В предыдущей части статьи (http://proza.ru/2021/09/21/976), исследуя «болезнь любви» А.С. Пушкина, я пришёл к выводу о том, что адресатом его бессмертных строк:
Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты…
…
была Софья Станиславовна Потоцкая.
Но у этих строк существенный недостаток. Гениальная ткань первой строфы уткнулась в ремесленное мастерство последующих строк. В результате мы имеем фактически два неудачно склеенных фрагмента божественной гениальности и добротного мастерства. В итоге целого, гениального, законченного произведения не получилось.
Эта неудача красноречивое свидетельство «болезни любви» великого поэта, когда краткое озарения «поцелуя Бога» он не обрывает, а пытается дописать кистью ремесленника. Но иной результат мы видим в другой бессмертной элегии:
Я вас любил: любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.
Я вас любил безмолвно, безнадежно.
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам Бог любимой быть другим.
Здесь мы уже не видим руки ремесленника, здесь каждое слово, каждая строка божественное вдохновение. Здесь перед нами законченный шедевр «поцелуя Бога», тем интересней и интригующе узнать адресата этих строк.
Все исследователи творчества Пушкина приходят к выводу, что адресатом этих бессмертных строк была Анна Алексеевна Оленина. Но есть основания сомневаться в этом выводе. Но прежде необходимо сделать отступление, и рассмотреть события предшествовавшие написанию этих строк в 1829 г.
В второй половине августа 1828 г. находясь в Петербурге Александр Сергеевич пишет письмо Бенкендорфу относительно того, что он не будет более писать вредные «богохульные сочинения» подобно «Гаврилиаде». Письмо это не было отправлено, и, очевидно, черновик его долгое время бесхозно валялся среди бумаг у него на рабочем столе, пока после бала 6 января 1829 года проходившего в имении тогдашнего старицкого исправника Василия Ивановича Вельяшева, не попалось ему под руку, и он нарисовал на нём образ его очаровательной 15-летней дочери Екатерины Васильевны Вельяшевой.
Пушкин после приятного знакомства (6 января 1829 г.) с Катенькой Вельяшевой попадает в Петербург только к 25 января (не ранее 16-го), по-этому рисунок девочки с «хитрым взором» не мог появиться на черновике письма его рабочего стола ранее этой даты. Это важный факт, который делает атрибуции адресности некоторых текстов Пушкина по изображенным на них рисункам сомнительными. И в первую очередь это относится к стихотворению «КЪ **» (Под Ижоры) напечатанному в журнале «Северные Цветы» на 1830 г. отдел: Поэзия. С. 79-80, датированное Пушкиным 1828 годом /1/:
Подъезжая под Ижоры,
Я взглянул на небеса
И воспомнил ваши взоры,
Ваши синие глаза.
Хоть я грустно очарован
Вашей девственной красой,
Хоть вампиром именован
Я в губернии *** (Тверской);
Но колен моих пред вами
Преклонить я не посмел
И влюбленными мольбами
Вас тревожить не хотел.
Упиваясь неприятно
Хмелем светской суеты,
Позабуду, вероятно,
Ваши милые черты,
Легкий стан, движений стройность,
Осторожный разговор,
Эту скромную спокойность,
Хитрый смех и хитрый взор.
Если ж нет... по прежню следу
В ваши мирные края
Через год опять заеду
И влюблюсь до Ноября /6/
Итак, Пушкин в прижизненной публикации, сам указывает год создания этого произведения 1828 год, а первое знакомство Пушкина с Катенькой Вельяшевой датируется из писем А. Вульфа и других очевидцев 6 января 1829 г. /8/ Рисунок её портрета появляется на черновике письма не ранее 25 января. В этом случае, если все же доверять автору, проект стихотворения, очевидно, возник до знакомства с Катенькой Вельяшевой и, возможно, оно посвящалось другой женщине. Этот вывод можно сделать и из содержания самого стихотворения.
Промелькнувшие Ижоры напомнили автору о минутах былых переживаний, которых в отношениях с Катенькой у него быть не могло из-за того, что до 6 января 1829 года они просто не были знакомы.
Итак, первоначальный адресат этих строк была женщина, с которой Пушкина связывали очень сильные чувства. И здесь первая подсказка кроется в слове Ижоры, которое набатным колоколом задает лейтмотив всего произведения.
Ижоры, это почтовая станция на московском тракте из Петербурга, которую Пушкин проезжал по нескольку раз в году, и которая ассоциировалась у него с бегством из удушающей его столицы на милые его сердцу сельские просторы, где он болел такой чудесной болезнью – «болезнью любви».
