По грязно-мокрой от растаявшего снега дорожке парка, где-то пару раз в минуту, неспеша проходили гуляющие пары, или быстро проносились мужчины разного возраста и социального статуса. Объединяло их всех наличие в руках живых цветов, с той лишь разницей, что в парах цветы держали дамы. Крейг замечал преобладание мимозы и тюльпанов в срезанной флоре.
Очередной «ноль-ноль-семь» сильно опаздывал, и ожидавшему его в парке Крейгу казалось, что с каждой секундой в нем просыпается, начиная вопить, очередная нервная клетка. Он чувствовал, что потеет, хотя весенний мартовский день в этой полосе не отличался от зимнего. Лежащий на лужайках парка снег медленно исчезал под уже весенними лучами полуденного солнца, предательски выставляя напоказ всё бескультурье посетителей парка.
Метрах в ста от скамейки, на которой ёрзал Крейг, у обочины вымощенной дорожки, копошились два уборщика, вооруженные пиками и мешками для мусора. Вылавливая пиками в проталинах результаты человеческого бескультурья, они были похожи на рыбаков с острогами. Только на очень ленивых рыбаков. Крейг вспомнил свою вынужденную рыбалку на Ниле пару лет назад, когда подыхал с голоду, прячась в местных джунглях от военных с одной стороны и крокодилов с другой. Стараясь хоть как-то успокоить нервный мандраж воспоминаниями, он кисло усмехнулся, представив, как уборщики бы ускорились, будь они на его месте.
Африка, конечно, дыра. Но нервничал он сильнее в таких, вот, «цивилизованных» местах. Его никогда не оставляло чувство, что искусственно созданный комфорт мегаполисов таит на порядок больше скрытых опасностей, чем естественная природная среда со всеми ее неудобствами. Он это ощущал всегда, сколько себя помнил, даже до службы в бюро, считая, что причиной опасности для человека является наличие вокруг хитрых, коварных и извращенных умов, а не явных видимых угроз от представителей флоры, фауны или вжившихся в их условия простолюдинов-провинциалов.
«Опасность врага - в его неявности», - всплыла в его памяти одна из любимых фраз наставника школы разведки, и Крейг вновь заерзал затекаюшим задом по ребристой скамье, прикидывая, чего ожидать от ситуации, в которой момент встречи с агентом ведет себя, как убегающая линия горизонта.
«Не люблю города», - подытожил он и незаметно для прохожих посмотрел на часы, чуть отведя пальцем рукав пальто и скользнув одними лишь глазами вниз, на циферблат. Положение его головы и остальной части тела при этом полностью соответствовали образу наслаждающегося природным отдыхом горожанина, который забыл, что такое время.
Крейг никогда не знал, кого бюро пришлет на встречу. Склонность бюро к стандартности и кинематограф привели к тому, что «007» стало условным обозначением любых связных агентов. Прикол это был чей-то или нет – он не знал. «Седьмой, так «седьмой». Ему-то что до недокреативности коллег?
А, вот, зато до точности ему дело было. Что-то не припоминал он, чтобы ранее были такие задержки. Это даме положено на свидание опаздывать по регламенту. Или гостям на вечеринку не приходить слишком рано, «чтобы не сочли нетерпеливыми», типо… Здесь, наоборот, задержки – это признак провала. Даже если провала и не бывало, в результате – признак его был. «Звоночек», так сказать, на будущее.
«Хм, «задержки»…, - вновь усмехнулся он одними глазами, запрокинув голову к яркоголубому небу, чтобы скрыть от возможной слежки или любопытства свидетелей свое внезапное возбуждение. Усмешка у Крейга получилась горькой из-за накативших неприятных воспоминаний, связанных в его личной жизни со словом «задержка». Личной, как противовес профессиональной, то есть. «Правда, тогда у нее «все обошлось»», - поспешил утешить себя Крейг, чтобы не подливать масла в огонь своего нервного мандража.
