлобья, внимательно и терпеливо, с кроткой повинностью известному только ей долгу смотрела на людей. Не поднимая головы от раскрытой кассы, всего лишь раз, тихо сказала она однажды раздражённому и её медлительностью, ядовито задевшему её за это грубыми словами мужчине:
- Я – такая же, как и вы все. Только вы сейчас пойдёте к себе домой, недалеко отсюда живёте, каждый день к нам в магазин приходите, я вас знаю, а мне ещё на Будёновку надо ехать… Не знаю, застану ли сегодня воду…
Люди у кассы притихли. Кто-то вслух догадался, что тот день был Будёновским. По графику техническую воду в тот район вечером погонят. Но Будёновка, для дилетантов, это даже – не Торез, не Макеевка. В магазинах, в сберкассах, в больницах работают женщины и из этих городков. Летом – сломя головы спешат после работы на автобусы, подстраховывая другу друга – то одна подольше в магазине остаётся, то другая. Зимой – снимают в Донецке квартиры, собираясь в небольшие, чтобы выходило предельно подешевле, компании.
Такие компании великовозрастно моложавых женщин, собираются по две-три особы, можно заметить на бережной, у Кальмиуса. Женщины, тихо о чём-то разговаривая и стараясь держаться особняком, медленно дефилируют по пешеходным дорожкам. Как-то выпукло-заметно наблюдается присутствие таких стареющих “девичников” с момента стремительного исчезновения из города мужчин. Очень много жизненных, совсем не сентиментальных историй.
Невозможно было не обратить внимание на красиво стройную молодую девушку, шаловливо уверенно, не промахнусь! подбрасывавшую в воздух со своих крепких рук громко смеявшегося малыша. Их я часто замечала у Кальмиуса. Довелось однажды и присесть рядом с девушкой на скамейку, пока её малыш, смешно подражаю рёву буксующей машины, катал по дорожке свою игрушечную машинку.
- А у нас давно все мужчины по заработкам разбежались. – Поведала женщина. – И в Украину, и в Россию, и в Польшу рванули, когда ещё ничего здесь и не начиналось. Знаю таких, кто себе там новую семью завёл. Хотя и приезжают, обязаловка у них такая, к своим старым, к здешним, значит. Девчонки тоже разбежались. Многие уже в Европе. Там программы какие-то работают. Языки учить надо. А я не могу уехать. У меня родители престарелые. Ухаживаю за ними. А родить решилась… когда поняла, что замуж вряд ли когда выйду. Мне уже двадцать семь лет. Наплакалась в подушку по любви, которой нет… по семье, которая и не случится в моей жизни… А мама быстро утихомирилась, она у меня учительницей до пенсии работала. А вот с отцом, он у меня бывший военный… Только что не в рукопашную на меня бросался. Знаете, так смешно было наблюдать, как он вначале к сыну присматривался, чуть ли не принюхивался, боком как-то на него смотрел. Я качаю Антошу, коляска посреди комнаты, а отец делает вид, что газету читает. А сейчас жить без него не может.
- Может, и вам уехать отсюда надо…
- А я уезжать никуда не собираюсь. Пенсий моих стариков… маме сказали в пенсионном фонде – ущербная категория, сорок лет стажа… представляете? Хотя у отца хорошая пенсия, военная. Но денег, в итоге – как куры всё в один присест склевали. А лекарства надо покупать. Сама получаю пособие, как мать-одиночка. Уже и подрабатываю, квартиру два раза в неделю у одних убираю.
- Много платят?
- Пособие, что ли? Ой, лучше не смешите, дождётесь, ага... Хорошо, что послушалась маму, и, пока Антоша подрастал – кивнула головой на малыша – не покупала ему подгузники, а хотелось же пожить цивилизованно – девушка рассмеялась. – Рук своих было жалко. Ежедневные стирки пелёнок. Все тряпки в доме в ходу были. И ещё помощь была такая, подгузниками для грудничков. Да всего пара пакетов… когда-никогда… Долго не протянешь. И хозяева квартиры особо не балуют. Как-то задержалась я на уборке, в городе начинался комендантский час, пришлось вызвать такси, чтобы домой доехать. Почти треть той оплаты заплатила за поездку.
- А специальность есть…?
- Только-только аттестат школьный получила, когда всё начиналось. Мы уехали из Донецка. Почти год скитались по квартирам в Бердянске. Деньги быстро кончились. Мы вернулись. Учиться бы надо было, через год без труда и практически без конкурса поступила в университет, на филологический. Диплом есть. Да пошла официанткой в ресторан работать. На чаевых хорошо держалась. Очень уставала, но такое насмотрелась… - Девушка загадочно закатила усилием разыгравшегося в её голове воображения глаза к небу. – Веселится народ, ничего не скажешь, шикарно люди живут. – И тут же сникла, характерно утрированно вытянув в трубочку свои губы, мило очерченные природной контурной красивостью.