В строках этого стихотворения, он используя приём скоморошества, делает очередное признание своей возлюбленной, чего он из-за подлинности и искренности своих чувств открыто сделать не может. Он представляет её наивной барышней, ровесницей Катеньки Вельяшевой, в те времена, когда поэт её впервые увидел, и шутейно признаётся ей очередной раз в своей любви.
Он уже ранее стоял перед ней на коленях, и в этот раз, проезжая Ижоры, он вспомнил об этом, но не посмел их вновь перед нею преклонить. И это точно не была девочка подросток, какою несколько лет назад была Катенька Вельяшева с которой он не был даже знаком.
Чувства, которые он хотел выразить в этих строках предназначались другой женщине, которая его уже ранее отвергла, но страсть к которой его не отпускала. Он ей уже признавался в своей любви, но ни тогда, да и позже, он не решился опубликовать своё признание, и вот подвернулся случай публично выразить свои чувства, но не открыто, а завуалированно, в буффонаде.
Игра началась до встречи с Катенькой Вельяшевой, и Пушкин просто использовал случай удачного знакомства, и со свойственным ему азартом, стал играть им самим придуманный спектакль. Благо партнер по этой игре у него был «талантливый», Алексей Вульф.
К 6 января роли уже были определены. Из дневника А. Вульфа от 6 февраля 1829 г.:
«... В Крещение приехал к нам в Старицу Пушкин, «Слава наших дней, поэт любимый небесами» — как его приветствует костромской поэт гж. Готовцева. /12/ Он принес в наше общество немного разнообразия. Его светский блестящий ум очень приятен в обществе, особенно женском. С ним я заключил оборонительный и наступательный союз против красавиц, от чего его и прозвали сестры Мефистофелем, а меня Фаустом. Но Гретхен (Катенька Вельяшева), несмотря ни на советы Мефистофеля, ни на волокитство Фауста, осталась холодною: все старания были напрасны…
После праздников поехали все по деревням; я с Пушкиным, взяв по бутылке шампанского, которые морозили, держа на коленях, поехали к Павлу Ивановичу <Вульфу>. За обедом мы напоили Люнелем, привезенным Пушкиным из Москвы, Фрициньку (гамбургскую красавицу, которую дядя привез из похода и после женился на ней), немку из Риги, полугувернантку, полуслужанку, обрученную невесту его управителя и молодую, довольно смешную, девочку, дочь прежнего берновского попа, тоже жившую под покровительством Фридерики <...>. В таких занятиях, в охоте и поездках то в Берново, то к Петру Ивановичу <...> или в Павловское, где вчера мы играли в вист, — провел я еще с неделю до отъезда с Пушкиным в Петербург.»
И никаких душевных мучений по поводу неприступной Катеньки Вельяшева ни у себя, ни у Пушкина Алексей не заметил.
28 октября 1828 г. Пушкин уже в Малинниках и пишет А. Вульфу:
«При сей верной оказии доношу вам, что Марья Васильевна Борисова есть цветок в пустыне, соловей в дичи лесной, перла в море и что я намерен на днях в нее влюбиться.» /2/
Итак, главная героиня-маска спектакля определена, и Пушкин начинает игру, написав первые строчки будущего посвящения:
Подъезжая под Ижору,
Я взглянул на небеса
И я вспомнил ваши взоры
Ваши синие глаза. /7/
Черновик, этих строк, очевидно, остался у П.И. Вульфа, который не зная о затеянном Пушкиным спектакле решил слегка их подредактировать.
Было ли к 16 октября 1829 г. стихотворение уже продолжено далее, или Пушкин дописывал его уже непосредственно перед сдачей в журнал, сегодня не известно, но в декабре 1829 года его печатают в полном наборе с авторской датой «1828».
Но выбор главной героини-маски этого спектакля Пушкина, очевидно, не устроил, из-за нестойкости Борисовой к мужскому полу, поэтому уже 6 января ей была подобрана замена в лице Екатерины Вельяшевой.
И хотя она в сущности по отношению к 29-летнему Пушкину была еще 15-летним ребенком, они с А. Вульфом накинулись на неё как хищные ястребы.
Е.Е Смирнова, жившая тогда у П.И. Вульфа, вспоминала о том вечере:
«Заметила я, что Пушкин с другим молодым человеком (А. Вульфом) постоянно вертелся около Екатерина Васильевны Вельяшевой. Она была очень миленькая девушка; особенно чудные были у неё глаза…»
Содержание «Под Ижорой» не оставляет сомнения, что его подлинным адресатом была не Катенька Вельяшева, а женщина перед которой Пушкин уже стоял на коленях и молил о благосклонности. Эта женщина была из круга семейства Вульфов.
