Паровоз издав протяжный гудок, начал сбавлять свой размеренный и быстрый бег. Усатый проводник, проходя по вагону, стучал в двери купе и громко объявлял, повторяя заученную стандартную фразу: "Граждане пассажиры, станция Уральск! Стоянка 30 минут! Граждане пассажиры, станция Уральск! Стоянка 30 минут!"
Поезд «Москва – Ташкент» плавно приближался к вокзалу. Показался перрон, на котором стояла разнообразная публика. Кто – то держал в руках дорожные чемоданы, намереваясь ехать на этом поезде дальше, у других в руках были букеты сирени, которыми они начинали махать, завидев, вдруг, знакомых в окнах вагона. Жена профессора Дорофеева с сыном, ехали до конечной станции, чтобы провести лето на раскопках древнего городища, обнаруженного в Голодной степи. Профессор Дорофеев уехал туда зимой, а когда обустроил быт научной экспедиции, вызвал свою семью: жену и сына, который ещё до майских праздников, досрочно сдал все экзамены за шестой класс в московской школе и был отпущен на летние каникулы.
– Митя, пойдём на перрон, попьём кваску! – позвала сына Клавдия Петровна. – Вон, у вокзала бочка с квасом стоит.
– Мама, я семечек хочу! – заявил Митя. – Скучно без дела ехать, хоть, семечки погрызу.
В тени у здания вокзала сидели несколько старушек, предлагавших пассажирам скорого поезда вареную картошку, солёные огурцы и сало. Возле них пристроилась молодая толстушка, перед которой на картонной коробке стояли два стакана различной величины, до краёв наполненные тыквенными семечками. Она ловкими движениями рук вырвала листок из лежавшей на коробке книги, свернула кулёк и засыпала в него семечки ещё не старому, но уже с седой головой, покупателю. Судя по отсутствию возле неё очереди, торговля шла не бойко, и девушка принялась вязать носки.
– Девушка, а подсолнечные семена есть? – спросила Клавдия Петровна.
– Подсолнухи на масло, да на жмых, скоту идут, а для людей лучше нет тыквенных! – заявила торговка. – Особенно для мужского здоровья хороши, да и вообще, глистов из организма выводят. Пять копеек маленький стакан, а большой, по десять отдам! Брать будете, женщина?
– Да, да! – утвердительно закивала головой Клавдия Петровна. – Сыну давайте маленький, в отдельный кулёчек, а мне десять больших стаканов заверните в газету. Мужа, по приезду, угощу!
– За ваши деньги любой каприз! – протараторила толстушка. – Вот, вашему мальчику в кулёчке, а это ваши семена, в нашей областной газетке. С вас, женщина, рубль и пять копеек!
Митя, получив в руки кулёк, высыпал содержимое в карман сатиновых штанов, а листок из книги разгладил и начал читать текст, который его сразу заинтересовал присутствием в конце некоторых слов буквы «Ъ».
– Мама, здесь твёрдый знак, смотри! – закричал Митя и показал матери помятый книжный лист. – Это же старинная книга, дореволюционная! Купи у тёти эту книгу, мне кажется она очень интересная. Вот, смотри, здесь песня про Степана Разина! Это же настоящий раритет!
– Девушка, не продадите ли нам эту книгу? – смущенно спросила Клавдия Петровна. – Сын большой любитель старины, как и его отец, к которому мы сейчас едем. Если вы не пойдёте нам навстречу, то дорога для меня станет жутко утомительной. Он же всю дорогу хныкать будет…
– Ладно, забирайте! – махнула рукой торговка. – Вы мне и так хорошую выручку сегодня сделали, поэтому отдаю вам книжку даром. Матушка моя уборщицей в областной библиотеке работает, она такого добра много домой натаскала. Контрреволюционное наследие, как говорит их заведующая, не должно захламлять полки советской библиотеки, и раз в квартал списывает старые книги. Мы с мамой в частном доме живём, где без старых книг никак не обойтись.
– Вы, что же читаете их по вечерам, с мамой? – наивно спросила Клавдия Петровна.