- И как же вы сейчас живёте…
- Знакомые одежду от своих деток нам отдают. Дети же быстро растут. Люди, как оказалось, залежи детской одежды хранят. Штанишки-кофточки с этикетками попадаются. У меня подруга, вместе в школе учились, работала в частном детском садике, она рассказывала, что одна знатная мамаша ей свои, не много раз надёванные эксклюзивные вещи с удовольствием отдавала. А так… Нам только суперхенд, блажь беднятская, и остаётся… - С ностальгическим оттенком в голосе. И, неожиданно долгой и непроницаемо задумчивой улыбкой, очевидно, навязчиво терзавших её мыслей, девушка поразительно ответственно преобразилась в истомившуюся в житейских испытаниях, слишком рано помудревшую женщину.
Загадка моего потрясения: не к месту было бы говорить – девушка обернулась немигающим взглядом старухой. Потому что внешний вид незнакомки, её слишком заметные внутренняя подтянутость и не подпорченное витающей в воздухе фальшью душевное здравие, всё-таки успокаивали взор её живым, хорошо ощутимым оптимизмом нормальной женщины. Смело, без наглядно обескураживающей женской плаксивости преодолевают такие сегодня невзгоды Донецкой блокадной философии.
Оптимизм, к счастью, в Донецке заразителен. Помню, как покупала себе кусочек мяса, на котлетки, одна добрым словом общительная бабушка. Вслух, короткими шуточками-прибауточками приценивалась, пока выбирала глазами нужный кусочек мяса в стеклянной витрине магазина. А, когда, наконец, один тощий обрезок душевно ей приглянулся, вытащила из глубокого кармана куртки, аж перекрутилась старушка вся набок, небольшую жменю денег. Осторожно положила монеты и несколько бумажных купюр на прилавок перед продавщицей, аккуратно разложила денюшки указательным, до конца её старческих дней, искорёженным подагрой пальцем:
- На, Таня. Бери, посчитай. Всё, что от секонда осталось.
- Да вы, я смотрю, опять потратились? – Продавщица серьёзным взглядом своих ярко выразительных глаз, с приклеенными чрезмерно мохнатыми ресницами на верхних веках, понятливо ободрила бабушку. Взвесив мясо на весах и пересчитав деньги, она какие-то монетки вернула бабашке. – Сегодня ещё и знатно погулять у вас получится!
- Да ты что!? – Бабулька обрадовалась – Шоколадку себе куплю. Ох, и люблю я шоколад, Таня. – Бабушка, лукаво улыбаясь, аппетитно причмокнула языком.
Шоколад в Донецке покупают. Очень популярен дорогой, с допиской на ценнике – настоящий. И тот, что из соевого суррогата слеплен да разными фруктовыми консервантами наполнен, вообще не залеживается в магазинах. А секонды, многочисленные клондайки-барахолки хорошо попользованного европейского благополучия, - так это же нынче источник пира радостей для большинства женщин. Магия слов – НОВЫЕ ПОСТУПЛЕНИЯ! – у входа в суперхенды - торжество женского неприкаянного блаженства! В прожитых годах заметно упрочилось его присутствие в женском одежном разнообразии. Европейское качество ношеной одежды на плечах дончанок – бесспорно. Безнадёжно восполнимое устаревание модных, давно изживших самих себя тенденций – налицо. А ценовая недоступность надёжно качественных прикидов - кожаная обувь, шерстяное пальто, красивые льняные платья – увесистая оплеуха по лицу женского самолюбия.
Но от неё можно и увернуться, став завсегдатайкой местных рынков. Есть ещё в городе и сеть чрезвычайно популярных магазинов, пополняющих своё неиссякаемое одежное изобилие поступлениями, ясно, что не прямыми, из Китая. Как заходишь в такой, бюджетно доступный практически всем аутлет – прилив к носу запахов резких химических сплавов – непутёвая амальгама тяжёлого духа - с ног сбивает. Два этажа – дешёвого ширпотреба, в виде колодкообразных туфель на будоражащих мнение признаками психической нестабильности – в них ходить или стоять на месте? – каблучищах. Чёрные прорезиненные лосины, в липкую обтяжку по длине ног, воздухонепроницаемые - под кожу – курточки, для своевольно быстро взрослеющих девчонок. Аляповато нелепые сумки – для женщин. И ряды рюкзаков. Их носят и девушки, и женщины. И как же это всё, в полной комплектации относительно недорогой ценовой доступности, беспощадным издевательством над женской человеческой сутью угнетает сознание. Но магнитуда мгновенного взаимопроникновения эмоционального состояния и обострившегося обоняния – теперь надолго памятная явь .