Всего за два года этого буффонадного спектакля, Пушкин написал, так никогда и не опубликованное при его жизни, «Посвящение»:
Я вас люблю, хоть я бешусь,
Хоть это труд и стыд напрасный,
И в этой глупости несчастной
У ваших ног я признаюсь!
Адресатом этих строк была Александра Ивановна Осипова, падчерица Прасковьи Александровны Осиповой-Вульф, хозяйки Тригорского.
То, что адресатом посвящения «КЪ**» (Под Ижоры) была не Екатерина Вельяшева мы видим из письма Пушкина от 16 октября 1829 г. А. Вульфу, отправленное им из Малинников:
«Проезжая из Арзрума в Петербург, я своротил вправо и прибыл в Старицкий уезд для сбора некоторых недоимок. Как жаль, любезный Ловлас Николаевич, что мы здесь не встретились! то-то побесили б мы баронов и простых дворян! по крайней мере, честь имею представить Вам подробный отчет о делах наших и чужих.
b) Александра Ивановна заняла свое воображение отчасти талией и задней частию Кусовникова, отчасти бакенбардами и картавым выговором Юргенева. /3/
c) Гретхен хорошеет и час от часу делается невиннее… /4/
II) … Павел Иванович стихотворствует с отличным успехом. На днях исправил он наши общие стихи следующим образом:
Подъезжая под Ижоры,
Я взглянул на небеса
И воспомнил ваши взоры,
Ваши синие глаза.
Не правда ли, что это очень мило.
II) В Бернове я не застал уже толсто- - - - - Минерву. Она с своим ревнивцем отправилась в Саратов. Зато Netty, нежная, томная, истерическая, потолстевшая Netty — здесь. Вы знаете, что Миллер из отчаяния кинулся к ее ногам; но она сим не тронулась. Вот уже третий день как я в нее влюблен.
Недавно узнали мы, что Netty, отходя ко сну, имеет привычку крестить все предметы, окружающие ее постелю. Постараюсь достать (как памятник непорочной моей любви) сосуд, ею освященный...
Итак, в октябре 1829 года «болезнь любви» ко всем персонажем святочного спектакля с «синими глазами» уже растворилась и сотрясала Пушкина совсем по иным мотивам: как бы раздобыть вещественное доказательство его платонической любви к потолстевшей Netty (Анне Ивановне Вульф) в виде ночного горшка.
Но «болезнь любви» дама коварная, она не отпускала Пушкина даже тогда, когда казалось бы розовые очки разбились в дребезги:
«Александра Ивановна заняла свое воображение отчасти талией и задней частию Кусовникова, отчасти бакенбардами и картавым выговором Юргенева.»
Не смотря на цинизм в отношении источника своей «болезни любви» он продолжал ею болеть. И это продолжение мы видим 27 октября 1829 года, когда была поставлена последняя точка в «Посвящении» к поэме «Полтава»;
Тебе - но голос музы темной
Коснется ль уха твоего?
Поймешь ли ты душою скромной
Стремленье сердца моего?
Иль посвящение поэта,
Как утаенная любовь,
Перед тобою без ответа
Пройдет, непризнанное вновь?
Но если ты узнала звуки
Души приверженной тебе,
О думай, что во дни разлуки
В моей изменчивой судьбе…
Твоя печальная пустыня,
Твой образ, звук твоих речей
Одно сокровище святыня
Для сумрачной души моей. /13/
Итак. Мы видим, что «болезнь любви» А.С. Пушкина иногда приобретала весьма причудливые формы, когда рвущиеся наружу чувства он прятал за шутливой буффонадой, но, тем не менее, страдая от их выжигающего жара.
Пока разыгрывалась буффонада с «синими глазами под Ижорой» из-под пера поэта выходят нетленные, божественные, строки:
Я вас любил: любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.
Я вас любил безмолвно, безнадежно.
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам Бог любимой быть другим.
Оба стихотворения «КЪ**» и «Я вас любил…» опубликованы в одном сборнике «Северные Цветы» на 1830 г. с разницей в 24 страницы, и это не случайно. Для Пушкина было важно, чтобы оба они были опубликованы одновременно, причем первое «КЪ**» было помечено им предыдущим годом, хотя весь спектакль с ним связанный, фактически проходил в начале 1829 г., но задуман поэтом он был именно в конце 1828 г., и это, очевидно, тоже важное обстоятельство, для понимания подлинного адресата бессмертных строк.
Осенью 1829 г., владельцем музыкального магазина и нотоиздателем Матвеем Ивановичем Бернардом (1794 - 1871), был издан сборник «Собрание русских песень. Слова А. Пушкина. Музыка разных сочинителей», где в частности указан романс Феофила Матвеевича Толстого (1809 - 1881) «Я вас любил: любовь еще, быть может», где шестая строка записана как: «То ревностью, то страстию томим», а в опубликованном позже журнальном варианте эта же строка звучит уже как: «То робостью, то ревностью томим».