– Какой там читать, да нам и некогда! – ответила девушка. – Печку ими разжигаем, в уборную, опять же, книжку вешаем! Да, вот ещё семечки здесь продаю, тоже надо, для кульков.
– Тётя, а чья это книга? – спросил Митя.
– Одного белого офицера, Исафа Железова *)! – проговорила торговка. – Там, ещё портрет был. Такой смуглый офицер, с усами. Я его дома на стену повесила, а мать в печке сожгла. Сказала: от греха подальше. Раньше то, многих людей в Уральске расстреляли за симпатию к белым. Деда моего, купеческого сына, зимой 19 года, в Урале, в плоруби **) утопили…
Не успела торговка договорить, как по радио громко объявили, что до отправления поезда «Москва – Ташкент» осталось 5 минут, а пассажирам велели занять места в вагонах.
– Спасибо вам, за книгу! – поблагодарила Клавдия Петровна девушку, и потянула за руку сына, который уже углубился в чтение подаренной книги. – Митя идём скорей в вагон, а то без нас поезд уедет.
- Счастливого пути! - помахала рукой девушка.
Когда остались позади высокие арки чугунного моста через реку Урал, проводник принёс в купе чай в стаканах, которые были аккуратно вставлены в серебряные подстаканники с ручками, вероятно, чтобы не обжигать руки при чаепитии. На блюдце, которое проводник принёс вместе с чаем, лежали несколько кусочков сахара – рафинада и два бублика.
– Дядя, а где ложки? – спросил Митя, не отрываясь от чтения. – Мне, что ли пальцем сахар в чае размешивать?
– Сей минут, исправим! – заявил проводник, и словно фокусник вытащил из кармана форменных штанов белую салфетку, в которую были завернуты две серебряные чайные ложки. – Пейте чай, на здоровье!
– Спасибо! – поблагодарила Клавдия Петровна. – Вы уж простите моего мальчика за бестактный вопрос.
– Бывает и не такое услышишь от пассажиров! – проговорил проводник и добавил. – Бог простит! А он у вас гляжу любознательный, от книжки совсем глаз не отрывает. Я ещё на перроне это заметил.
– Дядя проводник, вы извините, книга действительно интересная, что оторваться не могу. – признался Митя, откладывая книгу в сторону, а взяв ложку, стал размешивать в чае сахар, два кусочка которого мать положила ему в стакан.
– И про, что же ваша книжка, молодой человек, если не секрет? – полюбопытствовал проводник.
– А вот, про что, послушайте дяденька! – спохватился Митя и стал читать содержание того листа, из которого толстая молодая торговка свернула ему кулёк для семечек:
«По морю было, морю синему,
По тому морю по Каспийскому,
Супротив было островов Орловых,
Стоял на якоре воровской корабль;
На кораблике состроен был муравлен чердак,
В чердаке состроен был золотой бунчук,
В бунчуке стояли царские знямочки,
Позлаченыя, распущенныя.
У знямочек стоит часовой казак,
Перед ним стоит раздвиженный стул,
На стулу сидит наш батюшка, воровской атаман
Степан Тимофеевич, по прозванью Разин сын…»
– Да, действительно интересная книжка у тебя, молодец! – похвалил проводник Митю. – Пейте чай, пока горячий, а меня в других купе заждались, тоже с чаем.
Дмитрий Дорофеев, в свои тринадцать лет, успел перечитать без малого, половину отцовской домашней библиотеки, которую профессор собирал по крупицам в течении трёх десятков лет. Ещё задолго до войны, Иван Павлович Дорофеев увлёкся археологией, а после возвращения с фронта, ежегодно пропадал в научных экспедициях в Средней Азии, где находил разрушенные временем древние города. Вот и сейчас, он отыскал в Голодной степи старое городище, которое разорили полчища Чингиз – хана в XIII веке. Профессору дали всего один год на раскопки, а потом городище окажется на дне нового водохранилища, из которого будут орошаться хлопковые поля, нарезанные в некогда пустынных землях Голодной степи. Жена, Клавдия Петровна, была по образованию филолог и выполняла в экспедициях мужа роль секретаря, составляя отчёты о проделанной научной работе, потому что сам профессор писал, словно «кура лапой», а начальство с большим трудом разбирало его каракули. Зато по части определения возраста или типа находки, профессору не было равных в археологической среде. У него была какая – то «чуйка» на предметы быта и древние захоронения, которые он безошибочно находил под толщей земли внутри городищ. На войне ученый был сапёром, а «сапёр ошибается только один раз», любил повторять профессор Дорофеев.