«Да, где же этот…», - Крейг мысленно запнулся, - …«этот»»? Внезапно его почему-то обожгло сомнение: почему он так уверен, что агент - это непременно мужчина? Внезапное озарение затмило его бдительность, и он вздрогнул, когда почувствовал чье-то присутствие рядом. На скамейку, наконец-то, кто-то присел.
Назвав пароль голосом, по которому нельзя было определить пол, пришедший связной изобразил для окружающих человека, который «наконец-то смог устало присесть отдохнуть от утомительной прогулки». Или не изобразил, а так оно и было. Крейг не знал обстоятельств опоздания.
Но, кстати, свою неопределенность по поводу пола агента он для себя недовольно выделил. «А стал бы я на это обращать внимание, приди он… (она?) вовремя? Еще до моего «озарения», то есть? Почему меня это должно заботить, если по инструкции мы вообще не смотрим друг на друга?» - успевал между делом думать Крейг, перекидываясь условными фразами с агентом. «Да, хоть говорящий бесполый крокодил!», - примитивно шутил про себя он, попутно осознавая, что этот примитив в его мыслях – побочка от его расслабления после томительного ожидания.
- Кстати, седьмой, в чем дело? – в конце словесного обмена деловой информацией начал-таки Крейг. Сказав «седьмой», он просто решил не заморачиваться на гендерные нюансы, выбрав привычное обращение.
- У вас утюг без автовыключения? - Крейг боковым зрением определил помятость брюк агента и решил съязвить в отместку за ожидание.
- Не «седьмой»! – голос по-прежнему был для Крейга неопределим по половому признаку, но теперь в нем отчетливо прозвучал некий «железный стержень» самолюбия.
- Вот как? Бюро отступило от традиций? – Крейг не удивился, восприняв информацию просто как попытку собеседника провести «сицилианскую защиту» вместо извинения.
- Нафиг традиции! – агент явно не считал себя в чем-то виноватым и старался обозначить свой статус в ситуации выше статуса Крейга.
- Дело тоже нафиг? – Крейг начинал закипать, но при этом для окружающих весь его вид выражал восторг завсегдатая парка от солнечной весенней погоды. Он потянулся с широкой улыбкой и откинулся на спинку скамьи, как бы спонтанно водрузив на нее одну руку – ту, что была со стороны агента.
- Нафиг традиции! И я не седьмой! – настойчиво повторил агент, давая понять, что тема не закончена.
Крейга это удивило. Что это? Явный непрофессионализм агента или Крейг стареет, не понимая чего-то важного?
- Меня что, должно это волновать? - он постарался выправить беседу в профессиональное русло, при этом не упуская намека на то, что агент чуть не провалил задание, заявившись на последней минуте отмеренного регламентом срока встречи. Через несколько секунд Крейг бы ушел с места явки, согласно правилам.
- Если агента что-то «волнует», ему пора не пенсию! И если ОН игнорирует точность – тоже. Поэтому я повторяю ЕМУ: я не седьмой – во первых, и я ЕМУ не «седьмой» - во-вторых! – в тоне агента Крейг все явнее улавливал обиду, свойственную женщинам.
- Ах, вот как! Мужики в бюро закончились! – Крейг позволил себе явную улыбку, которую, впрочем, поспешил тут же скрыть, изобразив, что вытирает пот со лба свободной от спинки скамьи рукой. Его прошлое волнение ушло, но вместо него стало нарастать раздражение. Этого допускать было нельзя – опоздания агента было и без того достаточно, чтобы еще затягивать передачу материала разборками. Которые, кстати, он начал.
- Очень надеюсь на это! – капризные нотки у связной прорисовывались все отчетливее.
- Ах. Вот как! Ладно! Ну, так, и долго вас ЕЩЁ ждать, мадемуазель? - Крейг аккуратно постучал по проморенной древесной спинке скамьи ногтями, намекая на нерасторопность связной. При этом он старался не выпустить зажатую между пальцами SD-карту, цвет которой сливался с цветом скамейки.