Изменение внесённое автором в интервале между передачей этих строк Ф.М. Толстому и официальной публикацией существенно меняет эмоциональный окрас повествования, с резко экспрессивного до камерного.
Учитывая, время подготовки сборника к печати, и время работы по созданию романса, есть основание предполагать, что первый вариант стихотворения Ф.М. Толстой получил не позднее марта 1829 г.
С 16 января до 10 марта Пушкин проводит в Петербурге, где как мы видели, находился под сильным впечатлением от устроенной им буффонады, где образ его главной героини-маски находится постоянно у него перед глазами. Мы видим его на черновике письма Бекендорфу. Но под маской Пушкин видит своего кумира «болезни любви», чувства к которой его испепеляют, не находя выхода. И только бумаге поэт может открыться не таясь… и божественные строки льются строка за строкой.
Впервые строки «Я вас любил…» связал с А.А. Олениной известный русский библиограф Сергей Дмитриевич Полторацкий (1803 - 1884), который при жизни Пушкина почти не упоминался рядом с именем поэта. Свидетельства об их общении крайне немногочисленны. В письмах Пушкина встречается несколько упоминаний о нём исключительно в связи с карточной игрой, к которой Полторацкий был также привержен, как и Пушкин.
В архивных записях Полторацкого за 7 марта 1849 год была обнаружена запись о принадлежности стихотворения «Я вас любил…» А.А. Олениной, которую при встрече 11 декабря 1849 г. она лично ему подтвердила.
Но в 1849 году Оленина могла искренне верить, что действительно являлась адресатом этих строк на том основании, что Пушкин собственноручно вписал их в её альбом в начале 1830 г., позже сделав под ним приписку «plusqueparfait – давно прошедшее, 1833».
Таким образом, первое доказательство адресности стихотворения, строится на ошибке А.А. Олениной, искренне верующей в то, что именно она адресат этих строк.
Сегодня нет точных свидетельств даты появления автографа Пушкина в альбоме Олениной. Но существует предположение основанное на дневниковой записи хозяйки одного из петербургских салонов Д.Ф. Фикельмон:
«1830. 13 января. Вчера 12-го мы доставили себе удовольствие поехать в домино и масках по разным домам. Нас было восемь - маменька, Катрин…<гр. Е. Ф. Тиренгаузен>, г-жа Мейендорф и я, Геккерн, Пушкин, Скарятин и Фриц <Лихтенштейн>. Мы побывали у английской посольши, у Лудольфов и у Олениных. Мы очень позабавились, хотя маменька и Пушкин были тотчас узнаны, и вернулись ужинать к нам.»
Прямых указаний на автограф Пушкина в этой записи нет, но с другой стороны, иных сведений о приеме Пушкина в доме Олениных в это время тоже нет. В тоже время наличие записи подтверждается несколькими свидетелями и самой Олениной. Но если запись появилась во время праздничной буффонады, то это связывает её с крещенской буффонадой «синих глаз под Ижорой» 1829 года к А.А. Олениной не имеющей никакого отношения.
Важным аргументом в пользу того, что Оленина не могла быть адресатом строк «Я вас любил…» является полное отсутствие поэтических строк выражающих испепеляющую страсть Пушкина к Анне Алексеевне.
Оленинский цикл открывается неопубликованными строками от 9 мая 1828 г.:
Увы! Язык любви болтливый,
Язык неполный и простой,
Своею прозой нерадивой
Тебе докучен, ангел мой…
Знакомство начинается с приятных светских любезностей. Не более того.
Первая публикация из этого цикла «Её глаза» было напечатано в альманахе «Северная звезда» на 1829 год, без разрешения Пушкина, но имя Олениной было заменено на Элодия. Это стихотворение является ответом на строки Вяземского «Черные очи», где воспевались глаза А.О. Россет. Подражая Вяземскому Пушкин пишет о глазах Анны Олениной, но без надрыва и какого-либо эмоционального переживания.
В конце мая 1828 г. появляются первые эмоционально окрашенные строки:
Пустое вы сердечным ты
Она обмолвясь заменила,
И все счастливые мечты
В душе влюбленной возбудила.
Пред ней задумчиво стою;
Свести очей с нее нет силы;
И говорю ей: как вы милы!
И мыслю: как тебя люблю!
Она мила, но и любима, как многие другие. Ничего не выделяет Оленину среди иных симпатичных красавиц, которых ловелас Пушкин уже достаточно повидал на своём веку.