В Соль – Илецке, в купе к Дорофеевым, подсели два военных лётчика, ехавшие в Аральск забирать свой самолёт, который они оставили там зимой по причине поломки двигателя. Сняв с себя форменные кители и ботинки, парни забрались на верхние полки и почти сразу уснули.
– Митя, ты дремать думаешь? – спросила сына Клавдия Петровна.
– Нет, мама, я ещё почитаю, – ответил мальчик, – тут, Предания о Пугачеве пошли…
– Ладно, читай, только не допоздна, а то глаза испортишь.
– Хорошо, как свет потушат, я сразу усну…
Утром поезд прибыл на станцию Аральск. Из окна было видно краешек моря и корабли, стоявшие у пирса. На перроне стояли женщины – казашки, с головы до ног увешанные вязанками вяленой рыбы, которую они предлагали пассажирам скорого поезда. Рыбий запах проникал внутрь вагона, соблазняя пассажиров выйти наружу. Особенно завораживал запах копченых сазанов, которых женщины держали пальцами под жабры и периодически подносили к открытым окнам вагона. Военные лётчики, спустившись с верхних полок, заторопились к выходу, где их уже поджидал солдат – водитель, приехавший за ними с аэродрома. Впопыхах, один из лётчиков забыл на столике начатую пачку папирос «Беломор – канал», которую Клавдия Петровна поторопилась отдать хозяину.
– Товарищ лётчик, вы папиросы оставили на столике! – закричала она, выглянув из тамбура вагона.
– Спасибо, красавица! – поблагодарил лётчик, забирая пачку. – Может оставите адресок сталинскому соколу? Вы, где живёте?
– Вы меня не так поняли, товарищ лётчик! – смутившись, ответила Клавдия Петровна. – Я из лучших побуждений, а вы…
– Простите, Бога ради, если обидел Вас! – виновато сказал лётчик. – Меня Алексеем зовут, а фамилия моя Иванов!
– Да, ладно, чего там! – отмахнулась рукой Клавдия Петровна. – Я жена профессора Дорофеева, из Москвы!
– Ивана Павловича?! – воскликнул лётчик. – Вот так встреча! Я же его и археологов, зимой из Москвы в Ташкент отвозил, а на обратном пути у нас правый мотор отказал, пришлось в Аральске приземлиться. Вы же Клавдия Петровна, верно? Профессор про Вас и сына, много рассказывал…
– Лёшка, ты чего там застрял? – спросил второй лётчик. – Нас давно на аэродроме ждут!
– До свидания! – заторопился Алексей. – Передавайте привет мужу!
– Обязательно передам! – провожая взглядом Алексея, пообещала жена профессора Дорофеева.
Не успел лётчик Иванов скрыться из вида, как Клавдию окружила толпа казашек, и с криками: «Балык! Балык!», стали предлагать вяленых лещей. Узнав, что вязанка из десятка рыбин стоит всего три рубля, женщина не стала долго раздумывать и купила одну. Лещи были, как на подбор, с раздутыми животами, что было признаком наличия икры, которую Клавдия особенно любила в вяленой рыбе.
– Митюша, смотри, что я нам купила! – радостно заявила женщина, показав сыну вяленых лещей. – Отложи книгу и будем кушать.
– Мама, ты даже не представляешь, какая это интересная книга! – проговорил Митя, откладывая книгу в сторону. – Оказывается, никакого Емельяна Пугачева не было, а бунт против Екатерины II затеял её муж, император Пётр Фёдорович!