А без оного, издевательства над сознанием, ловко увёртываются от отделов переработанной в Поднебесной резины местные чиновницы. Потому что есть в таком магазине совсем не запертый на ключ островок обетования качественного текстиля: тактильно нежные, чудных лавандовых расцветок, длиной до самого пола банные халаты, хлопково-смесовые наборы постельного белья, увесистыми стопками на полках… А выбор густо-мохнатых махровых полотенец… банных, ручных, для ног… А цены на них… Но ответственно работающие женщины не скупятся. С холодной независимостью опытного и зрелого руководящего достоинства катят они к кассе метровые тележки, наполненные, до верху, действительно качественным и роскошным товаром. Внешнее, в том числе, и эстетическое великолепие которого покруче витающих в пространстве запахов.
Но, если, несмотря ни на что, верить в светлые мечты, если верить и мечтать о светлом, как тогда принять к пониманию название праздничного, в одном из магазинов, торта – ЧЁРНЫЙ ЛЕС?
Быть может, в такой, мрачного чёрного цвета жовиальности – так нужно, так надо… - взбитым кремом мистического наворота загустела упрямо странствующая в донецкой ауре скорбь выплаканных слёз, тихо и безвременно овдовевших и осиротевших в блокадном времени женщин. Мера страданий чувств, оказавшихся замороженными долготерпением – в годами не иссякающей бессоннице. У каждой женщины она – своя. В лицезрении ночного бодрствования, в опустошённом личными муками пространстве – в ночной темноте любое кажется огромным, у каждой дончанки свой крест испытаний. Одухотворённо выпестованы они правоверием смиренности, неизлечимо тихо тлеют безропотным огорчениями в душах. С обратной стороны каждого креста – упрямо не затухающий свет патологически бескомпромиссных надежд – так надо… так нужно…
Да не может находиться в бездействии харизма измученного бессонными думами сознания. Оно – в срезе времени. Со вкусом исторической достоверности - на разрезанном на части торте. С не прикрашенной оскоминой обмана в мыслях, пока не заветрится бисквитный срез – черствеющая червоточина всё это видеть и пытаться понять.
Заблуждения. Домыслы. Поиски смысла действия и бездействия. Лютая непримиримая полярность полюсов добра и зла. Бесконечность ментальной боли, медленно просыпающаяся сыпучим песком в угнетающе прозрачную, терроризирующей безмолвием колбу смысла жизни. Он разный у разных людей. Но способность предельно просто и душевно откликнуться на непрекращающийся шторм затянувшихся душевных смятений всё же обнадёживающе бодрит.
Очень тихо, осторожно - по касательной, непостижимо тактично нивелировались в срезе донецкой жизни обертоны общечеловеческой эстетики – главное в жизни это семья. Повторяя много раз про себя эти слова однажды можно убедиться: монохром всемерно могущественного уравнивания множества людей, крайне наглядно разнящихся происхождением, вероисповеданием, особенностями воспитания, но при этом коллективно классически претерпевающих малыми-большими семьями особенности экстремального бытия - может произойти. Как это обнаружилось в одном из Донецких магазинов накануне наступавшего 2023 года.
Лоток приобретённых в магазине яиц, ювелирно безупречных – по форме возрождающейся из тьмы мрака Вселенной, крупицей непредвиденного потрясения, можно и так сказать, счастливо обесцветил прямолинейность угнетающе мрачного настроения. Аккуратно пропечатанные на скорлупе каждого яйца слова, послание каждому, у кого яйцо окажется в руках – С НОВЫМ ГОДОМ! – волшебством чаяний, удесятерённых силой веры в магию новогодних волшебств, яростно пробили пелену сомнений: в страдающем от кровавых невзгод городе только таким образом! посланием миру понятных и добрых слов! можно запросто уравновесить неравенство страданий. Чтобы, действом особого, кармического смысла провозгласить начало новогодних праздников. Чтобы каждому почувствовать в себе силу жить заново. Потому что не каждый рождается с серебряной ложкой во рту. Потому что лимит выносливости в ярме уныло безотрадной жизни у каждого – таких большинство - не бесконечен. А смысл жизни банально и абсолютно расчеловечивается в пошлой браваде показного веселья. Этически оно не уместно в теперешнем Донецке. Оно насквозь вульгарно и неминуемо проигрышно последующим пришествием эры бестактной опустошённости. Когда причина есть. И когда дрожащий в беспокойстве окружающий мир воспринимается обострённой чувственностью.
Так всегда было и так есть. И вряд ли когда-нибудь может быть по-другому.
С уважением, Людмила Марава. ДОНЕЦК!!!