Характер отношения Пушкина к Олениной нашел свое отражение в строках 1829 г.:
Вы избалованы природой;
Она пристрастна к вам была,
И наша вечная хвала
Вам кажется докучной одой.
Вы сами знаете давно,
Что вас любить немудрено…
Пушкин приготовил эти строки для посвящения Олениной в альбом на её день рождения в 1828 г., но не был приглашён и дописав к ним новую концовку подарил их Елизавете Николаевне Ушаковой.
Вероятно, 11 августа 1828 г., в день рождения Анны Алексеевны, и у поэта, и у виновницы торжества оказалось достаточно поводов для досады друг на друга.
«Он влюблен в Закревскую и все об ней толкует, чтоб заставить меня ревновать, но при том тихим голосом прибавляет мне нежности», - записала в дневник Анна Алексеевна.
В свою очередь, от внимания Пушкина не ускользнуло, конечно, то предпочтение, которое оказывала Анна Алексеевна «милому Алексею Петровичу Чечурину», «любезному герою сего дня», «победившему всех женщин, восхитившему всех мущин и посмеявшемуся над многими» (Дневник Олениной от 13 августа 1828 г.).
Интересна приписка Олениной, предшествующая этой записи:
«Она (Анета) собиралась выбрать его на один из танцев. Она тоже хотела отличить знаменитого поэта. Боязнь быть высмеянной им заставила ее опустить глаза и покраснеть, когда она подходила к нему. Небрежность, с которой он у нее спросил, где ее место, задела ее. Предположение, что Пушкин мог принять ее за простушку, оскорбляло ее, но она кратко ответила: "Да, мсье", - и за весь вечер не решилась ни разу выбрать его. Но настал его черед, он должен был делать фигуру, и она увидела, как он направился к ней. Она подала руку, отвернув голову и улыбаясь, ибо это была честь, которой все завидовали.»
«Среди особенностей поэта была та, что он питал страсть к маленьким ножкам, о которых он в одной из своих поэм признавался, что предпочитает их даже красоте.
Анета соединяла с посредственной внешностью две вещи: у нее были глаза, которые порой бывали хороши, порой глупы. Но ее нога была действительно очень мала, и почти никто из ее подруг не мог надеть ее туфель.
Пушкин заметил это ее достоинство, и его жадные глаза следовали по блестящему паркету за ножкой молодой Олениной. Он только что вернулся из десятилетней ссылки: все - мужчины и женщины - спешили оказать ему знаки внимания, которыми отмечают гениев. Одни делали это, следуя моде, другие - чтобы заполучить прелестные стихи, и благодаря этому, придать себе весу, третьи, наконец, - из действительного уважения к гению, но большинство - из-за благоволения к нему имп<ератора> Николая, который был его цензором.»
Летом 1828 г. Пушкин пишет:
Город пышный, город бедный,
Дух неволи, стройный вид,
Свод небес зелено-бледный,
Скука, холод и гранит —
Всё же мне вас жаль немножко,
Потому что здесь порой
Ходит маленькая ножка,
Вьется локон золотой.
9 мая 1929 года её имя вскользь мелькает между строк «Зачем твой дивный карандаш / Рисует мой арапский профиль?».
На этом цикл заканчивается. И совершенно не понятно, как продолжение этой светской любезности смогло в одночасье перерасти в эмоциональный надрыв бессмертных строк. Чтобы в это поверить, либо надо совершенно не разбираться в «болезни любви» великого поэта, либо мерить его аршином надобности: «Сказали А.А. Оленина, других вариантов не рассматриваем.»
Это происходит с Пушкиным, что же тогда твориться с поэтами масштаба по меньше.
Итак, при всём своём желании А.А. Оленина не могла быть адресатом бессмертного произведения, хотя ей этого очень хотелось. Но не на пустом же месте родились эти божественные строки.
Но для того, чтобы это понять, необходимо вновь вернуться в конец 1828, начало 1829 годов, а также исследовать «болезнь любви» поэта в предшествующие годы.
Можно было бы предположить, что на рубеже 1828 – 1829 года в памяти Пушкина вновь мелькнула тень «чудного мгновения» и образ Софьи Потоцкой вновь озарила его «больную душу», но нет, после смерти сына в 1824 году, она уединилась, и изучала русский язык, чтобы читать стихи Пушкина в подлиннике. Они не переписывались и не встречались, чтобы всколыхнуть некогда сжигающую его страсть. /9/
Но вернёмся в 1828 год.
19 октября Пушкин отмечает очередной лицейский юбилей, как всегда крепкой попойкой:
Бог помочь вам, друзья мои,
В заботах жизни, царской службы,
И на пирах разгульной дружбы,
И в сладких таинствах любви!