– Митя, такого не может быть! – запротестовала Клавдия, нарезая на газету вяленого леща. – Смотри, икра, да какая чудная!
– Мама, я тоже так думал, когда читал роман В. Я. Шишкова «Емельян Пугачев»! – ответил сын. – Хорошо запомнил приказ полковника Симонова сержанту Николаеву: «Конверты береги, они с важным оглашением о воре Емельке Пугачеве, похитившем имя покойного государя Петра Третьего. Собирайся в путь, брат Николаев, незамедлительно».
– Всё правильно, Емельян Пугачев поднял восстание против Екатерины II, назвавшись Петром III! – подтвердила Клавдия Петровна. – Не один Шишков про это писал, а и знаменитый поэт Александр Сергеевич Пушкин. К тому же, Вячеслав Яковлевич был авторитетнейший историк, тщательно изучивший архивные документы Крестьянской войны. Он затратил на написание романа более десяти последних лет своей жизни. Как же ему можно не верить?
– Мама, ты кушай рыбу, а я тебе пока почитаю отрывок из «Рассказа монахини», только ты не перебивай меня! – попросил Митя.
Клавдия Петровна утвердительно закивала головой, соглашаясь на условие сына, и принялась за поедание рыбы, скушав первым делом икру. Митя же, открыв книгу на нужной странице, устроился поудобней на полке и с выражением начал читать текст:
«Вот он и пришел на Яик, наш батюшка, – заговорила монахиня.
– Какой батюшка? Пугач – то? – спросил я (т. е. автор преданий!).
– Какой Пугач, родимый? Не Пугач, а сам Петр Федорович! – сказала монахиня таким тоном простоты и уверенности, что, казалось бы, и возражать не следовало; но я все – таки возразил:
– Ах, матушка, как же и обманули вас! – Ведь то был проходимец, простой казак с Дона, Емельян Пугачев.
– Нет, нет, дитятко! – говорила монахиня. – Это выдумали враги его, супротивники, питерские енералы и сенаторы, что сторону Катерины Лексевны держали. Они и Пугачем – то прозвали его и распустили в миру славу о нем. Он, видишь ли, воин был, пугал их, так и прозвали его: Пугач, да Пугач! А он был на самом деле Петр Федорович.
– Есть когда – б он был не Петр Федорович, – продолжала монахиня, – то – б не то и было, тогда бы и духу нашего не осталось на Яике, даром что Яик – то наш, родной кровью заслуженный. Я тебе вот что расскажу, дитятко. Как только солунилась в ту пору на Яике завороха, сиречь, как только объявился Петр Федорович и наши казаки признали его за государя и уверовали в него, – то недели через три и прискакал на Яик от Матушки – Царицы гонец, чтобы, знаешь, не дать огласки и в Расеи, и в иных землях. А наши казаки, знамо, не сами собой, а с приказу Петра Федоровича, – наши казаки возьми да и приспокой этого гонца (при этих словах монахиня сделала очень выразительный и вразумительный жест, как приспокоили гонца…) – Видно так надо было, – прибавила с какой – то не то насмешливой, не то жалостливой ужимкой. – А как узнали в Питере об этом гонце, что приспокоен, то все эти Чернышевы, Орловы и взъелись на наших казаков: «их, говорят, это дело, – никто другой тут не виноват». Приступили к царице и дают ей такой совет, чтобы всех казаков на Яике, даже до сущего младенца, искоренить, чтобы и звания нашего не было, чтобы и город наш с землей сравнять, камня на камне не оставить. Однако, мудрая Катерина Лексевна такому злому совету не вняла: «Никогда, говорит, этого не будет! Ведь они (сиречь, казаки – то наши), ведь они, говорит, не за мужика какого стоят, а за царское имя». Вот и выходит, что, то был не Пугач какой, а все – таки он сам, сиречь, анператор Петр Федорович».
– Ну, как тебе, это предание о Пугачеве? – спросил Митя мать, которая уже давно перестала жевать рыбу, и внимательно слушала чтение сына.