По инструкции связной должен был, вставая, незаметно подобрать карту со спинки, после того, как Крейг бы оставил ее там, убрав руку. Этот прием на службе в бюро отрабатывался агентами до автоматизма, до уровня мастерства фокусника. По нему отдельно когда-то, лет двадцать назад, Крейг сдавал экзамен.
- Я! НЕ! СЕДЬ! МА! Я! И! ДИ!! ОТ!!! – агент уже явно себя не контролировала, истерически выкрикивая слова по слогам (Крейг определился для себя с полом) – ЯСНО?!!
Крейг понял, что ситуация становится «внештатной» и может потребовать внештатной же корректировки. Поэтому он поспешил все быстрее закончить.
- Ясно, ясно! Ты – восьмой. «Восьмая», - точнее. Вставай и забирай материл, агент… как там тебя? Если, конечно, не хочешь, чтобы следующее твое задание ты выполняла с ними! - Крейг непрофессионально кивнул в сторону «рыбаков» с мусорными мешками и, повернувшись к собеседнице больше, чем позволяла конспирация, увидел-таки лицо агента.
Лицо было женским, симпатичным, но каким-то… несвойственным, что ли. Волосы были очень коротко острижены и высветлены. Само лицо каким-то образом словно бы говорило вам: «Я не женщина, ясно?» Минимум или отсутствие косметики. Тяжелый взгляд и какая-то неопрятность для женщины, что ли. Наверное – отсутствие женственности.
В добавок ко всему Крейг заметил какую-то нечеловеческую ярость на лице агентши. Вроде бы похожую ярость он видел на лице то ли пойманного и закованного однажды лично им в наручники убийцы-маньяка , то ли религиозного фанатика, устроившего массовый суицид паствы в одном из штатов, накануне Миллениума.
«Прямо стервятник. Стерва, то есть», - подумал Крейг так же, молниеносно, как думал до этого о второстепенном. И ему теперь особенно сильно захотелось, чтобы это все закончилось как можно быстрее. Сейчас же. Вернее – сию же минуту, если секунду не получится.
- Меня зовут Марта, урод! И я не «седьмой» и не «седьмая», ЯСНО? Примитивный, гомофобный урод! Как вас таких земля носит!? Это ВАС, уродов гомофобных, скоро всех попрут из бюро, потому что вы все – биомусор, мешающий цивилизации нормально развиваться! Это вы сделали мир таким, что нам теперь приходится прятаться друг от друга и шпионить! …Но скоро все переменится! Я обязательно сообщу бюро о вашей дискриминации, агент Крейг! И… - в этот момент, похоже, агент поняла , что сейчас разрыдается и решила ретироваться.
Нервно вскочив, она без всякой конспирации схватила со скамьи карту, чуть не уронив ее между планками скамьи, и, пыша гневом, широкими громкими шагами покинула место встречи.
Крейг с минуту сидел, как парализованный. Посмотрев вслед удалявшегося агента третьего пола, у которого от быстрой размашистой ходьбы полы черного длинного пальто развивались, как зловещие крылья, он машинально достал из внутреннего кармана пальто портсигар, который провалялся там без внимания семь лет. Открыв его каким-то старым, но очень родным, как запах из детства, движением большого пальца, Крейг осторожно достал хрупкую, высохшую до хруста сигарету без фильтра и, почиркав несколько раз лежавшей тут же, в портсигаре, миниатюрной зажигалкой, втянул огонь сквозь табачные листья, прикуривая. Рука его сильно дрожала.
Никотин усилил внутреннюю дрожь, сняв внешнюю. Виды природы несколько поплыли перед глазами Крейга, наполнившись на несколько мгновений чем-то, вроде звездочек, что иногда бывают, если резко встанешь. Он сделал еще несколько затяжек и затушил сигарету о край скамьи, сплюнув на серый снег.
«Так вот ты какое, «восьмое Марта»!», - невесело усмехнулся он и, медленно поднявшись, поплелся по грязной плитке дорожки в направлении, обратном движению агента третьего пола.