Бог помочь вам, друзья мои,
И в бурях, и в житейском горе,
В краю чужом, в пустынном море
И в мрачных пропастях земли!
…
Усердно помолившись богу,
Лицею прокричав ура,
Прощайте, братцы: мне в дорогу,
А вам в постель уже пора.
В ночь на 20-е он уже был в дороге, и того же дня распаковывал багаж в Малинниках.
27-го в Петербург он отправляет письмо Алексею Вульфу:
«Тверской Ловелас С.-Петербургскому Вальмону здравия и успехов желает.
Честь имею донести, что в здешней губернии, наполненной вашим воспоминанием, всё обстоит благополучно. Меня приняли с достодолжным почитанием и благосклонностию. Утверждают, что вы гораздо хуже меня (в моральном отношении), и потому не смею надеяться на успехи, равные вашим. Требуемые от меня пояснения насчет вашего петербургского поведения дал я с откровенностию и простодушием — отчего и потекли некоторые слезы и вырвались некоторые недоброжелательные восклицания, как например: какой мерзавец! какая скверная душа! но я притворился, что их не слышу. При сей верной оказии доношу вам, что Марья Васильевна Борисова есть цветок в пустыне, соловей в дичи лесной, перла в море и что я намерен на днях в нее влюбиться.»
Здесь поэт, в свойственной ему шутливо-ироничной манере, делится своей сердечной болью, которую ему нанес его приятель и друг, даже не подозревая об этом.
Первая, кого, с таким нетерпением, хотел увидеть «подъезжая под Ижоры» поэт, была Алина Осипова, милая Сашенька, «Мой ангел», но она ждала не его, и её первый вопрос был об Алексее Вульфе, и он вынужден был в свойственных ему тонах и красках нарисовать похождения своего друга в Петербурге, не без злорадства. Реакция Сашеньки была ожидаема, «какой мерзавец!», «какая скверная душа!», но от этого и безумно болезненная. В одно мгновение эта боль отозвалась бессмертными строками «Я Вас любил…». Они настолько поразили поэта, что в первые мгновения он не знал, что с ними делать. Сказать нельзя, и спрятать невозможно. И в эти мгновения рождается дьявольский план буффонады, которую он тут же начинает воплощать выбрав свою первую героиню-маску - Машеньку Борисову.
В начале января приезжает Алексей Вульф и спектакль стремительно набирает обороты, втягивая в свой водоворот 15-летнию девочку Катеньку Вельяшеву, но божественные строки жгут поэта, и при первой же оказии, в марте 1829 г., он передает их Ф.Н. Толстому для переложения на музыку. Так ещё до публикации в журнале появляется музыкальная версия бессмертных строк, как признание в любви восхитительной, обожаемой Сашеньке.
Но, очевидно, «робостью томимый» влюблённый поэт не решился преподнести музыкальное признание своему кумиру /10/, хотя именно её любовь к музицированию, была стимулом к сознанию романса. Александра Ивановна так и осталась в неведении о том, что стала музой этих бессмертных строк. Ей было не до этого, в это время рушились её надежды на счастливый брак с Алексеем Вульфом, в сравнении с бессмертными строками, это было значительно более важным событием в её жизни.
Прочтение бессмертных строк «Я вас любил…» в контексте отношений Пушкина с Александрой Осиповой не оставляет сомнений в их адресате.
Я вас любил…
За два года до этого:
Я вас люблю, хоть я бешусь,
Хоть это труд и стыд напрасный,
И в этой глупости несчастной
У ваших ног я признаюсь!
…любовь ещё, быть может, / В душе моей угасла не совсем…
За неделю до этого:
Подъезжая под Ижоры,
Я взглянул на небеса
И воспомнил ваши взоры…
…Но пусть она вас больше не тревожит; / Я не хочу печалить вас ничем…
За неделю до этого:
Но колен моих пред Вами
Преклонить я не посмел
И влюбленными мольбами
Вас тревожить не хотел.
…Я вас любил безмолвно, безнадежно…
За два года до этого:
Когда за пяльцами прилежно
Сидите вы, склонясь небрежно,
Глаза и кудри опустя, –
Я в умиленье, молча, нежно
Любуюсь вами, как дитя!..
…То робостью, то ревностью томим…
За два года до этого:
Вы улыбнетесь – мне отрада;
Вы отвернетесь – мне тоска;
За день мучения – награда
Мне ваша бледная рука.
Сказать ли вам мое несчастье,
Мою ревнивую печаль,
Когда гулять, порой, в ненастье,
Вы собираетеся вдаль?