– Помнится, Пушкин писал в «Руслане и Людмиле», – проговорила Клавдия Петровна и пафосно продекларировала:
«Дела давно минувших дней,
Преданья старины глубокой».
– Мама, я серьёзно, что ты скажешь о предание? – не унимался сын.
– Предания – жанр народного фольклора, это я тебе, как филолог говорю, – ответила сыну Клавдия Петровна. – Хотя, они и повествуют об исторических лицах, но могут содержать и чудеса. Вот, воскрешение умершего императора Петра Фёдоровича и есть такое чудо. Поэтому нельзя верить преданиям, как историческому документу. Это тебе и отец скажет, по приезду.
– И, что мне теперь делать?
– Прочти книгу и забудь! – посоветовала мать. – Никто не станет переписывать историю Крестьянской войны под руководством Емельяна Пугачева. Он же народный герой, борец с царизмом, никто и никогда не признает его настоящим императором Петром Фёдоровичем. Как он был самозванцем, так им и останется в памяти народной!
– Мама, а как же яицкие казаки, ведь они его императором считали!
– Нет уже, Митя, Яицкого городка и казаков таких нет! – утвердительно сказала мать и добавила. – В 1775 году Екатерина II переименовала Яицкий городок в Уральск, реку Яик в Урал, а казаки стали называться, уральскими.
– Мама, я знаю про это из романа Шишкова, но в преданиях не только монахиня указывает на настоящего Петра III, а и другие уральские казаки об этом говорят. Как же им не верить, а вдруг они правы?
– Сынок, вот окончишь школу, потом исторический факультет института, тогда и будешь разбираться в этой исторической коллизии, а пока никому не говори про предания, – попросила мать и продолжила шепотом. – Твой отец до войны едва не угодил в тюрьму за такое историческое расследование, да, вовремя спохватился, перестал оспаривать архивные документы и ушел с головой в археологию, где всякие артефакты, как и человеческие останки, безмолвствуют.
– Ладно, мама, не маленький, понимаю, – серьезно ответил сын. – Будь по – твоему, дочитаю книжку до конца и забуду...
Поезд размеренно бежал между высоких песчаных барханов, на которых кое – где стояли одинокие местные жители, вглядывающиеся в окна вагонов. Паровоз в это время пронзительно гудел, вероятно, отпугивая от рельсов домашних животных, которые паслись вдоль железнодорожного полотна. Митя, продолжая читать Предания о Пугачеве, размышлял про себя над словами матери: "Как бы не так, мама, не забуду я эту книгу. Наоборот, она станет моей целью в жизни. Стану историком и докажу, что не было никакого Пугача, а был настоящий царь – государь Пётр Фёдорович, не будь я, сыном своего отца, Дмитрием Ивановичем Дорофеевым".
На следующий день, поезд прибыл на станцию Ташкент, где Клавдию Петровну и Митю встретил профессор Дорофеев с водителем экспедиции. Всё лето семья провела на раскопках древнего городища, а к сентябрю все вместе возвратились в Москву. Профессора ждала большая удача: отчёты о работе экспедиции очень понравились научному совету, а найденные ими артефакты заняли достойное место в Историческом музее. Митя возмужал и загорел под южным солнцем. Он с радостью пошёл в школу, где рассказывал друзьям про змей и скорпионов, которые встречались на каждом шагу в Голодной степи. Клавдия Петровна тоже осталась довольна летним отдыхом, но всё чаще вспоминала голубоглазого лётчика Алексея Иванова, который, ещё на перроне в Аральске, запал ей глубоко в душу. Она, как могла гнала от себя это наваждение, под названием любовь, а оно и не собиралось от неё далеко уходить...
Примечания:
*) Здесь, речь идёт об уральском писателе Иоасафе Игнатьевиче Железнове (1824 – 1863), чья книга «Уральцы. Очерки быта Уральских казаков», том III, куда были помещены в том числе и Предания о Пугачеве, была напечатана в С. – Петербурге, в 1910 году.
**) Так звучит в уральском говоре слово «прорубь".