— Я в весеннем лесу пил берёзовый сок... — приятным негромким баритоном пел Кощей, пересчитывая подушную подать, которую, как всегда в пятницу, собрали богатыри и, как всегда в пятницу, спустили в глубокие, безусловно магически защищённые подвалы кощеевых палат.
В течение всех этих событий властелин тридесятого сидел в палатах и делал вид, что занят государственными делами. На самом деле он в стодесятый раз пробегал глазами итоговую строку платежной ведомости, которую подал ему дьяк казначейства. Денег было собрано не много — не мало, а вполне достаточно, чтобы погасить текущие долги, сделать кой-какие инвестиции в экономику, подбросить деньжат вечной оппозиции государства — бабе-яге и отложить на чёрный день.
Сидел, значит, бессмертный старик, думал вполне себе приятные думы и предвкушал, как лично перечтёт весь поступивший доход. Когда же тридцать три богатыря окончили работу, дородная мамка вынесла им по чарочке с душистым пирожком (каждому — с особенно любимым, начиненным кому кашей с грибами, кому морковью с горохом, кому луком с вязигой) и по блестящему золотому. Богатыри выпили, закусили, спрятали золотые в пояса и ушли восвояси. И только тогда, когда мерный топот шестидесяти шести ног смолк, Кощей решился спуститься в подвалы.
— И мотало меня, как осенний листок, я менял города, я менял имена, — с чувством в голосе продолжал великий маг и аккуратным размашистым почерком вносил суммы пересчитанных сундуков в особую инвентарную опись.
Каждый настоящий государь знает, что в государственных финансах главное — учёт и контроль. И Кощей финансы тридесятого лично контролировал, ведь он был (что бы ни говорила оппозиция) настоящим государем.