И ваши слезы в одиночку,
И речи в уголку вдвоем…
…Я вас любил так искренно, так нежно…
За два года до этого:
Мой ангел, как я вас люблю!
Когда я слышу из гостиной
Ваш легкий шаг, иль платья шум,
Иль голос девственный, невинный,
Я вдруг теряю весь свой ум.
…Как дай вам Бог любимой быть другим.
За неделю до этого:
«Требуемые от меня пояснения насчет вашего петербургского поведения дал я с откровенностию и простодушием — отчего и потекли некоторые слезы и вырвались некоторые недоброжелательные восклицания, как например: какой мерзавец! какая скверная душа! но я притворился, что их не слышу.»
Конечно притвориться можно, когда возлюбленная рядом, но тебя не видит, но собственное сердце обмануть нельзя, а оно рвалось и кричало. Кричало так, что заглушало все что происходило вокруг. Кричало так, что и сегодня, спустя 195 лет мы слышим этот крик, но рядом сидящая, обожаемая Сашенька слышала только ужасные откровения, а не крик отчаяния слезами и кровью обливающегося сердца.
Теперь понятно, почему Пушкин так хотел, чтобы оба откровения его тайной любви всегда были рядом, чтобы их не разлучила даже его смерть.
Свою любовь к Сашеньке Осиповой, в замужестве Беклешовой, поэт пронес через все годы их знакомства. Он хранил эту любовь от посторонних глаз. Сохранилось одно единственное письмо поэта к ней:
667. А. И. БЕКЛЕШОВОЙ.
11 - 18 сентября 1835 г. Из Тригорского в Псков.
«Мой ангел, как мне жаль, что я Вас уже не застал, и как обрадовала меня Евпраксия Николаевна, сказав, что Вы опять собираетесь приехать в наши края! Приезжайте, ради бога; хоть к 23-му. У меня для Вас три короба признаний, объяснений и всякой всячины. Можно будет, на досуге, и влюбиться. Я пишу к Вам, а наискось от меня сидите Вы сами во образе Марии Ивановны. /11/ Вы не поверите, как она напоминает прежнее время.
И путешествия в Опочку
и прочая. Простите мне мою дружескую болтовню. Целую Ваши ручки.
А. П.»
И вновь неугасимая любовь напомнила о себе:
Я думал, сердце позабыло
Способность легкую страдать,
Я говорил: тому, что было,
Уж не бывать! уж не бывать!
Прошли восторги, и печали!
И легковерные мечты...
Но вот опять затрепетали
Пред мощной властью красоты.
4 октября 1835 г. Евпраксия Николаевна Вульф (Вревская), после приезда Пушкина в Тригорское писала брату А. Вульфу:
«Поэт по приезде сюда был очень весел, хохотал и прыгал попрежнему, но теперь, кажется, впал опять в хандру. Он ждал Сашеньку с нетерпением, надеясь, кажется, что пылкость ее чувств и отсутствие ее мужа разогреет его состарившие физические и моральные силы».
Но она не приехала, а в 1937 г. Пушкина не стало.
В 1837 г. Александра Беклешова, без ведома попечительского совета наследия Пушкина, опубликовала посвященное ей «Признание», но до настоящего времени так никто и не узнал, что ей были посвящены и бессмертные строки «Я Вас любил…».
/1/ Вячеслав Анатольевич Кошелев (1950 - 2020) - профессор, доктор филологических наук, литературовед с мировым именем, автор пятнадцати монографий и более пятисот статей по истории русской литературы, педагог, писатель, так отнёсся к авторской датировке этого произведения:
Под текстом же стояло: «1828. Ижоры».
Вопреки этой помете, к действительным Ижорам (первая почтовая станция от Петербурга по Московскому тракту) это стихотворение отношения не имеет и написано не в 1828 году, а в 1829-м. //СЛАВЯНСКИЕ ЧТЕНИЯ. III. ДАУГАВПИЛС-РЕЗЕКНЕ. 2003.
Так с легкостью меняется историческая канва произведения, если она не вписывается в представления исследователя.
/2/ Мария Васильевна Борисова - дочь старицкого помещика Тверской губернии В. Г. Борисова.
Рано осиротев, Мария жила в Старице в доме П.И. Вульфа, дяди А. Вульфа. Ее близкой подругой была Екатерина Вельяшева. По свидетельству Е.Е. Смирновой, Борисова «…была очень красива, имела выразительные глаза и черные волосы. Воспитана она была просто». Пушкин познакомился с ней осенью 1828 года в Малинниках.
В своем дневнике А. Вульф о Марии Борисовой следующее замечание: «Не будучи красавицею, она имела хорошенькие глазки и для меня весьма приятно картавила. Пушкин, бывший здесь осенью, очень ввел ее в славу».
Мимолетные встречи с Борисовой нашли отражение в творчестве Пушкина. В черновых набросках к «Капитанской дочке» героиня повести Маша Миронова первоначально названа «барышней Марьей Борисовой».
В ее альбом, пропавший в годы Великой Отечественной войны из Старицкого краеведческого музея, поэт записал экспромт, содержание которого не оставляло сомнения в близких отношениях Пушкина с Марией Борисовой.
/3/ Александра Ивановна Осипова, адресат неопубликованного «Посвящения» 1826 г., женщина перед которой Пушкин стоял на коленях и умолял о благосклонности и внимании. Истинный адреса строк «Под Ижорой».
/4/ Гретхен – Екатерина Васильевна Вельяшева.
/5/ Netty – Анна Ивановна Вульф - двоюродная сестра А. Вульфа.
/6/ Пушкин действительно был в этих краях в середине октября 1829 г., т.е. спустя 10 месяцев после первого знакомства, но не решился на встречу с красавицей «с синими глазами», а судя по «Ноябрю» с прописной буквы планы на её счёт были иные.
/7/ Выражение «Ваши синие глаза» указывает на противоестественность всего стихотворения, так-как у человека не бывают синие глаза. Бывают голубые, но синие никогда. Он в первую очередь обращается к своему кумиру Алине Осиповой в образе юной девы, которой она была, когда Пушкин с ней познакомился. Он пытается всколыхнуть в ней воспоминания давно минувших дней, наполненных его наивными признаниями. Но понимает, настолько это не серьёзно, что обставляет своё очередное признание буффонадой с «синими глазами».
Усугубляет ситуацию тяжеловесность первой строфы не свойственной стилю Пушкина, она скорее напоминает стиль Сумарокова, который в данном случае усиливает буффонадный характер изложения. В естественном изложении самого Пушкина она могла звучать примерно так:
Подъезжая под Ижоры
И взглянув на небеса
Вспомнились мне ваши взоры,
Ваши дивные глаза.
/8/ То, что план стихотворения, был у поэта уже в конце 1828 г. он подчеркивает самим его текстом:
Если ж нет... по прежню следу
В ваши мирные края
Через год опять заеду
И влюблюсь до Ноября.
/9/ С 1829 года Софья Станиславовна стала жить раздельно с мужем, а в 1834 году после его возвращения из Бухареста было заключено письменное соглашение о разделе имущества. Она пыталась восстановить отношения с мужем, но тот страстно влюбился в Анну Оленину и ради возможности женитьбы на ней окончательно развелся с Софьей Станиславовной. Однако тяжелое материальное положение не позволило Киселеву связать себя узами брака с Олениной.
/10/ Причина по которой Пушкин не раскрыл свой секрет бессмертных строк, очевидно, крылся в событиях весны 1829 г.
В момент разгара рождественской буффонады Пушкин в декабря на балу в Москве впервые встречает 16-летнюю Наталию Гончарову и уже 1 мая следующего года делает предложение о замужестве, которое было отвергнуто её родителями, но принято год спустя. Поэтому находясь в процессе долгожданного сватовства поэт не мог обнажить всю глубину своих чувств к Сашеньке Осиповой.
/11/ Мария Ивановна (1820 – 1896) младшая сестра Александры Осиповой. В черновиках к «Я думал, сердце позабыло…» поэт, глядя на Машеньку, искал те самые важные слова, которые он должен был сказать своей милой, нестареющей Сашеньке:
Тогда ли, милая, тогда ли
Была явиться мне должна.
……
Гляжу, предаться не дерзая
Влеченью томному души,
........ прелесть молодая,
Полурасцветшая в тиши.
/12/ Хвалу Пушкину Анна Ивановна Готовцева закончила словами:
Несправедлив твой приговор, -
Но порицать тебя не смеем:
Мы гению простить умеем -
Молчанье выразит укор.
Свой ответ Готовцевой Пушкин передал Дельвигу 28 ноября 1828 г.:
И недоверчиво и жадно
Смотрю я на твои цветы.
Кто, строгий стоик, примет хладно
Привет харит и красоты?
Горжуся им, но и робею:
Твой недосказанный упрек
Я разгадать вполне не смею.
Твой гнев ужели я навлек?
О, сколько б мук себе готовил
Красавиц ветреный зоил,
Когда б предательски злословил
Сей пол, которому служил!
Любви безумством и волненьем
Наказан был бы он; а ты
Была всегда б опроверженьем
Его печальной клеветы.
/13/ Текст восстановлен по черновикам поэта. Черновой вариант существенно отличается от окончательного варианта, но в этом виде он более откровенно дает понять, кто является адресатом этого посвящения.